скачать книгу бесплатно
Корэф при этом продолжал думать:
«Где кротость взгляда с мягкостью касаний, где нежность голоса с проникновением сквозь титан в квантовую душу? Куда всё это делось после родов? Ах, вот они! Два молодца, что отобрали от меня её любовь!» – Но Этне он шепнул:
– Стихи дурацкие.
Этна шепнула в ответ, разведя руками:
– Такие сейчас поэты.
– Тысяча лет прошла, а писать так и не научились.
В диалог наперебой вмешались дети:
– Папа! А кто такой жук?
– А жаба – та злая тётя в салоне?
– Кузнечик! С этим ясно! Это – наша мама!
– А дождь – это такое одеяло?
– А при какой горке?
– Почему у Кузнечика нет глазок?
– Эх, детки, глазки есть, но видеть – мало. Надо ещё суметь управлять полётом, – Корэф обернулся к Этне и очень тихо произнёс: – Бедные дети! Родились чёрт-те где! Вот имей таких родителей! Без голографики не обойтись, – Корэф снова повернулся к Илану и Марку: – А теперь побежали в видеосалон! Там я вам всех зверушек буду каждый день показывать! Мультики всякие! Побежали! – Потом снова обернулся к Этне: – Начинать нужно от «живого созерцания» и лишь потом переходить к «абстрактному мышлению». А у нас всё наоборот. Вот они, звездолётные дети!
Мультики были в голограмме, и дети могли войти в сказку. Они бегали вокруг героев и пытались с ними говорить, передвигаться в лесах дремучих, летать в космическом пространстве, не нужно было надевать какой-то шлем. Всё было как бы наяву, и все присутствовавшие на сеансе друг друга видели, как в театре. Они даже могли участвовать в сюжетах.
В условный «вечер» детей уложили и собрались спать, легли. Затихло всё. Корэф шёпотом спросил:
– Этна, где твоя родина?
– Тэрглобос моя родина. А твоя, Корэф?
– Моя – Земля, я землянин.
– Ну вот и выяснили… А к чему ты стал о родине, и перед сном?
– А родина у наших парней где? И как её назвать?
Этна перевернулась на живот и приподнялась на локтях:
– Их родина – пустыня мира. В пустыне родились.
– Родились на корабле. Их родина – корабль. У корабля есть только номер бортовой.
– А у океана, что бесшумно плещется за бортом?
– Космос. Их родина называется Космос. Так и запишем.
– Нет, формально принимается корабль. Считай, плавучий остров в океане.
– Камрады наши подрастут, а тут война. И что им защищать? Списанный корабль? Безродными космополитами их назовут.
– У них девчонки будут? Вот пусть их родину приданную и защищают.
– Так, значит, родину их будущих детей?
– Да, Корэф, иначе не бывает. Наверное, так всегда. Все защищают родину детей. Никто не убегает защищать могилы предков. При современной миграции никто не знает, где могилы предков. Так, захоронение урн. Слушай! Землянин! Ты уже более ста лет, как покинул родную Землю. Теперь предстоит встреча с родиной. В тебе что-то происходит?
– Да.
– Ты что-то вспоминаешь?
– Все мы: и люди и роботсмэны что-то всё время вспоминаем. Большинство консервативны. Оглядываемся в прошлое, чтобы себя во времени не потерять. И чтобы близких и друзей, и долг свой не забыть, историю свою и родины своей. Отсюда наш патриотизм, он всё вмещает. Никто не хочет лишиться своей истории. Пусть даже позорной. Все ищут в ней оправдания себе и горемычным предкам. Я слышу это от людей, читаю в книгах. Постоянно во мне что-то всплывает. Землю я не просто помню. Она не только в памяти, но и в моих страданиях.
Земля волнами колыхалась.
И так застыла навсегда.
Гордыней гор вдали поднялась,
А там долиной пролегла.
Не превратится всё в пустыню,
Не выжжет землю вечный зной,
Накроет ливнями косыми
И зацветут холмы весной.
Травой из года в год накроет,
Врастёт корнями в щель камней.
За выживание на просторе
Идёт борьба природы всей.
Из скал поднялись стены града!
Суров в рожденьи из камней!
Фасадом бел и зелен садом!
Уютней нет и нет родней!
Мне хочется вернуться в город,
Пройтись по улицам в тени,
Зайти в уютный дворик дома
И сесть за стол большой семьи.
Земля когда-то колыхалась.
Огонь пылал! Была страшна!
Всё для того предназначалось,
Чтоб видеть город из окна.
– Вижу Землю будто пред глазами, её я ощущаю твердью под ногами.
Когда подлетали к Марсу, дети впервые увидели Солнце. Вообще, это была их первая звезда вблизи. Звездолёт пристал к величественной и большей, чем он сам, в два раза платформе орбитального космодрома Марса, одного из терминалов космодрома Илона Маска. Все запрыгали, закричали от счастья и космической радости и стали обниматься со всеми подряд, даже с теми, с кем дрались. Таковы люди! Роботсмэны стояли в стороне, как приглашённые на этом торжестве жизни, лишь пожимая плечами и переглядываясь, мол, родителей не судят и уж тем более не выбирают. Командир поздравил всех с благополучным прилётом.
Дебьерн заранее сообщил на Землю и на Марс о прилёте Корэфа и о его цели, приложив подробное послание с инструкциями от правительства Тэрглобос. Кроме того, он лично связался по голограммной связи с управлением кораблестроения на Марсе и правительством планеты. Переговорил с коллегами конструкторами о большом заказе. Марсиане ликовали. Давно они не участвовали в столь огромном проекте. Весь межпланетный транспорт устарел и шёл в рециклинг. И вам, мои читатели, такое положение с флотом знакомо, когда ваши самолёты, корабли морские полсотни лет и дольше летали или по морям ходили, пока не упадут на сушу или дно, прощально подкоптив округу с небесами.
Пассажиры и грузы, летевшие к Марсу, стали выгружаться. Дети бегали по пустеющим палубам, провожая своих друзей, с которыми довелось расти вместе на корабле. Кто-то женился, кто-то родился, а кто не долетел. Как все ни рвались покинуть осточертевший корабль, да и всех попутчиков, но прощались со стенами и с попутчиками в слезах утраты. Как это по-человечески! И по тюрьме, и по сокамерникам бывает ностальгия. В истории оплакивали тирана, что поколениями народы мордовал.
Направляясь к Земле, стали облетать Солнце. Оно непривычно слепило со стены одного салона, хотя яркость была в десятки раз уменьшена. Иллюминаторов на корабле не было. Изображение окружающего пространства передавалось с камер наружного наблюдения. Качество картинки было, разумеется, намного лучше, чем сквозь стекло шлема астронавта, и таким же объёмным, как в голограмме. Иногда картины были в записи, чтобы не было страшно и одиноко в пустыне мира. Через день показалась Земля. Её изображение появилось и на стенах других залов, потому что никто не оставался равнодушным с приближением голубого глобуса, все хотели это зрелище наблюдать. Увеличение Земли стало замедляться. Когда она заняла собой половину экрана, корабль прекратил приближаться к планете и стал её облетать. Показалась и быстро увеличилась огромная платформа. Это был орбитальный космодром. Причалили. Командир корабля снова обратился к пассажирам:
– Господа и дамы, мы прибыли в конечный пункт нашего пятилетнего космического путешествия, на орбитальный космодром. Вскоре вы перейдёте в корабли-челноки и будете доставлены на наземный космодром имени Вернера фон Брауна. Не забудьте свои вещи, пожалуйста. Иначе вы сможете их снова увидеть в лучшем случае через… возможно, никогда. Счастливо оставаться.
Всё это слышала наша сладкая парочка в своей каюте.
– Этна, не забудь зубную щётку. После меня для тебя нет ничего ближе и проникновеннее этой щётки.
– Тебя-то я уж точно не забуду. Ты на крючке, в капкане навсегда. А щётка… Ну что может сравниться с близостью и глубиной твоей проникновенности?!
– Ничто. О детях ты хоть помнишь? Красотка.
– Я их не забываю. Они ещё на пуповине. Нет, не на той, что ты безжалостно обрезал. А на той, невидимой мужскому глазу. Той, что в сердце матери и навсегда.
– Мне, бессердечному привязывать их не к чему. Через браслеты связан с ними в моём кванте через радар незримой нитью – техническая пуповина.
– Но я, как видишь, без браслета, присматривай за мной. За кем ещё, я подскажу. Смотри, мой бессердечный! Ты не ревнив. Но я ревнива. Не разбивай мне сердце за двоих.
– Этна! Дитя моё! Живи со мной спокойно. В тебе вся красота Вселенной, вся нежность и вся страсть. Не ценишь ты себя. Нет для меня мощней магнита. Нет гравитации сильнее, чем притяжение к тебе. Не выдумай себе соперницу. К фантазиям так люди склонны. Я не хочу, чтоб ты свою улыбку света сменила на печаль и слёзы тьмы и понапрасну жизнь свою травила. Пока ты светишься вся изнутри, на ревность глупую не траться. Хочу тебя я вечно видеть в этой красоте. И звёзды гаснут после вспышки. Побереги себя от глупостей, чтоб я тобой подольше любовался. Когда состаришься и потускнеешь, ты всё равно во мне останешься запечатлением виртуальным навсегда.
– Ладно, только ты меня не обижай.
– Моя любовь, я сам потом страдаю оттого, что брякнул, не успев подумать, что поранил. Все раны, что нанёс тебе, во мне рубцами долго заживают. Мы, роботсмэны, так уж слеплены, нет, собраны людьми. Лепили каждый мастер по себе, программы затолкали, у кого покруче. Вот и приходится в себе с самим собой бороться. Та же борьба внутри себя и в людях. Наверное, у людей-мужчин похожая проблема, чтоб женщины над нами верх не брали и каблуком не стали нас дырявить. Ох, как вы это любите! А ногти вам зачем такие?!
– Чтобы впиться!
– А язычок, что источает яд? Вы жизнь мужчинам сократили!
– Для самообороны ногти, зубы и колено. А язычком отстреливаюсь, если на него к любви запрос не поступал. А некоторых жало привлекает. Странные мужчины.
– Ладно, собрались. Где дети? – Корэф осмотрелся.
– Где дети! – Этна подняла глаза под небеса. – Браслеты под твоим контролем!
– Подали челноки. Пора. А дети наши в рубке капитана. Пошли, простимся. А заодно свою команду заберём.
– Так. Щётку я взяла. Пошли.
На капитанском мостике их встретил командир Дебьерн и его команда. Здесь была и Орна. В их кругу стояли два малыша. Слушая их ответы на вопросы, взрослые заливались смехом. Вошли родители. Командир встал навстречу паре. Пожали крепко руки. Обнялись в прощании девушки. Мальчишки впервые молча смотрели на взрослых, глядя снизу вверх то на одних, то на других, чтобы угадать во взрослых настроение, чтобы решить: а можно ли бежать.
Женщины стояли рядом, держась руками за руки друг друга, посматривая незаметно на мужчин и о своём, о женском тихонько говорили.
– Ну всё. Пора, прощайте. Благодарим за доставку к цели, – с улыбкой сказал Корэф, обведя глазами всю команду.
– Прощайте. Нам здесь ещё на пару дней работы. Будем ждать от тебя приказов. Мы тоже спустимся на Землю. Нам отпуск нужен. Не то в железо превратимся, забыв о человеческих безумствах, – ответил Дебьерн за всех, что здесь стояли в форме.
Орна, опустив глаза, печально призналась:
– Теперь не представляю, что мы будем делать на пустом, почти безлюдном корабле. Пять долгих лет непрерывного общения! «Пять лет» звучит как приговор в тюрьме. Ни дня без суеты, в конце невыносимой. Не верится свободе. Я больше не смогу.
– Ни разу не был на Земле. Впервые, – признался Дебьерн и обнял Орну, – мотало по Вселенной.
– И я, – по очереди признались женщины, смеясь, – ни на Марсе, ни на Земле.
– И я, – два голосочка прокричали снизу. – Мы не были нигде.
Корэф оглядел компанию гордым взглядом ветерана. Он оказался среди них единственный землянин, и подбодрил:
– Поверьте, люди, стоит! До встречи на Земле!
Глава 5. Земля
Готовиться нужно к худшему, чтобы потом было кому радоваться его преодолению.
Космоплан спустился на Землю. В континентальном аэрокосмическом порту Джона Кеннеди официальная делегация конгрессменов и учёных встречала гостей с Тэрглобос
Как жаль, читатель мой, что нет возможности у нас прислать вам видео, но только тексты. Всё, что говорю и говорится близ меня, всё превращается в печатные слова, автоматически заносится в мой бортовой журнал, а он всегда при мне – в часах. Лишь камера – наклейка на кармане. Всю оптику сумели смоделировать в интегральных квантовых схемах. В технологическом институте мы эту тему проходили, но я, как ни старался, проходил всё это мимо. В мой мозг не умещается всё то, что «микро». Зато легко в нём разместить конструкции межзвёздных кораблей величиной с хороший городок.
Таких красот сто лет назад при расставании с Землёй Корэф не видел. Не с этим он прощался. Всё было проще. Теперь всё восхищает. Словами цвет и форму не передать. Гармонию архитектуры, округи красоту не смоделировать из слов и предложений. Не буду и пытаться. Не всё ещё возможно слову.
Словами можно описать.
Слова же отразить не могут,
Что передаст зеркально гладь
Или того, что видно оку.
Бессильно слово перед звуком.
Мелодию пером не спеть.
Не передать томленья муку,
Но лишь сказать о ней суметь.
Оттенок радужного цвета
Обрисовать нельзя словами,
Как тонкость ароматов лета
Живописать нельзя мазками.
Слова передают лишь нить,
А ткань домысливает каждый.
Читателя забросит ввысь,
А там он сам как змей бумажный.
Всевидящим пером поэта
Слова ложатся стройно в ряд.
Читатель наш поэму эту
Поймёт по-своему и рад.
