Ведьмы и колбасники

У остальных ведьм в поселке тоже работали слуги. Раскормленные, лощеные, довольные. В них отражалось мое, лишенное индивидуальных черт будущее. Наверное, я бы сбежал от скотски бессмысленной сытой жизни. Непременно бы сбежал, но… Но быстро понял, к кому попал, и чертовски сильно захотелось докопаться до волшебных тайн, до колдовства. А оно подобно полету завораживает непостижимостью и красотой.

Подслушивал, подглядывал в щелочки, копался в древних книгах ведьм. Чего только не подслушал? Удивительно, страшно, непостижимо… Традиционные полеты на метле. Почему на метле?

Они могут левитировать на чем угодно и без. Эх, окунуться бы в небо и уплыть за облака! А еще они лепят фантомов из воздуха, из пустоты. Сначала неуклюжих отвратительных монстров, но упрямое колдовство сглаживало отвратительные рожи до человеческих лиц. В них не вдохнешь душу, но умелые ведьмы вдалбливали в тупые создания необходимый минимум знаний и отправляли на постоянные работы или спецзадания. Правда, для ответственных случаев годились не придурковатые увальни, а изворотливые, наглые и беспринципные твари. Длительное и упорное колдовство долепливало их до кондиции. В конце концов, они почти не отличалась от людей, а отъявленных колбасников даже превосходили.

Но даже у первоклассных бездушных творений сохранялись признаки фантомов: глаза навыкат; убегающий от собеседника взгляд; речь построена штампованными фразами, полна апломба, редко проскальзывает свежая мысль…

Еще фантомы неспособны продлевать род. Они иногда заводят семьи, но своих детей не имеют. Да и сыновних чувств к ним их воспитанники не испытывают. Но можно ли говорить, что эти сказочные творения уходят из мира бесследно? Я долго за ними наблюдал и думаю, что нет. На пропаханных ими нивах густо всходят колбасники. Почва бездушия и личной выгоды уж больно благодатна для подобной поросли.

Однажды и я, вооружившись полуистлевшей книгой, принялся колдовать. Вместо фантома получился уродливый призрак. Он так страдал асимметрией, что лишь пару раз жалостно взвыл и растаял в углу комнаты. Растаять растаял, но оставил устойчивый запах серы. Вскоре пришла ведьма, принюхалась и долго следила за мной тишком – не колдую ли (на это у слуг табу). Только и я не лыком шит – больше не экспериментировал в доме.

Как я ни мучил древние манускрипты, как ни приглядывался к колдуньям и не напрягался изо всей мочи, ничего кроме призраков не получалось. Но в этом искусстве достиг совершенства. Мог воспроизвести голографический дубль любого человека, животного или выдуманного чудища.

Размышления прервала напряженная тишина, сменившая гул разрозненных бесед, а затем слова:

– Слыхали, бабёнки? Наверху кто-то есть.

Я замер. Проклинал бестолковую беспечность почем зря. Нельзя мечтать на деле, ворочать бока, словно на солнечном пляже.

– Найду мерзавца, – продолжала волшебница. – Заколдую в лягушку.

Лестница скрипела, приближая жуткое, неотвратимое преображение. Крикливая компания в пруду, мошки на обед – кошмар! Кошмар все ближе и ближе монотонно, до мурашек на коже, повизгивал старыми ступеньками.

Вот она появится! В тщетной надежде слепил огромную крысу с облезлыми грязно-коричневыми боками. Зубастая тварь грозно зашипела на появившуюся ведьму и поскакала по лестнице на чердак. Я затаился в тряпье, не дыша.

– Тьфу ты, гадость, – сорвалось брезгливо, и громче добавила вниз: – Крыса забралась.

– Слазь, сейчас не до нее.

Лестница опять заскрипела, и я свободно вздохнул.

– На сей раз, только крыса, – говорила ведьма уже внизу.

– А помните, как к нам забрался Нюрин Васька?

