Тридцать дней в Париже

– Вам не нравится?

– Это просто прекрасно! – выдохнула я.

– Ванную вам придется делить с детьми. Подойдет?

– Конечно!

Я видела ванную комнату, когда мы проходили мимо. Она была просто огромной. Я подумала об очередях в нашу ванную по утрам. Шатающееся сиденье унитаза, жалкая струйка воды, вытекающая из душевой насадки, то слишком горячая, то холодная. А если осмелишься задержаться, кто-нибудь тут же начнет барабанить в дверь.

– Оставлю вас на несколько минут. Приходите на кухню. Вы, должно быть, проголодались.

Голода я уже почти не чувствовала, а желудок все еще крутило, но пренебречь его гостеприимством я никак не могла. Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь. Я прилегла на кровать, вдыхая незнакомый запах чужого дома. Здесь пахло дорого – лавандой и старым деревом.

Я тихонько прокралась в ванную, чтобы воспользоваться туалетом, вымыть руки и лицо. Посмотрела в зеркало, чтобы увидеть то, что видели Бобуа, – бледную особу с темными волосами до плеч, запавшими глазами и щелью между передними зубами. Обычная девушка из обычного города. Все Бобуа, даже дети, выглядели необычно. Привлекательная внешность, уверенность в себе и впечатляющая манера держаться. Одежда сидела на них идеально, именно так, как надо, в то время как моя изрядно помялась, обтрепалась и выглядела еще дешевле, чем была.

Слишком утомленная, чтобы думать о переодевании или макияже, я вернулась в комнату, натянула джемпер поверх футболки, которая была у меня под пиджаком, затем подошла к окну, открыла его и посмотрела на улицу. Дома казались бледными в вечернем свете, крыши серебрились под луной, булыжники мостовой были черными и блестящими. Я вдохнула парижскую ночь и почувствовала уверенность в том, что утро принесет надежду, а беды минувшего дня останутся позади.

Я открыла дверь и пошла обратно по коридору, разыскивая кухню. К моему удивлению, она оказалась крошечной, даже меньше, чем у нас дома. Жан Луи с впечатляющей скоростью кромсал ножом кучу шнитт-лука.

– Приготовить вам омлет? – с улыбкой спросил он, когда я вошла.

Омлеты я не любила – сухое, резиновое яйцо с не очень приятным вкусом. Но сейчас я съела бы и ножку стула, а в воздухе витал ореховый аромат тающего масла, от которого у меня перехватило дыхание.

– Прекрасно, – сказала я. – Спасибо.

Взяв три яйца, Жан Луи ловко разбил их в миску одной рукой, а другой тем временем взбивал масло на чугунной сковороде. Я зависла: мне хотелось ему чем-нибудь помочь – например, накрыть на стол, – но у меня пропал дар речи.

В кухню ворвалась Коринн и затараторила по-французски. Я едва узнала в ней ту женщину, которая совсем недавно открыла мне дверь. Сейчас на ней было черное платье без рукавов с открытой спиной и туфли на высоком каблуке, с атласными лентами, завязанными вокруг лодыжек. Ее волосы были убраны в узел на затылке, а в ушах поблескивали крупные бриллианты. Я решила, что они настоящие: она не походила на женщину, которая носит бижутерию. Темные круги под глазами исчезли, а губы она накрасила темно-красной помадой. Из потока слов, произнесенных, пока Коринн доставала из холодильника коробку шоколадных конфет с начинкой, я почти поняла, что малыш спит.

– Приятного аппетита, – сказала она мне, выходя и оставляя за собой шлейф невероятного аромата – я ощущала такой впервые.

Бриллианты, высокие каблуки, пьянящий парфюм. Смогу ли когда-нибудь стать такой, как Коринн?

Я посмотрела на Жана Луи, и он улыбнулся, ничем не выдавая своих мыслей.

– Ваш омлет готов,– сообщил он и указал на дверь.– Salle à manger[16] находится здесь…

Там было накрыто для меня. Рядом стояла тарелка с салатом, совсем не похожим на тот, что мы ели обычно: дома у нас подавалась либо головка салата с дедушкиного участка, в которой часто прятались жирные слизни, либо нарезанный бледно-зеленый айсберг. Здешний салат состоял из темно-зеленых, красных и фиолетовых листьев, блестящих от масла и сопровождаемых багетом.

Я села, и Жан Луи поставил передо мной тарелку. На тарелке лежал золотистый полумесяц, не похожий ни на один омлет, который я когда-либо видела, с нарезанным шнитт-луком. Жан Луи налил мне бокал красного вина:

– Наслаждайтесь.

Гуго и Шарлотта вбежали и сели по обе стороны от меня. Я чувствовала себя невероятно неловко, но была очень голодна.

– Merci[17], – пробормотала я с застенчивой улыбкой.– Merci beaucoup[18].

Жан Луи поднял за меня свой бокал с вином, выходя из комнаты.

Омлет был неземной. Он оказался мягким, кремовым и насыщенно-маслянистым, чуть солоноватым, с легким привкусом лука и трав. Я мигом проглотила его, подбирая остатки ломтиками хрустящего багета. Салат из загадочных листьев был горьковатым, но идеально сбалансированным по вкусу. Вино я, конечно, выпила. Оно было темным и показалось мне крепким, но, как и в салате, в нем чувствовалось что-то правильное. Я никогда не забуду этот первый вкус Франции – еда простая, но тщательно продуманная и умело приготовленная.

К концу трапезы я почувствовала себя другим человеком – не просто ожившим, а прямо-таки просветленным. Я со вздохом откинулась на спинку кресла, а дети захлопали.

– Attendez![19] – сказала Шарлотта, потом взяла мою тарелку и отнесла ее на кухню.

Вернулась она с тарелкой поменьше, на которой лежал треугольник сыра с меловой белой корочкой, сочащейся желтизной. Девочка триумфально поставила его передо мной.

Я почувствовала легкий запах капусты и подумала, не протух ли сыр.

– C’est bon[20], – подбодрила меня Шарлотта, почувствовав мои сомнения, и Гуго кивнул в знак согласия.

Взяв нож, я отрезала крошечный кусочек и отправила его в рот, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать запаха. Но, как и омлет, это было откровением. На вкус сыр оказался совсем не таким, как на запах. Насыщенный и пикантный, он больше всего напоминал грибы. И как только я проглотила крошечный кусочек, мне захотелось еще. Я поглощала сыр с удовольствием. А доев его, поняла, испытывая некоторую неловкость, что не знаю, как теперь быть, чего от меня ждут. Взяв тарелку и бокал, я понесла их на кухню. Вино сразу ударило мне в голову, навалилась усталость. Оказавшийся на кухне Жан Луи взглянул на меня и посоветовал:

– Вам нужно лечь.

Внезапно я поняла, что именно этого хочу больше всего на свете. Я подумала, что надо бы поинтересоваться, не помочь ли ему с детьми, но у меня не было сил. Я просто хотела упасть и уснуть.

– Спасибо. Merci. Pour le…[21]

Я не могла вспомнить слово, обозначающее еду или блюдо. И не знала, был ли это обед или ужин, или как они это называют.

– Omelette…– наконец произнесла я.– Delicieux[22].

Он улыбнулся и слегка пожал плечами, словно это было пустяком:

– Bonne nuit[23].

И вдруг я обнаружила, что дети обнимают меня за ноги своими маленькими ручками.

– Bonne nuit, Джулиет! – хором сказали они.

Мне удалось найти в себе силы рассмеяться, наклониться и обнять их в ответ.

– Bonne nuit, mes petits[24], – сказала я, не уверенная, правильно ли обратилась к детям.

Но они выглядели счастливыми, и я решила, что именно так, методом проб и ошибок, и буду учиться.

В спальне, пока я скидывала одежду прямо на пол, у меня слипались глаза. Простыни оказались холодными, тяжелыми и гладкими – я привыкла к нейлоновым простыням в конфетную полоску, на которых спала с детства, они всегда немного липли к коже, чем раздражали до зубовного скрежета. Подушка представляла собой длинный жесткий валик во всю ширину кровати, заправленный под простыню. Я думала, что никогда не усну, настолько все было непривычно, но стоило мне лечь на мягкий матрас, как простыни нагрелись и я расслабилась.

Воспоминания о прошедшем дне пронеслись перед глазами: паром, поезд, ужас метро, бесконечная прогулка и боль в руках от усталости. А потом Коринн, гламурная и немного пугающая. Ласковый, добрый Жан Луи, который казался ее противоположностью. Двое малышей, в которых я уже успела влюбиться, и крошка Артюр.

Я добралась до места, я была в безопасности, лежала в мягкой теплой постели и невероятно гордилась собой.

