скачать книгу бесплатно
И потом:
– Может, надо себя искать?
Вопрос
Утром. Забежал в кафе, перепрыгивая через служебных псов на входе, детей и старушек, кофейня, обычная, каких тысячи, даже миллионы, одинаковые стойки продажи, одинаковые хипстеры-продавцы, одинаковые судорожные поиски туалета, как ночью в мокрой холодной траве непослушными пальцами ищутся выпавшие ключи, как хватается воздух после выныривания из унитаза, где был ровно столько сколько надо пробыть, благодаря хорошо тренированным коллекторам, как ищется суетливо на антресолях памяти её любимый цвет… цвет её платья в день третьей и такой случайной встречи неожиданно приведшей к тому, где ты находишься сейчас…
Забежал в кафе, бросок налево, бросок направо, бросок через плечо – кто-то мешается на пути в комнату, где можно скрыться, ещё мимоходом удар ногой под дых карлику, карлице – не потому что против карликов, просто она оказалась в очень удобной позиции, чтобы двинуть, наконец, вот она – дверь, наконец, вот она – ручка, брезгливо за неё, брезгливо даже с учётом напряжения ситуации, тревожного саундтрека, рука соскальзывает, рука летит вниз, не потому что закрыто, потому что кто-то закрывал мокрыми руками дверь, успеть возмутиться этому факту до того, чтобы понять – таки заперто, таки код, таки сказать могут только на кассе, таки мчать туда, в очередь, стоять, обходить всех, вспышки виноватости в потупленных в пол глазах, чтобы не слышать возмущённого цоканья ускорившегося уже три раза за утро брокера коммерческой недвижимости, чтобы не успеть отреагировать на него в стиле реакции на карлика, чтобы услышать прорвавшийся в твой зарешёченный событиями мир медленный голос вялого продавца:
– Тууууууууууууалет для клиииииииииииииентов тооооооолько.
– Я… я двадцать минут назад тут был клиентом!
– Выыыыыыыыыыы дддддддддддоооолжныыыыыы ввввввстааааааааать в очередь, и при покупке напитка вам сообщат код.
– В очередь? При покупке?
– При покупке напитка сообщается код доступа. Всё верноооооооооо.
– Бля… этот мне… как его… давайте мне кофе.
– Саааааааааахар?
– Нет.
– Молокоооооооооо?
– Нет.
– Лёёёёёёд?
– Нет.
– С собой?
– Нет. Да. Нет. Что быстрей?
– С собой быстрей, но мы не даём доступ в туалет тогда.
– Спасибо, что сказали сейчас не потом.
– Конечно. Мы здесь для вас. Мы стараемся…
– Мне всё.
– Карта или наличные?
– Приложение.
– Не принимаем сегодня. Карта или наличные?
– Карта.
– Рад сообщить, что в нашем кафе к оплате принимаются исключительно платёжные средства нового единого формата государственной платежной системы «Единый формат государственной платежной системы». В связи с политикой нашей сети по поддержке государства, мы поддерживаем исключительно этот формат…
– Наличные только – так бы сразу и сказали.
– Нет, это не «только наличные» – это единый формат государственной платежной системы. Мы поддерживаем исключительно этот формат в…
Я вытащил продавца через прилавок и сильными ударами принялся бить по лицу, продолжая обращаться к нему на вы. Бил сначала кулаками, затем и ногами – внезапно захотелось ускориться.
– Сдачи может не быть с купюр, размером… – мямлил записанный заранее на органический криптоноситель текст продавец.
Я ускорился. Не давить своё настоящее, внутреннее. Выплеснуть всё наружу. Выразить себя истинного. Несколько человек в очереди отозвались аплодисментами. По-прежнему требовалось в туалет, но уже не так сильно, уже не так отчаянно – спало давление внутреннего беспокойства.
Ненадолго – дверь в кафе открывалась, пуская внутрь новую причину для беспокойства – теперь уже абсолютно внешнюю – Михалыча. Михалыч заходил в кафе, и не было абсолютно никаких шансов на то, чтобы он меня не увидел. Я вспомнил, что я не просто сюда забежал в поисках туалета. Тут было назначено. Быстрый взгляд на часы – самое время. Без опозданий.
– Агрессия – не решение всех проблем, – послышался гнусавый голос из-за столика справа от кассы.
– Агрессия – решение большинства проблем. Оставшиеся проблемы решаются с помощью полного уничтожения их причин, – молодой человек с гнусавым голосом, в подвёрнутых на щиколотках штанах, роговых очках, а также неровной, растущей кустами бороде выдохнул в потолок гигантское облако пара. – Еще говорят, что агрессия достаточно чётко указывает на то, какие вещества употребляются индивидом для расслабления, – молодой человек уверенным до бесстыдства жестом взял в рот пластиковый мундштук курительного устройства и глубоко затянулся. Мгновение тишины. Выдох.
Михалыч двигался в мою сторону. Никаких шансов отказаться от встречи. Никаких сомнений в плохом финале. Попытки отвлечься на битвы со случайными людьми в неслучайных местах давали лишь временное облегчение – на время непосредственного взаимодействия. Неотвратимость Михалыча. Молодой человек с гнусавым голосом же захотел заметить:
– Вообще, хотел заметить, что вещества, употребляемые индивидами для расслабления, более чем точно фиксируются через эмоциональное выражение – нет нужды в громоздких тестах продукта жизнедеятельности человека, выделяемого его почками в результате фильтрации крови, реабсорбции и секреции…
Курительное устройство очень удачно вылетело в снова открывшуюся входную дверь в кафе, пролетев перед этом через весь зал, никого не задев. Не было пролито ни капли курительной жидкости – несколько брызг, оставивших следы на потолке, стенах и щеках соседей молодого человека по столику, были от вылетевших вслед за устройством зубов – кровь, слюна – ничего особенного – сейчас уже всё отстирывается. Я смотрел на свой кулак, отработавший ситуацию, но он был уже разбит до этого удара об лицо и зубы вялого продавца. Вялый продавец поднялся и что-то мычал рваными губами в ответ на запрос очередного клиента. Кулак был в плохом виде – столкновение с курительным устройством его добило. Мне не стало легче. Да и молодому человеку с гнусавым голосом тоже. Тот лежал на полу, выхаркивая что-то красно-жёлтое из разрушенного рта.
Я вдруг спиной ощутил близкое присутствие Михалыча. Он стоял совсем рядом, смотрел на происходящее между мной и молодым человеком с гнусавым голосом и ухмылялся. Ничего особенного для него в этом всем не было. Обычная рутинная возня за лидерство среди тестостероновых особей. Михалыч подошёл еще ближе. Встал рядом со мной. Достал ствол и ткнул им мне в спину.
– Ну что… Таки здравствуй, Кот. Закончил ты с ними?
Молодой человек с гнусавым голосом попробовал было поспорить с Михалычем за право на общение со мной, но Михалыч не оставил ему ни одного шанса.
– С тобой закончили, понял?
Столик рядом с кассой весьма кстати освободился. Лежащий подле стола сильно не беспокоил. Кровь и прочее из разбитого рта? С кем не бывает? Сели. Глаза в глаза. Можно было ещё взяться за руки, но ни я, ни Михалыч не были готовы к такой близости. По этой же причине вариант потереться под столом ногами также отпадал. Михалыч хмыкнул, хрюкнул, щёлкнул челюстью, достал умнозвук, что-то там проверил, что-то понажимал, что-то проверил снова.
– А ты вот, Кот, когда-либо запрашивал в поисковике значение слова «любовь»? – вдруг оторвался от экрана умнозвука Михалыч.
Молодой человек с гнусавым голосом попытался встать. Не вышло. Повернулся к нам лицом. Посмотрел на Михалыча. На меня. На умнозвук.
– Поисковик разве может на такой запрос ответить? – вдруг сплюнул кровью вопрос Молодой человек. – Это же любовь! Это же эмоция и состояние живого организма. А поисковик – цифры. Бездушные и безликие. Цифры. А эмоции… Чувства… Состояния… Они же не передаются цифровым путем – это исключительно аналоговые субстанции. Исключительно привилегия живых организмов.
Михалыч и я переглянулись.
Молча встали.
В порыве абсолютного единства мы уничтожали Молодого человека, сражая носками наших ботинок его молодость, вытирая подошвы об его человечность, ибо нефиг. Сказано же было, что с ним закончено… Ну как можно не понимать столь простые истины и заявлять право на понимание более сложных по типу любви?
Кто-то из посетителей выбежал на улицу и громко закричал там:
– Помогите – либералов бьют!
Тут же ниоткуда нарисовалась группа в чёрном с вязаными из кожи крестами. Они ворвались в кафе, раскидав по стенам жадные взгляды голодных охотников. Взгляды тут же были собраны обратно для анализа захваченной информации. Информация сообщала статус стен – белые когда-то, местами исписанные синим от шариковой ручки, местами чёрным от маркера, местами серым от подошв чьих-то ботинок, местами редкими, странными и почти что даже неестественными белыми от рук рабочих, когда-то работавших над этим местом. Кто-то понял, что атмосфера неполная и решил добавить немного фоновой музыки для свежести и ясности. Jelf The Elf (https://youtu.be/VN4J7bjhPcs).
– Где? – разорвал лёгкую и свободную атмосферу кафе один из полупогонных жутким хриплым воплем. – Кто просил помощи?
Молодой человек поднял трясущуюся руку.
Полупогонные кинулись к нему. Оттеснили Михалыча и меня от Молодого обратно к нашему столику.
– Не сметь! – рявкнул нашим ботинкам один из полупогонных. – Сидеть!
Ботинки заскулили и забились под столик. Столь позорное поведение ботинок будет позже наказано – поклялся я в тот момент. Jelf The Elf пищал и свистел свою песенку. Молодой человек свистел дыханием через разбитый нос.
Полупогонные подняли Молодого человека и повели на улицу. Он был в плохом состоянии, и потому всё это происходило словно в замедленной съёмке – ровно так, чтобы Молодой человек успевал реагировать.
Jelf The Elf игриво рассказывал нам, кто он по жизни.
Вывели Молодого человека на улицу. Бросили на асфальт. В порыве абсолютного единства погонные уничтожали Молодого человека, сражая носками своих ботинок его молодость, вытирая подошвы об его человечность, ибо… Кто-то из посетителей стоял в дверях кафе, смотрел на происходящее и пищал:
– Ибо никто не может лишать государство в лице погонных или полупогонных монополии на агрессию. Никто! – переходил с писка на возмущённый визг в конце фразы Кто-то из посетителей.
Михалыч и я уже давно выпили свой кофе и просто сидели за столом. Мы полностью растеряли то восхитительное чувство человеческого единства, к которому… так стремятся любовники в пыле своих объятий и которое… чаще всего ощущается у людей не во время секса, а в момент совместного избиения случайного человека… Мы вернулись мысленно и эмоционально к тому, откуда мы начали. К поисковику.
– Тупит, – пожаловался на свой умнозвук Михалыч.
– Не тупи! – послышалось с улицы – там один из старших полупогонных воспитывал новичка в команде. – Бей! Бей, я сказал.
И новичок бил. В конце концов найти либерала в более-менее приличном виде уже тогда было практически невозможно. Сейчас, я думаю, их вообще нет. Что? Ты не в курсе, кто это такие? Ох, бро…
Ну, либералы – они типа за свободу. Свободу выбора в основном. Ну да – выбор употреблять или нет являлся для них главным моментом. Нет – они все употребляли, как все. Просто они хотели думать, что делают это не потому, что такая политика государства, а потому, что они так решили. Сами. Какая разница? Не знаю.
Они ещё требовали свободы выборов. Нет, это не когда ты голосуешь. Это когда у тебя есть несколько опций, что употребить, когда ты можешь выбирать не из одного, а из нескольких веществ. А по голосованию… ну это никому не было интересно – все всегда голосовали за Президента.
Право проголосовать за Президента прописано в Конституции Странной страны и является почётной обязанностью всех странников. Либерал ты или нет – ты обязан реализовать своё право отдать Президенту свой голос. Чтобы Президент был уверен в тебе. Иначе как Он сможет указывать тебе, как жить?
– Ага, вот, перестал жевать солому. Так… Ага… Вот… А сопли какие-то… – разговаривал то ли со мной, то ли с собой Михалыч.
– Что там? – поинтересовался я.
– Висит – у меня тут миллион вкладок открыто, так их растак. Ага, вот. Самоотверж… Самоот… Жжжен… На, сам прочти – я эти слова не того. У меня сразу на них семь восемь начинается. Вслух давай, – Михалыч не оставлял никаких возможностей для выбора. Следовало исполнять. – Исполняй давай или тапки в рот! – рыкнул Михалыч.
– Любовь – это самоотверженная привязанность. Есть семь стадий.
– Стадии в топку на сейчас – позже. Эта самоотвердеющая – о чём это?
Я совершенно не понимал, зачем мы об этом говорим. Но высказывать сомнения я не был готов. Я был готов стремиться закончить этот процесс как можно скорей. И я вдруг понял, о чём это.
– Это про моих клиентов – они полностью отказываются от себя ради своей привязанности к веществам.
– Значит, это ещё и про патриотизм, так?
– Ну, можно и так сказать – выполнение воли государства, невзирая на цену исполнения указаний.
– И про верность ещё – так?
– Ну да. Похоже на это.
– Давай чётко базарить, слышь? Или поедем возьмёшь у коня?
Я порой не понимал, что говорил этот человек, но угрозы звучали уверенной интонацией в голосе, а я не был готов справляться с чужими намерениями причинять мне зло. И я так и не попал в туалет… Лишнее напряжение мне было не нужно в тот момент.
– Тогда это и про духовность ещё – они же абсолютно духовные люди – наши клиенты. Сограждане.
– Кстати, а почему тогда… – Михалыч взял очень правильную паузу перед тем, как закончить фразу, – ты сам не употребляешь вещества, если на то воля Президента и государства?
Тень… Государство как тень Президента. Тень… Никакой политики, лишь образ из прошлого. Сожжённый пламенем воспоминаний и развеянный ветрами времени. Падающий косыми лучами свет. Сталкивающийся с фигурой смиренно подставляющего себя под его лучи Президента. И мы – в тени вставшего закрывать нас от угроз извне. Согласившиеся с наличием угрозы. Отдавшие свою волю и свою жизнь. Перепоручившие себя тщательной заботе нависшего над всеми нами тёмного силуэта… Откуда Михалыч знал про мою трезвость? Где я спалился? Я же так тщательно контролировал своё состояние и поведение… Так умело ассимилировался с остальными странниками…
– Что скажешь, Кот? Как пояснишь сложившуюся ситуацию?
Китаец
Вышли из вагона.
Ещё один пустой полустанок. На этот раз – наш. Бескрайние пустоши Внешнего Китая вяло приветствовали нас. Седые от пыли кусты жалкой травы несимметричными разрывами бетона. Ветер, резкими порывами уносящий прочь остатки вагонной дремоты. Бородатые женщины с баулами и бородавками, сморщенные в баб обыденностью бесконечной простоты местной борьбы за выживание. Вонючие мужики, виновато ломающие шапки при виде зажимающих носы чужестранцев, мямлящие хармсовское «это ничаво» в качестве извинения за неудобство. Скромное приветствие. Ни тебе салюта искрящимися звёздами, ни переходящих в овации аплодисментов местной общественности, ни торжественного парада птичьих эскадрилий с образованием наших имён высоко в безоблачном небе. Даже не расстреляли никого в нашу честь на заднем дворе администрации полустанка. Словно здесь прекрасно знали, что мы представляем из себя на самом деле… Добавили в связи с этим усилителя пустоты в воздух и всё.
Стоянка поезда 2 минуты. Достаточно исключительно для того, чтобы выпрыгнуть или запрыгнуть. Больше тут нечего ловить. Женщины здесь не торгуют жирной рыбой и пережаренными пирожками, хулиганы не пытаются украсть забытые в купе при выходе на перрон ценности, нищие рабы-инвалиды не клянчат милостыню для своих неведомых хозяев, чтобы в конце дня получить назад изъятые у них на время работы ноги. Пассажиры-курильщики не беспокоятся невозможностью повысить уровень никотина в крови – шансы высоки, что никотин просто откажется выходить на работу в местных условиях. Не потому, что тут так спокойно, а потому, что тут никому ничего не надо. Само существование здесь настолько ясно осознавало свою иллюзорность, что… отказывалось проявляться в любом из феноменов.
Кто-то сказал, однако, что это – наша станция. Кто-то попросил собрать и сдать бельё проводнику. Кто-то недвусмысленно собрал чашки из-под чая, поставив этим жирную точку на нашем пребывании в неуютной, душной, жалкой утробе спального вагона. Кто-то сделал своё грязное дело и ушёл прочь, растворившись в практичной реальности собственной жизни. Мы даже не бросили вслед плохих слов. Скупое прощание с прошлым под стать приветствию будущего.
Поезд тронулся, увозя прочь Кого-то, проводника, Кочегара, Пожилого, других, не попавших в нашу реальность, пассажиров – наверняка они где-то там были, ведь не всегда отсутствие нашего знания о чём-то приравнивается к отсутствию этого чего-то.
Воздух наполнила отчаянная мощь древнего Angel by Massive Attack (https://youtu.be/hbe3CQamF8k), разрывая душу оглушающим рёвом сверхнизкого баса вкупе с яростными воплями гитарных рифов. Очередной флешбек из разрушенного памятью прошлого.
– Надо найти китайца, – сказал Спутник. – Он поведёт нас дальше. Он знает витиеватый путь сквозь скромное очарование монгольской буржуазии.
– Я не против, – сразу обозначил свою позицию я. – Не думаю, что наша цель заключена в самом путешествии. Думается мне, что его надо просто закончить. И не там, где оно началось, ибо такое уже случалось. Не хочется повторяться.
– Не хочется следовать банальностям чужих конструкций?
– Точно. Хочется максимально избежать необходимости ступать в чужие следы. На снегу это особенно неприятно – ты глубоко проваливаешься в мокрый сугроб, снег попадает внутрь ботинок и тает особенно мерзким образом. Кому это надо? – я огляделся в поисках, кому это может быть надо.
Кроме нас двоих на полустанке уже никого не было. Бородатые женщины уехали либо домой, либо дальше с поездом, вонючие мужики побросали поломанные шапки и убрались восвояси. Ветер где-то вдали возился с унесённой дремотой, а седые от пыли кусты делали вид, что не слышали меня. Это не было надо никому, а никого и не было… – заключил я, но уже в рамках внутреннего диалога.
Даже ментально-временной разрыв пространства, ввернувший в окружающую реальность кусок трека Massive Attack (https://youtu.be/hbe3CQamF8k), закрылся, не оставив после себя ничего, кроме давящей тишины отсутствия каких-либо звуков. Ничего не было вокруг нас, лишь растянувшееся от горизонта до горизонта железнодорожное полотно и истрёпанный кусок бетона, стыдливо пытавшийся прикрыть собой голую землю. Станция была настолько маленькой, что тут даже не было никаких строений. Она была настолько маленькой, что возникал вопрос – а была ли станция?
Я вдруг подумал, что не было никакого смысла в определении направления движения – в этом месте одинаково неважно было ни откуда мы прибыли, ни куда мы направляемся. Словно мы оказались в самой середине Срединного пути, в золотом сечении упрощенного представления о Пути, между крайностями аннигиляционизма и этернализма. Я захотел поделиться со Спутником своими заключениями, но он вдруг вытянулся в длинную серую тень по земле, возвещая собой приближение вечера. Говорить с тенью я не имел желания. Не сегодня. Не сейчас. То есть… Не тогда… Вопрос касательно странности направления пути оставался незакрытым.