– Хороший слуга был, – узнал голос Нюры. – Припугнула бы, а то сразу в лягушку. Зря, Люся.

Люся ничего не ответила. Нюра ненадолго замолчала, но наболевшее не давало покоя:

– Сказала бы заклятие. Новый слуга хуже фантома. Лучше его заколдуй в паука, а того верни. Ну, скажи заклятие, будь паинькой, Люсечка.

– Только ради тебя, Нюра, – наконец сдалась Люся. – Пусть съест семечко красного перца, который растет на моем подоконнике.

– И это все?

– Да, сразу снимет заклятие. Так что ищи своего лягушонка. Может его, еще не слопал аист. Ха–ха–ха!

– Не отвлекайтесь, бабёнки, – остановила ведьм председательница.

Они притихли и потихоньку переключились на насущное. Пошли беседы о власти. Спорили, кого протолкнуть депутатом нового парламента: прожженного колбасника из почившей парторганизации или Люськиного фантома. О соперниках практически не беспокоились. Ведь человечьи призывы летят мимо ушей оскотинившегося народа, а колбасная ложь ведьм – бальзам, мечта среднестатистического избирателя.

Пришлось в который раз густо краснеть, ибо я сам не такая уж белая ворона.

«Вот, суки! – возмущался внутренний голос. – Околбасили и еще измываются над людьми!»

Робкий протест быстро увял под гнетом страха. Личной храбрости хватило на подслушивание тайны заколдованного Васи, и сейчас мечтал лишь, как выбраться с чертовой мельницы.

Вася, надо сказать, ввязал в опасную переделку, но передряги напомнили, что я человек. Что бы им оставаться, необходимо постоянно давить страх и алчность тела.

Вася… Вася – единственный из слуг, не примирившийся с колбасной философией. Не успокоился хрюканьем у сытой кормушки, во все лез, всем интересовался. Только длинные носы быстро обрубают хозяйки поселка.

В начале нынешнего лета он исчез. Дни шли за днями, а его хозяйка не только не била тревоги, не искала слуги, а наоборот была спокойна, словно знала где он. На третий день привела нового слугу, ленивого и сонливого колбасника. Настолько ленивого, что вскоре прогнала, обходясь услугами фантома. Потом взяла нового (сложно найти хорошего слугу).

Я почуял неладное, ко всему подозрительно приглядывался, усиленно следил за ведьмами. Все без толку.

А спустя неделю появился он. Он сам запрыгнул на колени, квакнул и шмякнулся дальше, на стол. Лягушка лягушкой… ну кто бы мог подумать, что это он? Но аномальное поведение заставляло приглядываться к зеленому крикуну, постепенно зрели подозрения, а за ними уверенность.

И я его спросил: – Ведьмы заколдовали?

– Ква, ква! – возбуждённо горланил он и пару раз кивнул зеленой лоснящейся головой.

– Где же они тебя так?

Он совсем раскричался и протянул лапку в сторону мельницы.

– На мельнице?

– Ква, ква!

Постепенно диалог настроился. Жестами, кваканьем, а когда и словами, нарисованными на песке, он открыл боль души, коварство ведьм, надежду на меня.

Страшно? Конечно, но не бросать же товарища в беде и еще любопытно. Вот и прокрался на сборище, подслушал тайну Васиного избавления, а теперь трясусь от страха, вечерней прохлады и презрения к своей трусости и мелочности души.

Галдеж ведьм настолько опротивел, что перестал вслушиваться в их тайны. Они еще долго спорили под самобичевание моей растревоженной души. Наконец ровный гул нарушился. Приложил глаз к щели: расфуфыренные модницы разбирали метлы, запрыгивали на них и летели гуськом в бледном лунном свете к поселку. Наконец последняя щелкнула замком и растаяла в ночи.

