скачать книгу бесплатно
В сумраке дракон не видим
Ольга Г. Гладышева
– Дракон. – Дракон? – И что делать? – Это не к нам. – А к кому? – Пусть наука. – А где она в России? – Зоологов, охотоведов? – Ну уж тогда лучше археологов и филологов, они хоть как-то с драконами пересекаются. – Нет, я серьезно. – А я – что? Шутки шучу? И шушуканье по кабинетам: – Дракон? – Сколько приняли на грудь? – Нет, накурились, наверно. Да мухоморов натрескались. – Зимой? Это как? – Надо же придумать – дракон, да еще летающий, забодай тебя комар
В сумраке дракон не видим
Ольга Г. Гладышева
© Ольга Г. Гладышева, 2023
ISBN 978-5-0060-9967-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книги, входящие в серию:
Кыштымский карлик, или Как страус родил
перепелку
В сумраке дракон невидим
Его Величество дракон
– …Мы всего лишь осколки времени, пыль, стекло.
Мы разбитые зеркала и маршрут короткий.
– Нет, – кричу, – мы друг другу движенье, полет, крыло!
И плечо, и надежный плот, и весло, и лодка!..
Даже если вот так – на грани и через боль,
Даже если ушел на дно, где темно и немо, —
Все равно навсегда – человек человеку Бог.
Через смерть, через ад – человек человеку Небо.
Мария Махова
Пролог
Дубы на Урале не растут. Вернее, растут, но они привозные и имеют родословную, как у породистой собаки. Один из них мне представили так: «Этот дуб вырос из желудя от дерева в Летнем саду, где гулял Пушкин». Мы прошли весь Летний сад, он засажен липами. Последние реставраторы даже решетки обвивают липами, вместо классического хмеля и дикого винограда. Мы нашли несколько кленов, одну лиственницу. Обнаружили, что даже пару лебедей в пруду еще не украли. Но дуба не встретили ни одного. А на Урале дубы процветают и плодоносят. Родом они, скорее всего, из Царского Села, где тоже гулял Пушкин. А уж в устной речи слово «дуб» используется повсеместно.
– Ты что, Веселухин… с дуба рухнул? – рявкнул капитан, не беспокоясь о том, что дубов в этой местности в радиусе десятка километров не наблюдается в принципе. Рассерженный начальник даже встал, чтобы быть убедительнее. – Как это понимать? Это что? Прикол такой?
В такт словам капитан ударил костяшками пальцев по столу, на котором согласно с этим стуком подпрыгнула сложенная вдвое бумажка.
– Никак нет, – ответил младший лейтенант, обреченно глядя в окно, за которым стремительно темнело. Он всего несколько месяцев назад был выпущен из училища, но отчаянно пытался держаться уверенно.
– Ты, – капитан мучительно подбирал слова, – желторотик общипанный, хочешь, чтобы там, – большой палец капитана неуклюже ткнул куда-то вверх, – надо мной все ржали? Чтоб при одном моем появлении все складывались пополам? Что ты здесь начирикал?
– Это рапорт. Там о дежурстве, – переведя взгляд в пол и рассматривая чуть приподнятую, выбившуюся из ряда половицу, ответил Веселухин.
– Хорошо. В то, что в твое дежурство часовой заснул на посту, я верю. Каков поп – таков и приход, как говорится, прости господи. То, что тот солдат в сугробе умудрился заснуть. Ну ладно, случается. Твое счастье, что он, этот самородок, ничего себе не отморозил. То, что вы со сменным, как два пришибленные пыльным мешком из-за угла – тьфу ты, и слова-то не подобрать – олуха, полчаса обшаривали в темноте все кусты, пока не наступили этому спящему медведю на ногу, тоже верю. Но дальше, дальше-то ты что пишешь? Этого не может быть! Это же полный… – емкого заключительного слова подобрать не удалось.
