скачать книгу бесплатно
– Или подпольщики-революционеры, – согласился Володя. – Может, здесь была тайная типография, газеты и листовки печатали.
– Эй, тут что-то есть! – позвал Сергей из другого угла.
Там тоже была ниша, но значительно глубже, без каменного выступа. В ней что-то стояло, прикрытое серым, под цвет стен, брезентом. Даже при свете фонаря этот схорон можно было бы проглядеть, просто Сергей зашёл туда и на ощупь понял, что под рукой не камень, а материя.
– Здесь какие-то ящики, – уверено сказал Володя, ощупав брезент. – Давайте посмотрим.
– Клад, я же говорил, что найдём клад!
Мишка первый ухватил и потянул накидку, ребята стали помогать. Перед ними открылись два ряда деревянных, стоящих друг на друге ящиков. Никаких надписей, наклеек, маркировки.
– Берём один, поставим на тот стол, – скомандовал Володя.
Они втроём перенесли один ящик на каменный стол.
– Тяжёлый! Вот здорово! Открывай скорее!
Из наплечной сумки Володя достал припасённый инструмент: кусачки, молоток, маленький топорик. Несколько досок у ящика быстро отскочили, фонарик приблизился вплотную…
– Это что, мыло? – с недоверчивым удивлением спросил Сергей. – А зачем его прятать? Ведь точно, спрятано же было!
В ящике лежали аккуратно сложенные бруски размером с хозяйственное мыло, каждый завёрнут в красновато-бурую плотную бумагу. Володя провёл по ней пальцем и ясно почувствовал, что бумага пропитана парафином. У него сильно заколотилось сердце. Он сразу понял, что перед ним, и с непроизвольным чувством превосходства глянул на Сергея. Конечно, тот ходил в походы и отлично вязал узлы, но в военном деле, похоже, был слабоват. Да и в школе на занятиях не всё проходили, Володя посещал дополнительный курс у военрука. Он бережно взял в руки один из брусков:
– Это не мыло. Это тротиловая шашка. Называется «малая», размер десять на пять и на два с половиной сантиметра, вес двести грамм. Видите, на торце отверстие. Это – запальное гнездо.
После долгой паузы Мишка шёпотом спросил:
– Кто же это тут спрятал? Зачем?
Не отвечая, Володя вернулся к схорону, откинул полностью брезент. Посчитал:
– Два ряда по три ящика. Шесть. В каждом ящике – он наклонился ближе, освещая – не меньше сорока штук.
– Ого! – Мишка вскрикнул и прикрыл рот ладонью. – Это же можно взорвать…
– Целый завод, – закончил Володя, и голос его стал жёстким.
Мальчики переглянулись.
– Но, может, это просто склад? – нерешительно произнёс Сергей.
– Склады боеприпасов все под контролем, под охраной. Да ты и сам не веришь…
– Диверсанты, – опять прошептал Мишка и завертел головой, оглядываясь. – Шпионы! Точно готовят подрыв чего-то. Может, и правда нашего завода!
– А если эти ящики тут давно стоят? Ещё, например, с гражданской? О них просто забыли, и теперь взрывчатка испортилась. Здесь так сыро, сами видите.
– Нет, – уверенно возразил Сергею Володя. – Тротил не может отсыреть. Даже если он десятки лет пролежит в земле или просто в воде – не испортится.
– Да ну, прямо в воде? – не поверил Сергей.
– Именно! И здесь он недавно. Обрати внимание – на брезенте и пыли-то нет. Кто-то сюда затащил эти ящики недавно, спрятал. А для чего взрывчатку прятать? Мишка прав – для диверсии.
Гордый от собственной проницательности, Мишка тут же задал вопрос:
– А как сюда эти ящики затащили? Сюда же нет хода! Тот, по которому мы пришли, он же случайно открылся… Может, по нему?
Сергей сразу ответил:
– Нет, он был завален точно так, как я сделал. Ручаюсь, никто его не видел, даже не подходил.
– Тогда, наверное, ящики затащили сюда через тот, другой коридор, где стенку поставили. Ты же говорил, Серёга, что кирпич другой и его недавно положили!