Глава 5

С головой погрузившись в свою писанину, Джулиет и не заметила, как показались пригороды Парижа. Высоких жилых домов и граффити стало больше, чем во время первого путешествия, но вид оставался все таким же мрачным и неприветливым, не отвечавшим представлению о прибытии в Город света. Однако истинных ценителей это противоречие – грубая, жесткая бесцеремонность и безжалостность кварталов, которые служили плавильным котлом рас, религий, идеалов и философий, – скорее, очаровывало.

Джулиет сохранила файл в ноутбуке и начала собираться, мысленно все еще оставаясь в прошлом. В теле отражалось то предвкушение, которое она испытывала все эти годы. Тот же пустой желудок и тот же всплеск адреналина, только на этот раз у нее были знания и уверенность. Тем не менее она оберегала память о себе двадцатилетней и, конечно, не собиралась допустить, чтобы пятидесятилетней Джулиет был причинен какой-либо вред.

– Вы надолго в Париже?

Сосед удивил ее своим вопросом: она погрузилась в свой собственный мир и забыла о нем.

– Скорее, нет, – ответила она неопределенно, но вежливо.

– Если захотите выпить, пока вы здесь, я остановился в Четвертом округе.

Настойчивость мужчины, первоначально получившего отказ, удивляла.

– Я замужем.

Она улыбнулась, давая понять, что на этом разговор окончен. Это не было ложью. Они со Стюартом решили пока не менять семейный статус: ни у кого не было сил на возню с бумагами по поводу развода, а финансами они всегда занимались самостоятельно. Возможно, со временем это изменится.

– Это же Париж. – Он слегка пожал плечами.

Она нехотя рассмеялась:

– Спасибо, но нет.

На этот раз он понял, в чем дело, и встал, чтобы взять свое пальто с багажной полки. Перед тем как уйти, протянул ей визитную карточку:

– Если передумаете. Можно просто по-дружески выпить.

Она улыбнулась мужчине, восхищаясь тем, как ему удается быть одновременно настойчивым и ненавязчивым. Прочитала на визитке: «Пол Мастерс» – и спрятала ее в сумку, где уже хранился целый ворох квитанций и прочего бумажного мусора.

Выйдя на платформу, Джулиет устремилась к выходу. На этот раз она ни за что не станет жертвой карманника. Ее сумка была спрятана под курткой. Она знала, куда идет. За плечами у нее были годы международных путешествий. Да, она не бывала больше в Париже, но посетила многие столицы. И ни один из городов не запал в ее сердце так, как этот. Тем не менее она держалась настороже, отлично зная, что в любой точке мира есть острые глаза и ловкие пальцы.

Она пробралась сквозь толпу к стоянке такси и встала в очередь. Вообще-то, Джулиет дала себе обещание ходить пешком везде, где только можно, – Париж город удивительно маленький и до большинства мест действительно можно добраться своим ходом, а ей нужны физические нагрузки, – но в этот первый вечер она собиралась побаловать себя.

Холодный ночной воздух и яркие огни обострили ее чувства и усилили пульс. Любой ночной город интересен, но встречи с этим она ждала уже давно. Ей не терпелось погрузиться в атмосферу оставленного ею Парижа.

Не прошло и десяти минут, как она села в такси, и вскоре они уже кружили по площади дю Марше-Сент-Оноре – маленькой, усыпанной ресторанами, в которых мерцали огни, а на террасах у тротуаров, несмотря на время года, было полно людей, которые ели и пили на улице. Официанты сновали туда-сюда, принося коктейли, coupes de champagne[25], салат с козьим сыром, стейк с картошкой фри… У нее потекли слюнки, но сейчас было не время останавливаться.

В дальнем конце площади такси въехало на тихую улицу – здесь в одном из домов находилась снятая ею квартира. Расплатившись и забрав багаж, Джулиет набрала код на входной двери, вошла в холл и вызвала лифт. Когда он приехал, она раздвинула решетчатые металлические двери и шагнула внутрь. Они с лязгом захлопнулись. Лифт оказался ужасающе крошечным, но на нее саму и на чемодан места хватило. Джулиет поднялась на четвертый этаж, а затем затащила свой чемодан по лестнице на самый верх. Еще один код, и она толкнула дверь.

Включила свет и радостно вздохнула. Квартира, всего пятнадцати футов в ширину, примостилась под карнизом восточной части крыши высокого здания, левая стена была наклонной. Стены, оклеенные бледно-серыми обоями с серебристым узором из изящных раковин, создавали впечатление, что находишься в одной из таких раковин, под ее перламутровым сводом. В дальнем конце стояла кровать, заваленная квадратными подушками и покрытая бархатным покрывалом. Маленькое мансардное окно с белыми ставнями выходило на улицу, и можно было разглядеть дома напротив, с их створчатыми окнами и богато украшенными коваными балконами.

В центре стояли небольшой диван и кофейный столик, а также консольный столик с парой позолоченных стульев в стиле Марии Антуанетты. На стенах висели картины в потертых рамах и несколько потускневших зеркал. В них отражался свет удивительно большой люстры, миллионы крошечных хрустальных капелек переливались и кружились, отбрасывая бриллианты света в дальние углы.

Недалеко от входа располагалась миниатюрная кухня с рабочей поверхностью, достаточной для чайника и тостера, двухконфорочной плитой, холодильником и раковиной. Под мансардным окном стоял круглый стол с двумя стульями. А за ним – ванная комната, меньшая, чем туалет на Персиммон-роуд.

Джулиет вздохнула. Идеально. Все, что нужно для тридцати дней в Париже. Будуар и писательская мансарда; потенциальное любовное гнездышко; место для отдыха, восстановления сил и обновления. Для всего, чего она пожелает.

Распаковав вещи, Джулиет сняла с крючка на стене кухни плетеную сумку и отправилась вниз, на окутанные сумраком улицы. Неподалеку, между бутиками, она обнаружила минимаркет «Карфур». Остановившись у витрины с фруктами – ей приглянулись гроздь темно-красного винограда и несколько румяных яблок, – Джулиет обратила внимание на мужчину в темно-синем пальто, придирчиво выбиравшего помидоры. Она не могла представить себе ни одного британца, который уделял бы такое пристальное внимание спелости, запаху, цвету, подыскивая идеальный экземпляр. А для француза это был ритуал, дело первостепенной важности, то, для чего он родился.

Узкие проходы минимаркета были забиты людьми до отказа. Джулиет купила спелый камамбер, баночку ремулада[26] из сельдерея, немного байонской ветчины, несоленое масло «Презент» и багет. И еще бутылку белого бургундского из холодильника. И наконец, под влиянием импульса, достала из ведра букет роз, пышных и белых, с легким намеком на розовый цвет по краям.

На обратном пути Джулиет замедлила шаги возле магазина, представлявшего собой нечто среднее между старой аптекой и антикварной лавкой, где товары были выставлены на великолепных старинных столах и полках. Для ее апартаментов ей недоставало только ароматической свечи. Джулиет могла бы провести в этой лавке весь вечер, но в конце концов нашла свечу, которая пришлась ей по душе и показалась подходящей для парижского приключения. Оплачивая покупку, она подумала, что обычно такие деньги тратят на дни рождения или Рождество, но чувствовала, что заслужила это.

Вернувшись в квартиру, Джулиет развернула покупки, поставила сыр доходить до комнатной температуры, фрукты выложила в миску на столе, зажгла свечу и поставила ее на консольный столик – пламя заплясало в зеркалах. Она подрезала стебли роз и поставила их в вазу рядом со свечой. Нашла в смартфоне песню Жюльетт Греко[27] и подключила его к мини-динамику, который привезла с собой, – дети подарили на день рождения. Затем открыла окно и впустила мягкий ночной воздух. С улицы доносились голоса: люди шли на ужин, на концерт, к друзьям.

Джулиет налила себе бокал вина, покатала на языке насыщенную тягучую жидкость. И, ощущая, как напряжение последних месяцев сползает с ее плеч, словно сброшенный лисий мех, поняла, что теперь, благодаря дополнившим интерьер штрихам, она чувствует себя как дома. Джулиет перечитала написанное в поезде и подумала, что, возможно, она поработала бы еще немного, коли есть подходящее настроение.

Музыка, вино, свечи – что еще требуется, чтобы вызвать музу?

Глава 6

Наивная

Проснувшись на следующее утро, я не сразу поняла, где нахожусь. Доносились незнакомые звуки детского плача и высокие пронзительные голоса. У изножья кровати стоял шкаф, окно закрывали длинные льняные занавески, а на крючке у двери висело мое пальто. Озадаченная, я села. В голове всплывали вчерашние воспоминания, ноздри улавливали запах кофе – темный, дымный, вкусный. Только его было достаточно, чтобы меня поднять.

На кухне Коринн, одетая в черный шелковый халат, нарезала багет. Она выглядела так, словно ходит во сне, а синяки под ее глазами были еще темнее, чем когда я впервые увидела ее. Малыш свернулся в кресле и ворковал что-то под нос.

– Гуго! Шарлотта! – прохрипела Коринн, пронзив меня взглядом.