Высказавшись, капитан вздохнул и подумал: «До чего же в последнее время стало тяжело мысли выражать. Ну как можно в такой дичайшей ситуации объясняться без ненормативной лексики? Набрали в часть барышень на мою голову, а я – парься. Изволь, видишь ли, печатно выражаться. Не армия – детский сад. И кто придумал женщин на воинскую службу призывать? Не-е-е, пора в запас уходить. И вообще, зря они прицепились к ненормативной лексике, ведь даже наука доказала пользу этих выражений». И это было правдой.
Однажды университетская команда выясняла, почему американцы в военных операциях часто побеждали японцев. После измерения длины слов в двух языках оказалось, что приказ на японском произносится немного дольше, чем на английском. Именно поэтому был сделан вывод: американцы имеют небольшой запас по времени и успевают быстрее реагировать в экстренных ситуациях. Приказы на русском по количеству букв короче японских, но длиннее английских. Так почему же русские вне конкуренции? Все просто: в экстренных случаях наши переходят на мат. Включается гигантская экономия и букв, и слов. Правда, как показывает опыт, в мирной жизни военные без ненормативного языка обойтись не могут, и для цивилизованной речи им приходится прикладывать неимоверные усилия.
– А потом мы увидели дракона, – прервал паузу Веселухин.
– Ну это полный… тотальный финиш, – опять вскипел капитан. – Даже идиоту, – капитан зачем-то похлопал себя ладонью по лбу, – должно быть ясно, что драконов не существует. По крайней мере в наших широтах и по крайней мере зимой при температуре минус двадцать девять. Чтоб ты знал, драконы живут в теплых краях, на солнечных островах.
– Это был не комодский варан. Этот был другой. Этот летел.
– Как? – рявкнул капитан.
Младший лейтенант, сильно наклонившись вперед, послушно сделал кружок по комнате мелким семенящим шажком, при этом он важно взмахивал руками. Когда руки опускались книзу, он становился на цыпочки, а когда руки шли наверх – приседал. Так лейтенант пытался изобразить неровный, ныряющий полет.
– Что ты мне тут танец маленьких лебедей демонстрируешь? Сколько вы приняли вчера вечером?
– Вообще в рот не брали, – рассердился Веселухин. – Я вам говорю правду, спросите у ребят. Он летел низко. Размах крыльев у него, я оценил, больше шести метров, а сам чуть меньше в длину будет. Если хвост не считать.
– Еще и хвост? – Капитан в отчаянии схватился за голову, неуклюже хлопнув себя сразу двумя ладонями по голове. От этого легкого сотрясения что-то где-то сдвинулось, и, прищурив глаза, он вдруг заинтересованно произнес:
– Как, говоришь, он летел?
– От Козьего острова над бухтой прямо на город.
– Ах вот как? Ну пошли, взглянем на записи с камер. И если его там не будет, я… я… Ну ты, надеюсь, понял.
Оператор перемотал ленту записи на нужное время и начал небольшими порциями с остановками прокручивать. И действительно, в узком пространстве между обрывом и сплошной стеной сосен на противоположном берегу несколько мгновений наблюдалось какое-то движение.
– Стоп. Давай назад. Ну-ка увеличь, – капитан перешел на сиплый шепот. – Крупнее, еще крупнее. О господи! Это что за хр-р-р…?!!
Этот звук можно было трактовать по-разному, но капитан имел в виду «невиданное доселе животное».
Летящий дракон. Фрагмент видеозаписи —
https://www.youtube.com/watch?v=THyKxEAy38U (https://www.youtube.com/watch?v=THyKxEAy38U)
– Я же сказал – дракон, – удовлетворенно подтвердил Веселухин.
– Кто дежурил? Почему не доложили?
– Так я же и докладываю, а вы… – обиделся младший лейтенант.
– Нужно было сразу тревогу поднимать, а не бумажки строчить.
– Так вас же не было.
– Отставить разговоры. Ну-ка распечатай эту… мутотень. Живо!
– Что распечатывать? Тот снимок или этот? – спросил солдат.