Дорога назад оказалась намного сложнее. Иногда луна скрывалась за тучами, и тьма сбивала с пути. Дважды оступался с тропинки в болотце, вяз в трясине, но судьба милостива. Не прошло и двух часов, как добрался домой.

Моя ведьма уже спала. Фантом ей постелил, подал слегка перекусить. Она и не заметила моего отсутствия. Фантом – удобная штука. Жаль, чертовски жаль, что мой уровень ворожбы достиг только уровня лепки призрака.

Глуповатый увалень подал тарелку холодной снеди, и я отправился в кровать.

Лягушонок сразу запрыгнул на одеяло.

– Ква?! – волновался он.

– Все отлично, спи спокойно, – успокоил квакушу. – А то разбудишь ведьму – хуже будет.

Немного помолчал, зевнул и добавил: – Завтра… Завтра добудем средство… Семечко перца с Люськиного подоконника. Все, спи.

Утро началось обыкновенно, совсем обыкновенно, даже не волновала намеченная операция возвращения в человеческий облик товарища. Готовился к чуду, словно к поджарке картофеля. Сначала готовил еду, у фантомов не хватает фантазии и сноровки. Затем сидел за столом со своей ведьмой. Тут уж безмозглый помощник не подкачал, все расставил как надо. Как обычно коснулись светской болтовней Бога, черта, души, чуда и даже погоды.

– Хочешь ливень? – запомнился конец разговора. – Устрою, вечером.

Хозяйка допила чай, приветливо махнула рукой и ускакала сплетничать к подругам.

Радио обещало солнечную без осадков неделю. Но я знал, что синоптики не учли фактор чуда. Выключил бессовестного обманщика, дал наставления помощнику и пошел на разведку. Нетерпеливый лягушонок скакал след в след до самого Люськиного дома.

Солнечное чистое небо и ласковый ветерок поднимали настрой. Вкусно наеденный и напоенный желудок сладко урчал под музыку природы. Беспечное, хорошее, прекрасное утро.

– Эй, Пифагор, – крикнул Люськиному придурку. Твоей бабы дома нет?

Но услышал не недотепу фантома, а сварливый визг хозяйки:

– Не баба, а хозяйка, госпожа, повелительница, – кричала она в окошко. – Как смел ты, маленький человечишка, так меня оскорблять?!

– Ишь, королева?! – впервые неуважительно ответил ведьме.

Она даже глаза выпучила. Все же их все, даже кто не слышал о реальных ведьмах, интуитивно опасаются и берегут избалованные колдуньи нервы. Воистину, глупость беспредельна. Бестактно ляпнуть нервной ведьме такое мог лишь идиот.

– Ах, так! – заверещала колдунья, – Превращу-ка я тебя…

Ведьма повела вокруг задумчивым взглядом, пока не уперлась в Диснеевского мышонка на майке фантома.

– В мышку, – радостно сообщила она. – Маленькую серую мышку.

Ведьма закружилась, понесла тарабарщину, страшно сверкнула черными, распахнутыми до предела очами.

«Все, заколдует! – запаниковал я. – Это же из коррактора, книги заклятий».

– Люсечка, постой! Прости придурка.

Но все полезно вовремя. Хороша таблетка больному, а не покойнику. Формалин – наоборот. Так и разъяренная Люська просто не слышала моих извинений. Она вертелась, приседала в трансе, и скоро черная ворожба попала по назначению.

Сначала закружилась голова, и мир ринулся вверх. Летели вверх дом, деревья, ведьма…

«Да это же я сморщился до вершка, даже меньше!»

Перед глазами замелькали волоски.

«Усы дрожат от страха», – рефлекторно определил и теперь испугался по-настоящему. Оглянулся в поисках спасения, но нашел лишь собственный хвост и лягушонка Васю.

– Раздавить бы тебя, – презрительно бросила колдунья, но только смачно плюнула и вернулась в избу.

Перспектива еще одной ворожбы подействовала даже на инфантильного Пифагора. Он панически трясся и активно подметал двор – не дай Бог, уличит разъяренная хозяйка в лени.