Она отрывисто кивнула, схватила с плиты кофейник – вот-вот закипит, – обожгла руку и выругалась. Внезапно в кухне воцарился хаос. Коринн всхлипывала от боли, Артюр начал плакать, и вбежали Шарлотта и Гуго.

– Вам надо подержать руку под холодной водой, – сказала я Коринн.

Она безучастно посмотрела на меня. Я показала на раковину, подбежала к ней и повернула кран холодной воды, указывая на ее руку:

– L’eau froid[28].

Я ободряюще кивнула, удивляясь, отчего женщина с тремя детьми не знает простых правил оказания первой помощи.

Коринн не шевельнулась. Я взяла Артюра на руки и, пытаясь успокоить его, повторила:

– Eau froid.

Гуго и Шарлотта прыгали по кухне, что только усиливало напряжение. Я потрепала каждого из детей по плечу и указала на багет.

– Mangez[29], – сказала я им, но они слишком переживали за свою мать, чтобы послушаться.

Коринн смотрела на красную отметину на своей бледной руке. Я подумала, что, возможно, она в шоке.

Появился Жан Луи в коротком темно-синем халате и бархатных тапочках, волосы его были взъерошены, глаза блестели. Все началось сызнова. Коринн вопила еще пронзительнее, чем дети, Артюр заплакал сильнее. Жан Луи посмотрел на изливающий воду кран, подвел жену к нему и, несмотря на протесты, сунул ее руку под струю.

– Все хорошо,– сказала я детям, надеясь, что они меня поняли. Потом приложила палец к губам, поясняя, что они должны вести себя тихо, а затем снова указала на багет.– Petit déjeuner. Mangez[30].

Все это время я поглаживала Артюра по спине, и в конце концов он привалился к моему плечу, прижался, как маленький коала. Единственное мое утешение в странной ситуации, когда я оказалась в центре чужой семейной драмы за много миль от дома, еще и проснуться толком не успев.

Гуго и Шарлотта взяли по тарелке и по куску багета. Коринн наконец замолчала – она наблюдала, как на обожженную руку льется прохладная вода. Я заметила, как Жан Луи на мгновение закрыл глаза и выдохнул. Затем он посмотрел на меня и благодарно кивнул. Я улыбнулась, чувствуя, что сделала все возможное для исправления ситуации, которая выходила из-под контроля.

– Кофе? – спросил Жан Луи, направляясь к виновнику утренних событий – кофейнику.

Обычно по утрам я пила крепкий чай с двумя ложками сахара. Но что-то подсказывало мне: здесь я не получу чашку чая и мне придется изменить свои привычки. Когда ты в Париже…

– Спасибо. – Я кивнула и приготовилась выпить что-то крепкое и бьющее по сердцу.

Жан Луи подогрел молоко, налил в него немного кофе из кофейника и разлил в три голубые чашки. Дети взяли по одной, третья предназначалась мне. Мы – я с Артюром, все еще продолжавшим отчаянно цепляться за меня, – отнесли чашки и тарелки в столовую. Дети принялись макать багет в кофе с молоком. Я села и отпила глоток кофе: он оказался восхитительным, совсем не крепким.

Из столовой было слышно, как Жан Луи и Коринн что-то обсуждают, бурно, на повышенных тонах. Дети, впрочем, не выглядели встревоженными, и я решила, что это в порядке вещей. Как бы то ни было, Артюр смешил брата и сестру, протягивая им кусочки багета, которые они же ему и давали. Вскоре я была вся в крошках, но меня это не смущало. Я усадила малыша на стол, взяв под мышки, и он радостно заворчал. Дети были такие милые, все трое: Шарлотта и Гуго в одинаковых пижамках с красной отделкой и Артюр в белом комбинезончике, усеянном бледно-коричневыми кроликами.

В конце концов вошел Жан Луи. Он выглядел напряженным, но улыбался. Поговорил с детьми, а затем объяснил мне, что Коринн возвращается в постель.

– Мы пообедаем не дома. Очень жаль, но мне понадобится ваша помощь. Я хотел дать вам день отдыха, чтобы вы могли прийти в себя после путешествия, но… – Он поднял руки в шутливом отчаянии.

– Я отлично себя чувствую, – ответила я. – Не проблема.

– Если вы поможете детям одеться, я справлюсь со всем остальным.

Он взял у меня Артюра и поднял над головой. Малыш задорно засмеялся и задрыгал ножками. Жан Луи смотрел на мальчика, и его лицо светилось любовью. А я отправилась с детьми постарше, чтобы помочь им подобрать наряд на день. Их спальни выглядели безупречно. Комната Шарлотты была бледно-желтой, а Гуго – бледно-зеленой, у обоих имелись белые кровати, комоды и ситцевые занавески в уютную мелкую клетку под цвет стен. А сколько у детей одежды – стопки выглаженных рубашек и блузок, аккуратно сложенных джемперов, белоснежного нижнего белья и свернутых носков, все с цветовой маркировкой. Зимние пальто висели на вешалке, а под ними лежала обувь на все случаи жизни.

Когда проблема была решена, я отправилась к себе и порылась в чемодане, пытаясь решить, что же надеть мне. В итоге выбрала черное платье из лайкры, черные колготки и черные замшевые сапоги, решив, что все одного цвета – это шикарно. Но, глядя на себя в зеркало на внутренней стороне шкафа, хмуро подумала: ничего подобного. Я выглядела оплывшей и блеклой. Не такой, как Коринн, – томительно-бледной, – а просто тусклой. Даже жемчуг, крупный, на который я долго копила и которым так гордилась, меня не красил. Я надеялась, что жемчужины придадут моей коже кремовый оттенок и сияние, как то и положено жемчугу, но им оказалось это не по силам, потому что они были ненастоящими.

Мы собрались в холле. Артюр сидел в своей коляске, Шарлотта и Гуго застегивали ботинки. Я снова надела твидовый пиджак, сознавая, что его полы расходятся так, как Коко Шанель никогда бы не допустила. Жан Луи накинул верблюжье пальто, сидевшее на нем как влитое и выглядевшее, что называется, с иголочки.

– Allons-y[31]. – Он улыбнулся, пропуская меня в дверь первой, а сам пошел следом с коляской.

Мой путеводитель «От А до Я» ни в чем не обманул: Париж оказался таким, каким он должен быть, все находилось там, где ему полагалось, и все было очень близко. Через несколько минут мы уже шли по утоптанной земле Тюильри – парка, который простирался от Лувра до площади Согласия. Все выглядело так знакомо, что казалось, вот-вот в кадр вбежит Одри Хепбёрн со связкой воздушных шаров. Я старалась не выдать своего волнения и выглядеть непринужденно, будто брожу по этим садам изо дня в день. Для Шарлотты и Гуго парк был привычным местом отдыха, и они запрыгнули на низкую стенку круглого пруда, чтобы побегать вокруг него.

– Придется подождать, – улыбнулся Жан Луи, закатив глаза от удовольствия. – Пока они не набегаются.

А потом мы взошли на Королевский мост. Я понимала, что это значит! Сен-Жермен-де-Пре[32]. Писатели, философы, актрисы, певицы. Мы остановились на полпути, и я посмотрела на реку. Солнце, давно выскользнувшее из постели, светило неохотно, не особо припекая, но заставляя воду переливаться и сверкать. Передо мной открывался прекрасный город, о котором я мечтала. Меня затрясло.

– Вам холодно? – забеспокоился Жан Луи. – Мы уже недалеко.

Я не могла сказать ему, что это волнение, всплеск эмоций. Проявление щемящего неверия в то, что я здесь, сбежала от обыденности и направляюсь на обед туда, где иконы стиля, о которых я читала, ели, пили, ссорились, влюблялись и обретали смысл жизни.

Бульвары Сен-Жермен-де-Пре оказались шире и оживленнее, чем я себе представляла. Мне подумалось, что Шарлотта и Гуго, должно быть, устали – любой английский ребенок, плоть от плоти своих родителей, уже начал бы хныкать,– но в конце концов мы свернули и вскоре добрались до ресторана на углу двух мощеных улиц. Темно-красные двойные двери были отделаны латунью, а между длинными высокими окнами висела панель с надписью «Vins bistro café restaurant pâtisserie liqueurs»[33] в стиле ар-деко.

Жан Луи поднял Артюра из коляски, захлопнул ее и открыл дверь. Мы вошли следом за ним. Меня сразу окутал аромат дыма, чеснока, горячего масла, ванили, жженого сахара и кофе. Вдоль зеркальных стен стояли переполненные кабинки, батальон официантов обсуждал меню и с благоговением открывал бутылки. Самый крупный официант, с животом, обтянутым белоснежным фартуком, подошел к Жану Луи и, расцеловав его в обе щеки, подтолкнул нас к свободному столику, из воздуха сотворил стульчик и кивнул мне в знак приветствия.