Офелия и янтарные хроники

– Знаешь, а поужинать мы ещё успеем, как ты считаешь? – прервал мои размышления дядя Жак.

Взглянув на свои наручные часы, я рассеянно кивнула. На самом деле, было только половина седьмого, так что всё наше путешествие из Берлина в Париж заняло чуть больше часа. Подумать только, прогулка по волнам…

Но вместо того чтобы снова вернуться к мыслям, которые я старательно гнала прочь, я сосредоточилась на том, чтобы вынести свой рюкзак из метро, подняться на эскалаторе и шагать вместе с Бланш и Жаком по лабиринту улиц и переулков.

Вскоре мы прошли мимо небольшого магазина овощей и фруктов и свернули за угол у киоска, на витринах которого все обложки журналов, конечно же, кричали о необъяснимых поломках башенных часов по всему миру – вот уже больше месяца повсюду, от большого города до самой отдалённой деревни, башенные часы опаздывали, останавливались или даже убегали на несколько минут назад. И до сих пор ни один часовщик не смог найти причину этого явления…

Наконец мы остановились перед гостиницей с осыпающейся штукатуркой на фасаде и выбеленным солнцем навесом над входом. На углу неоновыми буквами светилось название «Отель Пендулетт». Однако буква «Н» и обе буквы «Т» в нашей фамилии погасли, поэтому издалека прохожие видели «Отель Педуле».

Стеклянная вращающаяся дверь скребла по ковру неопределённого цвета. За дверью нас ждала стойка с золотым колокольчиком перед стеной, утыканной пронумерованными крючками для ключей. На стойке регистрации было пусто, но никто, казалось, не удивился.

Бланш на мгновение задумалась, а потом взяла один из ключей и протянула его мне. Брелок на нём был сделан из потёртого куска металла и весил, наверное, целый килограмм.

– Комната 32, – объявила она. – Я уверена, что тебе понравится. А теперь извините меня, я уже опаздываю. – Она исчезла за занавеской возле входа.

– Ох, – только и сказала я Жаку. – Я и не знала, что вы работаете в сфере туризма.

– Мы – нет. Это что-то вроде нашей семейной резиденции, – пояснил он. – Так что в сущности у нас просто много комнат для гостей. Кстати, ужин через полчаса, ты не против?

– Я только за.

– Хорошо.

Дядя Жак кивнул и протянул ко мне руку, покрытую пигментными пятнами. Кончиками пальцев он погладил меня по плечу. И снова, как будто это было само собой разумеющимся, он провёл по неровному шраму, спрятанному под свитером и уже восемь лет змеившемуся по моей коже, как след зубов опасного животного, от локтя до лопаток. Я всегда изо всех сил прятала этот шрам от чужих глаз, а если кто и замечал его, то в лучшем случае ехидно заявляла, что купила его на интернет-аукционе.

Но здесь было что-то другое.

Лёгким, как пёрышко, движением Жак пробежал по шипастому узору, как уже делал однажды днём.

– Располагайся как дома, ладно? – мягко сказал он. – Скоро ты всё поймёшь, обещаю.

Я сглотнула и решила надеяться, что он окажется прав. В конце концов, до сегодняшнего дня в моей жизни был только один вечер, который прошёл хотя бы отдалённо так же необъяснимо, как этот. В тот ужасный вечер я потеряла отца и получила шрам. Вечер, когда мы попали в аварию. Тогда я впервые почувствовала, что рядом со мной творится нечто странное.

И теперь во взгляде дяди Жака я читала, что была права, так всё и было.

Конечно, все тогда утверждали, что у меня, должно быть, разыгралось воображение. Моя мать, Грета, учителя… Все эти годы меня уверяли, что я просто перепуганный ребёнок.

И мне всё кажется или даже снится. Потому что дерево точно бы упало, а не полетело, и вообще…

Они уговаривали меня очень долго, пока однажды я сама не поверила их словам.

Я стала благоразумной, потому что этого все от меня ждали, и попыталась жить дальше. Но сегодня… Когда дядя Жак так странно посмотрел на меня днём и провёл пальцем по шраму, не видя его, я вдруг подумала: а вдруг между тем вечером и сегодняшним днём есть связь? Между той невероятной и необъяснимой грозой, разразившейся восемь лет назад, и столь же необъяснимыми ручьями пыли, которые преследуют меня с тех пор?