К счастью, дурной пример бывает не только заразителен, но и поучителен. Стало противно глядеть на струхнувшего фантома и понемногу вернулся рассудок.

«Ведьмы от природы ленивы, они не будут потеть на выдумку новых заклятий. Может и меня спасет ее перец?!»

– Ква, ква, – участливо пропел на ухо компаньон по несчастью.

Я что-то хотел ответить, но лишь едва слышно запищал. Правда в слабом мышином писке звучала надежда. Не удастся с перцем, так потом разнюхаем, выследим новое средство. Нет, рано падать духом.

– Пифагор, – кричала неугомонная сварливая Люська. Моя ведьма поспокойнее и повеселее. Только все они одним миром мазаны. – Опять, лодырь, забыл полить цветы.

Пифагор бросил метлу и бегом, по-утиному переваливаясь, бросился в дом. Спустя пару секунд он появился у окна. Фантом протирал пыльные листья, поливал цветы. В одном из горшков алели стручки перца. Огненные сосульки спокойно покачивались, несли заряд оптимизма и надежд.

Мы с Васей переглянулись, поняли друг друга без слов и от греха подальше ускакали с опасного двора.

Весь день Вася ловил каких-то мошек, а я перекусил коркой хлеба, застрявшей в траве. Вечером, сытые, мы дежурили во дворе, под лопухом.

В распахнутом окошке мелькала Люська. То причесывалась у зеркала, то бегала к шкафу за одежкой, примеряла наряды, меняла на новые. И, наконец, остановилась на глубоко декольтированном желтом платье из китайского натурального шелка. Зачем ведьмам, в крошечном поселке, среди лесов и болот, шикарные убранства?

Решившись на наряд, она успокоилась, приколола к волосам желтую розу, немного исправила прическу, одобрительно сверкнула в зеркало глазами и выскочила на улицу. В былые времена не грех волочиться за такой, но я знал ей настоящую цену. Ко всему еще ухажер ростом не вышел, и она могла ненароком раздавить приставалу.

Мы прошмыгнули в щель под дверью и, не тратя даром времени, засеменили ножками к заветной цели.

У окошка Вася присел и одним махом взлетел на подоконник. Вторым прыжком влетел в горшок с перцем, но дальше от него удача отвернулась. Беззубый рот не мог скусить стручок, а слабые лапки сорвать. Осталась вся надежда на мои зубы, но как добраться до стручка?

Прыгал, карабкался по стенке – безрезультатно. Только бок ушиб и вывихнул хвост. Лишь сильно грохнувшись головой, немного успокоился, огляделся и, с радостным писком, бросился к швабре. Рассеянный Пифагор забыл убрать свой инструмент.

Швабра прислонилась у стенки, рядом с подоконником. Лезть по крутому, но наклону, гораздо легче, чем по вертикали, но Пифагор уж больно наполировал черенок мозолями. Лапки скользили, а я упрямо карабкался ввысь. Сорвусь – несдобровать тоненьким Мышиным косточкам. Вернусь – век грызть корки, жить в норке, бегать от котиных лап. И я лез, соскальзывал, цеплялся когтями, зубами, ушибленным хвостом. Соскальзывал и вновь карабкался в смертельно опасную и спасительную высь.

Когда взобрался на торец деревяшки, то сам не верил, что восхождение удалось. Кому как, а по мне швабра покруче Эвереста. Как только спрыгнул с покоренной вершины на подоконник, Вася одобрительно похлопал зеленой лапкой. Есть, есть ценители настоящих скалолазов.

Цветочный горшок покорился с третьей попытки, со скользкой спины напарника. Мои коготки слегка царапали зеленую подставку, но Вася терпел. С горшка дотянулся до стручка и сразу впился зубами в черенок.