– Оба. Японский городовой! – рявкнул капитан.
Оператор отправил изображения на принтер. Принтер натужно заурчал, и из него с прищелкиванием вылезли два листа с темно-серыми квадратами по центру.
– Это что за фигня? – изумился капитан.
– Дракон в сумраке невидим, – тихо и язвительно прокомментировал Веселухин.
В это время изображение на мониторе стало постепенно исчезать. Оно исчезало с каким-то странным издевательством, начиная с правого верхнего угла, словно кто-то старательно и демонстративно стирал картинку ластиком.
– Что происходит? Ничего не понимаю, – в панике бормотал оператор. – Я тут ни при чем, – начал оправдываться он, – это сбой компьютера. Что за бред? Кто же так файлы удаляет? Да как это вообще возможно?
Монитор замерцал и вдруг погас.
– Так, приплыли. Что происходит, объясни мне ты – как бы это тебя назвать? – чувак, у которого руки растут… ну ты сам знаешь откуда.
– Да нет, он обычно штатно работает, – растерянно произнес оператор, – вот сейчас загрузится. А где?.. А это как?
Компьютер загрузился, но выделенные файлы исчезли, а на записи вместо событий минувшей ночи остался белый шум.
– Срочно вызывай Воропаева, и только попробуйте не восстановить мне картинку, оба будете чистить сортиры до конца своей службы, – первым пришел в себя капитан.
Так или иначе началась эта история, доподлинно неизвестно. Да это и не очень важно. Как вы уже догадались, речь в этой книге пойдет о драконах и не только о них. Исходим из того, что это неординарное событие все-таки имело место ранней весной в середине девяностых в Уральском военном округе. Однако для того чтобы развитие событий было понятнее, давайте вернемся на несколько месяцев назад, в рождественскую пору одного из северных городов.
Часть 1.
Хроники Мирабель
Глава 1. Назначение
К Рождеству вьюга выбелила Город, и восхищенные деревья тянули белые пальцы в ажурных перчатках к дрожащему серпу луны. Пепельный зыбкий лунный свет, искрясь невесомым серебряным дождем, стекал на подвенечное убранство земли, на звонкие ледяные оковы рек и застывшие айсберги домов. Светлый праздник бродил по Городу, подмигивал многоцветными елочными огнями из окон, дразнил ожиданием нового, доброго и радостного.
Долгие, неимоверно долгие студеные ночи господствовали над полуночной страной, кружили черной тенью, закрывая мглой небесный свод, скрывая низкое холодное солнце. Жизнь пробуждалась задолго до рассвета огоньками, загоравшимися в одиноких квадратиках окон, обиженным скрежетом первых трамваев, потревоженных в самый сладкий предутренний час рождественских грез. Иномарки вереницами возвращались в спальные районы, а в глубинах кварталов начиналась странная, шуршащая возня. В предрассветной мгле темные, пугающие силуэты с ободранными сумками склонялись над мусорными контейнерами, обтрепанные бесформенные фигуры утренним обходом прочесывали площадки и прощупывали мрачные углы. Размытая тень, почти сливаясь со стеной, застыла над подвальным окошком – известным притоном одичавших, но вполне, говорят, съедобных котов. Город, как, впрочем, и вся страна в конце девяностых, впал в грех и нищету. Москва хорошела, не жалея средств, строила обжорные ряды, возрождала храм Христа Спасителя и расширяла зоопарк, надеясь пиром во время чумы и именем Христа обеспечить безмятежное существование редкостных животных, священников, а заодно и правительства. А страна… В ней по очереди бастовали шахтеры, учителя, транспортники, служащие. Астрономические суммы их зарплат миражами таяли, растворяясь в загадочной сиреневой дали, блуждали по бескрайним просторам России, не достигая места назначения. Задержка денег в ряде мест перевалила за полугодие, и счастливые, дожившие до зарплаты люди покупали к Рождеству «ножки Буша» на деньги, заработанные в июне. «И как вы еще живете? И на что живете? И при этом еще и на работу ходите?» – и полное недоумение в глазах иностранцев. И в ответ устало-извиняющееся: «Это Россия».
