скачать книгу бесплатно
– Разумеется. Иначе бы об этом не спросил. Ты знаешь людей по-своему, я – по-другому. Ты не был на Земле сто лет. Не так там стало, как при Анжи было. Ты можешь родину и не узнать. Я знаю в людях злую зависть, тщеславие быть первым среди равных. Когда идёт об этом речь, внезапно люди забывают не только дату, год в календаре! Но что всего похуже, забывают, что они есть люди, что от стада далеки, и всё же… Ничто не поменялось в человеке, ничто не останавливает инстинкты тщеславия и зависти. Тут начинается борьба за первенство между людьми с отъёмом собственности на мысль и права на открытие. При этом действуют инструментами коварства. Ложь и подлоги. Кража и шантаж. Всё это происходит в высокообразованной среде учёных, где дух посвящения в знания как будто бы высокой нравственности друг. Но если знаниям предела нет в умах, то нравственность так и осталась для людей насильственной прививкой, чуждой зверю. В прошлом была забита в генах мораль совсем другая. Те правила игры остались в людях под покровом гена-оперона, который очень слаб, чтоб сдерживать пороки древних, взятые с собою навсегда. Высокая мораль, а в ней и честь, и совесть срываются, как паутина, при встрече сложных обстоятельств. Ведь обстоятельства нас делают людьми и обстоятельства нас делают зверьми.
– Нам, роботсмэнам, проще. С нами проще. Чем живей система, тем сложней её отрегулировать. Тем более, когда она стара, как Человек. Я знаю, жаждущие власти над людьми на человеческом дремучем матричном хозяйстве насильственно пристроить захотели и небеса, и святость.
С едой закончив и запив напитком, заговорила, улыбаясь, Этна:
– Корэф, Дебьерн, мне показалась интересной тема. Не так всё плохо, вам скажу обоим. Чудесен человек. Он – самый гармоничный и самый приспособленный для жизни где угодно. Не только сам, но и природу адаптирует для собственного комфорта, особенно для выживания. Казалось бы, он смертен, но именно поэтому бессмертно человечество, что так себя всё время обновляет. Впечатанный, неистребимый генофонд в сохранности хранится в каждой клетке, и хорошо, что в нас слегка прикрыты гены древних, как листком, а не бетоном. При резкой смене условий обитания сдувает ветер перемен прикрытие с генома, и люди остаются жить. Инстинкт включается для выживания. Ведёт он человека, как слепого, лишённого морали, к одной лишь цели – выжить.
– Да, ты права, моя любовь. Примером служат раковые клетки, что из обычных постоянно в теле возникают и караулят: если гибнет тело, то «жизнь вообще» стремятся сохранить. Они – древнейшие из клеток. Их цель есть выжить в агрессивном и к жизни непригодном окружении: кислоты, яды, облучение. Поэтому радиация канцерогенна, что побуждает клетки выжить, изменившись. Их свойства – быстрый рост, взрывное размножение, сравнимое с развитием плода во чреве. Добрались бы до тайны столь скорого размножения внутриутробных, плодных клеток! Где там в геноме лежит ответственный отрезок ДНК? Его бы расшифровать и знать тот драйвер, что запускает скорый рост. Наверное, тот самый драйвер запускает и во взрослом организме рост клеток без тормозов и без порядка, что убивает собственное тело, но тем спасает жизнь вообще, чтобы начаться ей с начала в условиях нежданной катастрофы. К тому же рак там возникает, где сила жизни увядает. Так «жизнь вообще» стремится удержаться и продлиться!
– Это – крайности, – заметил Дебьерн, предпочитавший середину.
– Да, крайности. Но мы же говорим о выживании, – возразила Этна. – А Корэф привёл пример такого выживания со смыслом, что человеку не подходит. В экстреме обрушается мораль. Она сменяется инстинктом, как лоцман на мостике, вместо капитана. Цена здесь высока. Не просто жизнь, а жизнь вообще, как форма существования. Не человек решает, быть или не быть. Иные за него решают силы. Умом и чувствами их не осмыслить, не постигнуть. Дано не многим эту тайнопись прочесть, но и они не знают, что читают. То, что потребовало общество от человека в его удобном поведении, что названо моралью, то не работает в условиях выживания. Бывает, нет опасности для жизни, живёт себе в благополучии, но неймётся человеку в моральных рамках, ему тесно! Он находит всё равно себе врага, соперника или конкурента, чтобы у него отнять и овладеть. Трагедии действительно, как ты сказал, от двух химер исходят: от зависти и от тщеславия, то есть иметь и быть авторитетом. В отсутствии морали, но движимые животными инстинктами, люди совершали дворцовые перевороты, разрушали свои же государства в период их расцвета!
Так с лёгкостью и цельностью мышления высказалась Этна без подозрения, что в ней самой однажды вспыхнет это – инстинкт животный разорвёт мораль.
Осторожно высказалась Орна:
– Люди склонны слишком субъективно оценивать свои переживания. Это нормально. Страдания – они свои, испытаны своею шкурой.
Этна продолжила:
– Действительно, нет в человеке того сочувствия к другим, какое он испытывает к себе. По природе человек эгоцентричен. Любить других как самого себя не может человек. Зачем же лицемерить? Поэтому призыв далёкого Христа дошёл до нас незримым эхом. Речь, правда, не о любви к детям. А тот, кто жертвует собой, смиряется с судьбой, осознавая неизбежность, либо доволен своим героическим поступком ради спасения других, им движет мотивация другая. Нелепо будто бы, но есть посмертное тщеславие. Инстинкт в нём самосохранения уступает инстинкту сохранения вида.
– Ты думаешь, всё так цинично в человеке?
– Цинично в человеке? То, что естественно в зверюшках? Нет. Что естественно, не может быть циничным.
– Всё инстинктивно и нет осознанного самоотречения? – усомнился Корэф.
Этна объяснила:
– Почему же, есть. Но это лишь касается детей. Ради детей, и только, идут на смерть и искренно, и честно. А тот, что жертвует собой ради какой-то группы, тот думает перед смертельным шагом: «Хоть скажут мне спасибо и не забудут, но сдохнуть мне здесь всё равно придётся», не думая о том, что совершает благородство, даруя жизнь другим.
Дебьерн обратился к Корэфу:
– О чём ты думал, Корэф, когда сто лет назад ты вызвал огонь на себя? Ты думал о своём уничтожении при этом? Или это придумал Теллур?
– Нет, это так и было. Думал ли я? О чём я мог думать? – сам себя спросил Корэф и на вопрос ответил: – Не думал. Принимал решение. А думать – это рассуждать, взвешивать и перекладывать все за и против… Да, верно, я принимал готовое решение. Я не рассуждал. Это была не игра в шахматы. Я был поставлен перед фактом, и первое решение было мгновенным: сюда нужно направить всю мощь огня, иначе погибнет в десять раз больше. Я не думал, я считал, наверное. Ну да! Я просчитал мгновенно, что хуже, и выбрал лучшее. Чуть не забыл вопрос. Я не думал о своём собственном уничтожении. Видимо, себя я отбросил в число необходимых жертв. Нет, я точно о себе вообще не успел подумать.
– Это у людей имеет своё название: чувство долга. Это и есть поступок в соответствии с моралью, – подсказала Орна, – но всё это так плавно переходит. Границы между инстинктом и моралью размыты.
– Нам, роботсмэнам, мораль вложили для того, чтобы мы свободней были в выборе поступка. Чтоб мы контроль над собой держали в применении изобретений и случаем не сотворили то, что может уничтожить жизнь, к примеру.
– Свободней! Какая ж тут свобода?! – развела руками Этна.
– Осознаём необходимость своих действий. Мы осознанно поступок выбираем. Тогда свободно поступаем, – Корэф не торопился, взвешивал слова. – Ну да. Мы держим себя в рамках. Абсолютной или безграничной свободы не бывает. Не может быть свобода безграничной хотя бы потому, что ограничен ареал и атмосфера, и инстинкты. Для человека это рамки его жизни, которые сплелись с тысячами таких же рамок других людей. Не успевают люди осознать, но сразу действуют, потому что инстинкты раньше родились, чем осознание и критика. Сперва взрываются, набрасываются, стреляют. И только после раскаяние наступает. Считаешь это ты свободой? Это не свобода. Это – вольница, беспредел, да просто озверение в человеке. Чего не смогут люди, так это овладеть собой. Мы собой владеем. Держитесь нас, спасение в роботсмэнах! – улыбнулся Корэф.
Орна высказалась смелее:
– Люди придумали различные психологические приёмы, философские учения, веру, наконец, чтобы якобы себя познать, но в действительности, чтобы владеть собой. Настолько человек в себе не уверен. Ведь вся мораль от Ветхого завета направлена на удержание в рамках зверя-человека.
Этна дополнила:
– Всё это действует, пока ничто не угрожает жизни или власти над людьми. А вера позволяет не самим собой владеть, она порабощает, и никакой свободы не даёт. В религии душа как будто бы действительно парит, но так, как змей бумажный на верёвке. Свобода – это только ощущение достаточности сил для самовыражения. А в ком нет сил, тот не свободен.
Орна решила уточнить:
– Свободу каждый понимает для себя в тех рамках обстоятельств, к которым он привык и приспособился. Человек не хочет приспосабливаться снова, пусть даже к снятию ограничений. Он снова приспосабливаться будет. Кто приспособился, не любит перемен. Так раб не знает, что делать со свободой. Он был свободен в хомуте, свободен от своей инициативы. А снятие хомута не означает избавление от тяжкого труда. Зато добавит сотню обязательств. Кулик болотный воспевает свою топь и никуда не отлетает, он в ней не тонет, в ней силён, и потому себя свободным ощущает.
Дебьерн прервал состязание, обратившись снова к Корэфу. Корэф сидел молча, думая о чём-то о своём.
– Корэф, вернёмся к теме возвращения спустя сто лет. Опустимся на Землю в прямом и переносном смысле. Готов ли ты к тому, что можешь встретить на Земле не научных оппонентов, а примитивных конкурентов из зависти или желания воспользоваться твоим трудом и выдать за своё? А если не удастся, то дело запороть, в архивах закопать, тебя оклеветать.
– До сих пор не сталкивался с этим. Не пришлось.
– Ты летишь в другой мир. В каждом мире устанавливаются свои порядки. Всё зависит от того, какие силы, какие нравы, какие правила там стали преобладать. Считаться с этим тебе придётся. Опасности всегда всплывают, откуда их не ждёшь.
– Хорошо, Дебьерн, спасибо, присмотрюсь. У нас с тобой ещё будут возможности подробнее о деле говорить и подготовиться получше к угрозе катастрофы. Надеюсь, ты мне и на Земле поможешь? Меня другое не волнует.
– По рукам! – Дебьерн протянул руку, Корэф в ответ её пожал.
Глава 3. Логика любви
– Этна, ты заметила, что стало легче передвигаться?
– Да, Корэф?.. Ты что-то спросил?.. Извини.
– Да так, мелочи. Вижу тебя редко. Где ты пропадаешь?
– Ты же знаешь мою любознательность. Везде хочу побывать, все уголки корабля осмотреть. Что где находится. Что за люди и роботсмэны с нами летят. Мне это важно.
– Это не любознательность. Это любопытство. С меня капитанского мостика и его клуба хватит. Там много интересных людей и роботсмэнов собирается. Многое можно узнать. Тебе не интересно?
– Интересно. Я бы тоже пошла. Но ты меня не берёшь.
– Ну вот! Типично женский ответ. Вся в прабабку Анжи. Ты не убегай с утра до вечера, тогда тоже в разговорах примешь участие.
– Зато я ночью с тобой! Всю ночь с тобой! Напролёт!
– Откуда сил столько черпаешь?
– От тебя черпаю, милый мой! У меня от тебя голова кругом! – Этна расправила руки, запрокинула голову кверху, запела и закружилась на месте от счастья.
– Всё ясно. Созрела голубка. Рожать тебе пора. Детей иметь.
– Проблема, дорогой.
– Что за…?
– А то «за», – перебила быстроречивая Этна. – Страстное моё желание необходимо. Я должна с ума сойти, так захотеть ребёночка. Но сперва я должна по всем углам порыскать, обнюхать, всё ли здесь в порядке, в безопасности ли мой ребёнок будет. Вот я и любопытствую по кораблю. Пока не вынюхаю все углы, не успокоюсь. А успокоюсь – понесу.
– Произошла ли ты от человека? Похоже, кошки были в предках.
– Нет, были тигры. Это тебя интересует? Тогда у создателей твоих в предках были собаки.
– Почему?!
– Вы, мужики, всё бегаете кругами, но по другой причине – кобелиной.
– Так вот какая ты ответственная! Слушай, а давай я тебя для удобства, ну чтобы всё время с прабабкой не сравнивать, сразу её именем назову? Здорово придумал?
– Не здорово. А давай я тебя Вотром назову? Помнишь? Начальник разведки, которого за коварство прабабка спалить хотела. А я есть я – Этна. И прошу при мне о своих бывших не вспоминать.
– Ревнуешь. Даже к прабабушке любимой. К кровати приревнуй, на ней я тоже сплю.
– На ней – не с ней. На мне не засыпал. Вот я и не ревную.
– М-да. Никогда не будет просчитан алгоритм мысли, рождённой в женском интерфейсе. Никогда не уловить причинно-следственных связей в женской логике. Если это вообще логика.
– А всё потому, что вы, мужчины, женщину по себе меряете, и что у вас не сходится, вы переводите на нас. А вы не сравнивайте несравнимое, и всё у вас сойдётся. Мы – ваша противоположность. Посмотришь так, и всё у тебя сойдётся. Мы с вами – параллельные миры. В них параллели не сойдутся. Даже в перспективе есть зрения обман.
Корэф уверенно выпрямился на стуле:
– У женщин логика – самое слабое звено. Мешают вспышки чувств и выползших инстинктов. Мужчина Лобачевский доказал, что параллели могут и сойтись.
– Женщина просто другая, не такая, как вы. По-другому думает. Логика не может быть только вашей, а если вашей, то правильной. Вы с первых слов женщины настроены её не понимать. Как и во всём, торопитесь её прервать, отмахнуться, точнее, захлопнуть, как непрочитанную книгу, чтобы не заморачиваться сложностью сюжета.
– Вас остановишь! Вас прервёшь! – усмехнулся Корэф.
– А ты ко мне прислушайся! Доверься, ведь доверяют рассвету, что день настанет. Тогда поймёшь, что разные у нас и мысли, и инстинкты, и к разным нас ведут делам. Ход наших мыслей, действий, пусть и нелогичных, не помешал выращивать вам смену. Ну что? Ты алгоритм мой разгадал?
– Пока не улавливаю, – слукавил Корэф. Он этому всему когда-то Этну обучал, преподавая психологию.
– А ты попробуй от обратного пойти. То есть рассуди по поведению моему, по действиям, по поступкам… Ну же! О чём я думаю, что за стремления?
Корэф пожал плечами:
– Наверное, меня потеряла и повсюду ищешь, чтобы обнять и прижаться ко мне.
– Глупенький! Ты у меня на верёвочке! Всё время под контролем. Я знаю, где тебя оставила, и посматриваю, незаметно возвращаясь и спрашивая, где ты можешь быть!
– Какая ты! – прикинулся простачком Корэф. – Стены просвечиваешь? Меня насквозь видишь?
Этна всмотрелась в лицо Корэфу:
– Да ты меня разыгрываешь! Ах ты профессор женской наивности!
– Ладно, ладно! Только не н?смерть!
Корэф выставил для обороны руки. Но не успел договорить, как был повержен набросившейся львицей, срывающей с себя одежду. И он ответил за розыгрыш по полной программе их семейной традиции. Хорошо ещё, что его энергогенератору в малом тазу износа не было и нет.
Прошёл час. Корэф и Этна лежали нагие на софе. Заговорили.
– Ясно, с ума ты не сходишь. Но, как кошка перед беременностью, присматриваешься к обстановке. Ты лучше присмотри себе партнёра.
