Мытарь

Вместе с этими мыслями я опять тяжелею и начинаю тонуть.

– Расслабься… ― баюкает меня Голос.

– Нет! ― кричу я и барахтаюсь изо всех сил. ― Ты покажешь мне миры! И я найду свой!

Мне снова становится легче держаться на воде.

Голос не отвечает, но вдали я вижу белые башни нового мира.

Когда выхожу на берег, с удивлением обнаруживаю, что тоже одет в белое. В памяти всплывает слово «тога». Ощупываю себя ― тело, судя по всему, той же комплекции, как и до этого, вот только волосы зачесаны назад. Как только ступаю на берег, оказываюсь в сандалиях.

«Интересно, ― думаю я, ― в прошлый раз какой-то мятый костюм и туфли, сейчас ― другая одежда… Кто меня облачает? Голос? А кто еще? Скорее всего, он и временное тело выдает».

Как только выхожу в город, сразу понимаю, что одет и причесан по местной моде. Почти все вокруг в таких же одеяниях и сандалиях. У мужчин волос либо вовсе нет, либо они зачесаны назад.

Прямо вдоль набережной раскинулся рынок или даже целая ярмарка. Народ что-то пробует, покупает, торговцы увлеченно и красноречиво расписывают товар, но большинство горожан просто отдыхает и веселится. Музыканты стучат в какие-то тамтамы и бубны, на площадке, гремя бусами, танцуют женщины. Жонглеры, глотатели огня, артисты с перчаточными куклами на руках ― куда не кинешь взгляд, всюду действо и веселье. Но пьяных не видно.

Судя по положению солнца ― еще даже не полдень. Что же они празднуют в столь ранний час?

– Что за праздник? ― спрашиваю я смуглого мальчугана лет двенадцати.

Мальчик почему-то улыбается, затем совершает полупоклон и лишь потом отвечает:

– Уважаемый господин, наверное, не уроженец Воздамора?

– О нет, ― тоже улыбаюсь я, стараясь быть не менее любезным. ― Я здесь впервые.

– В Воздаморе так всегда, ― отвечает мальчик. ― Мы ничего не празднуем, мы так живем.

– Разве никто не работает?

– Почему? ― удивленно спрашивает мальчик, не переставая улыбаться. ― Многие работают. Почти все, кроме детей. Некоторые прямо тут и работают. Другие приходят сюда или в другое подобное место, когда проголодаются, захотят купить что-нибудь или просто повеселиться.

Паренек относится к категории рассудительных. Откуда-то я помню, что дети ― далеко не всегда такие. Чаще они, особенно в таком возрасте ― шалуны и бестии. А этот мальчик во всем старается походить на взрослого.

– Хотите, я покажу вам город? ― вдруг спрашивает паренек.

Я говорю, что это было бы здорово, но у меня нет денег оплатить его труд.

– Оплатить?! Что вы, не надо оплаты! Я буду рад, если солнце уронит каплю света на моем пути.

К парнишке подбегает светловолосая крохотуля лет пяти. Два хвоста ее волос похожи на ручьи или фонтаны.

Где я видел фонтаны?

О чем они говорят, мне не слышно. Потом паренек что-то вынимает из кармана и протягивает ей. Девочка сразу засовывает это в рот и упархивает.

– Это моя сестренка. ― Улыбка паренька становится еще шире. ― Я сказал ей, что мне нужно уйти. Так что, если хотите, можем отправляться.

– А как же девочка? ― спрашиваю я. ― Или родители тоже здесь?

– Нет, ― крутит головой мальчик. ― Наши па и ма как раз на работе.

– Другие сестры и братья?

– Да, есть, ― улыбается пацан. ― Но не здесь.

– И ты не боишься оставлять такую кроху одну? ― спрашиваю.

– А что с ней может случиться? ― удивляется паренек, и улыбка ― по-моему впервые с момента встречи ― сползает с его лица.

– Ну, не знаю… ― теряюсь я. ― Телега может сбить, например. ― Вспоминаю я недавний случай в Ладноре. ― Или старшие дети обидят, конфеты отберут. Мало ли?

Мальчик смотрит, выпучив глаза.

– Вы откуда приплыли, дяденька? ― спрашивает он. Улыбка уже возвращается на его лицо, только теперь она выглядит сострадательной.

– Сейчас ― из Ладнора, ― отвечаю я.

– А где жили до этого? Извините, конечно, что расспрашиваю, ― спохватывается мальчик.

– Я бы рад ответить, ― усмехаюсь я. ― Если б знал.

– Фаю никто не обидит. Все здешние взрослые, и даже дети, которые постарше, будут присматривать за ней лучше меня. Поэтому экипаж ее вряд ли собьет. А дети почти никогда друг друга не обижают. Наоборот, все всем помогают и заботятся.

– И чужие, и свои?

– Нет чужих и своих, ― улыбается мальчик. ― Все ― свои. Я ― Алий, ― говорит он и протягивает руку.

– Казимир, ― отвечаю я, абсолютно не понимая, чье это имя и почему оно всплывает в моей памяти. Наверное, опять что-то из прошлого, которое я не могу вспомнить.

Мы шагаем по мостовой. Экипажи и телеги встречаются, хотя и не так часто, как в Ладноре. Но я совсем не боюсь быть сбитым, ― все проезжающие мимо нас извозчики всегда слегка придерживают лошадей и, как правило, улыбаются. А пассажиры иногда даже рукой машут, приветствуя. Поэтому я иду, слушаю мальчишку и тоже стараюсь всем улыбаться и махать в ответ, чтобы не показаться нелюбезным. Это несколько утомляет.

– Скажи, а почему ты так уверен, что никто из детей не обидит Фаю? ― пытаюсь я разобраться в нравах этого мира.

– Зачем? ― удивляется Алий. ― Ведь они навлекут на свою жизнь серую тень луны.

– Да, кстати, я уже слышал в Ладноре, что у вас тут всё дело в свете и тени. Что это значит?

– Неужели есть кто-то, кто не знает об этом? Ой, простите. ― Алий опять спохватывается. ― Я с удовольствием расскажу. Хотите пить?

Мы как раз проходим мимо открытого кафе. Люди, сидящие вокруг столиков, попивают коктейли из высоких бокалов с зонтиками. Мы садимся за свободный столик, Алий заказывает напитки ― я полагаюсь на его вкус.

– В общем, есть такой закон, ― начинает мальчик, ― что все, что ты делаешь хорошего, кладет луч солнца на дорогу твоей жизни. Плохое ― тень от луны.

– Какое мне дело до этих лучей-теней?

– А такое. Луч солнца принесет в вашу жизнь благо. Это как на весах ― хорошее дело опускает одну из чаш… И пока на другую не ляжет награда за то, что вы сделали, весы не будут… ну, не выровняются.

– А если я сделаю плохое, то ляжет тень от луны, так? И пока мне не придет наказание, весы опять-таки не будут в равновесии. Так, что ли? ― спрашиваю я.

– Да вы шутили, наверное, ― смеется мальчик. ― Вы все знаете лучше меня. Да, все именно так.

Я в задумчивости делаю глоток из бокала. Что-то такое я уже когда-то слышал. Там этот закон назывался иначе, и не было теней, но в остальном… Очень похоже.

– И ты решил меня проводить потому, что за это поймаешь луч солнца? ― спрашиваю.

– Его нельзя поймать, ― смеется паренек. ― Солнце само решает, кого одарить.

– А твою сестренку никто не станет обижать потому, что никто не хочет получить тень луны на своем пути? Хм… Занятно. И поэтому вы стараетесь делать больше хорошего и меньше плохого?

– Разумеется, ― радостно кивает мальчишка. Он так энергично это делает, что задевает подбородком трубочку, торчащую из стакана, и она вылетает с брызгами. Алий вытирает ладонью мокрый подбородок и смеется. Я тоже улыбаюсь.

– Мне нравится у вас, ― признаюсь я. ― Но это не мой мир, увы.

– А какой ― ваш? ― Алий благодарно кивает официанту, который с улыбкой протягивает ему новую трубочку.

– Вот это-то мне и нужно понять, ― отвечаю я. ― Но это другой разговор. Расскажи лучше, что у вас тут есть интересного? На что стоит взглянуть?

– На что взглянуть? ― Паренек поднимает глаза, рассматривая картинки, проплывающие в памяти. ― Не знаю. Вам самим лучше выбрать! ― наконец сообщает он. ― Есть прекрасные парки и сады, можно погулять по искусственным джунглям, можно…

– Искусственные джунгли? Это как? ― заинтересовываюсь я. ― Они вылиты из стекла? Вылеплены из глины?

– Да нет, ― смеется мальчик, махнув рукой, отчего чуть снова не задевает трубочку. ― Просто все, что там есть ― деревья, животные, ― привезено из разных частей Воздамора. Джунгли не сами возникли, а созданы, понимаете?

– Понятно, ― киваю я. ― И что же там интересного?

– Не знаю… ― теряется паренек. ― Многое. Но главное, там очень красиво.

– А нас не съест там какой-нибудь леопард?

Леопард ― новое слово, которое я вспоминаю.

– Не знаю, кто такой леопард, но там безопасно…

– Неужели? ― удивляюсь я. ― Вы что, умудрились даже хищникам внушить философию про луч солнца и тень луны?

– Нет, конечно, ― смеется Алий. ― Мы будем идти по канатной дороге, а все звери ― внизу.

– Хм… любопытно… ― говорю я. ― Но, пожалуй, от посещения джунглей я воздержусь. Мне интересно изучить именно мир людей… ― Я на мгновение задумываюсь и вспоминаю про симютников в Ладноре. ― Скажи, а есть у вас тут какие-нибудь группы людей, несогласных с тем, что за хорошее дело полагается луч, а за плохое ― тень?

– Есть. ― Алий слегка огорчается. ― Тех, кто не верит в закон светотени, довольно много. Но, по-моему, в них мало интересного. И как раз эти люди довольно опасны… ― нехотя заканчивает Алий.

– Почему?

– Среди них много преступников. А дедушка говорил, что те, кто не следует закону светотени, ― сплошные злодеи.

– Кажется, понимаю… ― говорю я. ― Раз они не верят, что за плохие дела их ждет расплата, то их ничто не удерживает творить беззакония.

Алий молча кивает, брякая трубочкой в стакане. Он не смотрит в глаза, словно стыдясь за иноверцев. И вдруг поднимает радостный взгляд:

– Я знаю, где вам будет интересно! Пойдемте в планетарий староверов!

«Староверы? ― вспоминаю я. ― Кажется, я знаю это слово. Но, по-моему, оно как-то связано с христианством. Планетарий староверов?!»

– Пойдем, ― соглашаюсь я.

Алий встает и протягивает руку, будто хочет помочь мне встать.

– Подожди, а заплатить? ― удивляюсь я.

– Что?

– Разве мы не должны оплатить?

– Не понимаю, ― трясет головой Алий.

– Разве мы не обязаны дать денег официанту за напитки?

– Ах, вот вы о чем! Деньги, да, я помню, что это такое ― дедушка рассказывал! Нет, никаких денег в Воздаморе давно уже нет!

– А зачем же тогда они тут работают? ― киваю я в сторону кафе. ― Неужели только за лучи солнца?

– О! ― улыбается паренек. ― Это не так мало!

Я пожимаю плечами, встаю, громко благодарю глядя в сторону входа в кафе, так как официанта сейчас не видно. Посетители смотрят, удивленно улыбаясь. Одна из дам в белой шляпке машет мне рукой, будто принимает благодарность на свой счет.

Мы шагаем с Алием по мостовой, а я продолжаю расспрос.

– Так здесь никто ни за что не платит?

– Дедушка говорил, что какие-то бумажные расписки все-таки существуют. Но это между фабриками, большими магазинами и… ну, в общем, между теми, у кого много разного товара. Они что-то берут по этим бумажкам, что-то отдают ― я точно не знаю.

«Кажется, это называется, натуральный обмен, ― думаю я. ― Ну, хоть что-то понятное».

– А все остальные, ― продолжает мой спутник, ― ничего не пишут и не платят. Все любят делиться.

«Коммунизм!» ― вспоминаю я еще одно слово, слышанное где-то, когда-то.

Город красивый. Белый цвет и тут преобладает во всем ― в окраске зданий, в одежде горожан, даже цветы на аллеях и в парках, чаще всего, белые.

«Это они, видимо, так солнечные лучи множат, ― не без иронии думаю я. ― А ночью, поди, при свете спят, чтобы под тень, не ровен час, не угодить».

Мне нравится этот мир, и немного обидно, что он ― не мой. Может быть, даже завидно, потому и злопыхаю. Откуда мне знать, какой мой родной мир, существует ли он или выдуман? Но сердце ― мое временное сердце, подаренное Голосом, ― говорит, что этот мир ― не тот, что ищу.

Почти у всех зданий города круглые стены и сферические крыши. Ни квадратных, ни прямоугольных строений почти не встречается. Цвет зданий преимущественно белый, но встречается голубой, сероватый, желтый. В общем, в архитектуре сплошная светлая округлость. И мне это тоже нравится. Много фонтанов, парки, аллеи, улыбчивые люди. Просто сказка, а не мир.

Из памяти всплывает новое слово ― «утопия».

Планетарий не сильно отличается от других зданий ― светло-серые кирпичные стены, куполообразная крыша. Разве что он побольше многих других домов.

Вход открыт. Внутри ― полутьма. Нас любезно приветствует миловидная девушка с вздернутым носиком, хрупкой фигуркой и острыми плечиками. Она одета иначе, чем большинство воздаморцев ― на ней легкое одеяние яркой, акварельной расцветки.

«Акварельной!»

– Вы хотите посетить наш планетарий? ― улыбаясь, спрашивает девушка.

– Да, ― Алий прячет глаза, будто стесняясь симпатичной девчонки. ― Если можно…

– Конечно, можно! Мы будем очень рады!

Вслед за девушкой мы входим в большой зал с потолком в виде вогнутой сферы. Все темное «небо» планетария усеяно звездами, многие из которых светящимися линиями соединены в созвездия. Вон ― Водолей, а это созвездие, кажется, называется Стрелец… Планеты Солнечной системы намного крупнее звезд и похожи на разноразмерные люстры.

Девушка приятным голоском начинает рассказ.

– Мы с вами сейчас находимся в Воздаморе. Эти крупные шары ― планеты нашей Солнечной системы, те маленькие светящиеся точки ― звезды. Все вы, конечно, слышали об основном законе Воздамора ― делай добро, и наше светило, ― девушка указывает тонкой тростью на большущий светящийся шар справа, ― подарит тебе луч света, то есть благословит тебя, наградит удачей, воздаст добром за добро. Сотвори плохое, греховное, и луна, ― экскурсовод переводит указку на темно-желтый шар, висящий слева, ― уронит на тебя тень, то есть, наоборот, отнимет удачу, хорошее настроение, способность радоваться жизни.

Планеты начинают медленно вращаться вокруг Солнца.

– Но староверы считают, ― продолжает девушка, ― что не только два светила способны влиять на жизнь человека ― на нее воздействуют и другие планеты, и звезды, и созвездия. Вот, например, Марс. ― Круговорот планет останавливается, и перед нами зависает шар красного цвета с темными пятнами, обозначающими кратеры. ― Староверы полагают, что если кто-то совершит мужественный поступок, то Марс придаст ему еще больше мужества. Подарит такому человеку красный луч смелости.

Венера. ― Марс уплывает и перед нами зависает шар цвета морской волны. ― Если кто-то жертвует во имя любви, то Венера одарит того способностью к любви еще большей!

Далее девушка рассказывает о влиянии луча Меркурия на способность к торговле и умению легко находить общий язык с людьми; луча Плутона, наделяющего талантом предсказателя и склонностью к мрачной замкнутости; луча Юпитера, который жизненно необходим тому, кто командует людьми ― от лейтенанта до короля; и так далее.

– А как на жизнь человека влияют созвездия? ― интересуюсь я.

Оказывается, Весы помогает человеку стать более уравновешенным, Стрелец отвечает за стремительность, точность и деловитость, а Рыбы, например, развивают в человеке склонность к творчеству и мистицизму. Девушка собирается рассказать о влиянии остальных созвездий, видимых под куполом планетария, но я останавливаю ее вопросом:

– То есть, если я в какой-то ситуации взял себя в руки и смог сдержаться, то в следующий раз это будет проще, потому что меня поддержат Весы?

– Именно так. ― Девушка улыбается с искренней благодарностью во взоре ― то ли потому, что я избавил ее от рассказа обо всех созвездиях, то ли потому, что оказался понятливым. ― Но к этому надо добавить, что если человек проявил выдержку в тот миг, когда Весы находятся в видимой части неба, их луч усиливается многократно.

– Даже днем? ― спрашивает Алий, который, как я замечаю, слушает приоткрыв рот.

– Даже днем, ― улыбаясь, отвечает экскурсовод.

– А как я пойму, проявляя эту… выдержку, что Весы сейчас в небе? ― спрашивает паренек.

– Никак, если ты не астроном, ― говорит девушка. ― Но если на твой путь ранее уронил луч Юпитер ― который, кроме прочего, дарит удачу ― то тебе повезет и Весы будут в небе.

– Вот как, ― я задумчиво морщу лоб. ― Непростая системка-то.

– Как ни странно, все довольно просто, ― возражает девушка. ― Поступай хорошо: смело, взвешенно, с добром и мудростью в сердце, и планеты будут тебе помогать.

– И все же некоторые, ― обращаюсь я к Алию, ― несмотря на всю эту… круговерть влияний, совершают злодейства?

Алий пожимает плечами, но отвечает девушка:

– Они просто не верят во все это.

После планетария я решаю, что мне пора возвращаться в реку. Почему я не хочу здесь остаться хотя бы на ночь ― сам не знаю. Наверное, скорее хочу найти свой родной мир.

– А еще могу показать вам нашу многоэтажную башню… Ее этажи крутятся вокруг своей оси, и если встать туда, куда башня отбрасывает тень…

– То получишь благословение на всю жизнь, ― заканчиваю я мысль Алия. ― Так как это не тень невзгод, а благословенная тень. Так?

Тот удивленно кивает.

– Знаешь, ― говорю я, ― не стоит. У вас прекрасный мир, но мне нужно двигаться дальше.

Алий спокойно кивает. Судя по всему, Весы не раз роняли на него свой звездный свет.

– Хорошо! Рад был вам помочь! Если прибудете снова, найдите меня, с удовольствием снова стану вашим провожатым!

– Спасибо тебе преогромное, ― говорю я. ― Сестренке привет, скажи, что ей очень повезло с братом. ― В спину убегающему Алию я успеваю крикнуть:

– И с миром, в котором она родилась!

«Да, он прекрасен, ― думаю я. ― Не знаю, насколько много этих неверующих грешников, как много они делают гадостей, но не похоже, чтобы их было много. Но что-то все-таки не так в этом мире… Наверное то, что люди здесь делают добро и улыбаются друг другу не потому, что того требует их натура, а потому, что хотят получить награду и боятся наказания. Представляю, насколько ценнее улыбка или добрый поступок того, кого в этом мире называют неверующим».

В реку я вхожу еще засветло.

Глава 5

Снова долго плыву, уже начинаю уставать и тяжело дышать, когда, наконец, мое тело исчезает, день превращается в беззвездную ночь, а синяя река в черную, густую, дымную.

– Судя по тому, как быстро ты вернулся, этот мир ― тоже не твой? ― спрашивает Голос.

– Да, ― отвечаю я.

– Теперь ты готов слиться с Космосом, стать его единой частью?

– Нет. Я хочу найти свой мир. Тот, из которого пришел.

– Когда ты пришел из него? ― вопрошает Голос.

– Не знаю, ― отвечаю я.

– Вот именно. Ты даже не знаешь, сколько времени провел в этом своем сарае. А что, если за это время твой мир изменился до неузнаваемости? Или вовсе исчез?

– Может быть, ― говорю я. ― Тогда мне надо убедиться в этом. И еще… я хочу понять, что за ребенка я видел однажды в своем видении.

Голос молчит.

– Ты знаешь, кто это? ― выпытываю я.

– Да.

– Скажи мне, кто он? Как его найти? Почему он явился мне? Он спас меня! Может быть, он тоже нуждается в помощи!

Голос не отвечает, такая же тишина царит и в моих мыслях. Я чувствую, что вопросы, которые выкрикиваю, ненужные, ненастоящие, я не должен их задавать, а даже если буду это делать ― ответа не получу. Но я продолжаю:

– Ты, конечно, знаешь, кто это. Знаешь и то, как выглядит мой настоящий мир. Знаешь, как туда можно попасть! ― кричу я в пространство. Почему-то мне снова становится легче плыть, а спустя мгновение я вижу маленький островок, который возникает всего в нескольких саженях от меня. Я выбираюсь на кусок суши и требовательно смотрю в пещерные небеса, ожидая ответа. И вдруг… мне становится смешно! Я и сам не понимаю, что нахожу смешного: собственные глупые вопросы, свой требовательный взгляд или еще что-то. Я расплываюсь в улыбке, и мне кажется, что и небо ― тяжелое, нависшее надо мной «пещерное» небо ― тоже смеется. Мне даже чудится, что я слышу этот смех.

Чуть погодя Голос спрашивает:

– Почему ты решил, что тот, предыдущий мир ― не твой родной?

– Эта теория светотени… кажется мне какой-то… искусственной, что ли? Как их джунгли. Мне кажется, в моем мире так не было.

– А как было в твоем?

– Наша удача или невзгоды мало зависели от наших поступков. В жизни все чередовалось само по себе ― хорошее и плохое.

– Да? В таком случае, может быть, это ― твой мир?

Я оглядываюсь по сторонам ― ничего. Наконец вдалеке я с трудом различаю огни.

Плыть приходится долго. Наконец оказываюсь в небольшом заливе, вода в котором сплошь в цветных пятнах масла и солярки, а у причалов ― несколько рыбацких лодок, баркасов, и пара старых, ободранных яхт.

«Судя по всему, это ― небольшой городской порт. Вон, даже подъемный кран рядом с причалом», ― отмечаю я.

На этот раз на мне потрепанная одежда простолюдина ― грязные ботинки, коричневые штаны и серая куртка.

По лестнице с рифлеными металлическими ступенями поднимаюсь в город, размышляя о новом слове в моем лексиконе ― «простолюдин».

Впереди ― рельсовая дорога. Справа ― железнодорожная станция. Перешагиваю через рельсы, а прямо передо мной идут трое мужчин. Один из них в шляпе типа «котелок», темном плаще и с сигарой во рту. Двое других одеты примерно так же, как я ― они тащат большой сундук, накрытый тканью. Один из мужчин оступается, отчего сундук накренивается и едва не вырывается из рук носильщиков.

– Да что ж ты делаешь, олух! ― выкрикивает господин с сигарой. ― Нормально ходить разучился!

Тот не отвечает, восстанавливает равновесие, и процессия движется дальше.

– Быстрее давайте! ― подгоняет господин. ― Еще не хватало, чтобы мы на поезд опоздали.

Я тоже решаю идти на вокзал.

В левом кармане штанов что-то бренчит. Оказывается, в нем монеты. Кроме того, в заднем правом ― несколько купюр, в правом переднем ― грязный носовой платок. Его я выкидываю. Подхожу к кассе. Перед окошком большая очередь. Люди о чем-то разговаривают, но слов почти не слышно, все заглушают гудки и стук колес поездов.

Запахи, взгляды, потертая одежда ― все указывает на то, что люди, собравшиеся у кассы, ― простолюдины. Такие же, как и те, что несли сундук, такие же, как и я сейчас, если судить по моей одежде. И мне нравится быть одним из них ― я с кем-то, я не сам по себе!

Подходит моя очередь. За окошком кассы ― пышноволосая женщина средних лет с очень яркими губами и неаккуратно подкрашенными ресницами.

– Вам куда? ― спрашивает она.

– Мне? ― Только тут понимаю, что совершенно не знаю, куда собираюсь ехать. ― На ваше усмотрение, ― говорю я.

– Что-о? ― На меня таращатся ее голубые глаза под синими пятнами теней. ― Это еще как?

– Я просто немного заблудился. Это какая станция?

– Молодой человек, вы что, больны? ― спрашивает дама. ― Это ― Ронто. Может, вам еще сказать, в какой вы стране?

– Да, пожалуйста.

Очередь начинает недовольно гудеть, а ближайший господин пытается оттереть меня плечом от окошка. Но я стою твердо.

– Вы издеваетесь? Думаете, мне заняться нечем? ― сердится дама. ― Взгляните на очередь.

– Хорошо. ― Волнение толпы и дамы передается и мне. ― Дайте мне билет туда, куда едет большинство.

– В Хламб, что ли? ― спрашивает кассирша.

– Да, точно, ― в Хламб, ― отвечаю я.

– Так бы сразу и сказал, бедолага.

Расплатившись, забираю билет и вытискиваюсь из толпы. Платформу и путь нахожу не сразу, но все-таки на посадку успеваю.

Сиденья в вагоне обтянуты протертой коричневой клеенкой, столики, перила и ступеньки ― из дерева, окрашенного в черный цвет. Пассажиры рассаживаются по местам, кто-то утыкается в газету, кто-то смотрит в окно. Только сейчас понимаю, что за все время, пока здесь нахожусь, не видел ни одного улыбающегося лица. Ни в очереди у кассы, ни здесь, в вагоне поезда. Даже рабочие, рассаживаясь, не обменялись ни одной шуткой. Глаза у всех грустные. Впрочем, я стараюсь не задерживать взгляд на лицах, так как быстро встречаю удивленный и ― как правило ― недовольный встречный взгляд.

Не знаю, как называется язык, на котором я говорю во всех мирах, но текст в газетах ― тоже на том языке.

Открываю газету под названием «Сводки». Интересного мало: ни скандалов, ни забастовок, ни войн. Не то чтобы я очень хотел почитать о смертях и несчастьях, но это дало бы хоть какое-то представление о месте, в которое я попал. Если же верить газетчикам, в этом мире все тихо и ровно: шахтеры добыли столько-то угля, сталелитейщики отлили столько-то металла. На последней странице ― реклама швейных машинок и какого-то кафе, а также частные объявления. Зато я выясняю, как называется страна, в которой нахожусь, ― Стринор.

Приносят чай. Пассажиры, постукивая ложечками, меланхолично размешивают сахар в стаканах. Я делаю то же самое, стараясь не выделяться и украдкой продолжая наблюдать.

Этот мир, как мне кажется, похож на мой родной. Во всяком случае, здесь ничто не кажется непривычным или слишком странным. Даже отсутствие улыбок на лицах вполне объяснимо ― в конце концов чему радоваться?

Теперь главное, не обознаться ― понять, правда ли это мой дом или мне надо будет снова плыть по черной реке непонятно куда.