Что, если я не вообразила себе летящее дерево, точно так же, как не вообразила и поток, который принёс меня сегодня в Париж? Когда я смотрела на странную пыль, в области пупка меня что-то как будто пощипывало. Точно так же, как когда я следила взглядом за летящим деревом. Как будто что-то внутри меня зажмурилось, собираясь проснуться.

И именно это странное чувство, намёк на связь с прошлым, и было вторым аргументом, который окончательно убедил меня отправиться в Париж. Гораздо настойчивее, чем пыль и призрачная паутина. В сущности, по этой причине я во всё и ввязалась.

Глава 2

– Мой отец… – начала было я, но дядя Жак покачал головой.

– Потом, – сказал он и, рассказав, как найти мою комнату, ушёл.

Некоторое время я нерешительно топталась с ключом в руках, потом откинула голову и посмотрела на люстру под потолком, вдохнув запах многолетней пыли, который, казалось, пропитал здесь всё. Мой взгляд упал на лестницу и указатели с номерами комнат.

Когда я поднималась по ступенькам, в моём рюкзаке что-то задребезжало. По пути наверх меня сопровождало только это бренчание и звук моих шагов. При других обстоятельствах старый отель, вероятно, показался бы мне страшноватым, но пока я просто радовалась, что пыль здесь, скорее всего, лежала давно, потому что давно не убирали. Да и Грета должна была жить где-то в этом доме…

Номер 32 оказался узкой комнатой в конце коридора на третьем этаже. Окно находилось на одном уровне с неоновой вывеской отеля, а шкаф был достаточно вместительным для моей одежды. В смежной ванной комнате я обнаружила маленький душ – меньше, наверное, никогда не видела, и раковину с трещиной.

Я вымыла руки и лицо холодной водой, почистила зубы и завязала волосы в короткий хвост. Выпрямившись, я пристально оглядела себя в невзрачном зеркале. В отличие от Греты, я унаследовала большие карие глаза и прямой нос нашего отца, которые выглядели немного странно в сочетании с высоким лбом, как у матери, и всё же это лицо мне подходило. Не очень красивое, но необычное. Это было лицо человека, с которым произошло что-то очень странное, лицо, подходящее для приключения.

Разве не так?

Я вышла из ванной, опустилась на кровать и закрыла глаза.

Вчера я была с Анной на собрании скаутов, где мы обсуждали, как распределить палатки на следующую неделю. А сейчас?

Самое главное, если хочешь выжить в незнакомой обстановке – будь то в лесу или в странном доме дальних родственников, – вовсе не умение построить убежище и развести огонь. Прежде всего необходимо оценить ситуацию. И как только запястье перестанет противно пульсировать, я сразу же этим займусь.

Когда я в следующий раз посмотрела на часы, выяснилось, что прошло уже сорок минут, а я понятия не имела, где именно в этом старом доме Бланш и Жак собирались ждать меня с ужином. Чёрт!

Я заторопилась на поиски по тусклым, запутанным коридорам с пожелтевшими за десятилетия обоями. В «Отеле Пендулетт» было шесть этажей, и я предположила, что кухня и столовая находились где-то внизу. Однако найти дорогу в этом нагромождении коридоров и лестниц, которые, казалось, не подчинялись никакой архитектурной идее, было совсем не просто. Я торопливо шла вперёд, поворачивала, спускалась по винтовым лестницам.

И вот, на втором этаже, я наконец-то что-то услышала. Голоса? Тихий гул?

Я шла на звук, пока жужжание не превратилось в ритмичный низкий гул бас-гитары, доносящийся из-под двери комнаты номер 7. Музыкальный ритм вибрировал в пальцах ног, даже воздух перед носками кроссовок замерцал. Хотя, возможно, мне это только показалось, верно?

– Офелия, это ты? – раздался голос Жака с одной из лестниц. – Офеееелиииииияя!

– Я здесь! – крикнула я в ответ.

По ту сторону двери кто-то приглушил музыку, мерцание ещё на мгновение вспыхнуло, а потом тоже исчезло.

– Грета, ты там? – спросила я, обращаясь к двери номера 7, но ответа не получила. Донёсся лишь тихий вздох, явно изданный не девушкой.

– Ты заблудилась? – громко спросил дядя Жак. – Мы здесь! Офелия, где ты? Ты меня слышишь?