Спустя пару секунд стручок свалился на подоконник. Тут уж зубы заработали по-настоящему. Еще не успел Вася восхищенно квакнуть, как в алом, лоснящемся жирными бликами боку перца зияла дырка в полтора дюйма.

Мы переглянулись, запустили лапки в отверстие и вырвали из сердцевины по семечку. Вася, недолго думая, распахнул свой милый ротик вширь всего лица и забросил снадобье. Я последовал мудрому примеру.

В голове зашумело, закружилось, подоконник стремительно сжался до узкой полоски, и я свалился. Пол встретил не хрустом костей, а упругим сопротивлением половиц о мои ботинки.

«Удалось!!!»

Рядом, как и я, примостился на корточках Вася. Он светился широкой, по лягушачьей мерке, улыбкой.

– Бежим?!

– Погоди, – остановил приятеля. – Необходимо замести следы. Догадаются, что мы погрызли перец – из-под земли достанут.

Колдовство далось привычно, без напряжения. По подоконнику металась мышь-призрак. Она исправно разыгрывала роль пожирателя перца, а мы бросились в двери. Во дворе проскочили мимо тупо уставившегося на забор Пифагора и огородами побежали к лесу. Вовсю хлестал ливень, ведьма не обманула. Ноги скользили, мы падали, но вновь и вновь вставали, и бежали во всю прыть к новой жизни. Бежали, позабыв неистраченную зарплату за последние годы, модную одежду, сытые будни.

2. В миру

Лысая Гора, ведьмы, заговоры, превращения… Кажется, все началось века назад, а не какой-то десяток лет. Встретил ведьму на скамейке, когда наша огромная дебильная империя еще не развалилась на не менее идиотские государства. Из ничего и будет ничего. Одним метаморфозы подарили надежды, у других их развеяли в дым. А я, словно слепой, ничего не видел и не слышал. Да и что увидишь на этом острове – Лысой Горе? Социальные потрясения обходили стороной. Нас окружал свой мир, свои радости, печали и заботы. Волшебный поселок ярче обычного высвечивал все нутро человечье. В катаклизмах люди теряют маски, а на Лысой Горе и того больше – все знают человек ли ты вообще.

Нет, не потерянное время – служба у ведьм. Их затерянный мир открыл, что и во мне еще есть человек, только надо за него каждодневно бороться, не торговать им в угоду скотине, пригревшейся внутри нас.

Пелена спала с глаз, и стали четко отличимые ведьмы, колбасники, личности и фантомы. Пришлось много учиться смотреть… сейчас отличаю не только кусочки мозаики, но и всю картину – наш гнусный мир. Он катится в колбасную пропасть. Катится в пространстве-времени отвратительный симбиоз нищеты и бездушия. Святые всех народов шли к совершенству через самоотречение, миряне – поиском красоты и истин, но путь Человека не доступен серой бараньей массе. Грустно наблюдать за отарой, теряющей свои души вслед за самоуверенным вожаком. Но пока есть хоть один человек, даже кусочек совести в людской плоти, мы не рухнем в бесконечность греха.

– Привет, дружок! – нежно пропели из-за спины.

По сердцу заскребла тревога, обернулся, и улетели все печали о заблудшем человечестве – Люська!

– Думала, работаешь норушкой, грызешь под полом зернышки, а ты здесь?

– Кто расколдовал? – продолжала елейно ворковать ведьма.

– Впрочем, какая разница? Коль сидишь в библиотеке – будешь книжной крысой. В прямом, а не переносном смысле.

Люська ехидно хихикала, рисовала в пространстве хвост и, даже, по-детски строила рожи. Сразу вспомнилось короткое, но отвратительное мышиное прошлое, а по спине побежали мурашки.

Люся сосредоточилась, морща лоб, довольно громко понесла тарабарщину, закружилась волчком.

– Не мешайте… прошу не шуметь… вам не стыдно… – полетели возмущенные окрики со всех сторон читального зала.