Тем не менее Светлый праздник бродил по Городу, даря улыбку новогодним снам и вселяя надежду в усталые, измученные затянувшимися невзгодами сердца. Институт, зародившийся в революционное время приказом Луначарского на территории Елисеевских складов, что напротив Библиотеки Академии наук на Васильевском, еще существовал. Зарплату платили маленькую и нерегулярно, и люди уже начали потихоньку разбегаться, что и неудивительно: в стране, вошедшей в штопор, нет места науке. Правда, науке не будет места в России и через десять лет, и через двадцать, когда страна уже встанет на ноги и многократно увеличит свой золотой запас. К тому времени в научных учреждениях останутся лишь досиживающие свой век пенсионеры да мечтающие слиться за бугор аспиранты.
Итак, в темный зимний день, в канун Светлого праздника, состоялся ничем не примечательный разговор, связанный с назначением Александра Александровича Соловьева на должность руководителя группы. По вестибюлю фундаментального в своем великолепии сталинской эпохи главного здания института прогуливались двое. Надо отметить, что в помещениях бывших складов и прилегающих к ним конторках ютились научные сотрудники. Дирекция, бухгалтерия, машинописное бюро и вся остальная крайне необходимая институту сопутствующая команда, как водится, занимала лучшие апартаменты. И это естественно: считать чужие деньги в России всегда было куда важнее, чем делать научные открытия. Итак, двое прогуливались мимо сверкающей парадной лестницы, сбегающей двумя полукругами вниз к зеркалам, причем один из них, грузный и мешковатый, бурно жестикулировал, что-то доказывая, а второй, гражданский костюм которого не мог скрыть военной выправки, терпеливо слушал.
– Я не понимаю, решительно не понимаю, почему именно он должен стать руководителем? Чем вы, Павел Тимофеевич, обосновываете свой выбор? – картавящий тенор Агекяна обиженно спотыкался. Невооруженным взглядом было видно, что этот высокий, когда-то красивый мужчина озадачен: значительного объема долгосрочное финансирование золотой рыбкой проплывало мимо, и ему не удавалось не только осадить что-то в своем кармане, но даже попридержать, наложив лапу.
– Александр оптимально подходит для задач этого проекта. Что неясно? Он недавно защитился, у него нестандартный взгляд на суть проблемы, наконец для него нет авторитетов. Разве это плохо?
– Отсутствие авторитетов не есть положительный знак, между прочим, это я так думаю. И он молод, ему даже нет сорока. Как он сможет организовать полноценную работу? Вот разве что я, с моим жизненным опытом, возьмусь его корректировать!
– «Дорогу молодым, долой засилье пятидесятилетних», – провозглашал когда-то, между прочим, будущий нобелевский лауреат Ландау, бегая в то время по питерскому, вернее ленинградскому, физтеху. В наше время в науке надо изменить лозунг: долой засилье семидесяти- и более летних, иначе наука в стране совсем вымрет.
– Между прочим, смею вас заверить, – картавящий баритон перешел на интимное пришепетывание, – ходят слухи, что у него проблемы в семье.
– Сожалею, но слухи меня не интересуют, – резко ответил Павел Тимофеевич. – Так что…
– Но он не имеет опыта руководящей работы, – отчаянно ухватился за новую мысль Агекян.
– Справится, куда денется. Кроме того, Александр обладает способностями журналиста и сможет выдать результаты в доступной форме. Я, знаете ли, читал ваши отчеты. Для этих стен они подходят, а вот для всего остального…
– Меня беспокоит, что Александр забросит тематику, по которой сейчас работает.
– То есть, другими словами, возглавив оперативную группу, он больше с вами работать не будет, а вы без него не справитесь?
– Ну не то чтобы не справлюсь, но это дополнительные хлопоты, надо искать программиста.
– То есть вы сами программы писать не в состоянии?
– Что можно сказать на ирокезском языке, кроме глупости, не зная языка? – не смутившись, с улыбкой произнес Агекян.
– И над чем вы сейчас работаете?
– Меня сейчас интересует внеземная жизнь на ближайших к Земле космических объектах. Многочисленные фотографии, сделанные с хорошим разрешением, показали, что от снимка к снимку внешний вид природных объектов на Марсе меняется. Я склоняюсь к мнению, что наблюдаемые нами объекты являются в некотором роде живыми. Они движутся. Очень медленно, но движутся. Может быть, это новая форма жизни? Не углеродистая, а, скажем, кремниевая.
Бровь военного удивленно поднялась вверх:
– На это исследование вас вдохновили ползущие камни Долины Смерти США?
– Нет. Что вы! Там все просто. Глинистое плоское дно высохшего озера, вода или тонкий лед между скользкой глиной и поверхностью камня и сильный ветер свыше ста сорока километров в час, если источники не врут, конечно. Все понятно. Камни ветер катает по льду. А там, на Марсе, что-то движется само по себе, но очень медленно.
– Как сильно заржавевший марсоход на солнечных батарейках, – язвительно предположил Павел Тимофеевич.
– Что? Что вы сказали? Я не расслышал.
– Да так, ничего, просто мысли вслух. Если у Александра будет желание, у него будет достаточно времени для продолжения расчетов или для любой другой научной работы. Наш проект – это как бы выездная экспертиза. Мобильная группа из компетентных ребят, проводящих как исследования, так и расследование на месте. Вы готовы мотаться по экспедициям, лазить по горам, спускаться в пещеры, погружаться под воду?
– Что вы, нет, конечно, я полагаю, начальник должен руководить, так сказать, сидя в тиши кабинета.
– Я так и думал почему-то. Боюсь, что такой вариант нас (московский гость сделал ударение именно на этом слове) не устроит.
– Ну не знаю, не знаю, – протянул Агекян, засовывая руки под мышки и становясь еще более объемным. Он раздулся, как индюк, надеясь показать, что именно он в этих стенах самый важный, и продолжил: – Мне категорически необходимо согласовать эту кандидатуру с начальством. И как на это посмотрит Алексей Иванович? Ведь назначение на столь высокую должность какого-то рядового, хоть и очень способного и подающего надежды сотрудника – это не хухры-мухры.
– При чем здесь начальники, надежды и эти ваши хухры-мухры? – с безупречно вежливой, до омерзения, улыбкой поинтересовался служивый. – Мне кажется, вы не догоняете, то есть не въезжаете. Тьфу, банально не понимаете. Либо группу, создающуюся под этот конкретный проект, в рамках вашего института возглавит конкретно Александр Соловьев, либо…
Самое интересное, что спроси кто-нибудь Павла Тимофеевича, почему он так хлопочет за Соловьева, – тот затруднится с ответом. А если будет долго-предолго думать, то решит, что это, скорее всего, инициатива начальства. Ведь не должен же он, как приличный военный человек, какие-то инициативы выдвигать самостоятельно. И даже если он будет думать долго-предолго, то не вспомнит свой разговор с сухощавым незнакомцем в синем плаще с каким-то странным, подобным звездному небу, намотанным вокруг шеи шарфом.
Разговор состоялся в морозную полночь в плохо освещенном Первом Зачатьевском переулке, где тротуары напоминают едва присыпанный снегом неровно залитый каток. Человек внезапно оказался рядом, когда Павел Тимофеевич, неуклюже взбрыкнув и потеряв точку опоры, уже был готов брякнуться навзничь, но, благодаря неожиданно подоспевшей помощи, все-таки устоял на ногах. Они поговорили совсем недолго, однако, когда начальство вскоре посвятило Павла Тимофеевича в детали будущего проекта, у него не было вопросов по поводу основного исполнителя.