Столовая оказалась чем-то вроде оранжереи на крыше, и мне бы никогда не пришло в голову искать здесь родственников. Между подвесными корзинами с цветами и кадками с пальмами был накрыт обеденный стол, за которым уже сидела девушка, почти подросток, и пила красное вино. Её светлые волосы спускались до талии, а глаза были эффектно подведены, чтобы, вероятно, отвлечь взгляд от заострённого носа. Одета она была в блузку, усеянную крошечными черепами со стразами. На вид ей было не больше двадцати лет, немного старше меня, но потом она представилась, и выяснилось, что это моя прапрабабушка Пиппа!

«Да, конечно, а я пасхальный кролик!»

Дядя Жак указал мне на стул.

– Пожалуйста, садись, – сказал он, – я поищу Бланш. Сейчас вернусь.

Я нехотя устроилась напротив предполагаемой прапрабабушки. Стол был накрыт только на четверых, а значит, если посчитать Грету, то одного прибора не хватало… не говоря уже о том любителе тяжёлого металла с первого этажа.

– Привет, – снова сказала Пиппа. – Прости, если я тебя напугала. Кстати, отличный свитер. – Она показала на мою толстовку, на которой было написано: «Прости… чего не скажешь с голоду».

– Спасибо. Я сама это написала.

– Круто. – Она бросила на меня острый взгляд. – Хочешь жвачку? У меня осталась парочка вишнёвых.

Я покачала головой и моргнула.

– Простите, мы с вами родственники? Я правильно поняла насчёт прапра…

– Двух «пра-» достаточно. – Она усмехнулась. – Да и разве это важно? – Она развернула полоску жевательной резинки и положила её в рот. – У тебя усталый вид. Тяжёлый день выдался? – спросила она, жуя.

– Да уж.

Она кивнула.

– Я-то знаю, каково приходится, когда привычный мир внезапно превращается в американские горки, которые петляют без предупреждения. Дерьмово.

– Да? – Может быть, с ней случилось что-то вроде того, что произошло со мной? – Мы добрались сюда по подземной реке, – проболталась я. – Представляете? Это была река пыли, и чтобы плыть по ней, нам пришлось спуститься в канализацию. Хотя иногда мы летели и над землёй, один раз, кажется, даже обогнали поезд-экспресс, но…

Я осеклась. Сказанное вслух, всё это звучало нелепо, гораздо нелепее, чем история с летающим деревом… И скажем прямо, что нереальнее: тайные реки пыли или двадцатилетние прародительницы?

Пиппа, однако, вовсе не удивилась моему признанию в собственном безумии.

– Les temps, – сказала она, жуя резинку. – Время поначалу может сильно сбить с толку. Пусть тебя это не смущает.

– А ты… тоже видишь повсюду пыль?

Пиппа снова кивнула, и я уже собиралась спросить её, когда и как это у неё началось, что это значит и можно ли от этого избавиться, но тут вернулся дядя Жак с тётей Бланш на буксире – её волосы без тюрбана сбились в клубок седых кудрей. Они сели за стол, и Пиппа налила им вина. Никто даже не попытался принести ещё один стул или тарелку. Такое ощущение, что больше никого к ужину не ждали.

– А где Грета? – озадаченно поинтересовалась я.

– Яблочной минералки? – предложил дядя Жак.

Я протянула ему свой стакан, потом сделала глоток и огляделась. Щёки Бланш раскраснелись, как будто она разволновалась из-за телефонного звонка, Пиппа дёргала череп на рукаве, а Жак внимательно рассматривал свои руки.

– Она не будет с нами ужинать? – не сдавалась я.

Попытки понять Грету я бросила много лет назад. Хотя разница в возрасте у нас была всего полтора года, мы были совершенно не похожи. И всё же она была моей старшей сестрой, и поскольку я так бесцеремонно решила сегодня переехать к ней, по крайней мере на некоторое время, то и ожидала в некотором роде радушного приёма. Я скрестила руки на груди.

– Грета сегодня… – начал было Жак, но Бланш перебила его.

– …не с нами, – закончила она. – Твоя сестра сейчас нужна в другом месте.

– Что это значит? – спросила я.

Слева от меня скрипнул, останавливаясь, старомодный кухонный лифт, доставлявший еду, и до меня долетел запах сладких блинчиков, сразу же напомнив о том, как я проголодалась из-за случившегося за последние несколько часов. И всё же я старательно не обращала внимания на урчание в животе, твердя первое правило выживания: оценить ситуацию.

Я закрыла глаза.

– Хорошо, – наконец сказала я. – Объясните мне, пожалуйста, что всё это значит!