Ведьма не шутила, колдовала всерьез и даже бровью не повела на ропот в библиотеке. От нее уже не сбежишь. Хоть и струхнул, да уж придется принять бой. Заставил руку не дрожать, перекрестился, очертил себя магическим кругом и зашептал вперемежку молитвы и заклинания.

Не знаю, что ей помешало. Может крестная сила, возможно магические заклинания из древних книг или попросту галдеж возмущённых читателей мешал сосредоточиться ведьме. Но факт остается фактом: могущественная чародейка покраснела, топнула модной туфелькой и окатила непокорного противника яростью глаз, слов, жестов.

– Все одно – от меня не уйдешь!

Она побежала по проходу, между столами, разнося под сводами зала дробный перестук каблуков. В дверях обернулась, веско добавила:

– До скорой встречи, крысенок.

Ох, как она была искренна. Все излучало ярость, неприязнь ко мне. Война, началась необычная война. Какую гадость ждать от Люськи дальше? И я пустил за ней разведку – мышонка-призрака.

Ведьма безвозвратно разрушила настрой. Пришлось отложить литературу и топать домой.

Еще за дверью услышал настойчивый звонок. Он упрямо буравил пространство, пока открывал дверь, подошел к телефону.

– Алло.

– Петя, привет, – пищал в трубке бойкий голос сокурсника.

– Привет, Андрей, – ответил без особого энтузиазма.

«Зачем он названивает? Мы давно разные, совсем разошлись. Может, снова разболелась печень?»

– Что, снова пил? – проверил догадку. – Бочок болит?

– Угу, – согласился он. – Жизнь заставила.

– Так уж и заставила? Схватила за грудки и влила в глотку?

– Не ехидничай! Ты, Петя, не живешь… Что знаешь о жизни? Едва не вся зарплата уходит за квартиру. Да разве у инженера, может быть зарплата? Пошел бы ко мне в ларек торговать, а за твои экстрасенсорные таланты деньги вообще можно грести лопатой…

Трубка зудела, но пустой треп летел мимо ушей.

«Неблагодарное дело вспоминать уроки Лысой Горы, – размышлял под монотонное бормотание трубки. – Лечить их бессмысленно. Хапать деньги на магии – уподобиться алкашу и рвачу Андрею. Кругом одни «Андреи». Колбасный мир, колбасная любовь, надежды и мечты. Тесно, тесно в зловонной кишке. Оболочка – мир? Я сам – вселенная? Или истина немного в стороне? Святые не плакались на среду, на свое окружение, крепли духом наперекор ей, а статистика утверждает наоборот, что граждане лепятся средой. Все логично, все правы, но я уверен – люди куют среду, а кишка-среда формирует лишь серость, безликий колбасный фарш. Окружение гонит нас в шкурку, а мы можем рвать бреши изнутри в уготованной судьбе. Много дырочек – вывалится фарш, разрушится неизбежность колбасных судеб».

– Петя, Петя! – надрывался Андрей. – Ты, меня слышишь?

– Что-то с телефоном, – пришлось солгать. – Сейчас соединяет нормально… Бок вылечу, но не сейчас – занят… Через пару дней…

– А посидеть за бутылочкой, вспомнить былое с девочками? Весьма доступны, без притязаний и красивы… О расходах не беспокойся, все оплачено.

– Я же говорил: занят.

– Девочки – картинки.

– Картинки – хорошо, да остальное люблю наоборот. Недоступных, требовательных, гордых. Пустышкам цена – грош.

– Вот и будешь бобылем. Твоей мечты в природе нет! Ладно… Звякну через пару дней. Пока.

– Пока.

Специально для серых времен припас несколько бутылок старого молдавского вина. С ним плачусь о былом, лью горечь души – вот и легчает. По крайней мере, раньше легчало.

Вино 64 года… Страсти, перебродившие в душистый напиток.

