скачать книгу бесплатно
В общем, обе стороны весьма прохладно отнеслись к нашему браку, друзья тоже разбежались, и каждую свободную минуту мы проводили вдвоём. Это было, наверное, неправильно, но нам казалось, что мы двое против целого мира. Мы были непобедимы и неутолимы. Даже когда на сцене появилась Лила в самом расцвете колик и Беатриз, пережив послеродовую депрессию, оставила мечты стать певицей, а я хватался за любую грязную работу, чтобы сводить концы с концами, наши чувства не гасли.
Но где-то вскоре после того как Лила отпраздновала второй день рождения, что-то начало меняться. Любовь стала больше похожа на похоть и уже не могла победить всё остальное. Оба мы были несдержанны, оба склонны ревновать, ссоры участились. А может быть, просто стало меньше секса, и от этого казалось, что участились ссоры. Беатриз обвиняла меня во всех смертных прегрешениях, отказывалась куда-то идти, говоря, что слишком устаёт и ей ничего не хочется. Какое-то время я верил в её теории и чувствовал себя виноватым, никуда не годным супругом. Я обещал ей, что буду меньше работать, что мы будем чаще веселиться. Но понемногу я начал понимать, что представления Беатриз о веселье сводились к пьянству. Безудержному. Не то чтобы я сам был против того, чтобы выпить немного пива. Но Беатриз всё чаще и чаще надиралась в хлам, а похмелье лишь усугубляло депрессию. На следующий день она не могла ничего делать, мне приходилось отпрашиваться с работы и сидеть с Лилой. И, конечно, мы ссорились ещё больше.
Вдобавок она начала мне врать. По мелочам – прятала от меня телефон, ноутбук. Но я перестал ей доверять и понемногу начал разочаровываться. Хотя, конечно, по-прежнему её любил, потому что она была Беатриз и к тому же матерью моего ребёнка.
И однажды летним вечером, вскоре после того как мы перебрались в бунгало на Эвондейл-драйв (где я по сей день живу с Лилой), случился скандал. Он разгорелся ещё утром, когда я предложил сходить куда-нибудь всей семьёй, втроём. Может быть, в зоопарк, или на пикник в парке, или в гости к моей маме, которую Беатриз по-прежнему ненавидела, но терпела, потому что та порой сидела с малышкой.
Я хотел таким образом наладить отношения, но Беатриз быстро меня обломала, заявив, что собирается на барбекю с друзьями. Я спросил, с какими друзьями, она ответила. Мне не нравились эти люди, не нравилось, какой она становится в их кругу. Я сказал ей об этом, она наговорила мне ответных гадостей, завязалась перепалка, она заявила, что всё равно пойдёт туда и возьмёт с собой Лилу.
– А меня пригласили? – спросил я, что было очевидной глупостью. Она пожала плечами и сказала, что если я хочу, то, конечно, могу пойти с ней, но если не хочу, она поймёт. Я решил отправиться в мастерскую, надеясь, что работа меня успокоит. Но поздно вечером, уже убрав на место инструменты, я почувствовал: что-то не так. Поэтому я нашёл адрес её друзей из Инглвуда и отправился на вечеринку.
Едва приехав, я сразу же заметил Беатриз, танцующую прямо на крыльце с лузером, которого я видел у неё в друзьях на «MySpace». Обе его руки лежали у неё на заднице и, судя по всему, не в первый раз там оказались. Лилы поблизости не было. Я в ярости выпрыгнул из машины и по лестнице поднялся в дом.
– Где Лила? – спросил я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не дать этому типу в морду. Он сразу же убрал руки с задницы Беатриз, и его лицо приняло виноватое выражение. Точно такое же я ожидал увидеть на лице жены, но она лишь бесстыдно таращилась на меня, очевидно, пьяная или под кайфом, а может, и то и другое.
– Где Лила? – Я уже кричал.
Все замолчали и посмотрели на меня, кроме Беатриз, которая сказала:
– Господи, Томас. Расслабься. Она была здесь. Только что.
Я вновь посмотрел на неё и увидел, что из-под майки у неё торчит купальник, а волосы, стянутые в узел, мокрые. Значит, она недавно плавала. Значит, у этих идиотов есть бассейн. Вне себя от волнения, я растолкал собравшихся, обежал весь дом, выскочил на высокое крыльцо. С него я оглядел сад и, конечно, увидел бассейн, возле которого детвора играла в жмурки, а Лила, одна-одинёшенька, сидела у самого края, возле чёрной надписи «Глубина три фута» – не такая уж большая глубина, но тем не менее опасная для четырёхлетней девочки, посетившей лишь пару уроков плавания.
Я сбежал вниз по лестнице и помчался к ней, громко крича её имя. Конечно, я видел, что она в безопасности, но меня не отпускало чувство, будто, пока я бегу к ней, может случиться страшное. Её испугал мой голос – может быть, она подумала, что делает что-нибудь плохое, – и она подалась вперёд, едва не свалившись в воду. Я сжал её в объятиях и стал покрывать поцелуями. Я знал, что не нужно так волновать ребёнка, но не мог остановиться. Держа её на руках, я рванул в машину, обежав вокруг дома. Не знаю, где в этот момент была Беатриз и видела ли она нас, но если видела, она за нами не пошла. Я пристегнул Лилу к сиденью, отвёз домой, вымыл и накормил, снова и снова ощущая весь пережитый ужас. Наконец уложил её в свою кровать, и мы оба уснули. Беатриз даже не позвонила.
Не знаю, во сколько она вернулась домой. Я проснулся в полночь, увидел её и сказал:
– Выметайся. Со мной ты спать не будешь.
– Это и моя кровать.
– Только не сегодня.
– И где я, по-твоему, должна спать? – спросила она.
– Где хочешь. На диване. Мне всё равно, только не здесь.
Мы разругались. Никто не пытался извиниться, мы лишь обвиняли друг друга. Я её опозорил. Я психопат. Я параноик и ревнивый засранец. Она оставила Лилу одну лишь на три минуты.
– Трёх минут хватит, чтобы утонуть! – крикнул я. – Сто восемьдесят секунд – и мы бы её потеряли. Навсегда.
Мы топтались на месте, снова и снова повторяя одно и то же. В порыве чувств я назвал её алкоголичкой. Она спросила, чего я ожидал, влюбившись в девушку, с которой познакомился в баре. Как будто гордилась этим.
– Ты паршивая мать! – кричал я.
– Это не меняет того, кто я есть! – Она гордо вскинула подбородок.
– А кто ты есть? – спросил я. – Девчонка, которая спит с первым встречным?
Она оцепенела, будто я отвесил ей пощёчину.
– Значит, вот как ты обо мне думаешь? – спросила она с сильным акцентом, когда-то восхищавшим меня, а теперь ненавистным.
Я сказал – да, потому что не мог выбросить из головы образ Лилы, сидевшей на краю бассейна. Я сказал, что я её не уважаю, что она никуда не годная мать и что Лиле было бы лучше без неё. Что лучше уж вообще никакой матери, чем такая. Я ожидал встречных обвинений, но она лишь закусила губу и сказала:
– Ну, наконец-то я узнала, что ты на самом деле обо мне думаешь, Том.
Потом повернулась и вышла из спальни, закрыв за собой дверь. Я занервничал, чувствуя, что слишком далеко зашёл. Что я жестокий лицемер – ведь я был счастлив, что мы переспали в первую же ночь. Я по-прежнему любил её и знал, что всегда буду любить, но вместе с тем я знал, что мы движемся к разводу. Я представлял, как мы пытаемся поделить нашего ребёнка, как Лила живёт на две семьи. Я представлял отчимов, сводных братьев и сестёр, ссоры и скандалы. Представлял бессильную ненависть.
Но даже в самых жутких, отвратительных фантазиях я не мог представить того, что увидел утром: неряшливо нацарапанную записку на столе, сообщавшую, что Беатриз от нас уходит. Я сказал себе, что она не всерьёз. Что она, конечно, вернётся.
Но дни сменялись неделями, недели – месяцами. Я звонил, и писал, и отправлял сообщения, иногда взволнованные, чаще злые, но не получил ответа. Я был разъярён, сконфужен, унижен, я очень страдал. Я жалел себя и невыносимо жалел Лилу.
Хуже всего было то, что я не знал, как всё объяснить дочери. Я говорил себе даже, что Беатриз нет в живых, я вспоминал свои слова в ту ночь и убеждал себя, что без неё нам в самом деле лучше. Больше я никак не мог себя успокоить. Я понял, почему она ушла. Я действительно перегнул палку, я наговорил гадостей. Но я был не в силах понять, почему она не вернулась. Матери так себя не ведут. Отцы сплошь и рядом уходят из семьи, чтобы обзавестись новой или жить в одиночестве. Но матери всегда остаются.
Она ушла – вот и всё, что я мог сказать Лиле.
– Куда ушла? – спрашивала Лила, порой сквозь слёзы, хотя обычно изначальная причина этих слёз была в чём-то другом.
Я всегда отвечал уклончиво – в одно красивое место (на пляж в Бразилии? На небеса?), но всегда старался не врать. Ей и так непросто было это пережить, даже без лживых комментариев отца.
Со временем воспоминания Лилы о матери выцвели, и эта тема стала подниматься всё реже и реже. Моя мать помогала как могла со стрижками и нарядами, со всеми девичьими радостями и горестями. Это спасало. Но большую часть времени я был отцом-одиночкой. Я готовил и стирал, утром провожал её до автобуса, днём встречал, вечером укладывал спать. Я подстраивал свой рабочий график под её распорядок и практически отказался от личной жизни. Время от времени я ходил на свидания – мама соглашалась посидеть с Лилой – но ничего серьёзного не вышло. Отчасти потому, что я не встретил никого подходящего, отчасти потому, что у меня не было ни времени, ни сил, ни денег на кого-то, кроме Лилы. Если вам кажется, будто я жалуюсь, то вы правы. Воспитывать детей нелегко, даже если вы делите эти обязанности с супругом. В одиночку – это грёбаный ад.
Но мы справились, и я гордился тем, какую прекрасную дочь воспитал. Лила выросла красивой, умной, доброй, и весь мой мир вращался вокруг неё. Мы оба забыли о Беатриз и продолжили жить своей жизнью.
Но спустя пять лет она внезапно вернулась. Безо всякого предупреждения. В девятый день рождения Лилы. Настолько неудачно выбранное время, что я хочу предупредить всех без вести пропавших родителей: пожалуйста, налаживайте контакты со своими детьми до или после их дня рождения. Заявиться в сам день рождения или ещё в какой-нибудь важный для них день – не только нарциссизм, но и самая настоящая жестокость. Особенно если ваш ребёнок не ожидал, что вы вообще вернётесь. Особенно если вас не было так долго, что он вообще думать о вас забыл.
В тот год я, как сумел, устроил праздник – у меня никогда не получалось ничего спланировать заранее, а приглашать организаторов было бы слишком дорого. Так что я просто предложил Лиле пригласить трёх подружек с ночёвкой. У неё день рождения в июне, и нам всегда везло с погодой, но тот вечер выдался просто потрясающий. Девчонки бегали по саду, брызгая где попало водой из пульверизатора, а я жарил хот-доги и гамбургеры. Потом был шоколадный торт (спасибо маме), и Лила открывала подарки. Потом все четверо забрались в спальные мешки и заявили, что хотят смотреть фильм, пожалуй, слишком жутковатый для их возраста, но я спросил, разрешают ли им родители смотреть фильмы с рейтингом 13+, и они ответили, что да. Чувствуя себя замечательным папашей, я отправился спать.
Меня разбудила Лила, тряся за плечо. Вид у неё был изумлённый.
– Сколько времени? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она, потому что дети никогда не знают.
– Что случилось? – Я взглянул на часы и увидел, что почти полночь. Лила села на край кровати и произнесла слова, поразившие меня едва ли не больше всего в жизни.
– В дверях стоит мама, – сказала она, – и хочет с тобой поговорить…
На этом воспоминании я и уснул в ночь после того, как Лила вернулась со своего блевотного фестиваля. Проснулся я рано утром оттого, что зажужжал её телефон. Я поднялся и подошёл к кровати Лилы, убедился, что она ещё спит, потом взял телефон и набрал 1919 – пароль, который вбил несколько дней назад. В глубине души я надеялся, что она его поменяла, но цифры сработали, и я получил полный доступ к личной жизни моей дочери. Я с трудом держался, чтобы не читать её дневник, который, как я знал, хранится в верхнем левом ящике стола – это было бы бесцеремонное вторжение. Я и теперь ощущал чувство вины, но сказал себе, что превыше всего для меня – её безопасность и комфорт, а сейчас под угрозой и то, и другое. Поэтому я нажал на иконку сообщений и стал просматривать список входящих.
Большинство имён были мне известны, и всё это были девочки. Я почувствовал мимолётное облегчение, хотя тот факт, что мальчики не писали ей сообщений, не исключал того, что у неё могло с ними произойти что-нибудь другое. Ввёл имя Грейс, открыл недавнее сообщение, то, которое пришло только что.
У тебя всё норм? Сорри, что позвонила папе, но ты ппц меня напугала!!! Он не очень злится??
Я провёл пальцем по экрану, медля, прежде чем переступить опасную черту. Думать как Лила. Писать как Лила. Я набрал:
Фу, блин, ну и похмелье. Чо вчера было-то?
Вспыхнул овал, сообщение отправилось, и со скоростью света пришёл ответ:
Ты ваще ничо не помнишь?
Моё сердце колотилось. Я изо всех сил старался печатать как можно быстрее.
Неа (расскажи.
Я затаил дыхание. На этот раз ждать ответа пришлось дольше.
Ты была в отключке. Прости, прости, что я тебя бросила одну! Я же не знала, что ты тааак напилась! Чо ты пила? И чо у вас с Финчем?
Не знаю, – ответил я.
Грейс отправила мне грустный смайлик и вслед за ним ещё одно сообщение:
Тут, блин, такое… кто-то выложил твою фотку. Хз кто, но, по-моему, Финч.
Чувствуя подступающую тошноту, я написал:
Какую фотку? У тебя она есть?
Есть.
Перешли мне.
Я старался держать себя в руках, когда картинка всплыла на экране, слишком маленькая, чтобы что-то разглядеть. Нажал, чтобы увеличить, приблизил и увидел свою малышку на кровати. Она лежала на спине, грудь была голой. Меня едва не вырвало, как Лилу вечером, но приступ тошноты сменился яростью, когда я прочитал комментарий к фото:
Похоже, эта девчонка получила свою зелёную карту.
Твою мать, – написал я, забыв на секунду, что я – Лила. Хотя с подружками она наверняка материлась. Что это за херня?
Хз. Он тебя обзывает нелегалкой, что ли? Ты же полубразильянка, да?
Нихера, я американка. Да хоть бы и да… – напечатал я, слишком сильно разозлившись, чтобы закончить фразу.
Грейс ответила:
Понимаю ((это ппц. Но зато ты такая секси!
Я покачал головой, поразившись глупости этого замечания, и едва себя не выдал – всё равно они обе это выяснили бы – но решил ничего больше не писать. Моё сердце просто не выдержало бы.
Мне пора, – написал я.
Ок. На связи! – ответила Грейс.
Я удалил переписку. В моей голове всплывали ужасные кадры – несколько воображаемых и один весьма реальный.
– Готова рассказать, что случилось? – спросил я Лилу спустя несколько часов, когда она наконец выплыла из спальни. Вид у неё был задумчивый и сконфуженный. Я сидел в гостиной и ждал её.
– Ты и сам знаешь, что случилось, – ответила она мягко. Вероятно, они с Грейс уже вывели меня на чистую воду. Телефон она сжимала в руке. Потом положила на чайный столик, экраном вниз, и села рядом со мной, по всей видимости, чтобы не смотреть мне в глаза. – Я слишком много выпила.
– Даже немного пить тебе не стоит, – заметил я. – Ты несовершеннолетняя.
Она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо и тяжело вздохнула.
– Я знаю, пап. – Она давила на жалость, искала сочувствия, но я оставался непреклонным.
– И сколько же ты выпила? – продолжал я.
– Не так много, ну честное слово. – Её голос дрожал, и я не знал, раскаяние тому виной или похмелье.
– И часто ты так напиваешься?
– Нет, пап… совсем не часто.
– Значит, это первый раз?
Она немного помолчала, прежде чем ответить – это, конечно, означало, что не первый, но ещё и то, что она сомневается, врать мне или нет. Потом, решившись, твёрдо сказала:
– Да.
Я поднялся, обошёл диван и сел в кресло напротив неё.
– Ладно, вот как мы поступим, – сказал я твёрдо и негромко, переплетя пальцы. – Я хочу, чтобы ты была со мной откровенна. Я не буду тебя наказывать, а ты не будешь мне врать. Иначе та жизнь, к которой ты привыкла, закончится очень и очень надолго. Это ясно? – Лила кивнула, не глядя мне в глаза. – Когда ты впервые попробовала алкоголь?
– Прошлым летом, – сказала она, не сводя глаз со своего колена.
– Значит, ты пьёшь с прошлого лета?
Она немного помолчала, потом кивнула.
– Да. Но не всё время. Иногда.
Я набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Ну, начнём с этого. С алкоголя.
– Пап, – сказала она, устало вздохнув. – Я знаю…
– Что ты знаешь?
– Знаю, что ты сейчас скажешь.
Я поднялся. Да, с её стороны это был блеф.
– Ладно, Лила. Хорошо. Дело твоё. Но таким путём мы придём к необходимости тебя наказать.
Когда я проходил мимо, она поднялась и схватила меня сзади за рубашку.
