Как стать британцем

Но страдал недолго: выпив стакан горячего кофе из автомата, успокоился и подумал: «Не так уж всё и плохо… Да и представитель обещал, что моим делом продолжат заниматься, а это значит, что, несмотря на мой отказ от предложения, шансы у меня всё ещё остаются. Ладно, как-нибудь…»

Глава вторая. Игры без правил

Через некоторое время Малышева снова начал одолевать сон, но прилечь так и не удалось, потому что неожиданно явилась переводчица и повела его на очередной допрос.

Войдя в кабинет, он сразу же почувствовал, что в отношении к нему произошло какое-то изменение к худшему, потому что сидевшие там уже не только не улыбались, но и старались на него не смотреть.

«Ясно: тех, кто принципиально не желает пути на сделки с совестью, здесь не любят…» – с неприятным чувством подумал он.

– Откуда вы прилетели в Лондон? – начал допрос тучный представитель Хоум – Офиса.

– Из Москвы.

– И когда вылетели?

– В восемнадцать пятьдесят пять по-московскому времени, или в пятнадцать пятьдесят пять по-вашему.

– А прилетели?

– В девятнадцать сорок пять по-местному.

– Сколько часов вы находились в полёте?

– Три часа пятьдесят минут, – ответил Малышев, и насмешливо подумал: «Допрос с психологическим уклоном проводит, но так примитивно, словно перед ним сидит какой-нибудь первоклассник, который о простейшей арифметике знает только понаслышке.»

– Какого числа вы вылетели из Москвы?

– Четырнадцатого.

– А прилетели в Лондон?

– Тоже четырнадцатого.

– В какой день недели вы вылетели?

– В воскресенье.

– А прилетели?

– Сегодня вылетел, сегодня и прилетел, то есть тоже в воскресенье.

«Мне уже кажется, что это допрос вовсе не с психологическим уклоном, а скорее с идиотским… – подумал Малышев с нарастающим раздражением. – Его послушать, так я вполне мог лететь до этого Лондона несколько суток, словно по пути самолёт провалился в какое-то иное временное пространство…»

– Вы выезжали со своим паспортом или поддельным?

– Со своим, конечно.

– Но ведь вы сказали, что преследование происходило со стороны силовых структур, а поэтому непонятно, как это они могли вас так просто выпустить из страны? – недоверчиво усмехнулся представитель.

– Потому что невыездными у нас становятся только после признания вины судом, – со знанием дела ответил Малышев. – Но так как я никакого преступления не совершал, то у них не было законного основания предъявить мне обвинение, довести дело до суда и ограничить выезд.

Тот возражать не стал, но было видно, что доводы Малышева его почему-то не убедили.

– У вас есть семья?

– В настоящее время я одинок. С женой развёлся три года назад, а сын, которому пятнадцать лет, живёт с ней, но отношения с ним поддерживаю.

– А ему угрожали?

– Нет, только мне по телефону намекали, что если я не уймусь, то и ему не поздоровится.

– Значит, опасность для его жизни тоже существует, – сделал вывод представитель. – Почему же тогда вы не забрали его с собой?

– Ну… это не так просто, – растерялся Малышев.– Я пытался на эту тему говорить с бывшей женой, но она такой крик подняла, что от своей затем пришлось отказаться.

– Если бы вас действительно преследовали, и сыну угрожала опасность, то вы не остановились бы ни перед чем, – возразил тот с плохо скрытым торжеством.

«Радуется, гад, что нашёл повод усомниться в правдивости моих слов! – подумал задетый за живое Малышев. – Но пытаться что-то объяснить бесполезно, потому что после отказа сотрудничать отношение ко мне стало явно предвзятым!»

– Вы когда-нибудь принимали участие в чеченской войне? – продолжал расспрашивать представитель.

– Да, в первой и во второй.

– В качестве кого?

– Командира разведроты.

– Вы считаете, что Россия поступила правильно, развязав эту войну?

– Во время своей первой командировки я считал, что нет, – откровенно признался Малышев. – Но потом пришёл к твёрдому убеждению, что это был единственно верный выход, потому что в противном случае там возник бы центр международного терроризма.

«Чувствую, что про чеченскую войну он расспрашивает неспроста, – насторожился Малышев, – но зачем ему это, пока понять не могу.»

Далее ему пришлось подробно рассказывать свою автобиографию с указанием имён, адресов и телефонных номеров всех родственников, школьных и вузовских преподавателей, а также руководителей учреждений, в которых приходилось работать. Затем пошли вопросы, касающиеся модели самолёта, в котором он летел, возраста стюардесс и цвета их волос и одежды, порядка расположения кресел, наименования подаваемых блюд и тому подобное.

Малышева возмущало то, что вопросы были несущественными и не затрагивали главного – деталей преследования. А ведь он рассчитывал душераздирающим рассказом об этом растрогать холодные сердца англичан и таким образом повысить шансы на получение убежища.

Представитель продолжал допрос более двух часов. Закончив его, он сложил в папку исписанные листы бумаги и начал носовым платком устало вытирать потную лысину.

Его тут же сменила рыжеволосая офицерша полиции. Окинув Малышева победоносным взглядом, словно предупреждая, что с ней шутки плохи, начала:

– При нападении вас ударили острым или тупым ножом?

– Н-не знаю… – растерянно пробормотал Малышев. – Было темно, и понять, какой нож, я не мог.

– И даже не почувствовали?

– Вроде нет.

– А может, вас ударили отвёрткой?

– Нет, точно нет, – с уверенностью возразил он.

– Как же вы можете это отрицать, когда сами только что сказали, что из-за темноты ничего не увидели и не почувствовали? – криво ухмыльнулась она. – А кроме того в кабинете флюорографии вы утверждали медицинскому эксперту, что вам ударили острым ножом. Почему же тогда вы нам говорите совсем другое?

– Я… я не утверждал, а только предполагал, потому что обычно нападают не с тупым, а с острым ножом, и уж, конечно же, не с отвёрткой, – пытался запоздало выкрутиться Малышев.

«Хотел бы я посмотреть, как бы ты поняла, какой был нож, если бы тебе его засадили сзади да ещё и в темноте! – с возмущением подумал он. – Ясно: умышленно пытается запутать, чтобы обличить во лжи! Непонятно только то, почему наблюдатель, если, конечно, он из правозащитной организации, на это безобразие закрывает глаза? Ох, чувствую, все они здесь одним миром мазаны…»

– А вы разглядели нападавших?

– Нет.

– А кто вас ударил ножом – мужчина или женщина?

– Думаю, что мужчина.

– Это тоже ваше предположение, или вы всё-таки сумели его разглядеть?

– Я определил это только по силе удара.

– Значит, вы уверены, что никого из нападавших разглядеть не могли?

– Конечно, нет, потому что всё длилось считанные секунды, и после нескольких ударов бейсбольными битами по голове я потерял сознание.

– Тогда почему на предыдущем допросе вы утверждали, что на вас напали трое? Ведь судя по вашим же собственным показателям, становится совершенно ясно, что определить количество нападавших вы не могли.

– Я имел в виду только то, что не мог их опознать, – не сдавался Малышев, – но сколько было, я всё же понял.

– Каким образом?

– По силуэтам, издаваемым звукам и ещё некоторым тонким деталям, которые я скорее почувствовал, нежели увидел, поэтому объяснить о них словами очень трудно.

– А может, это всего лишь плод вашей фантазии из-за ударов по голове и потери сознания? – не без ехидства предположила она.

Представитель не сдержался и гаденько хихикнул, но сразу же опомнился и напустил на себя серьёзный вид.

Малышев бросил на них оскорблённый взгляд, опустил голову и промолчал. На сопротивление у него уже не осталось ни сил, ни желания, да и смысла не было. После нескольких бессонных ночей перед отъездом, а затем продолжительного допроса с пристрастием, голова гудела и была как в тумане, а брюки изнутри пропотели и прилипли к телу между ног, создавая невыносимый дискомфорт.

«Добила-таки, рыжая бестия… – поражённо думал он, ёрзая на стуле в поисках удобной позы. – Хорошую же они мне встречу после преследования организовали – из огня да в полымя попал! И этих людей я вначале считал добрыми и участливыми… Ужас!»

Через полчаса допрос был закончен, и охранник, вызванный представителем по телефону, отвёл Малышева в зал ожидания.