– Я была у врача в клинике. Говорит, всё в порядке. Нужен донор. Надо подыскать. – Этна повернулась к Корэфу и всмотрелась в него.
Корэф удивился:
– Ты это мне?
Этна хитро улыбнулась и кивнула.
– Не, не! Отцом буду, роды приму. Но мужиков подбирать и присматривать?! Может, для тебя ещё и уговорить кого?! Нет!
Этна надула губки:
– Корэф, я не хочу выбирать. А вдруг он захочет переспать со мной? Я всё-таки у тебя самая красивая.
– Ну и что? Ты знаешь, во мне ревность отключена. В себе сперва я разобрался и отключил эту опцию. Потом всем роботсмэнам подсказал. Однажды приходилось с ревностью столкнуться. От этого животного инстинкта одной роботсвумэн пришлось нам с Анжи побегать по Земле, чтоб смерти избежать. Трагедии в истории людей все начинаются с ревностной интриги. Коварство побеждает. То заурядный дипломат пристрелит равнодушно гения-поэта. А то придушит темнокожий генерал небесной прелести невинное создание. За каждую подругу рогами, как быки, дерутся. Придумали прикрыть инстинкт животный честью! «Друзья до гроба» вдруг становятся врагами, предают, клевещут, закалывают и стреляют. Лишают жизни и любви, чтоб только честь животная была довольна! А ревность к власти властолюбцев?! Богатых – к их богатству! Если подытожить, то естественный отбор животных людям вреден. Не лучшее губило генофонд. Под маской натурального отбора и лживости моральной сжигались красота, и совершенство тел, и мыслей глубина в десятках тысяч инквизиции кострах. Творили зло оставленные в людях корни диких предков. Мы, роботсмэны, совершеннее людей. Нам легче жить без глупости животной.
– А мне наоборот! Мне ревность нравится. Люблю поревновать. Страдать в кошмарах страстных сновидений. В мечтах борюсь за обладание тобой. Мне нравится, когда тебя с завистливым дыханием рассматривает кто-то из подруг и загорается с твоим к ней приближением. Мне страстно хочется вцепиться в волосы и драть её, как кошку, чтоб видел ты, что только я прекрасна, что за тебя борюсь и только я достойна!
– Какая разница, кто на тебя посмотрит, тем более с восхищением? Какая разница, что в мыслях он с тобою совершит? Мне всё равно. У нас свобода мысли в рамках черепной коробки. К тому же красота твоя – не вымысел моего воображения, коль скоро в мыслях мужиков находит подтверждение.
– А мне не всё равно! Я не хочу любезных комплиментов, лести или сальных предложений слышать. Ни с кем ни целоваться, ни распалять в ком страсти, ни… переспать тем более. Только ты и только для тебя! Короче, шеф! Найдёшь или подберёшь по всем параметрам науки, который мне, то есть нам, подходит, уговоришь его сцедиться. А я прибуду в клинику и буду ждать, когда доставят семена, чтобы начать посев. Задачу понял, любимый мой профессор? Выполняй, – и львица кротко улыбнулась.
– Теперь понял. Хорошо, что я на тебе женился!
– А если бы не женился?
– Скольких бы ты замучила, пока набрела на меня. Характер золотой!
– Да. Наверное. На тебе бы остановилась, – Этна ответила серьёзно.
Как-то сидели в полупустом ресторане. Играла музыка, но было тихо. К их столику подошли командир Дебьерн и его постоянная спутница, старшая стюардесса Орна.
– Позвольте, мы присядем за ваш столик?
– Пожалуйста, конечно! Мы только рады! – привстал Корэф, предлагая жестом сесть. – Не видимся мы месяцами.
– Вы уже знакомы с моей старшей стюардессой. Но сегодня вы познакомитесь с ней как с моей супругой. Она меня преследует, чтобы мы с вами подружились ближе.
Этна и Корэф тепло поздравили супругов.
– Действительно, давайте дружить семьями! А где шампанское? – наигранно развела руками Этна, улыбаясь.
– Вот, – поставил на стол бутылку Дебьерн. – Бокалы тоже здесь.