Бланш и Жак переглянулись. Они явно раздумывали, чего от меня ожидать. Вероятно, инцидент с книгой сказок заставлял их отнестись ко мне с осторожностью. К тому же большую часть нашей поездки по подземной реке я провела уткнувшись головой в колени – возможно, это тоже сыграло свою роль.

– Пожалуйста, – повторила я. – Давайте попробуем, ладно? – Я придала лицу самое невозмутимое выражение, вроде «меня не напугать». – Что бы это ни было, я… очень постараюсь понять. Ведь вы за этим меня сюда привезли? Так что же происходит с этой странной пылью? Что это за штука?

Наконец тётя Бланш глубоко вздохнула и провела большим пальцем по складке между бровями, разглаживая её. А потом принялась рассказывать такую непостижимую историю, какой я и вообразить себе не могла.

– Офелия, время – это река, – сообщила она. – Могучий поток, который охватывает весь земной шар, протекает и над и под землёй, и сквозь все горные хребты и по дну морей. Это гигантский океан, он проникает в самые дальние уголки самых дальних комнат. Время – это пыль.

Она указала на узкую сероватую струйку на белой скатерти между нами. Лента пыли пошла рябью, стоило Бланш указательным пальцем описать над ней в воздухе дугу.

– Большинство людей, конечно, не имеют об этом ни малейшего представления. Некоторые замечают, что время не везде ощущается одинаково и где-то оно, как кажется, ползёт, а не идёт. Например, в школах и на приёме у зубного врача. А в других местах, наоборот, пролетает незаметно. В отпуске, на море. Или в больших городах. Они думают, что это просто воображение, какой-то психологический эффект или что-то в этом роде. Никто, вероятно, не догадывается, что время обычно ускоряется на автострадах, а пробки возникают, когда поток времени затормаживается.

– Ага, – сказала я, глядя на хлопья пыли на скатерти. Интересно, я правильно всё поняла? – Эта пыль – время?

– Да. – Жак кивнул. – И ты, как и мы, одна из немногих, кто может его увидеть и направить. Наша семья принадлежит к потомкам знаменитой Янтарной линии, среди которых эта способность веками передавалась из поколения в поколение. Но не каждый из наших потомков становится этаким sans-temps, неподвластным времени, Вневременны́м, понимаешь? Нередко дар пропадает на несколько поколений, прежде чем снова проявиться. То, что и Грета, и ты оказались в числе избранных, поистине необыкновенно.

Грета! Я охнула.

– Так вот почему вы нас сюда привезли? – тихо спросила я. – Потому что мы видим время?

У меня немного закружилась голова, но я быстро вспомнила свои тренировки по выживанию. Мой мир только что перевернули с ног на голову, но я не запаниковала. Сначала я всесторонне оценила ситуацию и только после этого задумалась, есть ли смысл паниковать. Ха!

– Потоки времени могут стать бурными, иногда они выходят из берегов, иногда внезапно образуют заторы. Мы, люди без времени, стараемся держать их в узде, чтобы не нарушить равновесия в мире, – продолжала объяснять тётя Бланш, а я тем временем сосредоточилась на дыхании: вдох – выдох, вдох – выдох…

– И… итак, – заикаясь, выговорила я. – Допустим, у меня действительно есть этот… дар… Почему я вижу время только последние несколько дней? И почему Грета мне об этом не рассказала, ведь она, очевидно, уже давно в курсе?

– Учёные до сих пор об этом спорят, – сказал дядя Жак. – Способности Вневременны́х проявляются у всех по-разному: одни распознают потоки с детства, другие – только в возрасте пятидесяти или шестидесяти лет. В нашей семье считается, что мы воспринимаем время подсознательно с самого рождения, но нашим чувствам нужны годы, чтобы достаточно обостриться и осознать происходящее.

Другие, однако, считают, что это связано с геном, который сначала должен достичь определённой зрелости, чтобы раскрыться в наших клетках, и что мы, так сказать, поднимаемся над временем только в определённый момент нашей жизни. – Дядя Жак отхлебнул красного вина. – Однако, на мой взгляд, эта дискуссия праздная и бессмысленная.

Ну а на мой – мои собеседники попросту сошли с ума. И вся эта история была сплошным безумием.

– Почему вы называете себя людьми «вне времени», если можете видеть время? – спросила я, потому что это казалось мне самым нелогичным.

– Те, кто в состоянии увидеть, где именно время течёт потоком и как это происходит, могут находиться и задерживаться в любой точке внутри и вне потоков. Мы в некотором роде отстраняемся от произвола течения времени и не попадаем в его ловушку, как остальные люди, которых мы называем «временны́ми», – путано ответила Бланш.

– Так вы путешествуете во времени или как? – спросила я.

Серьёзно? Путешествие во времени?

К счастью, тётя Бланш решительно покачала головой:

– Конечно, мы не можем путешествовать во времени. Однако вместе с ним – очень даже. К примеру, мне 138 лет, а Жаку в следующем месяце исполнится 217.

Так.

Передохнём.

«Бессмертие?» – раздался вопль где-то в глубине моего мозга. БЕССМЕРТИЕ?

– Но… – Я дышала так тяжело, что мои ноздри заметно раздувались. – Прошу прощения, но… Как?

По спине и между лопаток поползли мурашки. Может быть, разумнее сбежать из отеля и сесть на ближайший поезд до Берлина? С другой стороны, я так и не получила ответов на вопросы, возникшие в тот день, когда мы с папой направлялись на занятия по плаванию, и вдруг то дерево…

– Папа тоже был Вневременны́м, да? – отбросив колебания, спросила я.

Я ещё не договорила, а губы тёти Бланш уже сжались в тонкую линию.

– Нет, – твёрдо ответила она.

Нет? Я охнула.

– Значит, он не мог видеть пыль? Но тогда должно было произойти что-то из вашего мира…

Тётя Бланш покачала головой.

Я посмотрела на дядю Жака, который упрямо отводил глаза. В чём дело? К чему эти тайны? Я фыркнула.

– Тогда хотя бы скажите, где Грета! – потребовала я слишком резко, как вдруг вмешалась моя довольно молодая прапрабабушка:

– Давайте лучше успокоимся и для начала съедим по блинчику. – Повернувшись ко мне, она добавила: – Ты обо всём узнаешь, когда придёт время. Обещаю.

Накрашенными серебристым лаком ногтями Пиппа дотянулась до ниши кухонного лифта и достала блюдо с дымящейся сладкой выпечкой. Примерно половину угощения она сразу переложила на мою тарелку, на которой образовалась небольшая гора.

– Мы с мадам Розе́ это предвидели. Нельзя рассуждать о важном на голодный желудок. Надпись на свитере Офелии говорит о многом, вам не кажется? Мадам Розе́, кстати, тоже считает, что…

Тёмные глаза Пиппы вдруг стали большими и круглыми, она замерла и уставилась прямо перед собой.

– О, добрый вечер… – вздохнула она, но тётя Бланш её перебила:

– Пожалуйста, не сейчас. Ты же видишь, Офелии и так тяжело.

Тем временем дядя Жак наклонился ко мне и объяснил:

– В Первую мировую войну Пиппа работала на фабрике, где делали снаряды, и однажды несколько штук взорвались прямо перед ней и её подругами. С тех пор она немного не в себе. – Он понизил голос до шёпота: – Страдает паранойей, слышит голоса в голове – полный набор.

– Время от времени я делю это тело с духом покойной баронессы мадам Розе́, медиумом из девятнадцатого века, – с лучезарной улыбкой сообщила Пиппа. – И вот уже две недели эта добрая женщина предупреждает меня о твоём приезде, Офелия.

Я понятия не имела, что на это ответить.

– Ну, я же говорил, – пробормотал дядя Жак и покрутил указательным пальцем у виска.

Поскольку я и так была занята тем, чтобы не сойти с ума, то решила пока не обременять себя раздвоением личности других людей. Вместо этого я отрезала кусочек блинчика с апельсиновой начинкой, наколола его на вилку и отправила в рот. И сладость, как ни странно, оказалась самой настоящей и отняла последнюю надежду на то, что всё это мне снится.

– Мы с баронессой считаем, что тебе следует быть осторожнее. Остерегайся течений и ужасных когтей, которые тянутся к тебе…

– Пиппа! – одновременно воскликнули тётя Бланш и дядя Жак.

Я в замешательстве жевала блинчики, запивала их яблочной минералкой и понемногу разглядывала пыль, которая, казалось, ползла ко мне со всех сторон, выбиваясь из цветочных горшков и собираясь в маленькие лужицы на полу.

Остальные тоже занялись едой. Дядя Жак спросил, появились ли в овощной лавке корни петрушки, а Пиппа показала тёте Бланш несколько фотографий на своём смартфоне.

