Стихотворения. 1911–1945

Зинаида Гиппиус

Стихотворения. 1911–1945

Неуместные рифмы

1Ищу напевных ше –        потовВ несвязном шу –        ме,Ловлю живые шо –        рохиВ ненужной шу –        тке.Закидываю не –        водыВ озера гру –        сти,Иду к последней не –        жностиСквозь пыль и гру –        бостьИщу росинок ис –        кристыхВ садах непра –        вды,Храню их в чаше ис –        тины,Беру из пра –        ха.Хочу коснуться сме –        логоЧрез горечь жи –        зни.Хочу прорезать сме –        ртноеИ знать, что жив –        я.Меж цепкого и ле –        пкогоСкользнуть бы с ча –        шей.По самой темной ле –        стницеДойти до сча –        стья.2Верили   мы в неверное,Мерили   мир любовью,Падали   в смерть без ропота,Радо ли   сердце Божие?Зори   встают последние,Горе   земли не изжито,Сети   крепки, искусные,Дети   земли опутаны.Наша   мольба не услышана,Чаша   еще не выпита,Сети   невинных спутали,Дети   земли обмануты…Падали,   вечно падаем…Радо ли   сердце Божие?

Январь – алмаз

(сонет)

Он вечно юн. Его вино встречает.А человека, чья зажглась заряВ сверкающую пору января, –Судьба как бы двойная ожидает.И волею судьбу он избирает.Пока живет страдая и творя,Алмазной многоцветностью горя –Он верен, он идет – и достигает.Но горе, если в поворотный часИзменит он последнему усилью:Тогда возможное не станет былью,Погаснет камень января – алмаз.А та душа, чей талисман погас, –Бесследной разлетится пылью.19 января 1911

Кипарисы

Они четой растут, мои нежные,Мои узкие, мои длинные,Неподвижные – и мятежные,Тесносжатые – и невинные…  Прямей свечи,  Желания колючей,  Они – мечи,  Направленные в тучи…1911

Свое

По темным скатам, на дорогеШуршат опавшие листы.Идет Дон-Карлос легконогий,Прозрачны жаркие мечты.Идет он с тайного свиданья…Он долго ждал, искал, молил –Свершилось! Дерзкие желаньяОн с нежной Нонной утолил.О, как была она прекраснаВо гневе горестном своем!И улыбается он ясно,Закрывшись бархатным плащом.«Подите прочь! Дон-Карлос, вы лиТак недостойно, в эту ночьКо мне прокрались, оскорбили…Забвенья нет… Идите прочь!О, знали вы: из сожаленьяЯ дерзость ваших ласк терплю.В моей душе одно презренье,Я не любила! Не люблю!»Он целовал ей кончик платья,Шептал: «Прости мне! Ты – чиста!»Но помнил – лишь ее объятья,Ее горячие уста.И думал: если ты несчастна –Зато безмерно счастлив я.Что о любви твердить напрасно?Мила нам страсть, и страсть своя.Сжимал я трепетное тело,Изведал сладостную власть…Мученьем, гневом, – что за дело,Чем ты ответишь мне на страсть?И стон ли счастья, крик ли боли –Они равны в моем огне.А разделенный поневоле –Он ярче и милее мне…Но молча слушал он укоры.Сказать? Она не поняла б…И от разгневанной синьорыОн, властелин, ушел – как раб.Невинны нити всех событий,Но их не путай, не вяжи,И чистота, единость нитиВсегда спасут тебя от лжи.Мерцает полночь; на дорогеЕдва шуршит упавший лист.Идет Дон-Карлос легконогий,Невинен, верен, прав и чист.

Амалии

Люблю тебя ясную, несмелую,Чистую, как ромашка в поле.Душу твою люблю я белую,Покорную Господней воле.И радуюсь радостью бесконечною,Что дороги наши скрестились,Что люблю тебя любовью вечною,Как будто мы вместе – уже молились.26 марта 1911Париж

Сергею Платоновичу Каблукову

Темны российские узоры:Коровы, пьянство и заборы,Везде измены и туманыДа Кукол Чертовых обманы…Пусть! верю я, и верить будуНаперекор стихиям – чуду,И вас зову с собою: верьте!Но верой огненной, – до смерти.27 сентября 1911С.-Петербург

«Оле»

Безвольность рук твоих раскинутых…уста покорные молчат.И сквозь ресниц полусодвигнутыхедва мерцает бледный взгляд.Ты вся во власти зыбкой томностии отдающегося сна…О, не любовью, грешной темностьюмоя душа уязвлена.Пусть не люблю – нет сожаления,пусть ты не любишь – всё равно,меня жестокости и дленияпьянит холодное вино.Как будто в дьявольское зеркаловзглянули мы… Оно светло,и нас обоих исковеркалоего бездонное стекло.

Девочка

Я претепло одета:Под капором коса.Гулять – теперь не лето –Иду на полчаса.Погода-то какая!Снежок хрустит, хрустит.Далёко бы ушла я,А няня не велит.Схватиться бы за санки,Скатиться бы с горы,Да я с Феклистой няней,А с ней не до игры.Противная Феклиста!Не хочет ничего,Вот Ваню гимназистаПускают одного.Твердит: «Ты не мальчишка,Тебе нельзя одной».А брат приготовишкаГуляет, как большой.Башлык наденет рыжий,Коньки несет, звеня,А сам и ростом ниже,Да и глупей меня.Смеется: «Я направо,Не надо мне Феклист».Ах, как досадно, право,Что я не гимназист!

«Аркаша, Аркаша…»

Аркаша, Аркаша,Во рту твоем каша,  Но что-то в тебе восхитительное.Румян ты и сдобен,Купидоподобен,  Как яблочко весь – ахтительное.Поспорили нынеДве лучших богини,  Любви твоей радостной жаждая,И пламень твой страстныйДелить не согласны,  Всего тебя требует каждая.Ты с ними уветлив,Невинно кокетлив,  И спором весьма удручаешься.Как шарушек каткий,И нежный, и сладкий,  Меж ними приятно катаешься.Настроил ты скиний,Везде по богине,  Всё счастье богинь тебе вверено;Но, схапав манатки,Во все-то лопатки  Уехал Аркашенька в Верино.

Ответ ***

Всё так просто, всё мне мило,Шмель гудит, цветет сирень,Солнце ясно восходило:Ясный будет нынче день.Дятел ползает на ветке…Нет, иду, не утерплю…Знаю, знаю, ты в беседке,Ты, которую люблю!Ах, любовь всегда наивна(Если истина она),У поительно-призывна,Драгоценно-неумна.И не ходит по дорогам,Где увял сирени цвет,Где в томленьи слишком строгомГрезим мы о слишком многом,О любви, которой нет.Ах, любовь проста, как роза!Успокоит – опьяня.Не стыдись, моя мимоза,Благодатного огня.Будем ясно жить на свете,В сердце есть на всё ответ.Любим мы, да любят дети,А иной любви и нет.Целоваться б неотрывноТам, в беседке, у реки…Я наивен – ты наивна,Остальное пустяки.Остальное всё ничтожно –Если, впрочем, не шучу.Но об этом осторожно,Осторожно умолчу.

Тебе

В горькие дни, в часы бессонныеБоль побеждай, боль одиночества.Верь в мечты свои озаренные:Божьей правды живы пророчества.Пусть небеса зеленеют низкие,Помни мысль свою новогоднюю.Помни, есть люди, сердцу близкие,Веруй в любовь, в любовь Господнюю.1 января 1913

На – крест

Стены белы в полуночный час.Вас ли бояться, – отмены, измены?Мило мне жизни моей движенье,Биенье, – забвенье того, что было,Знак переплета… Сойдутся ль, нет лиПетли опять – но будет не так.Тают мгновенья, пройти не хотят…Рад я смене, пусть умирают.Слов не надо – хотения смелы.Белы стены поздних часов.1914

Три креста

О, Бельгия, земля святых смертей!Ты на кресте, но дух твой жив и волен.И перед ним – что кровь твоих детейИ дым, и гарь воздушных колоколен?На Польшу, близкую сестру, взгляни, –Нет изумительней ее удела:Безумием пылающие дниЕй два креста судили: на одном  Ее истерзанное тело, –  Душа немая на другом.Но сочтены часы томленья,Господь страданий не забудет.Голгофа – ради воскресенья,  И веруем, – да будет!

Завяжи

Если хочешь говорить –  Говори ясно.Если вздумаешь любить –  Люби прекрасно.Если делать – делай так,  Чтобы делу выйти.Если веришь – дай мне знак,  Завяжи нити…

Серебряный день

А. О. Лурье

Люблю, люблю серебряные дни,Без солнца – в солнце, в облачной тени.Как риза брачная, свежа, яснаЗадумчивого моря белизна;Колеблется туман над тихой далью,А голос волн и ласковей, и глуше…Такие я встречал людские души:Овеяны серебряной печалью,Они улыбкою озарены,В них боль и радость вечно сплетены…И любит буйная моя мятежностьИх детскую серебряную нежность.

Опрощение

Армяк и лапти… да, надень, наденьНа Душу-Мысль свою, коварно-сложную,И пусть, как странница, и ночь и день,Несет сермяжную суму дорожную.  В избе из милости под лавкой спит,  Пускай наплачется, пускай намается,  Слезами едкими свой хлеб солит, –  Пусть тяжесть земная ей открывается…Тогда опять ее прими, примиВсепобедившую, смиренно-смелую…Она, крылатая, жила с людьми,И жизнь вернула ей одежду белую.

«Плотно заперта банка…»

Плотно заперта банка.Можно всю ночь мечтать.Можно, встав спозаранка,То же начать опять.Можно и с паукамиИграть, полезть к ним в сеть.Можно вместе с мечтамиВесело умереть.

«Нет выбора, что лучше и что хуже…»

Нет выбора, что лучше и что хуже.Покину ль я, иль ты меня покинешь –Моя любовь стрелы острей и уже –Конец зазубрен: ты его не вынешь.

«Ходит, дышит, вьется, трется между нами…»

Ходит, дышит, вьется, трется между намиЧерный человечек с белыми глазами.Липой ли он пахнет, потом или сеном?Может быть, малинкой, а быть может, тленом.Черный ползунишка с белыми глазами,Пахнущий постелью, мясом и духами,Жертвочек ты ищешь, ловишь в водах мутных,Любишь одиноких деток перепутных.

Жизнеописание Ники

1«Нет, я не льстец!» Мои устаСвободно Ника[1]  славословят.Ни глад, ни мор, ни теснота,Ни трус меня не остановят.Ты скромен, Ника, но ужельТвои дела мы позабыли?Преследуя святую цель,Трудился с Филиппом[2] – не ты ли?Ты победил надеждой страх,Недаром верила Россия!На Серафимовых[3] костяхНе ты ли зачал Алексия?Не ты ль восточную грозуПривлек, махнувши ручкой царской?И пролил отчую слезуНад казаками – в день январский?[4]Толпы мятежные лились…У казаков устали руки.Но этим только началисьТвои, о Ник, живые муки.Ты дрогнул, поглядев окрест,И спешно вызвал Герра Витта…[5]Наутро вышел манифест…Какой? О чем? Давно забыто.Но сердце наше Ник постиг.Одних сослал, других повесил.И крепче сел над нами Ник,Упрямо тих и мирно весел.С тех пор один он блюл, хранилЖену, Россию и столицуИ лишь недавно их вложилВ святую Гришину[6] десницу.Коль раскапризится дитя, –Печать, рабочие и Дума, –Вдвоем вы справитесь, шутя:Запрете их в чулан без шума.На что нам Дума и печать?У нас священный старец Гриша.Россия любит помолчать…Спокойней, дети, тише, тише!..И что нам трезвость[7], что война?Не страшны дерзкие Германы.С тобою, Ники, без винаПобедоносны мы и пьяны.И близок, близок наш тупикБлаженно-смертного забвенья,Прими ж дары мои, о Ник,Мои последние хваленья.Да славит всяк тебя язык!Да славит вся тебя Россия!Тебя возносим, верный Ник!Мы богоносцы – ты Мессия!2От здешних Думских оргийНа фронт вагонит Никс,При нем его Георгий[8]И верный Фредерикс[9].Всё небо в зимних звёздах.Железный путь готов:Ждут Никса на разъездахДвенадцать поездов.……………На фронте тотчас словоОн обратил к войскам:«Итак, я прибыл сноваК героям-молодцам.Спокойны будьте, дети,Разделим мы беду –И ни за что на светеЯ с места не сойду.Возил сюда сынишку,Да болен он у нас.Так привезу вам ГришкуЯ в следующий раз.Сражайтесь с Богом, тихо,А мне домой пора».И вопят дети лихо:«Ура! ура! ура!»Донцы Крючков и Пяткин[10]Вошли в особый пыл,Но тут сам Куропаткин[11]С мотором подкатил.Взирает Ника с ласкойНа храброго вождя…В мотор садятся тряский,Беседу заведя.Взвилася белым дыбомПроснеженная пыльИ к рельсовым изгибамЗапел автомобиль.Опять всё небо в звездах,И пробкой[12], как всегда,Шипят на ста разъездахДля Ники поезда.К семье своей обратноВагонит с фронта Никс.И шамкает невнятно:«В картишки бы приятно» –Барон фон Фредерикс.3«Буря мглою небо» слюнит,Завихряя вялый снег,То как «блок» она занюнит,То завоет, как «эс-дек».В отдаленном кабинетеРопщет Ника: «Бедный я!Нет нигде теперь на светеМне приличного житья!То подымут спозаранкуИ на фронт велят скакать[13],А воротишься – Родзянку[14]Не угодно ль принимать.Сбыл Родзянку – снова крики,Снова гостя принесло:Белый дядя Горемыкин[15]В страхе едет на Село.Всё боится – огерманюсь,Или в чем-нибудь проврусь…Я с французами жеманюсь,С англичанами тянусь…Дома? Сашхен[16] всё дебелей,Злится, черт ее дери…Все святые надоели –И Мардарий[17] и Гри-Гри[18].Нет минуты для покоя,Для картишек и вина.Ночью, «мглою небо кроя»,Буря ржет, как сатана.Иль послать за Милюковым?[19]Стойкий, умный человек!Он молчанием иль словомБурю верно бы пресек!Совершится втайне это…Не откроет он лица…Ох, боюсь, сживут со света!Ох, нельзя принять «кадета»[20]Мне и с заднего крыльца!Нике тошно. Буря злаяЗнай играет, воет, лаетНа стотысячный манер.Буря злая, снег взвихряя,То «эн-эсом»[21] зарыдает,То взгрохочет, как «эс-эр»[22].Полно, Ника! Это сон…Полно, выпей-ка винца!В «Речи»[23] сказано: «спасенПретерпевый до конца»[24].4Со старцем[25] Ник беседовал вдвоем.Увещевал его блаженный: «Друже!Гляди, чтоб не было чего похуже.Давай-ка, милый, Думу соберем.А деда[26] – вон: слюнявит да ворчит.Бери, благословись, который близко,Чем не министр Владимирыч Бориска?[27]Благоуветливый и Бога чтит.Прощайся, значит, с дединькою, – раз,И с энтим, с тем, что рыльце-то огнивцем,Что брюхо толстое – с Алешкою убивцем[28].Мне об Алешке был особый глас.Да сам катись в открытье – будет прок!Узрят тебя, и все раскиснут – лестно!Уж так-то обойдется расчудесно…Катай, катай, не бойся, дурачок!»Увещевал его святой отец.Краснеет Ника, но в ответ ни слова.И хочется взглянуть на Милюкова,И колется… Таврический Дворец.Но впрочем, Ник послушаться готов.Свершилось всё по изволенью Гриши:Под круглою Таврическою крышейВосстали рядом Ник и Милюков.А Скобелев, Чхеидзе и Чхенкели[29],В углах таясь, шептались и бледнели.Повиснули их буйные головки.Там Ганфман[30] был и Бонди[31] из «Биржевки» –Чтоб лучше написать о светлом дне…И написали… И во всей странеНастала некакая тишина,Пусть ненадолго – все-таки отдышка.Министров нет – один священный Гришка…Мы даже и забыли, что война[32].‹Март 1916›

Вере

На луне живут муравьи  И не знают о зле.У нас – откровенья свои,  Мы живем на земле.Хрупки, слабы дети луны,  Сами губят себя.Милосердны мы и сильны,  Побеждаем – любя.29 апреля 1916С.-Петербург

С лестницы

Нет, жизнь груба, – не будь чувствителен,Не будь с ней честно-неумел:Ни слишком рабски-исполнителен,Ни слишком рыцарски-несмел.Нет, Жизнь – как наглая хипесница:Чем ты честней – она жадней…Не поддавайся жадной; с лестницыПорой спускать ее умей!28 мая 1916Кисловодск

О:

Знаю ржавые трубы я,понимаю, куда бег чей;знаю, если слова грубые, –сейчас же легче.Если выберу порвотнее(как серое мыло),чтобы дур тошнило,а дуракам было обидно –было! –сейчас же я беззаботнее,и за себя не так стыдно.Если засадить словамив одну яму Бога и проститутку,то пока они в яме –вздохнешь на минутку.Всякий раскрытый рот мажьзаношенной сорочкой,всё, не благословись, наотмашьбей черной строчкой.Положим, тут самовраньё:мышонком сверкнет радость;строчки – строчки, не ременьё;но отдышаться надо ж?Да!Так всегда!скажешь погаже,погрубее, – сейчас жевесело, точно выпил пенного…Но отчего?Не знаю, отчего. А жалею и его,его, обыкновенного,его, таковского,как все мы, здешние, – грешного, –Владимира Маяковского.13 октября 1916

«Опять мороз! И ветер жжет…»

Опять мороз! И ветер жжетМои отвыкнувшие щеки,И смотрит месяц хладноокий,Как нас за пять рублей влечетИзвозчик, на брега Фонтанки…Довез, довлек, хоть обобрал!И входим мы в Петровский зал,Дрожа, промерзнув до изнанки.Там молодой штейнерианец(В очках и лысый, но дитя)Легко, играя и шутя,Уж исполнял свой нежный танец.Кресты и круги бытияОн рисовал скрипучим меломИ звал к порогам «оледелым»Антропософского «не я»…Горят огни… Гудит столица…Линялые знакомы лица, –Цветы пустыни нашей невской:Вот Сологуб с Чеботаревской,А вот, засунувшись за дверь,Василий Розанов и дщерь…Грустит Волынский, молью трачен,Привычно Ремизов невзрачен,След прошлого лежит на Пясте…Но нет, довольно! Что так прытко?Кончается моя открытка!Домой! Опять я в вашей власти –Извозчик, месяца лучиИ вихря снежного бичи.

Рано?

Святое имя среди туманаЗвездой далекой дрожит в ночи.Смотри и слушай. И если рано –Будь милосерден, – молчи! молчи!Мы в катакомбах; и не случайноЗовет нас тайна и тишина.Всё будет явно, что ныне тайно,Для тех, чья тайне душа верна.

Ленинские дни

«В эти дни не до „поэзии“»

О, этот бред партийный,  Игра, игра!Уж лучше Киев самостийный  И Петлюра!..12 декабря 1917СПБ

Издевка

Ничего никому не скажешьНи прозой, ни стихами;Разделенного – не свяжешьНикакими словами.Свернем же дырявое знамя,Бросим острое древко;Это черт смеется над нами,И надоела издевка.Ведь так в могилу и ляжешь, –И придавит могилу камень, –А никому ничего не скажешьНи прозой, ни стихами…

Мелешин-Вронский

(шутя)

Наш дружносельский комиссар –Кто он? Чья доблестная силаКоммунистический пожарВ его душе воспламенила?Зиновьев, Урицкий, иль Он,Сам Ленин, старец мудроглавый?Иль сын Израиля – Леон,Демоноокий и лукавый?Иль, может быть, от власти пьян(Хотя боюсь, что ошибуся),Его пленил левак-ПрошьянИ разнесчастная Маруся?А вдруг и не Прошьян, не ЗофНагнал на комиссара морок?Вдруг это Витенька Чернов, –Мечта казанских акушерок?Иль просто, княжеских простыньЛилейной лаской соблазненный,Средь дружносельских благостыньЖивет владыка наш смущенный?В его очах – такая грусть…Он – весь загадка, хоть и сдобен.Я не решу вопроса… ПустьЕго решит Володя Злобин.8 июля 1918Сиверская

Копье

Лукавы дьявольские искушения,но всех лукавее одно, – последнее.Тем невозвратнее твое падениеи неподатливость твоя победнее.Но тайно верю я, что сердце справитсяи с торжествующею преисподнею,что не притупится и не расплавитсяКопье, врученное рукой Господнею.17 августа 1918Дружноселье

В Дружносельи

1. ПрогулкиВы помните?..    О, если бы опятьПо жесткому щетинистому полюИдти вдвоем, неведомо куда,Смотреть на рожь, высокую, как вы,О чем-то говорить, полуслучайном,Легко и весело, чуть-чуть запретно…И вдруг – под розовою цепью гор,Под белой незажегшейся луною,Увидеть моря синий полукруг,Небесных волн сияющее пламя…Идти вперед, идти назад, туда,Где теплой радуги дымно-горящий столбЗакатную поддерживает тучу…И, на одном плаще минутно отдохнув,Идти опять и рассуждать о Данте,О вас – и о замужней Беатриче,Но замолчать средь лиственного храма,В чудесном сумраке прямых колонн,Под чистою и строгой ласкойОгней закатных, огней лампадных…Вы помните? Забыли?..2. ПробуждениеПоследних сновидений стая злая,Скользящая за тьму ночных оград…Упорный утренний собачий лай –И плеск дождя за сеткой винограда…3. ПустьПусть шумит кровавая гроза,Пусть гремят звериные раскаты…Буду петь я тихие закатыИ твои влюбленные глаза.

Невеста

Мне жить остается мало…Неправда! Жизнь – навсегда.Душа совсем не усталаСледить, как летят года.Пускай опадают листья –Видней узор облаков…Пускай всё легче, сквозистейНа милом лице покров,Невеста, Сестра! не бойся,Мне ведома сладость встреч.Приди, улыбнись, откройся,Отдай мне свой нежный меч…Всё бывшее – пребывает,Всё милое – будет вновь:Его земле возвращаетМоя земная Любовь.2 августа 1918

Навсегда

Нет оправдания в незнаньиИ нет невинной слепоты.Она открылась мне страданьем,Любовь, единая, как Ты.Душа ждала, душа желалаНе оправданья, но суда…И принял я двойное жалоЛюбви единой – навсегда.

Здесь («Пускай он снился, странный вечер длинный…»)

Пускай он снился, странный вечер длинный,я вечер этот помню всё равно.Зари разлив зеленовато-винный,большое полукруглое окно.И где-то за окном, за далью близкой,певучую такую тишину,и расставание у двери низкой,заветную зазвездную страну.Твои слова прощальные, простые,слова последние – забудь, молчи,и рассыпавшиеся, ледяные,невыносимо острые лучи.Любви святую непреложностьи ты и я – мы поняли вдвоем,и невозможней стала невозможностьздесь, на земле, сквозь ложность и ничтожность,к ней прикоснуться чистым острием.10 августа 1918

Звездоубийца

Всё, что бывает, не исчезает.Пусть миновало, но не прошло.  Лунное небо тайны не знает,  Лунное небо праздно-светло.Всё, что мелькнуло, – новым вернется.Осень сегодня – завтра весна…  Звездоубийца с неба смеется,  Звездоубийца, злая луна.В явь превращу я волей моеюВсё, что мерцает в тающем сне.Сердцу ль не верить? Я ль не посмею?  Только не надо верить луне.

Сон

Наивный месяц, мал и тонок,Без белых облачных пеленокСмотрел на луг. А на лугу –Сидел взъерошенный котенок,Как в зачарованном кругу.Зачем он был, зачем сидел,И отчего так месяц бел, –Все мне казалось непонятно…Но был котенок очень смел,А луг круглился необъятно.И пенилась моя надежда, –В котенке, в небе, – как вино…Иль это сонная одеждаНа том, что есть, – но не дано,Что наяву утаено?..Август 1918

Три сына – три сердца

З. В. Р. Р.

Когда были зори июльские багровые,Ангел, в одежде шарманщика, пришел к нейна дачу, где, счастливая, она жила.Только всего и было, что зори багровые.Спросил ее шарманщик: одно ли у тебя сердце?Она подумала и сказала: три.Заплакал шарманщик, шарманку завертел свою,другие слушали и ничего не понимали,но выговаривала шарманка ясно для нее:«Посмотри, посмотри на зори багровые,вынуты у тебя будут все три сердца,три раны, три раны останутся вместо них…»Розовые в свете зорь багровеющих,розовые капали у Ангела слезы…Кончилась песенка, и пошел он прочь.Но чуть вышел за ограду садовую,встречу ему попался пустой извозчик,старый старичишка с белой бородой.Увидал старичишка Ангела,начал, на чем свет стоит, ругаться:«Ах ты, своевольник, такой-сякой,Ах ты, жалетель без ума-разума,чего распустил розовые слюни,душу человечью на месте убил?Гляди, вот, ее веревочка длинная,в тысячу дней тесемка,и не сряду на ней, не сряду три узелка!Тысячу дней ты сделал минуточкой,да как ты осмелился на такое,силы человечьи не ты считал!»Испугался Ангел, и слезы высохли.Николая-Угодника узнал он:нажалуется, не минует, – как быть?А извозчик на козлах прыгает,рукой морщинистой машет:«Иди, неуемный, иди назад,сыграй ей такую песенку,чтобы всё, что узнала, забыла;а тебе нагоняй – своим чередом».Побежал Ангел, спотыкается,спешит, а она на том же месте,только не стоит – сидит на песке.И видит Ангел: губы у нее белые.Вынуты у нее все три сердца,но не три раны, а одна.Привязал к шарманке веревочку,длинную веревочку с тремя узелками,длинную веревочку в тысячу дней,и заиграл Ангел песенку,песенку забвенную, бедную,возвращая Время в свой круг,покрывая тьмою грядущее,чтобы копились силы человечьипо воле Того, Кто их знал.И дрожал шарманщик, играючи:закроется ли тройная рана?вернется ли в свои дни душа?Люди подбежали, поднялиту, что сидела с белыми губами.Она очнулась, слушает, глядит,смеется: – «Ах, вдруг точно уснула я,и что-то снилось мне, что – не знаю…»Три сердца ее Ангел увидал,три сына, Смертью отмеченные,три узелка на веревочке длинной,на длинной веревочке в тысячу дней.А Николай-Угодник у решетки дожидается,посадил Ангела в старенькую пролеткуи судить его за самовластье повез.* * *Недаром разгорались зори багровые.У кого не вынули они сердца?Не оставили кровавых ран?У той, что на даче жила, счастливая,первое сердце взяли чужие,второе – свои, а третье – неизвестно, кто.Но три раны не сливались в единую,потому что давал ей сил для страданья,давал каждый из тысячи дней.1914–1918СПБ

Мир сей…

Прости мне за тех, кого я  отнял у жизни сей,отнял у сна и покоя,  у жен и у матерей.Ведь если я отнимаю,  в это иду, любя;верю, иду и знаю:  так делаю – для Тебя.‹Сентябрь – октябрь 1918›Петербург

Любовь («Какая тайна в этом слове…»)

1Какая тайна в этом слове,как мало думают о нем.Оно пылает ярче кровипреображающим огнем.Его – никто не понимает.Ему до срока – не сверкнуть.И милосердие скрываетего недейственную суть.12 октября 19182Я воздыхал и дни и ночи,об избавлении стеня,и чьи-то пристальные очивзглянули тихо на меня.Они взглянули и сказали:ты шел неправедно за мной.Вернись, и выйди из сандалий,и с непокрытой головой.13 октября 19183Любовь приходит незаметнои, непредвиденная, – ждет,пока не вспыхнет семицветнов живой душе ее восход.Не бойся этого прозренья.Его ничем не отвратить.Оно дается на мгновенье,чтоб умереть иль полюбить.15 сентября 19184Как незаметно из-под пылипробилась чистая струя.О, первая любовь, не ты лиЛюбовь последняя моя?Смотри: глаза мои прозрели,мечты земные о земном,преобразясь, запламенелив кольце светящемся твоем:И дух и плоть – неразделимок тебе на жертвенник легли.И древний столб огня и дымавознесся к небу от земли.

Не за мной

Мой путь идет по кручам,и остры стремнины…давно я изранен, измучен,но не сойду в долины.Я для тех, кто всеми оставлен,иду за второй белизною –мой путь окровавлен,не ходи за мною.Я свободен – и связан,всё равно пойду по стремнинам:мой путь мне указанОтцом и Сыном.

Сонет («Шестнадцать уст, и в памяти храню я…»)

Шестнадцать уст, и в памяти храню яК устам прикосновенье уст моих.В них было откровенье поцелуя.Шестнадцать уст! Я помню только их.Любовию иль нежностью волнуем,Во власти добрых духов или злых,Когда б я не касался уст иных,Святое пламя пил я с поцелуем.И если даже вдруг, полуслучайно,Уста сближались на единый раз,В едином миге расцветала тайна.И мне не жаль, что этот миг погас.О, в поцелуе всё необычайно.Шестнадцать уст – я помню только вас!1918