У нас так много общего. Я тоже «урожая» 64 года. Как и у вина, прошло время неустойчивого цвета и вкуса. Крошечными глотками смакую 64 год, тщетно выискивая в гамме вкусовых отголосков прошлого свое рождение, мать, отца и их гибель. Терпкий 64 год. Терпкий до оскомины, совсем не сладкий, но до дна приклеивший уста к бокалу. Вдыхаю с глотками-крохами кипение года. Терпкого, до слез терпкого времени. Оно заполнило до краев и потекло по щекам, незабываемое, неизвестное время.

Ностальгические грезы прервал мышонок. Призраки усталости не знают, но он мастерски разыгрывал одышку, упадок сил.

– Я шмыгнул за ней в «Линкольн», – докладывал маленький разведчик. – Ведьма крикнула: на Лысую Гору. По дороге созвонилась с подругами (в машине телефон), и они собрались сразу, по приезду, у нее дома.

– Не на мельнице?

– Нет, дома. И сразу решили вернуть тебе мой облик или просто погубить. Только одна возражала, твоя хозяйка.

– А о Васе говорили?

– Нет, ни слова.

– Значит, не догадались, что мы оба их облапошили. Беги к нему, предупреди.

Мышонок весело крутанул хвостиком и дробной рысью проскользнул сквозь двери.

Со дня «воскрешения» я привязался к мышонку. Он получился сообразительным и тоже тянулся ко мне. Впрочем, мышонок лепился именно таким. Кого же ему любить, как не своего создателя?

Мышонок убежал, и вернулись тревоги, размышления о планах ведьм. Стоит ли так панически, словно утопающий за соломинку, хвататься за человечье обличье? Мой бестелесный мышонок счастлив. Я сбежал от балыков, икры, шампанского Лысой Горы и стал счастливее. Отказ от материального не лишает счастья и смысла существования. Хотя, это лишь теория, а практика цепко держится за тело.

Новый звонок заставил вздрогнуть. «Что-то я сегодня нарасхват».

– Алло… Это ты, Вася? Мышонок у тебя?

– У меня. Странные вещи говорит.

– Скорее страшные. Ведьма нашла меня… Наверно чисто случайно, в библиотеке… Искал литературу по экстрасенсорике, магии, судам над ведьмами. Возможно и Люська за тем же пришла? Да, Люська… О тебе не знают. Так что не высовывайся, страхуй со стороны… Будь начеку. Связь мышонком… Отправь его назад. Пока.

Вася предупрежден. С ним, как в связке – надежнее. Мы не зря отдали годы Лысой Горе, не напрасно учились ворожить. Так что рано радуетесь, ведьмы!

Мы крепки, да и ведьмы не лыком шиты. Они не откладывают дел на будущее, значит, скоро ударят. Возможно, ночью (любимое время нечисти). Предусмотрительно стал укреплять «бастионы»: окропил квартиру святой водой; окурил полынью, под заговоры и молитвы; протер иконы; кровать обрисовал магическим кругом и лег спать.

Уставшее тело быстро провалилось в сон. Взбудораженное подсознание строило ужасные рожи, кошмарные предчувствия ворочали с бока на бок. Когда увидел проскальзывающую в щели нечисть, думал, что еще сплю. Слишком уж сплелись кошмары сна с реальностью.

Толпа позеленевших от жажды упырей, сдуру, рвали друг у друга бутыль со святой водой и мгновенно ею травились. Их корчилось в конвульсиях с десяток, пока безмозглое отродье разобралось, определило отраву. Многие, словно ошпаренные, отскакивали от икон в стороны. Но те, что покрепче, только презрительно усмехались, сплевывали розоватую кашицу на пол и голодно цокали, причмокивали, всасывали воздух. Искали упорно, но слепо проходили мимо запертого молитвой пространства кровати. Наконец вычислили, где я, окружили кровать, стали давить и скрести когтистыми пальцами незримую стену. Защитное поле колебалось, упруго прогибалось, но пока держало.