скачать книгу бесплатно
– Надеюсь, что мы с тобой вскоре сможем вместе ответить на этот вопрос.
– Но я здоров! – чуть громче, чем хотелось, произнес я. – То есть… я хотел сказать, что я не болен. Я абсолютно здоров, произошла какая-то ошибка. – голос предательски дрогнул, тело пробила дрожь, а руки невротично дернулись. Я не понимал, что происходит с моим телом и почему оно так реагирует на все. Но, задумавшись, я задал себе вполне резонный вопрос: А как ещё я должен себя вести, будучи заперты в психушке не по своей воле? И тут вопросы по поводу своего состояния тут же отпали сами собой.
– Что произошло вчера, Калвин? – задала она вопрос, словно не расслышав мои слова.
– Я мало, что помню. – поспешно выпалил я, ковыряя пальцы.
Она будто и не замечала моего взвинченного состояния или просто не хотела акцентировать на нем внимание, думая, что без эмоционального подкрепления со стороны я быстро успокоюсь. Но меня это только больше раззадоривало.
– Что последнее ты помнишь? – доктор Тафт задавала вопросы с удивляющей прямотой, но при всем при этом они произносились аккуратно. Она боялась меня спугнуть, даже не подозревая, что я уже напуган. Все мои мыслимые и немыслимые кошмары воплотились в реальность, разрушая стены, возводимые мной столько лет. Мои сдержанность и безразличие постепенно сменялись паранойей, непреодолимым страхом перед неопределенностью и невротичным состоянием. Закрыв глаза, я сделал глубокий вдох, затем выдох и вновь посмотрел в глаза девушки. Пальцы постепенно становились красными от крови. Заусенницы были оторваны.
Сдавшись обстоятельствам, я решил отвечать на ее вопросы настолько честно, насколько смогу. Только так я смогу показать, что не препятствую своему «лечению» и вполне адекватно себя веду. Похожу так на пару приемов, докажу свою нормальность, и она напишет в моей карточке «Здоров».
– Помню, как меня затащили в машину, не успел я опомниться, и привезли сюда. А дальше, я думаю, вам доктор Миллиган все рассказал.
Она лишь улыбнулась, продолжая что-то записывать в большой тетради.
– Тебя нашли у дома, при чем не твоего. Ты не понимал, где находишься. – возобновила напор доктор Тафт. – Твердил, что виноват в чем-то, что был не прав. В чем именно ты считаешь себя виноватым?
– Я не помню! – мое дыхание участилось, а головная боль снова пронзила виски.
Зачем она спрашивает? Она ведь прекрасно знает, что у меня частичная потеря памяти. В этот момент я себя чувствовал, как на допросе, где тебе в глаза светят лампой, в надежде, что ты не выдержишь эту пытку и наконец сдашься. Можно подумать, что я сейчас все преувеличиваю. У доктора ведь нет лампы, Калвин! Вот только отсутствие лампы в кабинете доктора не делало ее допрос более гуманным, да и сдаться я не мог по одной простой причине – мне нечего было рассказать. Но Эвелина Тафт, видимо, решила давить до последнего.
– А что ты помнишь? – с нажимом, доводя меня до трясущихся рук, продолжала она.
– Я рассказал вам все, что помню! – не выдержав, я крикнул.
Доктор даже не шелохнулась, она лишь смерила меня изучающим взглядом и облокотилась на спинку кресла.
– Я лишь хочу помочь тебе.
– Я не нуждаюсь в помощи! – напоследок выкрикнул я, вскакивая и руками скидывая все ее бумаги со стола. Внутри все закипело, голова жутко горела, а сердце норовило выпрыгнуть наружу и убежать подальше от равнодушного взгляда доктора Тафт. Девушка продолжала смотреть на меня без какой-либо эмоции во взгляде, будто сейчас ничего не произошло. И тут я понял, что пытаюсь вывести ее хоть на какую-нибудь эмоцию, но безрезультатно. Думаю, она это тоже поняла. Наступило полное молчание, было слышно лишь тиканье настенных часов. С минуту мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Я пытался успокоиться – тщетно, я все так же стоял, оперевшись руками о ее стол, и жадно глотал воздух, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
– Тех, кто не нуждается в помощи, тут нет. – спокойно произнесла девушка, нарушив тишину своим звонким ровным голосом.
Все надежды рухнули. Неужели, она не верит мне? Но я ведь говорю правду. Как мне ещё до них достучаться? Что мне сделать, чтобы они поняли, что меня здесь быть не должно?
– Я не сумасшедший! – зачем-то выкрикнул я, тратя на это последние капли самообладания. Голова закружилась, и я сел обратно в кресло, пытаясь перевести дыхание.
– Мы здесь не используем это слово. – отрезала она.
Наш разговор с доктором Тафт продлился не долго, потому что возникло напряжение, мешавшее проводить сеанс психотерапии. Она задавала мне вопросы, касающиеся моего состояния, спрашивала про родственников, но я внятно не смог ответить почти ни на один вопрос, потому что толком ничего не помню. Мне показалось, что психиатр отпустила меня раньше запланированного, потому что не было никакого смысла меня держать. Какая-то часть надеялась, что она поняла, что я абсолютно здоров и нет особой надобности проводить со мной все эти процедуры. Смешанные чувства одолевали меня, в голове всплывали фрагменты нашего с доктором Тафт разговора. Она говорила, что меня нашли у какого-то дома. Почему я этого не помню? Я попытался снова напрячь память, но ответом послужила лишь пустота. Если они знают больше меня, то почему не расскажут? Столько вопросов и никаких ответов. Это сбивало с толку, раздражало, но я с этим ничего не мог сделать. Оставалось только ждать…
Время здесь течет медленнее, не успел я оправится от сеанса, как уже надо идти на ужин.
Взяв поднос с едой, состоящей из толченой картошки, по виду не особо съедобной, котлеты, кусочка хлеба, чая, который выглядел тошнотворно, и одного яблока, я направился к свободному столу, чтобы запихать в себя хоть немного еды. Она, конечно, выглядела противно, но желудок у меня урчит с самого утра. А так как обед я пропустил, пялясь в окно, ужин надо было съесть.
– Ну и как все прошло? Высматривал тебя в окне, но так и не увидел, как ты радостно нам машешь. – ухмыляясь, Джим неторопливо прошествовал мимо моего стола. Он шел, дергая рукой и истерично смеясь.
На это нелепое высказывание я ничего не ответил.
– Что молчишь? Неужели доктор не помахала тебе ручкой на прощание? – продолжал глумится мужчина, любивший передернуть на людях.
– Если я буду отвечать на все твои якобы остроумные изречения, то буду таким же нелепым, как и ты. А я все-таки выше этого. – безэмоционально произнес я, поднося кусочек котлеты ко рту.
– Ах нелепым. – задумчивый вид ему явно не к лицу.
– Ну, знаешь, бессмысленный, пустой, бестолковый… – стал перечислять, делая вид, что пытаюсь ему объяснить значение слова. А сам наслаждался своим положением, но продлилось это недолго.
Джим со злостью опрокинул свой поднос с едой и кинулся в мою сторону, хватая меня за ткань ночной рубашки. Я не успел опомниться, как мое лицо припечатали к столу, яростно что-то крича и роняя склизкую слюну.
Повтори ещё раз, что ты сказал! – завопил он, спуская свои полосатые, испачканные спермой, штаны.
Отойди от меня!
Он прижал меня сильнее к столу, наваливаясь на меня своим потным вонючим телом. Страх меня парализовал, я не знал, что он хочет сделать, точнее хотел не знать. Джим схватил меня за ночные штаны, намереваясь их снять. Все пациенты испуганно отпрянули к стене, а санитары быстро подбежали нас разнимать, точнее его оттаскивать от меня.
– Что здесь происходит? – доктор Миллиган тоже подоспел к нам, услышав крики. – Так, вы двое, идите по своим комнатам.
Я вытер слюну со своих щек и, тяжело дыша, направился к выходу. Меня жутко трясло то ли от злости, то ли от омерзения, то ли от страха. Бросив последний взгляд на окно, я заметил где-то там за забором что-то непонятное, подозрительное, точнее кого-то. Не могу сказать точно, это был какой-то силуэт, силуэт человека. Он будто наблюдал за происходящим, смотрел именно в это окно, где было лучше всего видно. Но, не успел я его разглядеть, как мое внимание отвлек голос доктора.
– А вы проводите их, чтоб они ещё чего не натворили. – обратился он теперь к медперсоналу.
И сейчас, словно два провинившихся подростка, мы шли по своим комнатам в гробовой тишине, были слышны только шоркающие звуки шагов санитаров и еле слышный топот наших ног.
Сегодня я больше не планирую выходить из своей комнаты, не хочу видеть эти глупые мерзостные лица.
Проведя рукой по волосам, я облокотился на стену, стекая по ней, словно густая бесформенная жижа.
– Что я делаю не так? – прошептал я в пустоту.
Обняв колени, я положил на них голову и глубоко вздохнул. Все накопившееся за день будто вырвалось наружу, слезы сами покатились по щекам. В моих планах этого не было, но у психики свои резоны. Не было никакой истерики в этот день, не было завываний и истерии, лишь медленно стекавшие капли соленой воды по ничего не выражающему лицу.
День 5
Прошла уже почти неделя со дня моего прибытия сюда, но врачи все ещё не говорят о моем возвращении домой. Мне надо бы нервничать, наверно, по этому поводу, но я ведь знаю, что здоров, потому веду себя спокойно. По крайней мере, мне так казалось. Я проснулся от крика, раздавшегося внезапно в моей комнате. Вскочив с кровати, тяжело дыша, я понял, что кричал сам. Мне снова приснился тот кошмар с пожаром, где я опять пытался докричаться до себя. В этот раз тоже ничего не вышло, судя по всему, хоть я и не помню детали сна. Переведя дух, я спокойно сел на кровать, одной рукой сжав ее спинку. Доктор Тафт часто говорит мне про какой-то дом, рядом с которым меня якобы нашли. Ощущение, что она что-то не договаривает, не отпускает меня, но прямо спросить я не решаюсь. Вдруг она подумает, что я что-то вспоминаю и будет пытать меня ещё усерднее. Сердце сжалось при одной только мысли, что я могу быть причастен к пожару, всплывающему в моих сновидениях. Но чей дом я мог поджечь? Я не стал бы. Не стал.
Через какое-то время мою дверь открыли и напомнили про прием таблеток. Недавно мне в голову пришла идея, как не пить их. Я спустился на первый этаж и ждал свой черед. Мне дали по обыкновению два стаканчика, из одного я высыпал таблетки на руку, скептически смерил их взглядом, повертел и сделал вид, что закинул их внутрь, а на самом деле, я незаметно зажал таблетки в ладони. Осмотрев мой рот, они, естественно, ничего не нашли и пропустили меня дальше. Зайдя в комнату отдыха, я положил эти таблетки глубоко в боковой карман штанов, чтоб их не было видно, и они случайно не выпали. Я был неописуемо горд своим поступком. Ехидно улыбнувшись, я направился в сторону кресла, на котором все эти дни сидел. Что самое странное, я не знал, зачем я так сделал и почему для меня так важно не принимать эти пилюли. Навязчивая мысль, что они приводят к ухудшению моего состояния, не давала мне покоя и постоянно напоминала о себе. Я сделал это, вероятно, чтобы успокоить себя.
Постепенно комната начала наполняться другими пациентами, поднялся шум. Сидя подальше от всего этого мракобесия, я с нескрываемым любопытством наблюдал за больными.