Мишка победно оглядел друзей – он вошёл в роль проницательного сыщика.
– Может и так… – протянул Сергей нерешительно, но потом всё же не согласился. – А зачем после закладывать ход? Да ещё так капитально! Если тротил для диверсии, как его быстро и незаметно вынесут отсюда?
– Значит, надо искать ход! – подвёл итог Володя.
Они давно заметили в потолке небольшую щель – тянуло сквозняком и немного проникало света. Но высвечивался лишь небольшой участок комнаты, как раз над столом. Володя стал водить фонарём по кругу, освещая стены. В какой-то момент остановился:
– Так, ребята, всё-таки это ступеньки. Давайте там посмотрим.
Ещё когда они первый раз обходили комнату по периметру, они заметили в одном месте небольшой склон с неровными краями. «Похоже на ступеньки» – мимолётно мелькнула у Володи мысль. Но не зафиксировалась. И тогда они особенно стены не рассматривали. Сейчас он подвёл друзей к этому месту.
– Смотрите. – Три небольших, очень разрушенных уступа спускались под наклоном. – Мне кажется, это были ступеньки когда-то.
– Похоже… – неуверенно протянул Мишка.
– А если да, то они куда-то вели… Постойте, поставлю фильтр.
На стекло фонаря Володя приладил красный фильтр, стал водить лучом как можно ближе к стене над «ступеньками». И сразу увидел, как под красным светом обозначилась слабая, но заметная полоса. Повёл по ней – вверх, направо и снова вниз. Прямоугольник чуть повыше его роста! Он постучал по нему кулаком.
– Ребята, это дерево. Дверь деревянная, точно! Штукатуркой замазана, под цвет стен.
– Замаскирована! – Мишка метнулся к столу, притащил молоток. – Давайте разобьём!
– Глупости! – Сергей отобрал молоток. – Она наверное крепкая. Только шуму наделаем, себя выдадим. А засова нет… С той стороны открывается, что ли?
– Ключом. – Володя уже нашёл замочную скважину, показал друзьям. – И с той, и с этой стороны открывает… Тот, кто сюда приходит.
– Вот бы вызнать, кто это!
Мишка осторожно поглядел на Володю, а Серёжа напрямую спросил:
– Отцу расскажешь?
Володя понимал, что их находка – это очень серьёзно. Они, ребята, и так большое дело сделали – обнаружили тайный склад боеприпасов. Но… Это же разные вещи: найти склад и выследить того, кто его навещает! Если выследить – вот это уже будет поступок. А так получается: полезли без спросу в катакомбы, откуда могли и не вернуться – мало ли что! Баловство, скажут взрослые, а то, что наткнулись на ящики – повезло. За расследование возьмётся милиция, а о них напрочь позабудут. Володе уже сейчас стало жаль себя и друзей. Несправедливо! Серега ход обнаружил, Мишка на поход всех сагитировал, он сам догадался, что в ящиках. Теперь вот они дверь тайную нашли… Никто им это и не вспомнит, только ругать станут… А вот если выследят, кто тротил спрятал, да кто сообщники – будет здорово! Ведь наверняка шпионы вражеские, враги! Может, о них самому товарищу Сталину расскажут, или даже…
Тут Володя сам себя мысленно одёрнул. Ну да, представилось на минутку, что их пригласят в Кремль, что товарищ Сталин пожмёт им руки, поймёт, как любят они свою страну, готовы на всё… Но это так, фантазии. Надо делать дело.
– Давайте обсудим, – сказал он ребятам. – Сможем мы проследить сами, не спугнём этих… подрывников?
И они выработали план. Каждый день, с утра до вечера, они станут дежурить здесь, сменяя друг друга.
– А если эти ночью придут? – спросил Миша. – Мы явимся утром, а ящиков нет.
– Ночью опаснее, – ответил Володя уверенно. – По ночам знаешь, как город патрулируют! И милиционеры, и бригадмильцы. Увидят, что кто-то ящики тащит, непременно остановят.
– Так на машине повезу, скорее всего.