Что ж, а с родственниками ужинать даже приятно. Дома мы почти никогда не сидели вместе за одним столом, я обычно брала миску хлопьев или разогревала что-нибудь в микроволновке, чтобы поесть у себя в комнате. К сожалению, у нас всё подчинялось расписанию моего младшего брата, а его возвращение из детского сада не совпадало ни с моим возвращением из школы, ни с окончанием работы Марка – а для мамы важнее всего был Ларс.

– А что думает мама насчёт того, что вы привезли нас с Гретой сюда? – спросила я, наконец собравшись с мыслями. Мой голос лишь слегка дрожал, и я решила, что могу этим гордиться.

– Наташа, конечно, знает правду. – По птичьему лицу тёти Бланш скользнула тень. – Твой отец рассказал ей о своей семье, о предках и о том, что, хотя у него и нет дара, его дети, возможно, однажды начнут видеть пыль. Твоя мать знала, что делать и когда нам позвонить.

– Понятно. – Я смахнула со лба длинную, как у пони, чёлку. – И долго мне придётся здесь жить?

Ведь Грета уехала больше года тому назад…

– Мы научим тебя управлять даром, на это может уйти несколько недель или месяцев, – сказал дядя Жак.

А Пиппа хрипло добавила:

– Баронесса, однако, считает, что это продлится всего несколько дней. Да, да, пройдёт совсем немного времени, и ты покинешь этот дом. Когти уже царапают…

Я негромко вскрикнула, потому что в этот момент что-то действительно царапнуло меня за ногу. Что-то маленькое с острыми как иглы зубами ущипнуло меня за лодыжку и теперь торопливо карабкалось вверх по штанине. Белое тело, маленькие красные глаза, хвост без шерсти.

Я вскочила, с грохотом уронив стул.

Но крыса-альбинос не растерялась. Она вцепилась когтями в мой свитер, пробираясь дальше, к плечу. Её усики щекотали мне шею.

Я замерла, не смея даже вздохнуть.

– Только не это! – в общем молчании ахнула тётя Бланш. – Кыш! – Она взмахнула руками. – Леандру нужно получше следить за этим зверем.

– Или, наконец, утопить его, – предложила прапрабабушка.

Она протянула руку к крысе, но та, вероятно, почувствовала, что Пиппа настроена к ней не слишком дружелюбно, и с удовольствием вонзила острые зубки в её руку.

– Ай!

И вот уже усы гладят мне шею, крысиный нос принюхивается, а сердце у меня стучит так, будто собирается выскочить из груди.

Я замерла, так и не решаясь вздохнуть.

– Сделайте что-нибудь! – Тётя Бланш повернулась к дяде Жаку. – В конце концов, у тебя даже дикие кошки прыгали через обручи.

– С тех пор как я последний раз выступал в цирке, прошло больше девяноста лет, – ответил дядя Жак.

– Ну и что? – воскликнула тётя Бланш, и мысленно я с ней согласилась. День сегодня выдался не слишком приятный, и меньше всего мне хотелось, чтобы закончился он вгрызшейся мне в горло крысой. Это был бы венец безумия.

Однако судьба, похоже, со мной согласилась, потому что крыса на моём плече внезапно перестала целиться зубами в мою сонную артерию. Она просто ещё раз понюхала мочку моего уха, и мои серёжки зазвенели под её крошечными коготками. Потом зверёк свернулся калачиком и прижался к моей шее. Минута – и крыса уснула.

– Прекрасно, – в изнеможении выдохнула я, нащупывая стул. – Что у нас на десерт?

Глава 3

Ночью мне приснились папины похороны. Это было необычно, потому что, как правило, подсознание возвращало меня к вечеру аварии, а не к тому, что произошло потом.

Но в этот раз я вдруг снова оказалась на кладбище, на окраине города. Как и тогда, я была в ведьминском платье из разноцветного тюля, как и тогда, платье было мало и жало под мышками. Я до сих пор помню праздничный день, когда папа купил нам платья: платье принцессы с маленькой короной для Греты и лоскутное платье со шляпой и метлой для меня.

Мама и Грета, конечно, тоже были там. Длинные тёмные волосы падали перед маминым лицом как занавес, такой густой, что её глаз было совсем не видно. С тех пор как это произошло, она не издала ни звука. Ни перед Гретой, ни передо мной, ни перед соседями, друзьями или коллегами отца по работе, которые теперь тоже собрались вокруг открытой могилы. Чёрная, унылая толпа, в которой слишком ярко выделялось моё ведьминское платье.