Расслоение

Колонны дома

– Переодевайся скорее и пойдем есть. Я такой вкусный пирог приготовила, – вытирала руки мама.

То, что мама готовит особенное на ужин, Настя увидела еще на улице, когда вглядывалась в желтое окно кухни. Сейчас девушка сидела на пуфике коридора и с трудом освобождала ноги от сапог.

Из спальни вышел папа с гирей и поздоровался с Настей. Из детской выбежала младшая сестра и с улыбкой стала ждать ужина.

Настя только пришла с работы, устала и соскучилась по родным. Это были самые родные ее сердцу люди. Вчетвером они жили одним организмом. С работы старшая дочь приходила позже всех и именно ее ждали на ужин.

Они, как всегда, сели за небольшой стол и слушали рассказы друг друга о прошедшем дне.

Утром все снова разбрелись. Сначала ушла Настя, затем папа, за ним в школу ушла сестра, дверь за всеми закрыла мама.

Точечное сопротивление

На работе что-то не заладилось. Несерьезные осечки, мелкие, но они карликовой армией впивались в нежный мозг. Хотелось упасть в мягкую, теплую комнату, в пирог с яблоками, закрыть лицо волосами сестры и никогда не выходить из дома.

Она спешила домой, но дорога тянулась за ее ногами, липла к подошве и не давала двигаться. Автобусы будто проваливались сквозь землю и тянули Настю за собой. В один момент мир мутным туманом заслонил обзор.

Когда сероватая дымка показала дом, в глазах просветлело. Настя с надеждой вглядывалась в окно кухни. Ей показалось, что вместо мамы она увидела незнакомого лысого мужчину. Этого конечно не могло быть. Сердце чувствовало неладное, но, что именно…

Она пыталась подвинуть квартиру к себе, но этого конечно не могло быть. Вбежать на второй этаж у нее не получилось. Тяжелыми ногами она пробрела последние метры. Наконец ее дверь, знакомый глазок, до которого не могла дотянуться сестра. К двери подошли и надежда на то, что это будет родной человек, не угасала.

Но это была не мама, а тот самый лысый человек. Он жевал огурец и был неприветлив.

– Вы кто? – со слезами на глазах спросила Настя.

– А тебе какая разница?

– Я живу здесь, – разрыдалась Настя.

Толстяк без майки что-то перебирал в голове.

– Последние лет 8 ты здесь точно не живешь.

Настя могла бы подумать, что заблудилась и пришла не к себе домой. Но это был ее дом: темные обои коридора, которые она клеила с папой, шкаф с блестящей наклейкой, которую она покупала сестре несколько лет назад. Настя переступила побитый ее ногами порог. Из ее ванной комнаты вышла женщина в плюшевом спортивном костюме. Они долго смотрели друг на друга молча. Все трое стояли неподвижно, боясь столкнуться с мыслями незнакомого человека, ворвавшегося в их дом.

Неожиданно для всех гостья рванула в зал. Чужие люди закричали и поспешили защищать свои вещи. Это был именно ее зал: все стояло на месте, все было неизменным… почти все – иным был воздух. В комнате сестры сидели двое детей, которых она не знала: мальчик и девочка. Их фотографии отражали свет настиной лампы.

Подоспевший мужчина больно ударил Настю, она упала и приближалась к обмороку.

– Чего стоишь? Звони ментам, дура! – завопил лысый.

Эти слова заставили ее разум подняться.

– Постойте, я живу здесь. Я живу здесь уже 9 лет. Мы с родителями переехали и… уже 9 лет. Мы вчера вон в той кухне ужинали и считали, сколько мы живем в этой квартире. Где они? Где?

Мужчина объяснил, что кроме них в этой квартире последние восемь лет нет никого. Женщина с телефоном скрылась в родительской спальне и украдкой посматривала на Настю. Та с застывшими на лице слезами сидела неподвижно, думая, что ей делать.

– Извините, я ошиблась адресом. Я сама уйду, не зовите никого.

Она вышла под чутким руководством лысого толстяка. Дверь в ее дом закрылась, и Настя смотрела на резную ручку, как последний проходимец. Тут ее осенило – телефон! Она судорожно поднесла его к уху. Абонент "Мама" был выключен или находился вне зоны действия сети. Номер папы оказался набранным неправильно или несуществующим.

Она спустилась на этаж ниже, чтобы узнать у соседей, что случилось в этот липкий день. Отворила старушка, но совсем не та, которую Настя ожидала увидеть – совсем не Лидия Владимировна.

– Вы давно здесь живете?

– Как дом построили, так и живу. А вы из ЖЭКа?

– Почти, – чуть не разрыдалась Настя, – вы помните Малининых, они на втором этаже жи… жили.

Старушка начала перебирать в памяти всех соседей, считать о чем-то на пальцах и в итоге ответила отрицанием. Настя ушла, зажимая горлом слезы.

Через несколько домов жил ее друг. Она неслась к нему. Сердце бежало впереди, жгло и не давало дышать. Она внеслась на пятый этаж и стучала бесконечно. Ей не открыли. Она позвонила. Трубку подняла девушка.

– Извините, а Алексея можно услышать?

– Здесь нет Алексея, это мой номер.

Телефон замолчал. Настя была уверена – хозяина квартиры она уже не знает. Перебрав в голове адреса и людей, она понеслась к бывшей однокласснице Алисе. Звонить перед поздним визитом она побоялась – ей могли не ответить или ответить, но совсем не те.

Мокрые пороги

Дверь долго не открывали, затем на пороге появился подпьяноватый парень. За его широкой спиной расстилалась аккуратная комната Алисы. Заполняли ее какие-то молодые люди. Они веселились и совсем не знали Алисы.

Настя звонила близким, коллегам, бывшим одногруппникам и даже малознакомым людям. Она пробовала, зная, что не найдет того, кто помнил бы ее. Она шла под холодным дождем, ближе к ночи он стал похож на снег, и всматривалась в лица редких прохожих, желая найти хотя бы сколько-нибудь знакомого человека. Сдерживать себя не было смысла – стыдно не может быть перед людьми, которых никогда не увидишь.

Она понимала, что мир остался прежним, но заполняли его совсем чужие люди. Ее будто вычеркнули из этой жизни, забрав с собой всех, с кем она когда-либо пересекалась. Она не знала, куда ей идти, где ночевать, как жить… и этот дождь, вернее, снег… такой холодный, настырный. Он не давал смотреть на мир и плакал вместе с Настей.

Настя спала в круглосуточном магазине. Она обманула продавщицу, сказав, что потеряла ключи от квартиры, а завтра вернутся родители и отворят. Как хотелось в это верить! Женщина пустила незнакомку на свой топчан. Настя засыпала в надежде проснуться дома с выпрыгивающим из горла сердцем после бредового сна. Каждые несколько минут она вскакивала и щупала диван, на котором она спит. Хотя бы сейчас рваный топчан должен превратиться в ее кровать с низкой подушкой. Этого никак не происходило. Рано утром она отправилась на работу. Пропуск на имя Анастасии Малининой не работал.

Круглая стена

Настино большое сердце замерзло в проруби. Оно тихо лило слезы, стоя у турникета. Затем плач перешел в волчий вой. Остаться одному в лесу, полном незнакомых людей… Настя шла, окуная ноги в лужи. Было по-прежнему холодно и одиноко. Кому она может сказать, что у нее было все и в один момент не стало никого? Кто ей поверит и не закроет в больнице для умалишённых?

Челюсть, в которую кулаком угодил вчерашний толстяк, ныла и вызывала жалость. Весь день она возвращалась пешком домой. Шла долго, растирая по щекам дождь. В душе был ноль, на улице был ноль. Совсем недавно она ела рождественского гуся, сидела в теплых тапочках на мягком диване, а сейчас ее сапоги заливало ледяным потоком. Она вернулась домой, вернее, в то место, где она жила. Сквозь желтое окно кухни она увидела маленького мальчика. Он бегал по тумбам и брызгал водой из раковины.

Дверь вновь открыл толстяк. Настя извинилась за вчерашнее вероломное нападение, но собеседник не понял, о чем речь.

– Вам няня не нужна?

– Я бы с удовольствием – это отродье творит черное, но нам не чем платить.

– Я готова за хлеб и воду.

Лысый и вновь без майки пристально посмотрел на девушку. Он попросил паспорт Насти. Та с готовностью его отдала. Мужчина открыл страничку с фотографией, удивился, вытолкнул гостью в тамбур и закрыл за ней дверь. Настя сидела на бетоне, когда дверь открылась и в лицо ей прилетел уже не кулак, а ее документ. Она потянулась за ним, открыла и увидела, что паспорт почти пуст – заполнена только графа "Имя" и криво прикреплена фотография.

Настя долго перелистывала странички, потом кинула документ в сумку и отправилась в магазин, где она провела самую отвратительную ночь в своей жизни. Продавщица не узнала свою подопечную и вновь пожалела девушку, потерявшую ключ. Насте не спалось. Она уступила продавщице топчан и проработала ночь вместо нее.

В темноте проходили люди, в голове сидела потерянная семья. В окно настырно бился дождь и не мог найти себе места в этом мире. Он кочевал с запада на восток в поисках своего сердца. И вот сейчас он всматривался в лицо девушки из магазина. Настя прижалась к окну и чувствовала каждую каплю, ломившуюся в тепло. Как это могло случиться?

Ноги дороги

Проснувшись, продавщица не узнала девушку, сидящую у окна. Женщина проверила кассу и отпустила бродяжку на все четыре стороны. Открывая ключом дверь, хозяйка ночлега недоумевала.

– Совсем обнаглели: даже не воруют уже.

– Вы меня не помните? Я – Настя.

– И что теперь, без спроса в магазин ломиться?

Сегодня, как никогда, ей нужно было переждать холод: у нее начался озноб и сильно болела спина. Разбитое тело Анастасии вывели в намокший город. Тот старался укрыть ее от слякоти, но деревья в январе – не самый надежный зонтик. Надколотый организм шел… шел…по пути его заносило в магазины, ремонтные лавки, адвокатские конторы в поисках работы и крова. Так она вышла за город. Под мостом билась зеленая холодная река. Только сейчас Настя поняла, какой красивый цвет у безжизненных камышей, обрамляющих берега. Внизу плотной общиной жили деревья. Мимо неслись машины. Мост давно закончился. Бродяга сошла с асфальта и побрела по мокрому полю, стараясь найти места, где не нужны паспорта и деньги. Ноги погрязали в густо пропитанной земле, дождь поселился в длинных волосах и завивал их в крупные тонкие кольца. Колени вращались вокруг холодных ног. Слева жался к земле некогда родной город, справа возвышалась насквозь дождливая равнина. Впереди лежала долгая дорога в безвременное пространство. Когда стемнело, глаза запросили сна. Настя легла на короткую колючую траву, подложила волосы на сумку и почувствовала головой воду.

Вдруг в надрезе на сердце показалась сестра, она всматривалась в темноту внутри Насти, затем скрылась. Через мгновенье девочка показалась в другой ране. Ниже показался папа, лицо у него было озабоченное, он что-то искал в темном решетчатом сердце Насти. Мама заметалась, включая свет во всех комнатках. Сердце загорелось беспорядочными желтыми огоньками. На разных этажах в разных направлениях носились трое. Иногда они останавливались и выглядывали в окно. Эта беготня подняла бродягу.

Иголка в теле

Она набрела на другой мост через ту же реку и вышла в центральную часть города. За белыми окнами танцевали люди. Это был фитнес-центр и там точно можно было найти горячий душ. Воспользовавшись нерасторопностью администратора, Настя проскочила в раздевалку, сняла мокрую одежду и шмыгнула в нужную дверь. Она заметила коробку с потерянными вещами и обновила гардероб. В лабиринтах этого здания она и уснула.

Ей никогда не приходилось быть ночной крысой. Жизнь тайком вонзалась под ногти и рыла ходы. Через них тонкими струйками просачивалась лимфа. Несмотря на то, что последние несколько дней шкура крысы не просыхала, организм ее был иссушен и пошел трещинами. Она горько кашляла, выдавая себя в темном, но теплом здании.

Рано утром Настя вышла через окно и пошла домой. Дверь никто не открыл, потому что все разбрелись по своим местам. Она вернулась в магазин, но на этот раз вранье о ключах не дало плодов – продавщица не смогла ничего разобрать из-за кашля. Каждый неудачный выдох вытягивал из груди последние нитки. Что-то острое застряло в спине и мешало дышать.

– Иди отсюда, бациллы свои распустила!

– Мне некуда идти, разрешите мне поработать у вас.

– Ты видишь у меня где-нибудь красный крест?

Идея с красным крестом показалась рациональной, и Настя пошла к врачу. К нему конечно нужно было записываться за несколько дней, но тяжелые легкие уже не могли ждать. Чтобы не нарушать порядок, бродяга просидела до конца приема и вошла последней. В просторном кабинете работал одинокий доктор.

– Вы не по записи? Извините, у меня часы приема закончились.

– Мне очень тяжело, помогите.

– Ну… давайте документы. Полис с собой?

Паспорт больной удивил врача.

– Мне подменили документы, – расплакалась Настя. – У меня теперь нет никого и ничего. Понимаете, вообще ничего. Было – и не стало. Ни капли во мне не осталось!

– Ну вот же плачете, стало быть, слезы остались, – улыбнулся врач.

Он всмотрелся в глаза своей подопечной.

– Что с вами произошло?

Врать доктору не позволил изнурительный кашель. Мужчина осмотрел ее, рассказал о своих опасениях и предложил лечь в больницу. Отказываться было глупо. Он взял грязную и мокрую куртку Насти, подержал, потом накинул на девушку свое пальто.

– Вам очень нужна ваша верхняя одежда? Она совершенно мокрая и грязная.

– Пропади она пропадом!

Врач улыбнулся. Он привел ее в стационар и долго по-дружески разговаривал с человеком в белом халате. Тот постоянно что-то отрицал.

– Очень хорошая девочка, я ее давно знаю. Пойми, сгорел дом со всеми документами, пока обивала пороги, подхватила пневмонию.

Облако

Наконец у Насти была сухая постель и теплая еда. На следующее утро к ней в палату пришел вчерашний врач с большим пакетом. В нем лежали зубная щётка, паста, полотенце, яблоки и домашний костюм, размер которого категорически подходил Насте.

– Я научился видеть пациентов сразу без кожи, – объяснил свое прорицательство доктор и тут же запнулся. – На вас кожу я решил оставить.

– А вы меня помните?!

– Меня больше удивляет, что кроме меня вас никто не помнит. Даже Виталик.

– Какой Виталик?

– Виталий Сергеевич, заведующий отделения. Мне вчера удалось его уговорить принять вас без документов. Совсем забыл представиться, Михаил.

– Настя.

– Я это прочел у вас в паспорте. Кстати, лучше не показывайте его: я рассказал, что у вас сгорел дом со всем самым необходимым. Придерживайтесь этой теории.

Через некоторое время опасения Михаила подтвердились – у девушки была пневмония. В придачу к ней дождливые вечера подарили воспаление почек, гайморит и ночные судороги. Сильный, молодой организм стремительно карабкался к чистому дыханию. Чтобы не скучать, никому неизвестная больная помогала санитаркам складывать бывалое пастельно белье и мыла посуду на кухне, по тому имела право попросить порцию вне расписания. Иногда она видела на крышах многоэтажек троих: мужчину, женщину и ребенка. Они махали ей руками и хотели накормить яблочным пирогом. Телефоны родных продолжали оставаться несуществующими. Это Настя знала лучше всех.

Каждый день к ней приходил Михаил: иногда он появлялся до восхода солнца, иногда перед закатом. Он приносил лакомства и разговоры. Как бы она не противилась, сердце все равно полюбило.

– У меня было все.

– А что именно?

– Родные, дом, любимая работа.

– Муж.

–Нет, мужа у меня никогда не было… я никогда не жила отдельно от родителей.

– Можно нескромный вопрос?

– Да, конечно.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать шесть, – хотя Настя наделась услышать более нескромный вопрос. – А тебе?

– Тридцать… но я хотел сказать, что выглядишь ты не старше двадцати.

Иногда она видела его у больничной аллеи, пробирающегося через ледяные лужи. Когда ей разрешили гулять на улице, ее сопровождал Михаил. Идеален союз пациентки и врача, особенно, если под опеку берут женщину.

Чрез несколько недель он понял, что Настю пора выписывать.

– Сказать, что ты полностью здорова, мог бы только лютый невежда… в общем, я долечу тебя дома.

– Миш, у меня же нет дома.

– Это не значит, что его нет у меня. Не пентхаус конечно, но жизнь есть и на моей земле.

Взамен верной куртки Михаил принес своей пациентке новое пальто, которое с трудом сходилось на ее обладательнице.

– Когда я представлял твой размер, я оставил на тебе кожу, но забыл, что пальто на голое тело не носят – объяснил врач.

Они закрыли за собой скрипучую железную дверь. По сравнению с крупной квартирой настиной семьи, ветхая однушка выглядела разлагающимся трупом мышонка. Но девушка этого не заметила ни сегодня, ни завтра, никогда.

– Никаких болезней, передающихся воздушно-капельным путем, у тебя нет, так что можешь спокойно меня целовать.

Только

Ночью в окно пятого этажа кто-то постучал. Настя прислонилась лбом к ледяному стеклу. Внизу было тихо и пустынно. Вдалеке мрачно сутулилась многоэтажка. В маленьком желтом квадрате она увидела сестру. Настя ударила ладонью по стеклу – сестра выключила свет и скрылась. В окно опять постучались: девушка почувствовала вибрацию стекла. Она подняла голову и увидела чьи-то большие голые ступни. Они спускались. Настя отпрянула. На веревке болтался окоченелый толстяк. Тот самый, что занял ее квартиру. Гулкий ветер качал его безжизненное тело, поворачивая то сизой спиной, то перекошенным лицом. Веревка раскачивалась из стороны в сторону. Это забавило труп, и он улыбнулся. Засмеялся, заорал, заговорил. Настя закричала, но горло сковал страх. Лысый решил поменять направление движения и стал отталкиваться от окна, чтобы со всей силы в него врезаться. Окно треснуло. Настя носилась по темной комнате в поисках двери, но ее не было. И пусть труп не разобьет окно и не ворвется, но видеть эти качели было невыносимо.

– Настюша, это сон.

– Спасибо! Спасибо, – это говорило ее сердце. Оно выпрыгивало к своему спасителю.

– Ты кричала во сне.

– Я последнее время зачастила с этим делом.

– Да, мне Виталик говорил, что на тебя соседи по палате жаловались. Почему ты не рассказываешь, что с тобой случилось?

Настя расплакалась. Дыхания не хватало и приходилось отчаянно глотать воздух.

– Я не смогу сейчас говорить, – вдох прервал. – Я не смогу быстро, – еще пару вдохов, – а тебе завтра на работу.

– Ничего, завтра во вторую смену.

Когда поток слез выключили, Настя все рассказала. Она говорила, но боялась, что единственный родной в этом городе человек вернет ее в больницу не для простуженных. Молчать было невозможно: каждое несказанное слово червило под кожей, каждая заточенная слеза заливалась обратно в голову.

– Почему так получилось?

– Я не знаю. Так не бывает… хотя сейчас я знаю, что в этом мире может быть все, что угодно.

– Ничего не поменялось?

– Все осталось на своих местах: лавка у дома, ларек на соседней улице, дорога на работу, мост через реку. Только люди не те. Как будто слой с людьми перенесли в другой мир. Всех забрали, а я выпала.

– Почему ты никому не говорила?

– Меня бы упекли в психушку. Может быть, я больна, но лечиться в мире, где меня никто не помнит, бессмысленно. Ты мне веришь?

– Это хоть как-то объясняет, что тебя запомнили только те, кто виделся с тобой каждый день, – спутник настиной планеты нахмурился, – завтра покажешь мне этого толстяка.

Мокрое солнце

Дождливым утром двое стремительно раскачивали планету под ногами. Лужи подпрыгивали, но тут же вспоминали, что их тянет к центру земли. Настя указала на окна, которые три десятка дней назад принадлежали ей. Миша предложил подождать его на лавке у подъезда. Вернулся он скоро, но перед ним из дверей вылетел толстяк с мальчиком в одной руке.

– Да, неприятный тип… еще чуть-чуть, и мы не застали бы их.

– Ты что-нибудь узнал?

– Нет, зато я теперь знаю, где твой дом.

Кто-то захотел услышать голос Насти по телефону. Этот номер был записан в памяти на имя женщины из рекрутингового агентства. Настя звонила ей в первый день новой жизни, стараясь найти хоть кого-то, кто мог ее помнить.

– Вы звонили мне?

– Да. Это Светлана? – не верила она звонку. – Я Анастасия Малинина.

– Очень смутно. Вы по поводу нашего сайта.

– Нет… да… но уже не нужно. Извините, я сейчас не могу говорить. – Настя сбросила звонок. Пальцы не слушались и попадали мимо кнопок. С трудом она нашла номер мамы и позвонила, но он еще не существовал. Папе операторы тоже пока не придумали комбинации цифр. Перезвонив всем из телефонной книжки, она поняла, что ее начинают вспоминать. Самые далекие: несостоявшиеся коллеги, партнеры с прошлых работ, разносчики пиццы. Но главные люди оставались несуществующими.

Солнце

Каждый вечер они прогуливались к окнам ее семьи, надеясь хотя бы в этот раз увидеть приятную женщину с яблочным слоеным пирогом или мужчину с гирей, или маленькую девочку со смешными хвостиками. Но этого конечно не случалось. Жизнь била без молотка по изломанным пальцам.

Каждый новый поход дарил ей старые воспоминания. Разговоры о любимых приближали ее к мечте.

– Ты знаешь, я иногда чувствую раны на сердце. В них течет лимфа.

– Это не раны, родная, это мозоли. Скоро кожа огрубеет, и перестанет пропускать боль.

Февраль складывал свои полномочия, но весна, наступившая вначале января, никак не хотела становиться бабочкой. Упорный ноль перешел из сердец на термометры и уже не собирался находить новый кров.

Настин смех заполнил ветхую квартиру. Темный коридор доносил серебристое эхо женского голоса. По подоконникам шлепал холодный дождь, а под теплым пледом змеей плелись длинные чистые волосы. Они всё придумали: паспорт восстановят под его фамилией, и Настя станет работать медсестрой в его кабинете. Он был уверен в том, что его спутница всему быстро научится.

– А кем ты работала в той жизни?

– Начальником отдела кадров.

– А ты бы смогла работать медсестрой?

– Я смогла бы работать кем угодно, лишь бы были задачи. А ты?

– Я родился врачом.

Игра на одной струне

Он ушел на работу в густой туман. Вечернюю прогулку к дому родителей она решила совершить одна. Подошва липла к туману, а туман – к придорожной пыли. Корни мокрых деревьев не давали шагать. Машины лениво шли по городу, не желая находить пункт назначения. Ветер сушил глаза и голые руки.

Извилистые тропы затянуло хрупким льдом.

Вдалеке показался мягкий желтый свет. Такой не может гореть у толстяка с сизой спиной. Было уже поздно, но на кухне вертелась женщина. Опустилась к духовке. Распрямила спину. Нет, не показалось – в зеленом переднике по кухне бродила мама. Настя метнулась к двери, но ноги занемели. Последние сто метров были мучительно бесконечными, но придвинуть к себе квартиру было невозможно. Наверху жили родные. Они конечно же ждали ее. Сердце рвалось крикнуть, позвать отца, чтобы он донес ее. Но оно было слишком большим и не дало голосу выйти наружу.

Сестра помогала маме на кухне. Она увидела Настю. Она машет. Она машет именно ей, смотрит в ее глаза и ждет на теплый мягкий пирог. Дверь то и дело удалялась от девушки. Дошла. Ступени сменяли друг друга, но не приводили ее к месту. Лестничная клетка, деревянная тяжелая дверь. Звонок. Рука с тяжестью нажала. Желтый свет ворвался в темное пространство тамбура. В зеленом переднике улыбалась мама.

– Переодевайся скорее и пойдем есть. Я такой вкусный пирог приготовила, – вытирала руки мама.

Мама вытирала руки. Мама вытирала руки о зеленый передник. С тяжелым дыханием к коридору подходил папа. Сестра топала по полу, будто снизу не живет Лидия Владимировна.

На пуфике в коридоре сидела безжизненная Настя. Она не могла мешать этому ходу событий. Она наблюдала за тем, как в кухне мелькает мама, как поднимается гиря, следила за сюжетом на детском рисунке.

– Тебя кто-то обидел? – озабоченно спросила мама.

– Наоборот.

– Мы сегодня так соскучились по тебе.

– Это тебе рисунок, – пояснила сестра.

Пирог не мог быть более желанным, чем этот. Сегодня Настя не рассказывала – она не хотела прерывать любимые голоса. Вдруг она вспомнила, что Миша давно уже должен был вернуться с работы. Она взяла телефон, но набирать его номер боялась. Она обзвонила подруг, которые быстро откликались на ее зов. Несуществующим оказался лишь один номер, самый нужный.

На диване сидела бесчувственная девушка, обвитая руками маленькой сестры. Часы отбивали каждую секунду и не было больше дел, как следить за непостоянной стрелкой.

Зеркало

Январское утро озарилось тяжелым снегом. Как и положено в этом городе, снег выпадает в середине января и никогда иначе. Утром, перед уходом на работу, Настя позвонила несуществующему абоненту.

Мелкие неурядицы решались быстро и не саднили осколками. Под кожей оставался теплый плед, а в сумке трещал паспорт на имя Анастасии Малининой.

Настя не боялась вернуться домой – она знала, что никто больше не посмеет отобрать у нее семью.