скачать книгу бесплатно
Он бросил очередной просительный взгляд на незнакомку и поспешил обратно к посетителям. В темноте ночи, чуть развеянной светом из окон, остались две фигуры.
– Назовитесь, – потребовал Ривлик. Незнакомка с изяществом развернулась. В тени капюшона блеснули две кровавые точки.
– Ты знаешь, кто я, Ривлик, – вблизи голос узнался, приятных чувств он не принёс. Правая рука не отнял пальцев от рукояти у пояса.
– К моему сожалению. Ты перепугала хозяина. Что тебе надо, Делвер? Зачем тревожишь людей?
Девушка отбросила капюшон и прибрала назад тёмные волосы. Она обладала изрядной красотой, насколько можно судить в такой темени. Аккуратный подбородочек, мягкие линии скул, только вот глаза всё портили. В белках цвета мокрой побуревшей листвы таились тоненькие колечки, источающие багровое мерцание.
– Ты знаешь, зачем. Я ищу его.
Ривлик тяжело помрачнел и пошёл прочь.
– Он мёртв, Делвер. Из-за вас.
Подойдя к фонарю, висевшему у трактирной двери, он достал свечку и подпалил примятый табак в трубке. Поднялся густой дым.
– Тебе проще так думать, – отклонила Делвер, усевшись на лавку у стены. – Он ушёл, не умер. Я – не видела его смерти.
Ривлик удручённо ссутулил широкие плечи и снял капюшон. Его лицо горестно скривилось, рот немного приоткрылся, а губы поджались.
– Её и не нужно видеть. Он уже был болен. Сыростные долго не живут. Полгода прошло, а то и больше.
– Некоторые проживали несколько недель, – повертела головой Делвер. – Трактирщик сказал, в Лекмерте есть приют больных белой кровью.
– Послушай меня, – Ривлик с ненавистью заглянул в выродочьи глаза, глядящие на него. – Садрад мёртв. Ты не найдёшь его. Ты пытаешься искупить вину, но уже поздно для этого.
Делвер снесла взгляд.
– Не по моей вине он заболел. Сырость…
– Пришла из-за Вас. Всё дерьмо из-за Вас. А может, и вся эта корневая нечисть, не удивлюсь. Всё вы…
– Ты злишься, – из голоса Делвер ускользнула прежняя уверенность. – Но не ты один относился к нему по-особенному.
Ривлик надменно фыркнул и отвернулся.
– Твои чувства ничего не изменят. Они не оживят моего друга.
– Да, потому что он не мёртв, – Делвер вновь заговорила упрямо. – А всякого, кто не мёртв, можно найти.
Одинокая овца
«Пивная шахта»
В «Пивной шахте» стоял ненавязчивый ночной гомон. Хозяин Говель, бывший надсмотрщик верхнего яруса северных копей, трагически располневший к своим шести десяткам, не без помощи сыновей возвёл вблизи Глухих ворот постоялый двор. В основном из сострадания к собратьям-туннельщикам, лишённым столь нужного комфорта. И ещё потому, что место было людное. Постой считался вполне подъёмным по здешним меркам, хотя после душных тоннелей хочешь не хочешь – раскошелишься на прохладительную выпивку и часок-другой без гула в башке, сколько бы это ни стоило.
Креупци, облюбовавший это местечко по наущению Родорика, сидел за таящимся в тени крайним столиком в компании кружки густого эля и наблюдал за тем, как хозяин с совершенно усталым видом выметает в дверной проём каменную пыль, насыпавшуюся со складок шахтёрских одежд.
«Шлёп… шлёп…» – просочился сквозь оконную створку мокрый звук.
– Сырость… – Креупци устало потёр глаза, боль усилилась. Темнота шахт, казалось, уже не спасала, как раньше.
– Ничего, что я тебя потревожу? Не хочется, знаешь, сидеть одному…
Креупци разлепил веки. Бернек, устроившийся напротив без всякого приглашения, поставил на стол железный фонарь, который всегда носил с собой, и стал разматывать огромный шарф, натянутый почти до носа.
– Проповедник… Пришёл помолиться пивному бочонку?
Бернек снисходительно улыбнулся, но затем запутался в шарфе и об улыбке забыл.
– В определённом смысле, Креупци. Не хочу идти спать трезвым, иные проповеди дорого мне обходятся. Тем более что по ночам холод страшный.
Скептичная мина, которую Креупци всегда надевал, исчезла.
– В последнее время расхаживать по темени небезопасно. В особенности – для безоружных набожников.
Бернек не успел ответить. До них долетел лопочущий говорок трактирщика.
– Госпожа, вряд ли вам здесь понравится… – Говель суетливо жестикулировал, заслонённый невысокой фигурой в плаще с капюшоном. – Общество здесь не по вам…
Сохранив невозмутимость, незнакомка прошла в дальний конец помещения и села у окна. Креупци не страдал любопытством, но неявное чувство тревоги всё же заставило его приглядеться: у неё под капюшоном блеснули две тусклые кровавые точки. Тотчас глаза пронзила отчётливая режущая боль, он издал глухой стон и быстро отвернулся.
– В чём дело? – насторожился Бернек. В добродушном взгляде проскользнуло что-то зловещее.
– Кажется, очередной выродок, – отозвался Креупци, с трудом раскрывая глаза. – Нередко их вижу. Гадкие глазёнки… Гадкий в них свет.
Его искажённое лицо постепенно разглаживалось, боль медленно перетекала в привычный зуд.
– Они, как и другие, нуждаются в утешении.
Креупци неприязненно покривил губы.
– Утешении? В чём ты собрался их утешать, проповедник? Они перерезали целое королевство, думаешь, они…
– Прошу простить, – встрял Говель, подковыляв к столу с нервным выражением, до сих пор не сошедшим. – Я уже намеревался к вам, как вошла эта… девица. Тянет их сюда. Так… чего будете? – мелкие глазки покосились на проповедника.
– Пожалуй, винца, – Бернек задумчиво погладил щетину на подбородке. – И сыра. И ещё лучку… наверно. Да, да, лук тоже.
– Глаза той девушки. Она из выродков, я прав? – Креупци отодвинул опустевшую кружку в ответ на вопросительный взгляд хозяина.
– Правы, господин шахтёр, – трактирщик промочил взмокший лоб. – И хватает у них наглости соваться так далеко… Я не первый раз их вижу и каждый раз страху набираюсь. Вдруг они опять озвереют и нападут… У нас ведь даже короля нет. Пропасть, пропасть…
Говель забормотал что-то, на этот раз сам с собой, и пошагал в погреб.
– Не буду мешать твоему ужину, проповедник, – Креупци коротко улыбнулся и, поднявшись, взвалил на плечо мешок с инструментами. – Или уже завтрак? Кажется, ближе к завтраку.
– Перед тем, как ты уйдёшь… – Бернек спрятал кисти в складках одежд. – Вряд ли темнота поможет тебе. С твоим недугом.
Креупци молчаливо глянул на него, и режущий зуд в глазах на момент утих, а потом снова вернулся.
Тут темно
– Да кому вообще придёт на ум сталкивать проклятых шахтёров?.. – Галдбин Меггенсвок неприязненно скорчил своё широкое серое лицо и уселся спиной к ограждению помоста. Нижний ярус гудел и клокотал в полумраке. – Мы и без вмешательства прекрасно сдохнем от этой сраной духоты…
Креупци поджёг трубку от свечи в фонаре и, приблизившись к ограде, выпустил клуб дыма в толщу темноты.
– А что, кто-то ещё?..
– Нет, – Галдбин откупорил мех с вином. – Но болтают они так, будто да. Неймётся этим верхним. Дерьмо… Вот взять нас, низинников, мы – не падаем и не болтаем. Ухнуть с огороженной тропки!.. Это многое говорит о них как о шахтёрах. Немыслимо.
На лице Креупци возникла какая-то неестественная улыбка.
– Жаль тебя огорчать, но я слышал распоряжение Уодса. К нам пришлют работника с верхнего яруса. Кажется, он будет совсем скоро.
– Вот же ж… – Галдбин ругнулся и отхлебнул из меха. – Тишины не допросимся.
Обоих шахтёров сковало молчание. Креупци курил, его одинокая фигурка, стоящая перед необъятной чернотой подземной долины, казалась ещё более незначительной, чем обычно. Боль усиливалась, раз от раза заставляя поглаживать опущенные веки кончиками пальцев.
В один момент и впрямь послышалась далёкая поступь. Сбитые сапоги касались подземной тропы со свойственной всем туннельщикам мягкостью. Когда кайло приветственно громыхнуло о доски помоста, Креупци повернулся.
– Как поживаешь, Соттак? – спросил он без удивления и выбил трубку, постучав ей по ладони. Галдбин Меггенсвок, не заинтересованный в беседе, хранил захмелевшее безмолвие, потягивая выпивку.
– Уодс избавился от меня, – пробурчал Соттак и прислонился поясницей к ограде, сложив руки на груди. – Сказал, что я подкрепляю волнения среди шахтёров, и послал сюда. Здесь меня слушать не будут.
– Ещё бы, – с хриплой усмешкой подтвердил Галдбин и отхлебнул большой глоток. – Низинный ярус не для болтунов, мы здесь работаем. Да и было бы из-за чего болтать. Шахтёр разбился… Нечего было соваться. Будто он не знал, что в копях темно.
Под пыльной бородой Соттака проявилась улыбочка, ненавязчивая, вялая, ничего не выражающая. Заметив её, Креупци даже не успел недоверчиво свести брови – в глазах моментально вспыхнула далёкая зудящая боль, казалось, остывшая на время разговора.
– Без аккуратности никуда, так в два счёта ухнешь, – Меггенсвок, в свою очередь знатно прихмелевший, не желал униматься. Его затуманенный взгляд застыл на неполном мехе, обмякшем в покрытых твёрдым слоем сухой грязи ладонях, только губы шевелились, нехотя отлипая друг от друга. – А этот шахтёр… Как его?.. Известно?
– Толвиас, – бросил Соттак как бы между делом.
– Толвиас… – Галдбин вздрогнул в пьяном возмущении. – Не шахтёрское это имечко!.. Вот я – Меггенсвок. Я всю жизнь тружусь в шахтах, и хоть бы хны… Мой папаша, тоже, кстати, Меггенсвок, до сих пор машет киркой! А тут – Толвиас… Вот он и ухнул. Потому что не шахтёр! Был бы шахтёр – не ухнул бы, это ясно. Если подводит зрение, нечего лезть под землю. Тут – темно…
Бурдюк пустел на глазах. Соттак слушал и неспешно кивал, бесстрастно воспринимая несвязный говор низинника. Как будто они каждый день так болтали. Тем временем Креупци, глядя сквозь узкие щёлочки век, пытался найти на физиономии Соттака хотя бы смутное поползновение нахмуриться, но ничего. Совсем ничего. Вьющаяся тёмно-серая борода скрывала холодную спокойную мину.
– А пересудов, пересудов сколько!.. – Меггенсвок размашисто отбросил пустой мех и сонно вздохнул, прикрыв глаза. – «Столкнули, столкнули». Кому какое дело до сраного шахтёришки?.. Как будто наш цех… поредеет…
Низинник умолк, погрузившись в полусон.
– Соттак… – голос Креупци прозвучал неожиданно. – Что это? У тебя на шее.
Сморщив округлый лоб, Соттак запустил толстые пальцы под бороду и болезненно скривился, нащупав крохотную язвочку. Растревоженная неловким прикосновением она пустила по шее тонкую бледно-розовую струйку крови, которая казалась почти белой в сумраке.
Проповедь
Немногочисленные слушатели, сгрудившиеся на большаке у «Пивной шахты», – в основном, разумеется, туннельщики – замолкли. Хозяин Говель наблюдал за сумеречной проповедью Скитающегося через настежь распахнутую дверь, которая, вообще-то, пребывала в таком состоянии нечасто.
– Не буду вас обманывать, господа, у меня нет для вас ответов, – сказал проповедник и ощутил на себе десяток нерадушных взглядов. Оставшиеся смотрели с неприязненной настороженностью. – Только сочувствие.
– В бездну… твоё сочувствие, – раздался твёрдый голос мясника Тлинса, хорошо заметного из-за своего роста. Он, как и многие другие, предпочитал трактирный дом Говеля городским, в которых, на его вкус, не наблюдалось ни качественной выпивки, ни компании.
– Я не виню вас за подозрение, – проповедник улыбнулся со всей уместной учтивостью. – Но есть вещи, которые вы должны услышать. Для этого я пришёл в Лекмерт. Чтобы сказать вам. Мы закрываем глаза на происходящее…
– Неправда, – язвительно возразил Мерхсот, уже отпасший своё на сегодня. Облюбованное им пастбище на другой стороне тракта опустело. Овцы и козы вернулись в загон, их блеянье ещё не утихло. – Некоторые – бегут.
За шуткой последовали одобрительные смешки, но молчание, которым они увенчались, показалось горестным.
Мысленно названные «ненужным хламом» инструменты, кирка и нетронутые свечи остались на пыльном помосте низинного яруса. Обозлённый Креупци, окончательно утративший способность безболезненно видеть, наткнулся на кого-то из толпящихся слушателей, чем поднял правомерное ворчание. Прозвучало что-то вроде: «Не могли б вы поосторожнее, господин, как вас там».
Легко узнавшийся голос проповедника, доносившийся откуда-то спереди, немного притупил боль. Уже что-то, хотя тускнеющий свет сумерек по-прежнему обжигал.
– Короли просто так не покидают свои престолы, не в их это привычках, – касались слуха обрывки проповеди. – Но, как видно, страх перед неизведанным может сказаться и подобным образом, и на людях подобного положения.
Резь уходила, Креупци не осознавал этого, настолько он к ней привык.
– Вместе с тем потускнела и темнота. Теперь мы можем видеть отчётливо. На нас снизошло благословение Бледного Света, он избавил нас от обманщицкой слепоты. Уродцы, которых вы так опасаетесь, – лишь отголоски правдивости. Они отражают суть, – после этих слов неприятная тишина повисла в прохладном вечернем воздухе. Тлинс отхаркнул в дорожную пыль. Судя по подозрительным выражениям лиц, многие негласно одобрили то, что не было сказано.
– Так, ну-ка в сторону, – сквозь толпу с трудом продрался тощий страж порядка. Завсегдатаи «Пивной шахты» признали в нём Шнаса, городского патрульного. Одет, как полагается, надвинутый капюшон оставлял на виду только присущую ему ухмылку. – Ты, – острый палец нацелился Бернеку в грудь. – Тебе больше не дозволенно быть здесь. Тебе и прочей религиозной шелухе приказано покинуть окрестности Королевского Трактира не позднее, чем завтрашней ночкой. Король приказал.
– Я странствующий проповедник, – склонил голову Бернек. – Я и так покину это место. Люди требуют утешения во всём королевстве.
– Король вернулся? – переспросил Мерхсот недоверчиво. – Забыл прихватить что-то из вещичек?
– Меньше болтай, – патрульный поджал губы, сбавляя высокий голос. От глумливой мины остался лишь задумчиво скривлённый уголок рта. – Престол занял престарелый кузен Сбежавшего Короля. Ты, проповедник. На твоём месте я бы ушёл прямо сейчас. Расходитесь, все, все расходитесь.
Не интересуясь тем, будет ли выполнено данное им распоряжение, Шнас пошагал прочь, к Глухим воротам. Озадаченные выпивалы начали стягиваться в трактир – новостей для обсуждения прибавилось, да и к потёмкам они не питали такой уж любви. В конце концов проповедник остался на большаке в компании одного-единственного шахтёра, и того не вполне расположенного к беседе.
– Как твои глаза, Креупци? – дружелюбно спросил он, опершись на изгородь постоялого двора. Креупци метнул на него страдальческий прищур.
– На время проповеди мне полегчало. А теперь опять…
В глазах Бернека смутно проявилась и тут же исчезла странная темнота.
– Вроде бы, тебе не было так плохо при нашей последней встрече.
– Да. Не знаю. Не уверен, – Креупци поспешно отвернулся, остановив взгляд на далёком светло-сером пятне. По примятому пастбищу брела отбившаяся от стада одинокая овца. Худющая, дрожащая, она изредка блеяла, отшатываясь от каждой ночной тени. – Это всё духота. И пыль.
Проповедник запахнул накидку и ту, что под ней, тоже.
– Ты же понимаешь, что эта боль… она не совсем привычного рода.
Креупци непонимающе повёл подбородком, опустив уголки губ.
– Сейчас много непривычного происходит. И почему моя боль должна быть иной? Подумай лучше о себе. Слышал, что сказал стражник? Теперешний владыка Скитающихся не жалует.
– Да, мне не следует здесь оставаться. А вот тебе ничто не мешает пойти со мной. Просто так ты вряд ли излечишься. Но в нашем святилище тебе могут помочь… Светлая Сестра может.
