Отпуск на двоих

«О + П» с бюджетным отпуском ничего общего не имел. Первое время я не собиралась забрасывать свой блог под гордым названием «Вокруг света с Поппи», но вскоре после той поездки в Хорватию не смогла написать больше ни строчки.

Я пролистала страницу вниз – к посту о нашем последнем с Алексом отпуске. В то время я уже работала в «О + П», а значит, каждая секунда этого неприлично роскошного путешествия была оплачена журналом. Я думала, что это будет лучшая поездка в нашей жизни. Что ж, какие-то ее моменты и правда были неплохи.

Я перечитала свой пост. Несмотря на то, что я вымарала из текста малейшее упоминание Алекса и того, что между нами случилось, любому было бы совершенно очевидно – домой я вернулась абсолютно несчастной.

Я отмотала страницу еще дальше, выискивая посты о летних путешествиях. Мы с Алексом всегда их так звали. О предстоящей поездке мы переписывались весь год, сразу же после того как приезжали из предыдущей. Мы строили планы, зачастую даже еще не решив, куда именно мы поедем и где найдем на это деньги.

Великое летнее путешествие.

«Универ у меня уже в печенках, поскорее бы летнее путешествие», – говорила я. Мы даже разработали специальную форму для летних путешествий – это должна была быть футболка с надписью «Да, они настоящие» прямо поперек груди и джинсовый комбинезон, короткий настолько, что являлся, по сути, замысловатым нижним бельем.

Порыв горячего ветра отбросил волосы мне на лицо и принес с улицы вонь мусорных баков и запах дешевой пиццы, продающейся через дорогу. Я завязала волосы в узел, захлопнула ноутбук и решительно вытащила из кармана телефон. Со стороны могло показаться, что у меня в голове даже имелся какой-то план.

Нельзя этого делать. Это будет как-то совсем уже дико, сказала я себе.

Но я уже набирала номер Алекса, все еще сохраненный в списке избранных контактов. Поначалу я сохраняла его там из врожденного оптимизма, который затем сменился пониманием, что удалить номер сейчас – это поставить последнюю точку в наших отношениях, и пойти на такой трагический шаг я не смогу.

Мой палец завис над электронной клавиатурой.

«Все думаю о тебе», – написала я. С минуту я гипнотизировала экран взглядом, а затем стерла сообщение и начала заново.

«Может, хочешь выбраться куда-нибудь из города?» – написала я. Звучит неплохо. Небрежный такой повседневный вопрос. К тому же сразу ясно, чего я хочу. Но чем дольше я перечитывала эту фразу, тем более странно она начинала звучать. Тем более странно я чувствовала себя, притворяясь, что ничего не случилось и мы с Алексом все еще близкие друзья, планирующие совместный отпуск в полуночных эсэмэсках.

Я снова стерла сообщение, сделала глубокий вдох и написала: «Эй».

– Эй? – рявкнула я, начиная всерьез на себя злиться. Идущий по улице прохожий подскочил от неожиданности, задрал голову, изучая сидящую на балконе меня, пришел к выводу, что я разговариваю не с ним, и поспешил дальше.

Ну нет. Я не собираюсь отправлять Алексу Нильсену сообщение, в котором говорится просто «Эй».

Я выделила слово, чтобы удалить его, и тут произошло кое-что абсолютно ужасное.

Я совершенно случайно задела кнопку «отправить», и СМС ушелестело прочь.

– Черт-черт-черт! – зашипела я и принялась неистово трясти телефон в надежде, что он отдаст СМС назад. – Нет-нет-не…

Треньк.

Я застыла с открытым ртом. Сердце в груди колотилось, а живот скрутило спазмом.

Новое сообщение. Отправитель: Александр Великий.

И в нем одно только слово: «Эй».

Я была настолько ошарашена, что чуть не отправила «Эй» в ответ. Как будто я ему вообще ничего не писала, как будто это Алекс вдруг появился из ниоткуда и принялся мне эйкать. Но он, конечно, не тот человек, который стал бы так делать. Это я тот человек.

И поскольку я тот человек, который отправляет наихудшие текстовые сообщения в мире, теперь мне предстоит понять, как перевести эту беседу в более естественное русло.

Что же мне сказать?

«Как ты?» звучит слишком серьезно? Если я спрошу у Алекса, как он, будет ли это выглядеть так, словно я хочу получить следующий ответ: «Поппи, я по тебе ужасно скучаю. Просто не представляешь, насколько»?

Может, начать с чего-нибудь более безобидного? «Чего нового?», например?

Но то, что я пишу Алексу спустя столько времени – уже само по себе чрезвычайно странно, и если я буду это игнорировать, то ситуация станет еще более странной.

«Прости, что я написала тебе «Эй» по СМС», – набрала я. Затем стерла и предприняла вторую попытку в более забавном ключе:

«Наверное, ты теряешься в догадках, зачем же я тебе пишу».

Получилось совсем незабавно, но что я могла поделать? Я стояла на своем крошечном балкончике, трясясь от нервного ажиотажа, и боялась, что если не отвечу как можно скорее, то момент будет упущен.

Так что я отправила сообщение и принялась ходить взад-вперед. Правда, балкон у меня совсем маленький и стул занимает добрую половину пространства, так что, по сути, я просто крутилась на месте, сопровождаемая стайкой мотыльков, прилетевших на свет моего телефона.

Снова тренькнул телефон, и я свалилась на кресло, открывая сообщение.

«Это насчет сэндвичей, которые пропали из комнаты отдыха?»

Секунду спустя пришло и второе сообщение:

«Потому что я их не брал. Там же не стоят камеры наблюдения, правда? Потому что если стоят, то я приношу извинения».

На моем лице расцвела улыбка, и напряжение в груди ослабло, смытое волной облегчения.

Дело было вот в чем: когда-то давно Алекс был уверен, что его уволят из школы. В то утро он проспал и не успел позавтракать, а во время обеденного перерыва у него был назначен прием у врача. Времени зайти пообедать у него не было, так что он отправился в учительскую, надеясь, что с чьего-нибудь прошлого дня рождения в холодильнике остались пончики или парочка черствых кексов.

Но то был первый понедельник месяца, а учительница американской истории мисс Делалло (которую Алекс втайне считал своим заклятым врагом) каждую последнюю пятницу месяца неукоснительно вычищала весь холодильник и кухонный столик, выкидывая все, что ей казалось лишним. Относилась она к этому очень серьезно и явно ожидала благодарности – хотя, честно говоря, все в основном только страдали, оттого что в процессе мисс Делалло случайно выбрасывала чей-нибудь замороженный обед.

Словом, единственное, что Алексу удалось найти в холодильнике, – это сэндвич с тунцом. Рассказывая мне эту историю, Алекс пошутил, что это буквально визитная карточка Делалло.

Так что он съел сэндвич в качестве жеста протеста (и еще потому, что был голоден). Следующие три недели Алекс провел, будучи полностью уверенным в том, что кто-нибудь узнает о его преступлении и его уволят с работы. Не то чтобы работать учителем литературы в старших классах было пределом его мечтаний, но платили ему неплохо, к должности прилагался приличный соцпакет, и к тому же школа находилась в нашем родном городе, штат Огайо. Для меня это было существенным минусом, но для Алекса это значило, что он будет жить неподалеку от своих трех младших братьев и их отпрысков, которых они усиленно начали заводить.

А работу, которую он действительно хотел – преподавать в университете, – в то время найти было не так уж и просто. Так что Алекс не мог позволить себе потерять работу – и к счастью, все закончилось хорошо.

«СэндвичИ? ВО МНОЖЕСТВЕННОМ ЧИСЛЕ? – написала я. – Умоляю, скажи, что ты стал полноценным вором сэндвичей с морепродуктами».

«Делалло не большая любительница сэндвичей с морепродуктами, – ответил Алекс. – В последнее время ей больше нравится мясная начинка».

«И сколько сэндвичей с мясом ты успел украсть?» – спросила я.

«Учитывая, что нас может читать АНБ, отвечу, что нисколько».

«Ты учитель старших классов в Огайо. Конечно же, нас читает АНБ».

Алекс ответил мне грустным смайликом.

«Думаешь, я недостаточно важная личность для того, чтобы за мной следило правительство США?»

Я знала, что он шутит, но с Алексом Нильсеном вот какая штука. Несмотря на то, что он высокий и широкий в плечах мужчина, который чрезмерно любит спорт и здоровое питание, само воплощение сдержанности, он еще может состроить лицо грустного щеночка. Ну, по крайней мере, он обладает способностью мгновенно его изобразить. У Алекса всегда немного сонные глаза, под которыми виднеются мешки – явное свидетельство того, что он не такой большой фанат здорового сна, как я. У него пухлые губы идеальной формы с ярко выраженной впадинкой. Наконец, у него вечно взъерошены волосы – на эту часть своей внешности Алекс не обращает внимания, – и все это в сочетании придает его лицу некий мальчишеский вид, который при правильном использовании вызывает у меня чисто инстинктивное желание защитить Алекса от всех невзгод.

Когда его глаза расширяются и начинают влажно поблескивать, а рот растягивается в форме грустной буквы «О», эффект получается примерно такой же, как если бы я услышала жалобный визг брошенного песика.

Когда другие люди шлют мне грустный смайлик, я просто отмечаю, что они чем-то слегка расстроены. Когда Алекс шлет мне грустный смайлик, я знаю, что это электронный эквивалент его лица грустного щеночка, которое он всегда использует, чтобы меня поддразнить. Помню, когда мы напивались, то иногда садились играть в шахматы или «Скрэбблс». Стоило мне только начать выигрывать, как Алекс строил такую грустную рожу, что я начинала истерически смеяться и в итоге падала со стула, умоляя его перестать.

«Ну конечно же, ты очень важен, – напечатала я. – Если бы в АНБ знали о силе Лица Грустного Щеночка, тебя бы уже вовсю клонировали в правительственной лаборатории».

С минуту Алекс что-то печатал, потом останавливался, потом печатал снова. Я подождала еще немного.

Может, это оно? Сообщение, после которого он перестанет мне отвечать? Или мы начнем обсуждать ту старую тему? Хотя, зная его, скорее всего, он просто скажет что-нибудь вроде: «Приятно было поговорить, но мне пора спать. Доброй ночи».

Треньк!

Я начала хохотать. В груди разлилось успокоительное тепло.

Это фотография. Размытый снимок, на котором освещенный тусклым фонарным светом Алекс делает свое печально известное лицо. Как и почти любое селфи, которое он когда-либо снимал, фотография сделана немножко снизу, и его голова кажется непропорционально длинной. Я запрокинула голову, все еще хохоча как безумная.

«Ах ты мерзавец! – напечатала я. – Сейчас час ночи, а мне хочется немедленно отправиться в приют и спасти какого-нибудь бедняжку».

«Ну-ну, – ответил Алекс. – Ты никогда не заведешь собаку».

В груди как-то болезненно кольнуло. Алекс самый аккуратный, чистоплотный и организованный человек из всех, что я знаю, но он ужасно любит животных, и я практически уверена, что он считает большим недостатком то, что я не готова взять на себя ответственность за питомца.

Я обернулась на одинокий засохший кактус, позабытый в дальнем углу балкона. Покачав головой, принялась набирать следующее сообщение.

«Как поживает Фланнери О’Коннор?»

«Мертва», – написал Алекс.

«Кошка, а не писательница!»

«Тоже мертва», – ответил он.

Сердце у меня замерло. Как бы я ни презирала эту кошку (и чувства наши были абсолютно взаимны), я знала, что Алекс ее просто обожал. А потом ко мне пришло осознание, что Алекс даже ничего не сказал мне о ее смерти, и это ранило меня еще сильнее.

«Алекс, мне так жаль, – быстро набрала я. – Господи. Мне ужасно жаль. Я знаю, как сильно ты ее любил. У этой кошки была замечательная жизнь».

«Спасибо», – только и ответил он.

Я смотрела на это единственное слово, не зная, что сказать дальше. Прошло четыре минуты, затем пять, затем десять.

«Мне пора спать, – наконец написал он. – Доброй ночи, Поппи».

«Ага, – ответила я. – И тебе».

А потом я просто сидела на балконе, пока разлившееся в груди тепло не исчезло окончательно.

Глава 3

Двенадцать летних сезонов назад

Я заметила его в первый же вечер ознакомительной недели в Чикагском университете. Одет он был в штаны цвета хаки и футболку с эмблемой университета – а ведь он провел в стенах этого замечательного учреждения всего часов десять. Я всегда представляла, что приехав, в большой город, тут же заведу дружбу с местной художественной интеллигенцией – и, прямо скажем, этот молодой человек ни на какую интеллигенцию похож не был. Но на вечеринке я была одна (как выяснилось, у моей соседки по общежитию в университете уже учились и друзья, и старшая сестра, так что она быстро смылась к ним), и этот парень тоже был один, так что почему бы и нет? Я подошла к нему, взмахнула стаканом в сторону его футболки и произнесла:

– Значит, ты учишься в Чикагском университете?

Он тупо на меня уставился.

Я неуверенно объяснила, что это была шутка.

Он в ответ пробормотал что-то про заляпанную в последний момент рубашку и то, что ему пришлось срочно переодеваться. Щеки у него порозовели. Мне стало неловко наблюдать за его страданиями.

А потом его глаза опустились вниз и расширились. На мне тогда был ярко-оранжевый комбинезон с цветочным принтом прямиком из семидесятых, но отреагировал он на этот факт так, словно вдобавок я держала в руках плакат с надписью «НА ХЕР ХАКИ».

Тогда я спросила у него, откуда он родом, потому что я понятия не имела, о чем еще поговорить с незнакомцем, с которым меня объединяет только то, что мы оба провели несколько часов на весьма невнятной экскурсии по кампусу и посетили парочку скучных лекций о жизни в Чикаго. А, ну еще и то, что мы ненавидим одежду друг друга.

– Огайо, – ответил он. – Я из Западного Линфилда.

– Да ты что! – воскликнула я. – А я из Восточного Линфилда.

Лицо его озарилось. Я это ликование не разделяла: как по мне, то, что вы оба из Линфилда, – это не лучшее сходство. Это как заболеть одним и тем же штаммом гриппа – есть, конечно, вещи и похуже, но и радоваться тут особо нечему.

– Меня зовут Поппи, – сказала я.

– Алекс, – представился он и пожал мою руку.

Когда вы представляете себе идеального лучшего друга, то звать его точно будет не Алекс. И выглядеть он вряд ли будет как школьный библиотекарь. Скорее всего, вы также не будете мечтать о том, чтобы ваш лучший друг старательно избегал смотреть людям в глаза и разговаривал тихим невыразительным голосом.

Мне пришло в голову, что если бы я понаблюдала за ним еще немного, а не сразу бы бросилась знакомиться, то легко угадала бы и его имя, и то, что он родом из Западного Линфилда. Эти два факта естественным образом сочетались с его брюками цвета хаки и эмблемой Чикагского университета на футболке.

Еще мне пришло в голову, что наша дальнейшая беседа будет становиться только скучнее, но делать мне было все равно нечего, так что я решила проверить эту теорию на практике.

– Для чего ты сюда приехал? – спросила я, и он озадаченно нахмурил брови.

– Для чего? – переспросил он.

– Ну, знаешь, – объяснила она, – я вот приехала, чтобы найти богатого нефтяного барона, которому срочно понадобилось обзавестись молодой женой.

Он снова тупо на меня уставился.

– Что ты изучаешь? – перевела я.

– А. Пока не уверен. Возьму курс юриспруденции, наверное. Или литературы. А ты?

– Еще не решила. – Я отсалютовала пластиковым стаканчиком. – В основном я здесь из-за пунша. Ну и чтобы быть подальше от южного Огайо.

За следующие пятнадцать мучительных минут нашего знакомства я выяснила, что Алекс получил академическую стипендию, а Алекс, в свою очередь, выяснил, что мне на учебу пришлось взять кредит. