скачать книгу бесплатно
Григорий Александрович подумал, что пловец, решившийся в такую ночь пуститься через озеро, должен иметь не только мужество, но и вескую причину рисковать жизнью. Вероятно, здесь творилось нечто противозаконное, требовавшее тайны и отсутствия посторонних глаз. Может, тот, кто плыл сюда, был контрабандистом? Но это имело бы смысл, будь озеро морем – Печорин слышал рассказы о подобном от своих сослуживцев, бывавших в Тамани и других приморских городах.
Впрочем, Григорию Александровичу вскоре стало ясно, что он видит вовсе не лодку. Нечто черное и большое приближалось к берегу, не столько борясь с волнами, сколько рассекая их мощными уверенными гребками.
Женщина и мальчик немного отошли от воды. В их позах чувствовалось напряжение. Слепой начал развязывать узелок, который принес с собой. Что в нем лежало, Печорин видеть на таком расстоянии не мог.
Тварь подплыла к берегу и выползла на него. Это было нечто бесформенное и черное, покатая спина блестела в холодных лучах месяца, едва светившего сквозь тучи. До Григория Александровича донесся влажный чавкающий звук, показавшийся ему требовательным и нетерпеливым.
Слепой бросил озерной твари то, что принес в узелке, и звук стал громче. Печорин не сомневался, что существо пожирает плоть: весь его облик и повадки говорили о хищнических предпочтениях. То, с какой бесстыжей сосредоточенностью оно впивалось в подношение, раздирало и заглатывало его, наводило на мысль, что жуткое создание принадлежит иному, неведомому миру.
Тем временем женщина тихо запела, и в голосе ее были трепет и страх. Она и мальчик стояли перед черным существом и ждали, пока оно закончит пожирать то, что ему дали. Их фигурки казались крошечными и жалкими: пожелай чудовище, и они мигом станут частью его кровавой трапезы. Печорин представил, как тварь протягивает лапу и хватает тоненькую фигурку женщины, сминает ее, ломая кости и превращая в бесформенный ком, а затем начинает рвать на куски – неторопливо и вдумчиво.
Воображение у Григория Александровича разыгралось, и он усилием воли заставил себя отогнать фантазии и сосредоточиться на происходящем. Ему хотелось подобраться поближе, чтобы рассмотреть тварь, но он понимал, что наверняка будет замечен.
Вдруг чавканье прекратилось.
Существо приподнялось и замерло. Теперь можно было видеть покатые плечи и толстые длинные руки – или, скорее, лапы: одной из которых чудовище опиралось о берег, а в другой держало остатки жуткого подношения.
Григорий Александрович ощутил, как оно шарит взглядом невидимых глаз по берегу – возможно, почуяв присутствие постороннего. Женщина обернулась, не прекращая петь свою тихую заунывную песню. Лицо ее было мертвенно-бледно и покрыто испариной. Она походила на восковую куклу.
Печорин вжался в скалу и не двигался. Он буквально слился с ней и практически не дышал. Хотя чудовище казалось с такого расстояния просто черной блестящей горой плоти, Григорий Александрович ощущал его голодный ищущий взгляд. Что оно сделает, если поймет, где он находится? Бросится на него? Насколько эта тварь проворна? Печорин чувствовал, как немеют от напряжения пальцы, вцепившиеся в шершавый камень, как начинает сводить мышцы, застывшие в одном положении, но пошевелиться не смел.
Прошло минуты две, и существо опустило голову и вернулось к своему занятию. Снова по берегу разнеслось омерзительное чавканье. Печорин выждал еще немного и лишь тогда позволил себе немного изменить положение тела.
Вскоре чудовище разделалось с едой и довольно заурчало. Женщина замолкла и опустилась на колени. Слепой последовал ее примеру. Было что-то кощунственное в этом раболепном поклонении людей, созданных по образу и подобию Божьему, неведомой твари, явившейся, быть может, из самой преисподней.
Печорин понимал, что стал свидетелем жертвоприношения, не имевшего никакого отношения к христианству или любой иной известной религии. Когда было положено начало этой жуткой традиции, и сколько трупов было принесено на этот берег?
А главное – чьи тела шли на корм морскому чудовищу?
Тварь вытянула одну из конечностей и коснулась поочередно слепого и женщины. Она возлагала огромную ладонь на их головы, оставляя на спинах адептов алые следы – без сомнения, это была кровь.
Даже с такого расстояния Печорин заметил, как женщина и мальчик задрожали. От страха или восторга – понять было невозможно. Скорее всего, в их потерянных душах смешались оба чувства.
Совершив ритуал «благословения», существо попятилось, возвращаясь в воду. Оно погружалось в набегавшие волны медленно, постепенно. Наконец, когда на виду оставались только голова и плечи, чудовище развернулось и поплыло прочь, навстречу пенным бурунам.
Только когда оно почти исчезло из виду, женщина и слепой перестали трястись и поднялись на ноги. Женщина отряхнула платье от мокрого песка. Движения были ломаные, конвульсивные.
– Ему было мало, – сказал мальчик. – Он придет завтра.
– Откуда тебе знать?
– Я всегда чувствую.
Женщина и слепой пошли вдоль берега. Алые пятна, оставленные тварью на их спинах, быстро расползались, пропитывая одежду. Издалека казалось, что это бредут двое раненых.
Неожиданно мальчик споткнулся и упал, растянувшись во весь рост. Женщина помогла ему подняться. Все это происходило в молчании – ни возгласа, ни слова. Таинственное существо будто забрало у них часть жизненных сил, оставив самую малость – только чтобы передвигаться и страшиться следующей ночи, когда чудовище вернется за очередным подношением.
Вскоре Григорий Александрович потерял женщину и слепого мальчика из вида. Надо было возвращаться в дом, но увиденное так поразило Печорина, что вместо этого он спустился к берегу и осмотрел место, где озерная тварь ела. Песок кое-где был темен – вероятно, от крови. Больше Григорий Александрович ничего не нашел: ни костей, ни объедков. Следы тоже отсутствовали. Волны быстро смыли признаки присутствия на берегу неведомого существа и его приспешников.
Печорин всмотрелся в даль, но твари уже не было. Она исчезла в пучине, из которой явилась.
Произошедшее казалось сном – еще час назад Григорий Александрович поклялся бы, что ничего подобного произойти не может. Однако он видел своими глазами нечто, и местные жители кормили его. Они служили порождению ада, чудовищу, которое явилось в этот мир вопреки законам природы и Божьей воле.
Или нет?
Григорий Александрович вернулся в дом. Денщик очень удивился, когда, проснувшись, увидел его одетым. Печорин не стал рассказывать ему о том, что случилось на берегу, – ни к чему пугать человека.
Раздевшись, Григорий Александрович лег, но долго не мог уснуть.
В разбитое окно тянуло прохладным воздухом, слышно было, как плещутся у подножия крутого берега волны.
Перед глазами все стояла бесформенная глыба с мокрой блестящей кожей, а в ушах продолжало звучать чавканье.
Наконец, перед самым рассветом, Григория Александровича все-таки сморило.
* * *
Когда Печорин проснулся, то сразу увидел денщика, который, похоже, дожидался его пробуждения в большом нетерпении. Лицо его показалось Григорию Александровичу испуганным.
– Плохо, ваше благородие! – сказал тот с ходу.
– Что случилось?
Денщик наклонился и перешел на шепот:
– Здесь нечисто! Я прошелся сейчас утром по городу, встретил урядника, и он спросил, где мы остановились. Я ему сказал, а он и говорит: «Здесь, брат, люди недобрые!» Да и в самом деле, что это за слепой?! Ходит везде один: и на базар, за хлебом, и за водой.
– Не появилась ли хозяйка? – спросил Печорин, садясь на лавке, служившей постелью.
– Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.
– И где они сейчас?
– Девица не знаю, а старуха сидит в своей хате.
Одевшись, Григорий Александрович отправился в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Аппетитно пахло мясом. Старуха на все вопросы отвечала, что она глухая. Что было с ней делать? Печорин обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост.
– Ну-ка, слепой чертенок, – сказал он, взяв мальчишку за ухо, – говори, куда ты ночью таскался с узлом, а? Что у тебя в нем было?!
Мальчик вдруг заплакал, закричал, заохал:
– Куда я ходил? Никуда не ходил! С каким таким узлом?
Старуха на этот раз, несмотря на глухоту, услышала и стала ворчать:
– Вот выдумывают, да еще на убогого! За что вы его? Что он вам сделал?
Григорий Александрович слепого выпустил и вышел на улицу, но твердо решил докопаться до истины.
Завернувшись в бурку, он сел у забора на камень, поглядывая вдаль. Перед ним тянулось взволнованное ночной бурей озеро, и однообразный шум его, подобный ропоту просыпающегося города, напомнил Печорину прежние годы, перенес его мысли на север, в холодную столицу. Предавшись воспоминаниям, он забылся.
Так прошло около часа, а может, и больше.
Вдруг что-то похожее на песню вывело его из ностальгического оцепенения. Григорий Александрович прислушался. И точно, это была песня. Ее тянул женский, свежий голосок, – но откуда? Напев казался старинным и был то печальным, то живым. Печорин узнал его.
Он огляделся, но никого не увидел. Звуки словно падали с неба. Григорий Александрович поднял глаза: на крыше хаты стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от солнечных лучей, она всматривалась в даль, то смеясь и разговаривая с собой, то снова запевая песню.
Григорий Александрович проследил за ее взглядом, но на озере ничего было не видать. Когда он обернулся, девушки уже не было.
Вдруг она пробежала мимо него, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами, поднялась к старухе в лачугу. Между женщинами начался спор. Старуха сердилась, девушка в ответ громко хохотала, но как-то неестественно. Печорин подумал, что она разыгрывает спектакль – возможно, специально для него, зная, что он их слышит.
Вскоре девушка появилась из лачуги и вприпрыжку побежала через двор. Поравнявшись с Григорием Александровичем, она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза, потом небрежно обернулась и тихо пошла к берегу.
Этим дело, однако, не кончилось: целый день она вертелась около хаты, где остановился Печорин. Пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Как ни странно, на лице девушки не было никаких признаков безумия; напротив, ее взгляд с проницательностью задерживался на постояльце, а глаза были одарены какою-то магнетическою властью. Всякий раз они будто ждали вопроса, но, как только Григорий Александрович предпринимал попытку заговорить с девушкой, та убегала, коварно улыбаясь.
Она была далеко не красавица, но в ней виднелась порода, которая по большей части заметна в поступи, в руках и ногах. Особенно, по мнению Печорина, много значил нос. Прямой, тонкий, не слишком длинный и не вздернутый нос в России встречается реже маленькой ножки. Такой нос Григорий Александрович именовал про себя «правильным».
Певунье было, вероятно, не больше восемнадцати лет. Быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, загадочные речи, прыжки, странные песни, необыкновенная гибкость ее стана, особенный наклон головы, длинные русые волосы, золотистый отлив слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос – все это было обворожительно!
Хотя в ее косвенных взглядах Григорий Александрович читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке была неопределенность, правильный нос свел Печорина с ума. А неуклюжие, но настойчивые попытки девушки привлечь его внимание были не только лестными, но и многообещающими.
Вечером, остановив девушку в дверях, он завел с ней разговор:
– Скажи-ка мне, красавица, что ты делала сегодня на кровле?
– Смотрела, откуда ветер дует.
– Зачем тебе?
– Откуда ветер, оттуда и счастье.
– Что ж ты, песней зазывала счастье?
– Где поется, там и счастливится.
Григорий Александрович прищурился.
– А ну как напоешь себе горе?
– Ну что ж? – беззаботно пожала плечами девушка. – Где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко.
– Кто же тебя выучил этой песне?
Она странно улыбнулась.
– Никто не выучил. Вздумается – запою. Кому надо услыхать, тот услышит, а кому не должно, тот не поймет.
«Уж я-то теперь знаю, кому предназначаются твои песни!» – подумал Григорий Александрович, вспомнив черную тварь на озерном берегу.
– А как тебя зовут? – спросил он.
– Кто крестил, тот знает.
– А кто крестил?
– Почем я знаю?
– Какая скрытная! А вот я кое-что про тебя узнал.
Девушка не изменилась в лице и даже не шевельнула губами, как будто речь шла не о ней.
– Знаю, что ты вчера ночью ходила на берег, – продолжил Печорин.
– И что же?
– А вот что, – и Григорий Александрович подробно пересказал девушке все, что видел ночью, думая смутить ее, но не тут-то было.
Она расхохоталась:
– Много видели, да мало знаете, так держите рот под замочком!
Печорин прищурился.
– А если б я, например, вздумал донести коменданту?
Девушка вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, вспорхнувшая из кустарника.
Печорин пожалел о своих словах: он не хотел пугать девушку – но было уж поздно.
Когда стемнело, Григорий Александрович велел денщику нагреть чайник, засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки.
В почти пустом заброшенном доме было неуютно. В окно тянуло влажным ветром, а темнота, сгущавшаяся по мере отдаления от свечки, приобретала сероватый оттенок. Дым, который выдыхал Печорин, поднимался, закручиваясь от сквозняка, к потолку и быстро растворялся во мраке.
Когда второй стакан чая подходил к концу, дверь тихо скрипнула, и за спиной Печорина послышался легкий шорох платья и шагов. Он вздрогнул и обернулся – это была девушка!
Она села напротив него, безмолвно глядя ему в глаза. Взор этот показался Григорию Александровичу отчего-то чудно-нежен. Возможно, он напомнил ему один из тех взглядов, которые в прежние годы так самовластно играли его жизнью.
Девушка, казалось, ждала вопроса, но Печорин молчал, полный неожиданного смущения.
Лицо ее было бледным от волнения, рука без цели бродила по столу, и Григорий Александрович заметил, что она дрожит. Грудь девушки то высоко поднималась, то судорожно опускалась, будто она удерживала дыхание.
Эта комедия начинала Печорину надоедать, и он уже готов был прервать молчание самым прозаическим образом, предложив гостье стакан чая, как вдруг девушка вскочила, обвила руками его шею и запечатлела на его губах огненный поцелуй! В глазах у Григория Александровича потемнело, голова закружилась, и он сжал ее в объятиях, но она, как змея, скользнула между его руками, шепнув на ухо:
– Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег!
После чего стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу.
– Вот ведь бес-девка! – закричал денщик, расположившийся на соломе и мечтавший согреться остатками чая.