Рядом с диваном напротив телевизора сидела престарелая женщина в коляске, по виду ей было лет 80. Она неотрывно смотрела куда-то сквозь стену, периодически открывая и закрывая рот. Было ощущение, что последний раз она полноценно ела несколько недель назад. Настолько у нее был пугающе истощенный внешний вид. Старушка походила на старого побитого бульдога, который прожил чуть дольше запланированного. Кожа обвисла, нос был сильно поцарапан, будто она с кем-то сражалась за последний кусочек хлеба, все руки были чем-то обколотые, а на ногах, на тех клочках кожи, которые мне удалось разглядеть, виднелись фиолетовые сеточки вен. Ее взгляд на удивление ни о чем не говорил. Глаза до жути пустые, мне даже показалось, что она ни разу за все время, которое я на нее смотрел, не моргнула. Складывалось впечатление, что эта дряхлая старушка сейчас не здесь, будто не осознает, где находится. Существует в своем мире, далеком от этого места. В какой-то момент щемящее чувство сжало мое сердце, с каждой секундой все сильнее его сдавливая. Я смотрю на эту старушку и понимаю, ей куда лучше всех, проживающих в этой лечебнице. Создала свой мир у себя в голове, где она, как мне кажется, счастлива. Ей не нужно переживать за какие-то незначительные проблемы этой жизни. Её накормят, оденут, помоют, сделают все, что требуется ее физическому телу. В то время, как мы будем печально смотреть в окно на серость улиц, думая, как выбраться из этой клиники, как убедить доктора Тафт в своей нормальности. Ей это сейчас не нужно, я даже уверен, что у нее в расписании нет графы «сеанс психотерапии». Немного левее от нее на полу сидел мужчина, тот самый с игрушечным зайцем. Сейчас он о чем-то увлеченно беседовал с игрушкой, не замечая людей вокруг. Сонни пережил насилие. Мать, когда ему было 10 лет, вышла замуж во второй раз. Отчим много пил и позволял себе бить маленького Сонни. В какой-то момент все вышло из-под контроля и мужчина попытался изнасиловать мальчика. Насилие со стороны отчима продолжалось на протяжении 4 лет. Он пытался рассказать маме, но она ему не верила. Как-то Сонни возвращался со школы, дома был только отчим. Увидев на столе водку, он понял, что сейчас будет. Уйти не удалось. Сонни орал, чтобы хоть кто-то услышал его вопли и пришел на помощь, но никто его не слышал или не хотел слышать. Мать увидела все, что творилось в тот день в их доме. Она и сдала сына в психушку, чтобы не мешал ей строить свою никчемную личную жизнь. После такого потрясения, он откатился назад в развитии. Защитный механизм. Сейчас Сонни – маленький 7-летний ребенок, горячо любящий своего плюшевого зайца. Возле второго кресла восседала девушка лет 25, скептически смотря на Сонни, мужчину с мягкой игрушкой. Заметив, что я смотрю в ее сторону, она закатила глаза и повернула голову в сторону телевизора, делая вид, что увлечена картинкой на экране. Но мне было известно, что с того кресла плохо видно телевизор, потому что высокая лампа у дивана загораживала половину экрана. Девушка выглядела вполне нормальной, хоть от нее и за версту разило нигилизмом. Ее руки бережно поправили выбившийся кончик блузки из штанов и плавно легли на колени. Они были слишком худые, что делало ее пальцы более тонкими и длинными, как у человека, играющего на фортепиано. Лицо выглядело необычно (если можно так изъясняться в психбольнице): утонченные черты лица, маленький острый носик, большие «кошачьи» глаза, бледные обгрызенные губы, напоминающие бант, отслаивающиеся ногти. Волосы цвета темного шоколада сейчас были грязные, облезлые, растрепанные. Внезапно, прервав мое наблюдение, к девушке подбежал Джим и начал истерично смеяться, тыкая пальцем куда-то в стену за ее спиной. Девушка, не обращая на него внимания, медленно поднялась с места, повернулась в сторону двери и неторопливо направилась к выходу. Когда она встала, я заметил, что ее тело было слишком худощавым, а на запястьях виднелись красные царапины. Карманы были чем-то заполнены. Вероятно, пережеванной едой. Она не глотает пищу. Жует и выплевывает. Говорят, что она не умеет глотать, поэтому складирует еду везде: в карманах, комнате, шкафчиках. У нее нервная анорексия. Девушка очень долгое время худела и сейчас не может остановиться. Она в прошлом балерина. А сейчас – пациентка психбольницы, такая же чокнутая, как и все остальные здесь.
С ее исчезновением, я потерял интерес к остальным больным и повернулся к окну, в надежде увидеть хоть что-нибудь интересное. В будущем мы не будем с ними взаимодействовать. Это место – апогей одиночества. Тут редко пациенты разговаривают между собой, а может я так думаю, потому что они именно со мной не часто говорят.
Тучи никак не хотели уходить, все эти дни бушевал сильный ветер и лили дожди, будто природа забыла про существование другой погоды. Унылые лица нечастых прохожих отнюдь не поднимали настроение в эти бесцветные будни. Бездомные собаки бесцельно слонялись по опустевшим улицам, ища приюта под кустистыми деревьями, не пропускающими капли безвкусной воды. Раньше мне было жаль этих обездоленных, но не теперь… Удивительно, как все может поменяться в считанные дни. Если я несколько недель назад считал, что нет ничего хуже отсутствия крыши над головой, то теперь я предпочел бы быть той блохастой дворовой собакой, только бы покинуть это место. Моральная тюрьма для потерянных душ – вот, где я сейчас. Как бы мне хотелось превратиться в какую-нибудь маленькую животинку и умчаться прочь, вырваться из этого заточения. Каждый день здесь наносит моей психике огромные удары, оставляя на ее здоровой оболочке синеватые кровоподтеки, которые не способна стереть ни одна психотерапия. Самое страшное, что только может случиться с человеком – опровержение его истины. Когда ты уверен в своей правоте, а тебе никто не верит и считает тебя больным, каким же, как все эти пациенты. Ты будто в вечном заточении своих же чувств, которые изо дня в день твердят, что тебе здесь не место, что ты должен быть на свободе, а ты ничего не можешь с этим сделать. Все обстоятельства и, как мне кажется, врачи против твоей правды и все внутри тебя кричит, рвется наружу. Становится нечем дышать, ком в горле не дает внятно произнести ни слова. Тебе хочется кричать, но ты не можешь этого сделать, потому что понимаешь, что это будет тревожным сигналом, означающим, что ты не в порядке. И ты сидишь и проглатываешь свои вопли, пытаясь казаться спокойным и уравновешенным, хоть и понимаешь, что рано или поздно ты взорвешься от такого количества негативных эмоций. Но одного я так и не в силах понять – как я попал сюда? Вздохнув, я на секунду закрыл глаза. Мне не хотелось думать о чем-то тоскливом, поэтому я устремил свой взгляд в сторону деревьев. Мне нравилось следить за их покачивающимися ветками, это немного успокаивало мой заведенный мозг, отвлекало от ненужных мрачных мыслей. Но в этот раз там было что-то ещё, чего я раньше, сидя на этом кресле, не замечал. Между деревьев виднелся темный контур человека, черная тень. Ее лица видно не было, но возникало ощущение, что это кто-то, кого я очень хорошо знал когда-то в прошлой жизни. Тень стояла подозрительно неподвижно. В какой-то момент мне даже показалось, что этот человек не дышит. Как он появился здесь? Могу поклясться, что тень появилась из ниоткуда, минуту назад ее там не было, я уверен. Или нет. Я продолжал сверлить это существо взглядом, глубоко в душе надеясь, что все это мне чудится.
«Я моргну, и оно исчезнет», – подумал я.
Но силуэт простоял так достаточно большое количество времени, не шевелясь. Я был уверен, что он смотрит на больницу, я был уверен, что он смотрит в мое окно, он смотрит на меня. Сначала мне казалось, что я накручиваю себя, ведь это может быть простым совпадением. Вполне возможно, что это обычный любопытный прохожий, каких полно. Как вдруг я вспомнил, что уже видел его раньше, несколько дней назад на этом самом месте. Легкий испуг сковал мое тело, я смотрел на него не сводя взгляд, будто мы играли в игру «кто первый моргнет». Меня охватил озноб, каждой клеточке моего тела стало холодно, как будто это я стоял среди тех деревьев, а не он. Складывалось ощущение, что мы поменялись с ним местами, и теперь я смотрю в это окно, наблюдая за ним. Я сглотнул и быстро отвернулся, порывисто дыша.
«Тише! Тише!», – говорил я шепотом своему организму. «Это всего лишь человек, может, он даже не сюда смотрел», – пытался я себя утешить, но безуспешно.
Когда я повернулся обратно и посмотрел на то место, где минуту назад находился этот силуэт, там его уже не было. Выдох.
– Говорю же, возможно, он смотрел не сюда, может, он что-то вспоминал, задумался, поэтому не двигался. – вслух протараторил я, облегченно вздохнув. Если я не выберусь отсюда в ближайшее время, то в скором времени начну сходить с ума. Нужно же было так разнервничаться и накрутить себя.
– Кто не двигался? – внезапно послышалось откуда-то поблизости.
Рядом со мной, скрестив руки, стоял темноволосый мужчина, имени его я не знал, но запомнился он мне ещё со второго моего дня здесь.
– Не твое дело. – буркнул я, покрепче обнимая свои колени и пряча в них подбородок.
Юноша лишь ухмыльнулся и скрылся из виду.
– Я просто хочу побыть наедине с собой, неужели так сложно меня не трогать? – сквозь зубы процедил я. – Класс, теперь я ещё и говорю сам с собой. Фантастика!
Посмотрев на часы, которые висели рядом с телевизором, я вспомнил, что через несколько минут обед. Собрав всю волю в кулак, я встал со своего места и пошел в сторону двери. Есть особо не хотелось, но и заняться было нечем, а смотреть весь день в окно, как какой-то чокнутый старик из фильмов ужасов, желания не было. Я медленно прошествовал в сторону подносов с едой, выискивая глазами свободный столик. Еда была не менее отвратительна, чем обычно, но за столько дней мне все-таки удалось к ней привыкнуть. Если жевать быстро, то может даже показаться, что эти блюда не лишены вкуса. Единственное, за что я им благодарен – фрукты. Ради них я все ещё хожу сюда на обед и ужин. Завтраки я стараюсь пропускать, чтобы успеть сесть на свое место у окна, пока его никто не занял. К моему удивлению, здесь не заставляют тебя ходить на все приемы пищи, но ты обязан показаться там хотя бы раз за день, чтобы врачи были уверены, что ты не моришь себя голодом.
На обед обычно дают что-нибудь не очень тяжелое. Сегодня, например, какой-то капустный суп. Такое ощущение, что хотели сварить борщ, используя минимум ингредиентов, а точнее, два: капусту и воду. Так же на подносе лежало два кусочка хлеба, банан и стоял стакан с чаем. За банан я готов простить им этот недоборщ. К супу я не притронулся, не хочу лишний раз рисковать. Я выпил чай с кусочком хлеба, взял банан и отправился обратно в комнату отдыха ждать, когда меня позовут на прием к доктору Тафт. Если позовут. Как я понял, наши сеансы не каждый день, я лишь уловил, что мой час приема после обеда, но до ужина. Заняв свое привычное место, я принялся смотреть на часы. Медсестра не заставила себя долго ждать. Окликнув меня, она без какого-либо интереса наблюдала за тем, как я выхожу из комнаты.
В кабинете меня уже ждали. Когда я вошел, доктор Тафт кинула на меня быстрый взгляд и продолжила что-то заполнять.
– Проходи садись, Калвин. Не стой у двери. – скомандовала девушка.
Садясь, я случайно ногой задел стол, и он со стуком отодвинулся. Доктор вздохнула. А я лишь виновато потупился, убирая свою ногу подальше от ее глаз.
– Как ты себя чувствуешь? – она этот вопрос задает из раза в раз и мой ответ постоянно остается прежним.
– Хорошо.
– Как спалось? – с еле уловимой насмешкой спросила Эвелин Тафт.
– Хорошо.
– А санитары мне рассказывают обратное. – вдруг ее голос погрубел, а лицо приобрело сердитый вид. Будто она сейчас собирается меня отчитывать точно своего маленького сына за разбитую вазу. И не потому что он ее разбил, а потому что он это скрыл. – Кажется, мы с тобой уже говорили о доверии и искренности, а сейчас я узнаю, что ты рассказываешь мне не все, отвечаешь на мои вопросы нечестно.
– Что вы имеете в виду? – сипло произнес я, не понимая, что она хочет от меня услышать.
– Я говорю про твои крики по ночам.
– Крики?
Я немного растерялся. Почему крики и почему по ночам? Я думал, что такое было только сегодня и то, скорее всего, от перевозбуждения.
– Да, ты кричишь уже две ночи подряд. – недовольно посмотрев на мою реакцию, она продолжила. – Тебе снятся кошмары, Калвин?
Я не хотел рассказывать о нем. Боялся, что они подумают, что я сумасшедший. Но я ведь нормальный! И сейчас меня раздирало двоякое чувство: Сказать правду, рассказать про этот сон и будь что будет или же соврать, но тогда мне точно не сладко придется, потому что они будут следить за мной пристальнее. Она не поверит, что это просто неприятный сон. Два дня подряд? Нет. А если я и сегодня ночью буду кричать? Хоть я сейчас и стараюсь найти ответ, но мой мозг давно уже принял решение.
– Кошмар. – коротко поправил я.
– Что?
– Не кошмары, а кошмар. Мне снится один и тот же сон каждый день, но, я думаю, в этом нет ничего страшного. Всем снятся кошмары. – как ни в чем не бывало отчеканил я, будто репетировал этот разговор.