А спустя некоторое время к нему зашла переводчица и пригласила в кабинет, в котором его фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Там ему выдали сопроводительные документы и удостоверение личности в виде пластиковой карты с электронным чипом.

– Утром вас отвезут в эмиграционный лагерь Окингтон близ Кембриджа, – затем сообщила переводчица, – где вы пробудете десять дней. И там окончательно решат вашу дальнейшую судьбу.

– А к какому заключению пришли те, что вели допрос? – не без волнения поинтересовался Малышев.

– Они написали, что доверять вам нельзя, – откровенно призналась она. – Вы сами виноваты – сотрудничать отказались.

– Ясно… – подавленно проронил он, мрачнея. Несмотря на то, что другого исхода он и не ожидал, услышанное воспринял с крайне тяжёлым чувством.

– Но вы особо не переживайте, – поспешила она успокоить, – потому что это был только предварительный и поверхностный допрос, и от него зависело далеко не всё. Основной и более обстоятельный состоится в лагере, и я надеюсь, что там вам повезёт больше. Держитесь, желаю удачи!

«Ну и успокоила… – криво усмехнулся Малышев. – Если от такого «поверхностного» допроса у меня едва крыша не поехала, то представляю, что будет от более обстоятельного!..»

* * *

В шесть часов утра Малышева посадили в микроавтобус, и в сопровождении полицейского отправили в лагерь.

Подъезжая к нему, он в окно увидел, что высокое металлическое ограждение сверху и снизу увешано тремя рядами круглых мотков колючей проволоки. И ещё на нём были закреплены таблички, предупреждающие о том, что оно находится под электрическим напряжением. А у широких въездных ворот дежурили двое вооружённых автоматами охранников.

«Это больше смахивает на зону строгого режима для рецидивистов, чем на лагерь для обездоленных эмигрантов…» – неприятно удивился он.

Когда микроавтобус миновал пропускной пункт и медленно двинулся дальше по территории, Малышев с любопытством продолжал осмотр.

Вокруг находилось множество двухэтажных офисных, бытовых и жилых зданий, предназначенных для обслуживающего персонала. Все они были построены из тёмно-коричневого кирпича, поэтому выглядели однообразно, мрачно и наводили грусть. Между ними, словно в парке, росли деревья и кустарники, а стриженая трава зеленела совсем не по-ноябрьски, а по-весеннему.

Потом впереди показалось ещё одно не менее впечатляющее ограждение с колючей проволокой, за которым, тоже среди великолепной природы, рядами стояли десятка три зданий. Это был второй лагерь – внутренний, в котором и проживали все эмигранты.

Неподалёку от его въездных ворот находилось здание приёма и регистрации. Микроавтобус остановился у входа, и Малышева завели внутрь. Там его тщательно обыскали, после чего изъяли сумку и удостоверение личности, разрешив взять с собой только туалетные принадлежности. Затем снова сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и взамен изъятого удостоверения выдали более примитивное, лагерное. После выполнения надлежащих процедур его и ещё нескольких прибывших эмигрантов под охраной повели во второй лагерь. Его территория была наводнена проживающими там мужчинами и женщинами, в основном негроидной расы, которые небольшими группами или в гордом одиночестве прогуливались по асфальтным дорожкам.

«Такое впечатление, что попал в Африку… – безрадостно подумал Малышев. – Хоть бы здесь кто-нибудь из русских оказался, а то будет не с кем даже словом обмолвиться.»

В холле здания под номером двадцать два его встретил пожилой, добродушный охранник. Записав данные в журнал, выдал постельное бельё и завёл в большое и безлюдное спальное помещение, похожее на казарму. Там в три ряда стояли несколько десятков кроватей со шкафами и тумбочками. А над дверью под потолком висела камера слежения.

Кровать у Малышева оказалась крайней правой у стены, и она была отделена от остальных, сдвинутых по-двое, широким проходом. Эта вроде бы незначительная особенность его весьма обрадовала, потому что спать рядом с соседом – иноплеменником, а может, даже с негром, не только не хотелось, но и было как-то боязно.

Когда охранник вышел, Малышев снял куртку, повесил в шкаф и заправил кровать. Задумчиво постояв у окна, за которым разросся куст сирени, он затем направился осматривать здание.

На каждом из двух его этажей было по два спальных помещения, а также комнаты с умывальниками, душевыми кабинами и стиральными машинами. А на первом, рядом с его спальней, находился ещё актовый зал с телевизором.

«Хорошо бы с дороги помыться,» – подумал он, и направился к себе за мылом и полотенцем. Но как только вошёл в спальное помещение, увидел, что на соседней кровати сидят и разговаривают трое молодых, бородатых чеченских боевиков с зелёными повязками на головах.

«Мне только их здесь не хватало… – подумал он, в замешательстве останавливаясь и мрачнея. – Лучше уж жить с неграми, чем с такими… Теперь мне понятно, почему представитель расспрашивал про моё участие в чеченской войне, – хотел понять, как я отношусь к этим гадам, чтобы устроить мне здесь весёленькую жизнь.»

Один из них, высокий и худощавый с мрачным, скуластым лицом поднялся и спросил:

– Ты русский?

– Малышев молча кивнул.

– А ты знаешь, кто мы такие? – грозно подбоченившись, продолжал тот.

– Догадываюсь… – мрачно буркнул Малышев.

– Это хорошо, что ты такой понятливый, – одобрительно сказал чеченец. – Короче, если хочешь, чтобы мы к тебе хорошо относились, будешь делать всё то, что скажем. А сейчас сбегай в бар за сигаретами – он находится в двухэтажном здании слева от выхода.

И, достав из кармана портмоне, отсчитал несколько однофунтовых монет и протянул Малышеву.

– Я бы с радостью, но из-за возраста бегун с меня уже плохой, поэтому боюсь, что это ответственное задание придётся выполнить вам самим, – возразил тот с притворным сокрушением.

– Нехорошо шутишь, русский, – зловеще процедил чеченец. – Не советую так с нами разговаривать!

– А то что будет? – насмешливо поинтересовался Малышев.

– Можешь утром не проснуться.

– Зарежете ночью?

– Вполне возможно.

– Ладно, попытайтесь, но учтите, что если у вас на это не хватит силёнок, то я ваши бороды, шакалы, пообрываю! – вдруг со злой решимостью выпалил Малышев.

– Ах ты ж, пёс драный, ты посмел нас, доблестных воинов Шариата шакалами обозвать?! – брызгая слюной, возмутился чеченец, и, вынув из кармана складной нож, начал с угрожающим видом приближаться к нему.

Остальные вскочили с кровати и, выкрикивая угрозы, окружили его. А один из них, коренастый крепыш, незаметно подкравшись сзади, обхватил его руками за шею и прижал к себе. Воспользовавшись его беспомощным положением, высокий чеченец подскочил к нему и саданул ногой в пах. Поморщившись от боли, Малышев затем изловчился и в отместку ударил его ногой под колено. Тот громко вскрикнул и схватился за больное место обеими руками.

В это время в спальное помещение, услышав шум и крики, вбежал охранник.

Увидев его, все чеченцы как по команде отпрянули в стороны и напустили на себя невинный вид. А высокий, прихрамывая на правую ногу, приблизился к охраннику, протянул ему свой нож и с возмущением завопил:

– Этот нож мы отняли у русского! Он хотел им меня зарезать! Арестуйте его! Арестуйте!

Малышев презрительно покосился в его сторону, но промолчал.

А охранник, не долго думая, вдруг подскочил к нему и выпустил из баллончика в его лицо струю слезоточивого газа. Затем резко заломил руки за спину, защёлкнул на запястьях наручники и потащил в караулку.

Около минуты Малышев вообще ничего не видел, потому что из глаз ручьями текли слёзы, и режущая боль была такой невыносимой, что хотелось раздирать их руками. Затем вдруг всё прошло, только воспалённые от едкого газа глаза ещё долго оставались красными.

Вскоре в караулку вошли двое молодых, дюжих охранников, и, схватив его под руки, повели на территорию первого лагеря, к зданию приёма и регистрации. Оказалось, что в нём имеется ещё и цокольный этаж, на котором находился лагерный изолятор с несколькими камерами.

Охранники завели Малышева в одну из них, сняли наручники и, захлопнув металлическую дверь, ушли.

Камера была совсем маленькой и узкой, не имела даже окна, и в ней стоял только стол с двумя стульями.

«Похоже, что это самая настоящая провокация, подстроенная англичанами, – подавленно подумал он, садясь. – Ведь если бы это было не так, то чеченцы никогда не посмели бы затеять конфликт перед глазком камеры слежения. Да и нож у них был явно не свой, потому что в лагере всех очень тщательно обыскивают и подобные вещи изымают. Ладно, посмотрим, что будет дальше, но я так просто не сдамся!»

Через минут десять в камеру вошёл полный мужчина средних лет с красным одутловатым лицом и неприятным колючим взглядом. Поздоровавшись, он сел за стол, положил перед собой чёрную кожаную папку и спросил:

– Вы говорите по-английски?

Малышев утвердительно кивнул.

– Я представитель полиции, и мне поручено разобраться в вашем конфликте с чеченцами, – продолжал тот. – И прежде всего меня интересует то, где вы взяли нож?

– Я думаю, что об этом вам лучше спросить у того высокого чеченца, который мне им угрожал, – с ухмылкой ответил Малышев.

– Отвечать на вопрос! – раздражённо ударив ладонью по столу, прикрикнул на него тот. – Или вы не понимаете, где находитесь и в какую неприятную историю вляпались?!

– До тех пор, пока не будут просмотрены записи камеры наблюдения и сняты отпечатки пальцев с ножа, ни на какие вопросы я отвечать не буду, так как считаю, что это провокация! – вдруг решительно заявил Малышев.

– Если вы не прекратите пререкаться, то мы будем вынуждены отправить вас в тюрьму! – пригрозил ему представитель.

– Хорошо, отправляйте – огрызнулся Малышев. – Но учтите, что как только вы это сделаете, я сразу же объявляю голодовку!

– Напрасно вы так… – растерянно пробормотал тот. – Вы ведёте себя недостойно, и я уверен, что об этом ещё очень сильно пожалеете.

– Значит, чтобы выглядеть в ваших глазах достойно, я должен был признать то, чего не совершал, да? – усмехнулся Малышев.

Не ответив, представитель схватил папку, вскочил со стула и вышел из камеры.

«Хэ, когда понял, что меня голыми руками не взять, то сразу же дёру дал, – с презрением подумал Малышев. – Теперь англичане уже точно задумаются над тем, стоит ли продолжать эту подлую провокацию, и , возможно, отпустят меня.»

Глава третья. Испытание лагерем

Малышев в своих предположениях не ошибся: не прошло и полчаса, как в камеру вошли уже знакомые охранники, отвели его во второй лагерь и отпустили.

«Даже не верится, что всё так благополучно закончилось!.. – с ликованием думал он, направляясь к своему зданию. – И это только благодаря тому, что я не смалодушничал и дал достойный отпор представителю полиции. Надеюсь, что теперь и чеченцы от меня отстанут, а если нет, то придётся требовать, чтобы дали место в другом здании!»

Войдя в спальное помещение, он увидел, что на соседней кровати сидит молодой негр, и понял, что чеченцев куда-то перевели. Облегчённо вздохнув, он открыл шкаф и взял пакет с туалетными принадлежностями. Но сходить в душ не успел, потому что в дверях внезапно появился охранник и велел идти в офис на допрос. Затем вывел его на улицу и жестом руки указал на здание возле ворот.

«Началось… – сморщился Малышев, словно от зубной боли. – Если они меня и здесь начнут донимать идиотскими вопросами об остроте ножа, то на этот раз я уже точно за себя не ручаюсь…»

На входе в офис его остановила невысокая, полная охранница и потребовала предъявить удостоверение личности. Сверив фамилию с записью в журнале, отвела в тесное служебное помещение и тщательно обыскала. Затем велела идти в конец длинного коридора и ждать вызова.

Там был небольшой, открытый зал с рядами стульев, и несколько африканцев в пёстрых национальных одеждах ожидали приёма под бдительным надзором пожилого охранника. Он тоже потребовал предъявить удостоверение и сделал запись в журнале.

«Вот это так контроль… – удивился Малышев, присаживаясь на свободное место у прохода. – Охраны разве что только у туалета нет…»

Через некоторое время к нему подошёл крупный негр в сером костюме, голубом галстуке и табличкой на груди. Он на сносном русском языке поздоровался, спросил фамилию и, сообщив, что он адвокат и зовут его Опеньчан, предложил пройти в кабинет.