– Тем более, машину ночью точно тормознут, документы проверят. И обязательно груз… Нет, днём гораздо безопаснее, днём машин много ездит, их не проверяют, только если какое-то подозрение…
– Я через две недели уеду в поход по Крыму.
Володя понял Сергея: писатель Трублаини повезёт ребят из своего Клуба в путешествие.
– Вот мы и определим себе срок – две недели, – сказал он. – Если за это время никого сами не выследим, обо всём расскажу отцу. А ты, Серёга, перебирайся к нам в дом, к тёте и дяде жить на это время. Скажи, что так тебе удобнее в Клуб ходить, готовиться к поездке. Мы будем все трое рядом жить, действия свои координировать.
Место для засады они выбрали там, где ход из галереи поворачивал в подземную комнату. Спрятавшись за поворотом, можно будет наблюдать за вошедшими людьми. А если кто-то захочет заглянуть в галерею, будет время спрятаться в одной из близких полуобвалившихся ниш или просто ускользнуть за следующий поворот.
– Но этого не потребуется, они наверняка знают, что дальше только тупики.
– Точно, – поддержал Мишка Володю. – О нашем лазе ведь никому не известно. Зачем им ходить проверять. Ну, только если шум какой услышат…
– А мы шуметь не станем, – закончил Володя.
И вот теперь он четвёртый раз заступил на свой боевой пост. Прошло около часа, наверное, он встал, походил немного, разминаясь. Каменный выступ, который Володя облюбовал под скамью, находился у самого поворота комнаты в галерею. Потому, когда раздался скрежет ключа в скважине двери, мальчик мгновенно оказался там, за поворотом. Да, он ждал этого момента: двери откроют, зайдут… За четыре дня немного расслабился, но отреагировал мгновенно, почти инстинктивно. Сердце сильно колотилось, но не от страха – от возбуждения, от ликования. Дождался! Всё правильно рассчитал! Теперь не упустить, не упустить!..
Дверь открылась, по комнате метнулся луч фонаря. Мальчик отпрянул, прижался к стене. Вновь осторожно глянул за угол. Увидел: ловкая фигура быстро прошла к середине комнаты, повела фонариком в сторону ниши-схорона, направилась туда. Володя порадовался: какие они молодцы! Ещё тогда, в первый день, приколотили на место оторванные доски у ящика, поставили его на всякий случай в нижний ряд, укрыли ящики брезентом и даже сверху положили три камня – так, как и было вначале… Мальчик видел, что вошедший – невысокий худощавый мужчина в кепке и пиджаке. Но лица не разглядеть. Человек возился в нише, луч фонарика перемещался вверх-вниз. «Считает ящики, – понял Володя. – Может, возьмёт один? Если просто проверяет, то сейчас уйдёт!» Вот теперь он испугался. Если этот неизвестный уйдёт, он закроет двери, и за ним не проследишь! Тогда для чего их засада, дежурства?
Быстро сбросив шапку и свитер, мальчик шагнул в комнату и, почти прижимаясь спиной к стене, противоположной той, где находился пришелец, заскользил к двери. Больше всего он боялся споткнуться, зашуметь, ведь двигался почти в темноте: света от щели в потолке было мало. Боялся не успеть – обернётся тот, с фонариком… Но успел. Дверь была приоткрыта, и он, ловкий, гибкий, протиснулся в щель.
Впереди вновь была галерея – Володя это понял, потому что глаза уже привыкли к темноте. Но чтоб быстро и бесшумно пройти вперёд, надо было включить фонарик. Он рискнул и почти бегом помчался до увиденного впереди поворота. Там облегчённо передохнул, осмотрелся. Здесь ход был поуже, сводчатый потолок ниже, а кирпич – даже на глаз заметно, – значительно старее. А ещё он заметил, что ход пошёл под уклон – на подъём. «Надо идти вперёд, на разведку, – решил мальчик. – Коридор один, боковых ходов нет, так что этот тип только здесь пройдёт, не разминёмся».
Ему повезло – боковых ответвлений галерея не имела и дальше. Несколько раз поворачивала, то вправо, то влево, так, что Володя совсем потерял ориентацию. Но это его не волновало, главное – тот, за которым он следит, пройдёт именно этим путём. Иногда Володя останавливался, прислушивался. В какой-то момент услышал отдалённые шум, и ускорил свои шаги. Тот, кто шёл за ним, не осторожничал, видимо, не опасался ничего. А вот мальчик старался бежать бесшумно. «Должен быть выход, скоро уже. А если тоже заперт на ключ? Что буду делать?» В этот момент луч фонаря как раз и высветил дверь, на этот раз железную. Запертую… Но Володя не успел испугаться – сразу увидел, что дверь закрыта на засов. А на каменном выступе, рядом, лежал замок с торчащим из него большим ключом. Несколько секунд Володя стоял, переводя дыхание, понимая – надо открывать засов. Конечно, тот, кто идёт сзади, насторожится, но делать нечего, другого выхода нет – в прямом и переносном смысле. Посомневается, потревожится, да решит, что сам забыл закрыть. Никого ведь не встретил, ничего подозрительного не увидел…
Володя потянул железную полосу, боясь услышать скрип. Но тяжёлый на вид засов пошёл, как по маслу. И точно, он был смазан машинным маслом – мальчик почуял запах, да и ладони испачкались. Ясное дело: те, кто сюда ходят, тоже не хотят скрипа, смазали… Дверь тоже не скрипнула, когда он плотно прикрыл её за собой. С этой стороны на двери были приварены две железные скобы. «Вот для чего замок, – догадался мальчик. – Навешивают с этой стороны, закрывают на ключ. А ключ, небось, только у них». Он понимал, что человек в подземелье – не один, наверняка целая организация. Диверсанты…
Вперёд тоже уходил коридор, но короткий, и там, за поворотом, пробивался электрический свет. Побежав туда, Володя очутился в хозяйственном подвале – он это сразу понял. Висящая под потолком лампочка тускло освещала ряд закрытых на замки подвальчиков. Такие часто устраивали в нижних этажах домов, здесь жильцы хранили всякие старые вещи, инструменты, консервацию, запасы овощей… «Значит, это какой-то дом… Интересно, где же?»
Вход в общий подвал закрыт не был. Проскочив несколько каменных ступеней вверх, Володя выбежал из подъезда во двор. И даже присвистнул радостно: и двор, и этот дом были ему знакомы. Двухэтажный дом прямо на центральной улице, на Карла Либкнехта, но двор – внутренний, на улицу выход через арку. С одной стороны этого дома – училище для слепых, с другой – знаменитая «вилла Юзефовича». Ещё до революции этот настоящий дворец построили для богача, владельца газеты «Южный край» Юзефовича. Все в городе его знают – самый красивый дом в центре. По низу, полукругом – балконы с колоннами, вверху – балконы с вазонами, а сама вилла окружена каменной оградой с красивым кованым орнаментом сверху, с такими же коваными железными воротами. Но больше всего Володе и другим ребятам нравились белоснежные мраморные львы над воротами – по два с каждой стороны. Хорошо, что теперь этот дворец не для одного человека служит: в нём теперь размещается Общество старых большевиков…
Мальчик прикинул: получается, по подземному ходу он прошёл через сам парк и ещё два жилых квартала, примыкающих к парку. Ну конечно, это ведь старые дома, их строили ещё в прошлом веке, и катакомбы, наверное, тогда же проложили. Интересно, а те, кто в этом доме живут, знают, что из их подвала начинается подземелье? Кто-то наверняка знает…
Володя сразу подумал о том, что здесь, недалеко, его родная школа. Из этого двора точно есть ребята, кто тоже там учится. Это может пригодиться. А пока он уселся на лавку под кустом сирени, снял тёплые гетры, которые не успел сбросить раньше. Сам не спускал глаз с подъезда. Вот-вот должен появиться тот самый… Невысокий худощавый парень вышел во двор, цепко оглянулся. На мальчишку, царапающего прутиком по земле, не обратил внимания. А Володя весь напрягся: он узнал ловкую фигуру, пиджак, кепку. Точно, тот самый. Теперь он видел и лицо: узкий лоб, неопрятные волосы, губы в кривой ухмылке. О таких говорят «сявка».
Парень пошёл к арке, Володя, лениво встав, направился следом. На улице было многолюдно, всё-таки центр города, здесь и в будние дни народу хватает. Дед и родители всегда называли улицу по-старому – Сумская. Ясно, они так привыкли. Но с самого рождения Володи она была Карла Либкнехта, он по-другому её до сих пор не воспринимает. Хотя год назад ей вернули старое название, она вновь стала Сумской. Старшим хорошо – им перепривыкать не нужно…
Не спуская глаз со спины парня, но и не подходя близко, мальчик прошёл училище слепых, свернул в сторону улицы Тринклера. И здесь произошло неожиданное. По Тринклера ходили трамваи, один как раз дребезжал мимо, и «сявка» вдруг ловко, на ходу, прыгнул на подножку и покатил, держась за поручень. Володя мог бы побежать, догнать трамвай и тоже запрыгнуть на бампер второго вагона, но не стал этого делать. С трудом удержал себя. Ведь тот непременно бы заметил, мог бы узнать – видел же во дворе на скамейке. А если б узнал – догадался бы о слежке. Нет, такого допустить нельзя!
Нужно было поскорее возвращаться к себе домой, хорошо, что здесь не далеко. Ребята ждали, Мишка готовился сменить его в подземелье. Теперь в этом нет необходимости, свои дежурства они перенесут во двор дома у виллы Юзефовича. Вход и выход из подземного тайника с тротилом только оттуда, там и будут они ожидать тех, кто явится за ящиками.
Глава 5
У Елены как раз в середине дня было два часа свободных – «окно» между занятиями. Все ребята ушли на сольфеджио, следом у них будет хор. Только потом у неё продолжатся уроки с учениками, ещё с четырьмя.
Она преподавала игру на фортепиано. Поразительно, как много детей учится сейчас музыке, а, значит, многие родители этого хотят. Лет пять назад люди о таких вещах и не думали – жизнь была трудной, голодной. Но, надо признаться, не унылой, а полной надежд. Теперь эти надежды сбывались – работали заводы, шли занятия в институтах, открывались стадионы, театры. Вот и захотелось не только интеллигенции, но и тем, кто стоял у станков, чтобы их дети приобщались к культуре. К музыке… Её музыкальная школа, одна из самых первых в городе, была переполнена, открывались новые. Елена вела учеников всех возрастов – от первого до седьмого классов. Было много способных ребят. Ученики её любили, и она знала, что многие родители просят определить ребёнка именно к ней, Елене Романовне Кандауровой.
Когда-то, ещё совсем девочкой, в шестнадцать лет, она начала преподавать в Московском пансионе, который и сама заканчивала. Графиня Гагина, покровительница пансиона, говорила тогда Леночке откровенно: «Твои маленькие ученицы тебя обожают. Не каждому учителю удаётся внушить детям и такую искреннюю любовь, и такое беспрекословное послушание одновременно. Я слышала о твоём покойном батюшке, как о педагоге, много хорошего. Тебе по наследству достался его талант». Это она вспоминала Василия Николаевича Лобанова – человека большого ума и педагогического таланта, но простого, крестьянского происхождения. Как раз до шестнадцати лет Елена даже не подозревала, что он не родной, а приёмный отец, спасший её, новорождённую, от смерти… Давно всё это было, иногда Елене казалось, что и не с ней.
Она собралась сходить на время «окна» домой – здесь было не далеко, – но у самого входа столкнулась с Танечкой Рёсслер, своей лучшей подругой.
– Леночка, – воскликнула та, – ты свободна? Вот как я угадала! Пойдём со мной в ателье, я шью там костюм, как раз первая примерка. Ты посмотришь, хорошо ли, лучше тебя никто не скажет! Пойдём, а потом посидим в твоём любимом кафе, это ведь рядом.
Года полтора назад появились в городе первые ателье индивидуального пошива одежды, а в магазинах горторга – отличные, качественные ткани. Рядом с привычными ситцем, сатином, шерстянкой теперь был большой выбор: креп, фуляртин, коверкот, бостон, шевиот и разных расцветок тонкие – вольта, маркизет, батист, зефир, шёлк, крепдешин… Женщины на улицах города, особенно молодые, преобразились, как по-волшебству: платья, костюмы поражали не дороговизной, а элегантностью и разнообразием, вновь возникли надолго забытые сумочки, шляпки…
Таня Рёсслер уже шила себе в ателье – это было демисезонное пальто. Но Елена пользовалась услугами портнихи. Во-первых, дешевле, во-вторых – ничуть не хуже. Мария Самсоновна ещё до революции, молоденькой девушкой начинала швеёй в известной частной пошивочной мастерской. Опыт у неё был такой, что совершенно безошибочно она кроила прямо на клиентке. А Елене всегда говорила: «У вас такая прекрасная фигура, ткань сама ложится…» И никогда не ошибалась, не приходилось перекраивать или перешивать. Вот и сейчас на Елене было сшитое портнихой файдешиновое платье синего цвета, удлинённое, внизу слегка расширяющееся красивыми складками, с треугольным, тоже в складках, вырезом, сколотым брошью, с рукавами-фонариками до локтя и под поясок. На Татьяне платье было из шёлка в диагональную полоску оттенка чайной розы – очень модная нынче расцветка. И тоже модные туфли – кожаная лодочка на невысоком каблуке с удлинённым носком, на перепонке. Всё-таки это были дорогие туфельки, Елена носила попроще: светлые прюнелевые на перепонке с пуговкой. По утрам она их чистила зубным порошком, заодно начищая летние парусиновые туфли сына и мужа… Подруги шли по многолюдному, солнечному центру города, весело переговаривались и чувствовали себя молодыми, красивыми… Елена в какой-то момент мимоходом подумала, что ей сорок четыре года, и даже улыбнулась: нет, нет, она не ощущает этих лет! А Таня тем более – Таня моложе её на шесть лет…
Пока закройщица колдовала над своей клиенткой в примерочной кабинке, Елена села в кресло у столика, стала листать журналы мод. Хорошие журналы, с моделями лондонских, венских, берлинских домов мод – совсем недавно такое и представить было трудно… Таня вышла, покрутилась перед подругой. На ней был ещё не совсем законченный, прихваченный на живую нитку костюм: узкая, до середины икры, юбка, слегка расклешённая и плиссированная внизу, блуза с кружевными вставками, приталенный жилет. Елене понравилось, хотя она и сделала пару замечаний. А ещё она обратила внимание – или показалось? – что Танечка необычно возбуждена и очень оживлённо рассматривала в зеркало себя в новом наряде… «Уж не влюбилась ли?» – возникла догадка. И пока Елена вновь ждала подругу из примерочной, ей вспомнилась самая первая встреча с Таней Рёсслер – восемнадцать лет назад.
Это было время пронзительного счастья и великой печали для их семьи. Митя не ушёл с Добровольческой армией в Крым и дальше, в эмиграцию, вернулся в родной Харьков. И не один – с ней, Леночкой Берестовой, любимой и любящей. Но там, в Новороссийске, откуда они бежали, спасаясь, остался навсегда младший брат Мити, девятнадцатилетний Саша Петрусенко. Он принял на себя пулю, предназначенную Дмитрию, и умер у них на руках… Викентий Павлович мужественно перенёс смерть сына, он понимал, что тяжкое время Гражданской войны почти никого не оставило без контрибуции. Людмила Илларионовна пережила это только потому, что рядом были и муж, и Митя, и младшая дочь Катюша. И они, брат и сестра Берестовы, ставшие членами семьи. События почти десятилетней давности, когда семья Петрусенко впервые столкнулась с Леночкой и Лодей Берестовыми, так неожиданно продолжились: Елена стала женой Дмитрия, а её брат Всеволод – мужем Кати Петрусенко. Но Лодя и Катюша поженились только через два года, в двадцатом они были ещё очень молоды – шестнадцать и четырнадцать лет. Для Людмилы Илларионовны Лодя незаметно как бы трансформировался в Сашу, очень она его полюбила…
Вот тогда, в двадцатом году, где-то через месяц после возвращения из Новороссийска в Харьков, Лена и встретила Таню Рёсслер. Стоял конец раннего тёплого апреля, деревья покрылись первыми листочками, в одном месте на улице Пушкинской, по которой шла Лена, цвели абрикосы. И вдруг к ней бросилась девушка, совсем юная:
– Вы Лена? Вы Мити Кандаурова жена? Я знаю, я видела…
Она схватила Елену за руку, говорила взволнованно, отрывисто, тёмные её глаза блестели. Невысокая, хрупкая, с непокрытой головой, в расстёгнутом пальто… Елена не успела ничего понять, как девушка быстро сказала:
– Я была бы вашей родственницей, мы бы вместе сыграли свадьбу! Сашенька… Он был моим женихом!
И зарыдала, припав к плечу Елены. Она поняла, что девушка говорит о Саше Петрусенко, наверное они встречались, любили друг друга. Комок подступил к горлу, стало тяжело дышать. Она обняла вздрагивающую девушку, стала гладить по тёмным волнистым волосам… Потом Митя говорил ей, что да, Саша и Таня Рёсслер нравились друг другу, даже иногда встречались, ходили вместе на какие-то праздники, в театр, но больше проводили время в общих компаниях. И Саша никогда не признавался ему, что испытывает к Тане особенные чувства.
– А он, Леночка, всегда всё мне рассказывал, я у него был поверенным всех тайн, и сердечных в том числе.
Она возражала:
– Может быть то, что как раз о Тане он с тобой не откровенничал, и говорит о серьёзных чувствах. Теперь этого никто не может знать.
А вот Людмила Илларионовна поверила сразу. В семье Петрусенко Таню Рёсслер знали давно: и потому что она дружила с Сашей – была из одной с ним компании. И потому, что её младшая сестрёнка Эммочка была одноклассницей Катюши. Да и просто с семьёй Рёсслеров они были давно и хорошо знакомы: ещё со знаменитым Таниным дедом Иоганном Юмом, много сделавшим для благоустройства Харькова. Людмиле Илларионовне так хотелось видеть в Тане невесту погибшего сына! Таня и раньше была вхожа в их дом, а теперь стала, как родная. И особенно подружилась с Еленой.
Годы шли, Таня оставалась одинокой. Уже давно вышла замуж Эмилия, её младшая сестра, росли племянники. Они все продолжали жить в своём собственном особняке на Пушкинской улице – красивом, четырёхэтажном, который когда-то построил для семьи их дед. Но, конечно, как и семья Петрусенко, делили теперь этот особняк с другими жильцами. У Тани, как у бессемейной женщины, была всего одна комната.
Елена не раз думала, что если бы Саша не погиб, и он, и Таня могли бы легко расстаться со своим юношеским увлечением – и в самом деле, были ведь ещё очень молоды. Остались бы друзьями, потом каждый встретил бы свою любовь, создал бы семью… Она называла это «эффектом Ромео и Джульетты»: не случись трагедии, юные венецианские влюблённые могли бы впоследствии расстаться. Но смерть их соединила навсегда. Вот и Таня… Долго она не могла забыть Сашу, никто в её глазах не был лучше его. Но время шло, парни постарше и даже её ровесники завели семьи. Елена знала, что Таня уже и не против была бы иметь опору, поддержку – то есть, мужа, но с годами встретить того, кого полюбишь, и кто полюбит тебя, становилось всё труднее. Да и привыкла Таня к такой вот независимости…
Но сейчас, сидя с подругой в кафе, Елена поглядывала на Таню и вновь убеждалась – да, Танечка возбуждена, весела и кокетлива. Такими бывают женщины влюблённые… ну, или, хотя бы, увлечённые кем-то. Мужчиной!
«Кафе» – так подруги говорили между собой. Но вообще-то эта точка общественного питания носила название «Пирожковая». Когда они первый раз зашли сюда, Елена сказала:
