Фауст

Пятый акт представляет нам Фауста, достигнувшим грандиозной цели: победы над стихией. Трудом и искусством он вырвал громадную полосу земли у бесплодного моря; победил не преходящего, как сам он, человека, а вечную стихию. Совершенной противоположностью титаническому его стремлению является идиллически-добродушная пара под именами Филемона и Бавкиды. Поставивши на этот раз своей целью чувство власти и собственности, Фауст естественно чувствует себя стесненным присутствием близ центра своего владычества, хотя и прекрасного, но вполне чуждого элемента. В оправдание такого чувства, он старается уверить себя, что возвышение, на котором стоит хижина стариков, окруженная вековыми липами, необходимо ему для обзора владений. Великодушный, но страстный, он не хочет понять, что насильственный обмен, независимо от стоимости вещей, составляет сам по себе нарушение чужого права. Мефистофель, и тут подстрекающий его на нечистое дело, под конец цинически доносит ему о насильственной смерти стариков и защищавшего их гостя. Фауст, снова достигнув цели, проклинает и грубое насилие исполнителей, и деятельность, в которой благо одних неразрывно со злом для других. В минуту раскаяния он задается высшей и благороднейшей на земле целью: увеличения благосостояния людей без нарушения чьих-либо личных прав. Желая посредством канализации оздоровить громадное зараженное пространство, он мечтает о тех счастливых тружениках, которым из поколения в поколение доставит средства существования. Конечно, такой громадный труд связан с заботою. Олицетворенная забота лишает престарелого Фауста зрения. Но он, и ослепнув, блаженствует, предвкушая создаваемое им благо. Духовными очами предвидит он минуту, когда может сказать мгновенью: «Остановись! Прекрасно ты». На этой мечте застигает его смерть, и Мефистофель уже воображает свое двойное торжество. Он до конца служил прихотям Фауста, и смерть застигла Фауста на слове: остановись! Радостно скликает Мефистофель разнокалиберных чертей хватать душу Фауста, когда она порхнет из тела. Он не понимает, что ему, Мефистофелю, ни разу не удалось свести Фауста «до низменных кругов», и что хвастливые слова его перед Господом: «Он пыли всласть же насосется» не оправдались. От разгула Фауст отвернулся в ауербаховом погребе, у Гретхен увлекся духовной прелестью гармонической души, а политика, искусство, война, власть и деятельность на благо человечества и подавно составляют предметы духовных, а не плотских вожделений. В минуту кончины Фауста хитрец Мефистофель не догадывается, что ему придется устыдиться перед лицом Господним. Фауст, подобно Иову и Прометею, вышел чистым из искушений.

Нравственное чувство и простой смысл драмы требовал конца. Этим концом является мистическая апофеоза, в которой перед зрителями исполняется обещанный вывод высокого, хотя и заблудшего духа, окончательно на свет блестящий.

Художественный образ Фауста не потому только велик, что является носителем всех высоких человеческих стремлений, а главное потому, что запросы человеческого духа, в высшей его потенции, не вмещаются без остатка ни в какие земные задачи. Причина этого очевидна. Человек, прежде всего, лицо. А всякая деятельность, по мере своего совершенства, стремится к принижению, уничтожению личности. Совершенство простого рабочего и величайшего художника или полководца растет обратно пропорционально его самоличности. Чем менее он личен, тем совершеннее как специалист. Есть Венера Милосская, Гамлет, Ватерлоо; ни скульптора, ни Шекспира, ни Веллингтона тут нет, а есть творцы, повернувшиеся одной стороной к делу. Вот причина, почему вслед за достигнутой целью личность требует своих прав и чувствует себя неудовлетворенной. Смерть, застигнувшая Фауста на мечте о благе, независимо от чужих страданий, как бы указала, что такая задача на земле возможна лишь как стремление. Можно справедливо изумляться целесообразности частей хитро придуманного механизма, но такую целесообразность в живом организме, где она составляет сущность явления, можно только изучать. Гете не мог, не изменяя с одной стороны средним векам, а с другой условиям драмы, зачеркнуть чертей, представителей плотских стремлений. На том же основании не мог он отклонить целого ряда возносящихся духом аскетов и ангелов, представителей высших стремлений. Если мир Мефистофеля являлся миром отрицания, то мир святых является миром положения. По концепции целого, это естественно и просто. Но когда подумаем о художественных силах, необходимых для осуществления такой задачи, то всякое изумление и восторг немеют. Вспомним, что большинство гениальных творцов уклончиво обходили такую задачу даже по отношению к апофеозе земной любви.

Что же сказать о воспроизведении любви всеобъемлющей? Никто, кроме Гете, не осмелился бы подступиться к подобной задаче. И что же? Проникнувшись идеей всепримиряющего чувства любви, этого обратного конца всепожирающей воли, – любви, так сказать, утопающей в самоотречении, Гете, вместо того, чтобы удовольствоваться слабыми намеками на процесс духовного вознесения за женственно нежным, как бы сосредоточивает все лучи своего гения на этом моменте, давая возможность зрителю, так сказать, присутствовать при органической постепенности вечного прогресса. В хоре возносящихся грешниц появляется Гретхен.

С нашей точки зрения, мы в каждом художественном произведении видим индивидуальное проявление живой идеи. Художественный тип, таким образом, являясь личным, остается общим. Хлестаков, являясь знакомым нам Иваном Александровичем, остался представителем легионов. Если это относится до всех произведений искусства, то в «Фаусте» такая двойственность, кидаясь в глаза, составляет основное условие произведения.

В первой части искатель живой истины, не нашедший ее в науке и магии, потребовал ее от самой будничной жизни. Перед лицом невинной Гретхен он впервые почувствовал жар любовного умиления. Чистота и беспредельная любовь Гретхен пробудила нежнейшие струны человеческой души. Чувство к Гретхен было кульминационным пунктом личного Фауста. Гретхен на время спасла его от него самого, от его бесплодных поисков. Личный Фауст хоть на минуту познал женственно нежное и упал к ногам его. Конечно, слово женственный не должно здесь быть понимаемо в его ограниченном значении одного пола человеческого рода. Женственное стоит тут в смысле pulchritudo, красота, которая недаром женского рода. Привлекательная женственность красоты представляет вечный, сознательный или бессознательный мотив всякого творчества; в природе в виде весны, в животном и свободном искусстве в виде красоты. Надо преднамеренно закрыть глаза на окружающее, чтобы не видеть этого вечного Фауста. Нельзя не признать совершенной последовательности в женщинах, желающих всецело стать на почву мужского творчества (сущности мужчины) и восстающих в то же время на атрибуты женской красоты (женственной сущности). Равным образом Антиной уже не мужчина. Мы видели, так сказать, стихийную причину гибели Гретхен и нравственную причину ее спасения. Личный Фауст остался мужем желания. Но повторяем: куда девалась бы общечеловеческая драма, которую Гете прозрел в народном предании? Где выведение на свет, обещанное Господом?

Для личности самое дорогое – личность. А мы видели, что на всех жизненных путях: желать, искать, стремиться – значит ущерблять личность. Одно мистически-религиозное чувство представляет исключение. Только на этом пути всецелая личность отдается всецелому стремлению.

Вот причина его постоянного верховенства в развитии человеческого духа; вот причина завершения «Фауста» средневековой мистерией. Как в первой части Гретхен вызывает лучшую часть личного Фауста, так она, как представительница женственно-нежного, возносит за собой бессмертное человечество. Драма окончена. Фауст из мрака выведен на свет блестящий.

Мы успели указать на «Фауста» с нашей точки зрения, но уверены, что, как живой организм, он может служить поводом и источником всевозможных соображений и даже учений. Прибавим только, что углубленный во второй части в созерцание всеобъемлющего Фауста, Гете, хотя всюду и удержал личность своего героя, но нередко вынужден был условиями задачи отодвигать его на второй план, выдвигая на авансцену не саму историю человечества, а историю развития его духа. Он не мог, как в первой части, оставаться верным действительным событиям, а вынужден был, опираясь на действительные, но духовные события, находить для их воплощения очевидные события, хронологическое течение которых становилось уже на задний план. Теснимый ужасающей массой фактов, он вынужден был прибегать даже к воплощенным аллегориям, выводя, таким образом, сценическое действие из условий времени и места. Избежать этого было невозможно. Но такое насилие драматических условий не обошлось даром самому Гете. Он слишком хорошо понимал, что, желая быть кратким, т. е. выкидывая сцены, служащие лишь связью целого, он стал бы совершенно непонятным. И вот во избежание горацианского:

Brevis esse laboroObscurus fio[22], –

он впадает в ту скучноватость, в которой та же «Ars Poetica»[23] упрекает Гомера:

Quandoque bonus dormitat Homerus[24].

Подобно тому, как Гималайский хребет представляет крайний предел земных возвышенностей, «Фауст», и в особенности вторая его часть, выражает в искусстве крайний предел духовных поисков человечества. Желающий смотреть на жизнь с подобных высот не должен бояться холода.

Повторяем, мы не ставили себе задачей ни хвалить, ни порицать гигантского факта. Нам нужно было понимать его, чего бы мы в нем ни искали: непосредственного наслаждения прекрасным, отвлеченной или будничной мудрости, если между последними возможно различие.

Для последовательного знакомства с текстом, прилагаем в виде примечаний сущность всего, что уяснено многими специалистами. Читатель и после нашего предисловия может нуждаться в разъяснениях, которые найдет постранично обозначенными на полях примечаний. Без полного знакомства со всеми лицами и связующими сценами понимание даже отдельных выдающихся красот положительно невозможно.

Wer den Dichter will verstehen,Muss in Dichters Lande gehen.

(«Кто желает понять поэта, должен идти в страну поэта», – говорит Гете).

Обращаясь к «Фаусту» с обычными требованиями верности идее, природе и наставительности, мы найдем, что, во-первых, ни одно произведение искусства не захватывает такой широкой идеи, как «Фауст». Если под верностью природе разуметь природу искусства, то на каждом шагу мы будем изумлены той очевидностью, с какой трагедия вводит нас из мира будничных явлений в мир самых волшебно несбыточных, перед воплощением которых затруднились бы Шехерезада и сам Гофман. Что же касается поучительности, то «Фауст» выставляет такую массу фактов и глубочайших мыслей, хотя и чуждых всякой дидактики, что поучиться есть чему, была бы охота.

Афанасий Фет

Фауст. Трагедия

Посвящение[25]

Вы вновь ко мне, воздушные виденья!Давно знаком печальный с вами взор!Хочу ль теперь те задержать волненья?Иль сердцу мил безумный сон с тех пор?Вы принеслись! Я, полон умиленья,В туманной мгле приветствую ваш хор;Трепещет грудь младенческими снамиОт волшебства, навеянного вами.Вы принесли веселых дней картинуИ много милых ожило теней;Подобно саге, смолкшей вполовину,Звучат любовь и дружба прежних дней;И больно мне; давнишнюю кручинуНесет мне жизнь со всех своих путей,И кличет тех, которых в миг участьяИ унесло, и обмануло счастье.Им не слыхать последующих песен,Всем тем, кому я первые певал;Кружок приветный избранных стал тесенИ отголосок первый отзвучал.[26]Кому пою, тот круг мне неизвестен,Его привет мне сердце запугал;А те, чей слух мою и любит лируХотя в живых, рассеяны по миру.И вновь во мне отвычное стремленьеВ тот кроткий мир, к задумчивым духам;Неясное подъемлю песнопеньеПодобное эоловым струнам;Проснулось в строгом сердце умиленье,Невольно слезы следуют слезам;Все, чем владею, кажется мне лживо,А что прошло – передо мною живо.

Пролог на театре

Директор, поэт, комик.

Директор

Вы оба мне уже не разВ нужде и горе были братья,Скажите, это предприятьеУспешно ли пойдет у нас?Ведь на толпу поди-ка угоди ты,А ведь, живя, она и жить дает.Столбы стоят и доски поприбиты,И праздника невольно всякий ждет.Вот собрались, сидят, поднявши брови,И изумленья ждут, коли не крови.Я знаю, чем народу угождать;Но в этот раз меня сомненья взяли.Хоть их не водится хорошим баловать,Но страшно много все читали.Как быть, чтоб вышло ново и свежо,Значительно и вместе хорошо?Конечно, видеть рад я весь поток народа,Как к нашей лавочке валит он так, что страсть,И мучается там у узенького входаВ дверь милосердия попасть.С утра уже начнется страшной давкойУ кассы, чуть забрезжит свет.И, как в голодный год пред хлебниковой лавкой,Готов пропасть он за билет.Такое чудо – дело рук поэта.Мой друг, прошу: сегодня сделай это.

Поэт

О, не кажи на пестрое движенье,В котором дух поэта не живет,Скрой от меня все это треволненье,Что нас невольно мчит в водоворот.Нет, в тихое введи уединенье,Где радости поэт лишь обретет,Там где любовь и дружба в благостынеРукой богов приводят нас к святыне.Ах! Что лишь сердца глубина рождает,Что с робостью лепечут лишь уста,Что удалось и снова исчезаетСуровый свет развеет навсегда.Нередко лишь с годами возникаетВся образов воздушных полнота.Блестящее на миг лишь создается,Прекрасное в века передается.

Комик

Мы о веках здесь толковать отложим;Потомки, я скажу, положим.А современных тешить как?И им ведь хочется забавы;И в настоящем малый бравый,Скажу я, тоже не пустяк.Кто ловок говорить с толпой,Тому хоть будь она еще в причудах злобней;И нужен круг ему большой,Чтоб потрясать его удобней.Итак, смелей, чтоб верно в цель попасть;Фантазии весь хор нам подавайте,Пускайте ум и разум, чувство, страсть,А глупости, прошу, не забывайте!

Директор

Но действию ты должен дать кипеть!Идут смотреть, так было б, что смотреть,Коль ты в глаза бросаешься жестоко,Чтоб всяк сидел, разиня рот,Ты тотчас захватил широко,И уж привлек к себе народ.На массы ты лишь массой повлияешь;Всяк что-нибудь на вкус отыщет свой.Взяв многое, ты многих оделяешь;Тогда доволен всяк пойдет домой.Разбей свой кус, чтоб каждый видел крошку;Им нравится глотать подобную окрошку,Легко играть, легко и сочинять.Какая польза, здесь им целое давать!Ведь публика же все расщиплет понемножку.

Поэт

Вам не понять, к чему тут ремесло ведет!Художнику оно позор неотразимый!А пачкотня таких господ,Как вижу, уж у вас максимой.

Директор

Не ляжет твой упрек на совести моей.Кто хочет действовать верней,И должен выбирать орудие прямое.Подумай ведь колоть то дерево гнилое,Взгляни-ко, для кого писать!Пришли: тот скуку разогнать,Из-за стола поднялся объедало,А ведь иной, легко сказать,Пришел от чтения журнала.Идут рассеянно они как в маскарады,Полюбопытствовать из кресел и из лож;И дамы показать себя, свои наряды,Безденежно играют тож.На высях что мечтать, поэт-владыко?Наполненный театр порадует ли вас?На покровителей взгляни-ко!То сущий лед, то дикари подчас.За карты сесть одни мечтают молодцы,Тот до продажной добежать постели.Чего ж вам, бедные глупцы,Прекрасных муз терзать для этой цели?Давайте больше, больше, – вам твержу одно,От этого никак не уклоняйтесь.Лишь с толку сбить людей старайтесь,А угодить им мудрено.Чем полон ты? Восторгом иль слезами?

Поэт

Ступай, ищи других рабов!Какой поэт права свои готов,То право человека, что даноПриродою ему, попрать ногами?Чем властвует он над сердцами?Чем примиряет все в одно?Не строем ли одним, что из груди стремится,Чтоб с цельным миром в сердце возвратиться?Когда природа нити бесконечнойБездушное крутит веретено,Когда всей пестрой, скоротечнойТолпиться твари суждено,Кто все в ряды текучие ровняет,Где все рифмически плывет?Кто частности в священный хор скликает,К созвучью дивному зовет?Кто в бурю страсть влагает роковую?Дает задумчивость заре?Кто милой на стезю кидает дорогуюЦветы в весенней их поре?Кто злачными, ничтожными листамиЗаслугу чтит, сплетая ей венец?Кто на Олимпе правит и богами?Мощь человека – лишь певец.

Комик

Так властью пользуйся своей,Примись за творчество скорей,Как за дела любовные берутся.Сначала встретятся, прочувствуют, сойдутся,Глядишь и заплелось, прикован нежный взор;Все к счастию пошло, а вдруг наперекор,Восторг в груди; тут жди сердечных ран,И не оглянешься, а целый уж роман.Обрадуй нас ты пьесою такой!Старайся почерпать из жизни-то людской!Все ей живут, не всем она известна,А где ни выхвати, повсюду интересна.Картину пеструю при слабом освещеньеИ правды искорку при многом заблуждении,Такое пиво как сварить,По вкусу будет всем, всем можно угодить.Весь цвет сберется молодежи,Чтоб откровенья слово услыхать,И в каждом нежном сердце тожеТвое творенье будет грусть питать;То то, то это станет пробуждатьсяИ станет каждый сам с собой считаться.Они еще не прочь и плакать, и смеяться,Им дорог и порыв, их привлекает вид.Кто довершен, с тем трудно управляться,Кто развивается, за все благодарит.

Поэт

Так вороти те дни мне снова,Когда я сам в развитье был,Когда поток живого словаЗа песней песню торопил,Когда я видел мир в тумане,Из ранней почки чуда ждал,Когда я все цветы срывал,Что распускались на поляне.Я был убог и как богат!Алкая правды, так обману рад.Дай тот порыв мне безусловный,Страданий сладостные дни,И мощь вражды, и пыл любовный,Мою ты молодость верни!

Комик

Друг, молодость тебе нужна,Когда в сраженье меч над головой твоею,Когда красавиц, – не одна,А много кинулись на шею,Когда за бег быстрейший твойЕще вдали венец мелькает,Когда за пляской круговойВсю ночь попойка ожидает.Но с силою, с уменьем ударятьПо всем струнам знакомым, неизменнымИ в обаянье сладостном витатьУж долг велит вам, господам почтенным,И честь от вас нимало не отходит.Не к детству старость может возвращать,Она лишь нас вполне детьми находит.

Директор

Довольно на словах считаться,Пора бы дело увидать;Чем в комплиментах разливаться,Могли б полезное создать.Что толковать о вдохновенье этом?Не жди, хватай его сейчас.Коль ты считаешься поэтом,Так дай поэзии приказ.Наш вкус довольно обнаружен,Напиток самый крепкий нужен,Вари сейчас, чтоб был хорош!Что нынче не сыскал, и завтра не найдешь;Пропал, кто день один просрочит.Одно возможное везде:Хватает сильный, приурочит,Тогда уж сам бросать не хочетИ продолжает, по нужде.Ты знаешь сам, на наших сценахСвое всяк тащит напоказ;И не тужи на этот разТы о машинах, переменах.Большой и малый свет пускай ты произвольно,На звезды тоже будь щедрей,Воды, огня и скал довольно,И хватит птиц у нас, зверей.Так на подмостках дай-ко вдругВсего творенья полный круг,И пробегай, насколько быстро надо,С высот небес ты через мир до ада.

Пролог на небе

Господь, небесные силы, затем Мефистофель, три архангела.[27]

Рафаил

Ликует солнце как бывало,Свой голос в хор миров неся,Не уклонилася нималоЕго громовая стезя.Сей вид возносит херувима,Твоих творений без числаКраса для всех непостижима,И все, как в первый день, светла.

Гавриил

И с быстротою веской мочиЗемли кружится красота,То вся покрыта мраком ночи,То райским светом залита;И, пенясь, моря волны рвутся,Чтоб со скалою в бой идти,И море, и скала несутсяСтремглав по вечному пути.

Михаил

И бури вечные бушуютК морям с земли, к земле с морей,И цепь влияний образуютЖивой подвижностью своей.И все спаля и уничтожа,Прогрохотавший гаснет гром.Но мы, твои посланцы, Боже!Твой кроткий день мы воспоем.

Все три

Сей вид возносит херувима,Твоих творений без числаКраса для всех непостижимаИ все, как в первый день, светла.

Мефистофель

Когда, Господь, ты вновь доступен нам,И сам спросил, как там у нас ведется,И милостив ко мне обычно сам,То с челядью и мне предстать придется.Прости! От громких слов не жду успеха,Хоть попади у всех я на язык, –Мой пафос лишь тебе б наделал смеха,Когда б ты сам от смеха не отвык.О, солнце, о мирах мне вовсе неизвестно,Я вижу лишь, что человеку тесно.Сей мелкий бог земли стал на одну ступеньИ странен, как и в первый день.И от того беда над ним стряслася эта,Что призрак дал ему небесного ты света;Его он разумом зовет, и с ним готовЗвероподобнее явиться всех скотов.Коль вашей милости угодно,Живет с цикадою он длинноногой сходно,Что, подлетая, подскакнетИ тотчас же в траве все старое поет.И хоть лежал бы уж в траве-то без вопроса,А то ведь дряни нет, куда б не сунул носа.

Господь

Иль ты сказать другого не имеешь?Иль только осуждать умеешь?Земля хоть раз тебе понравиться могла б.

Мефистофель

Помилуй, Господи! Но мир наш плох и слаб.Мне жаль людей, и я, при их терзанье,Сам мучить их не в состоянье.

Господь

Ты знаешь Фауста?

Мефистофель

Доктор он?

Господь

Мой раб!

Мефистофель

Не как другой тебе он угождает.Чудак все неземным одним себя питает.Брожением его уносит неизменно,Свое безумство он едва ли сознает;Давай ему звезды небесной непременно,Земля неси ему свой лучший плод,И все, что близко или отдаленно,Никак в нем жажды не зальет.

Господь

Хоть смутно он мне служит, но в концеЕго на свет я выведу блестящий.Ведь узнает садовник в деревцеГрядущий цвет, прекрасный плод сулящий.

Мефистофель

Бьюсь об заклад, что он для вас пропащий,Лишь дайте власть в моем лицеПовесть его дорогой настоящей!

Господь

Пока с земли он не сойдет,То я тебе не возбраняю.Блуждает человек, пока живет.

Мефистофель

Благодарю на этом; не желаюЯ с мертвыми возиться никогда.С румянцем щеки – вот моя среда.Покойником меня уж не прельстишь;Я так люблю, как кошка любит мышь.

Господь

Ну, хорошо; теперь ты власть имеешь!Сбей этот дух с живых его основИ низведи, коль с ним ты совладеешь,Его до низменных кругов.Но устыдись, узнав когда-нибудь,Что добрый человек в своем стремленье темномНайти сумеет настоящий путь.

Мефистофель

Прекрасно. В ожиданье скромном,Я в выигрыше буду преогромном,Когда дойду до цели я.Вот хохотать-то мне придется:Он пыли всласть же насосется,Как тетушка моя, почтенная змея.[28]

Господь

И вновь явись. Таких, как ты, пускают.Не гнал я вас от моего лица.Из духов всех, что отрицают,Скорее всех терплю я хитреца.Слаб человек, на труд идет несмело,Сейчас готов лелеять плоть свою;Вот я ему сопутника даю,Который бы, как черт, дразнил его на дело.Вы ж, дети божьего избранья,Любуйтесь красотой созданья!Все, что в бываньи[29] движет и живит,Пусть гранию объемлет вас любовной,И что в явленье призраком паритСкрепляйте мыслью безусловной.

Небо закрывается, архангелы рассеиваются.

Мефистофель (один)

Рад видеть старика я хоть на миг один,Боюсь в немилость впасть, конечно.Прекрасно, что такой великий господинИ с чертом речь ведет так человечно.

Август фон Крелинг – немецкий исторический живописец и скульптор. Иллюстрации к «Фаусту» Гёте – одна из самых значимых работ Крелинга, как живописца.

Август фон Крелинг родился 23 мая 1819 года в городе Оснабрюке. Получив художественную подготовку в Ганновере, он прибыл в 1836 году в Мюнхен с целью завершить своё образование в сфере скульптуры и живописи.

Будучи в 1853 году назначен директором Нюрнбергского художественного училища, исполнял эту должность до конца своей жизни и много сделал для процветания вверенного ему заведения и вообще для успеха художественно-промышленного образования в Баварии. Умер 22 апреля 1876 года в Нюрнберге.

Обложка изданной в 1875 году в Мюнхене/Берлине книги Фауста «Гете» с иллюстрациями Августа фон Крелинга (Faust von Goethe. Mit Bildern und Zeichnungen von August von Kreling. München/Berlin 1875)

Страница из книги Фауста «Гете» с иллюстрациями Августа фон Крелинга

«Река освободилась ото льда, ручьи,Где милый взгляд весны, там все журчит,Надежда зеленеет радостно в долине,И старая зима ослабла ныне.В суровые отходит горы.И шлет оттуда на зеленые просторыДрожь слабую, зернистый иней.Но солнце белый цвет не терпит ныне.Повсюду тяга к жизни и стремленье,Все оживляет, все в цветенье;Еще цветов недостает вокруг,Но люд разряженный усеял луг.Вот повернись и с гор взгляниНа этот город средь долин!Чрез вынутые мрачные воротаСтруится пестрая толпа народа.И каждый греется на солнце, млад и стар.Все Воскресение празднуют ХристаИ радуются, и воскресли сами:Из тех жилищ с их чердаками,Из ремесла и уз профессий,Из тяжести фронтонов, крыш, навесов,Из узости давящей улиц и прочей,Из почитаемой Церковью ночи,Они достигли света тут»Перевод неизвестного автора, подписавшегося инициалами Н.Б., Санкт Петербург 1980 год.

Иллюстрация Августа фон Крелинга