«Наверное, в бывшем Советском Союзе учился, раз владеет языком, – предположил Малышев, поднимаясь за ним на второй этаж. – А что адвокат, это очень даже кстати: надеюсь, что при нём уже никто не посмеет применять ко мне подлые и запрещённые методы.»

На этот раз состав ведущих допрос был несколько иным, чем в аэропорту: кроме адвоката в кабинете сидели молодой, энергичный представитель Хоум – Офиса, мистер Браун, и миловидная, с пышными формами переводчица – литовка Ия.

Бегло просмотрев несколько страниц в пухлой папке, представитель начал задавать Малышеву вопросы:

– Вам угрожали по телефону?

– Да.

– Вам известно, кто это был?

– Нет.

– А в аэропорту вы сказали, что это был высокопоставленный чиновник из Министерства внутренних дел. Зачем вы это сделали?

– Я говорил совсем не так! – возмутился Малышев. – Этот чиновник оказался покровителем бандитов, и из-за него у меня начались все проблемы. Но чтобы он опустился до личных угроз по телефону, – такого просто не могло быть!

«Вот, гады, свалили всё в одну кучу!»

– Тогда, может, вам угрожал начальник Управления, который отстранил вас от ведения следствия?

– Это тоже исключено!

– Выходит, что преследование происходило вовсе не со стороны силовых структур, как вы утверждали раньше?

– Именно с их стороны, – настаивал Малышев, – но только вышеназванные лица являлись заказчиками преследования, а кто мне угрожал, я не знаю. Могу только предполагать, что это был кто-то из бандитов.

– Вы определили по голосу возраст человека, который вам угрожал?

– Да, ему примерно было пятьдесят лет.

– После угроз вы сменили номер телефона?

– Нет.

– Почему?

– Это было бессмысленно, потому что скрыть подобную информацию от силовых структур невозможно.

– Вам приходили письма с угрозами?

–Да.

– Какой был почерк?

– Каллиграфический. Да вы сами можете в этом убедиться, так как я их отдал ещё в аэропорту, и поэтому они должны находиться в моём деле! – с чувством предложил Малышев.

Но представитель к его словам отнёсся равнодушно, словно из-за отсутствия повода к придиркам не хотел продолжать разговор на эту тему. Но потом этот повод он всё-таки нашёл.

– А по-вашему мнению, сколько лет было человеку, который писал эти письма?

– Я не почерковед, чтобы уметь разбираться в таких тонкостях, – ухмыльнулся Малышев.

– А вы полагаете, что это был вовсе не тот, который угрожал вам по телефону?

– Может, и тот, я не знаю…

– То есть, вы согласны с тем, что это мог быть один и тот же человек?

– Да.

– А если это так, то по простейшей логике становится понятно, что ему пятьдесят лет, но вместо того, чтобы внятно и правдиво отвечать на вопросы, вы отнимаете у нас время и пытаетесь запутать! – раздражённо повысил голос представитель.

«Кто кого путает, уже и дураку понятно… – подумал Малышев, чувствуя, что от возмущения его лицо начинает наливаться кровью. – А также нет сомнений и в том, что здесь явно попахивает дурдомом…»

– Но доказательств, что это было одно и тоже лицо, не существует, а поэтому ваша так называемая логика несостоятельна! – огрызнулся он.

– Отвечать только на вопросы, иначе у вас могут возникнуть очень серьёзные проблемы! – строго предупредил представитель.

«Когда убедительных аргументов для ответа не находится, проще, конечно, прижучить… – с презрением подумал Малышев. – А адвокат тоже хорош… Вместо того, чтобы вмешаться и остановить это безобразие, он опустил глаза и делает вид, что происходящее его не касается. Ясно: рассчитывать на него после такого поведения было бы более чем наивно.»

– Если вас преследовали, вы должны были немедленно переменить местожительство и уехать, – продолжал тот. – Вы сделали это?

– Дело в том, что с учётом российских особенностей сменить обжитое место и уехать неизвестно куда не так-то…

– Отвечать только да или нет! – раздражённо перебил представитель.

– Но почему я не могу объяснить?! – возмутился Малышев. – Поймите, что сразу уехать невозможно, так как на новом месте не будет ни жилья, ни работы!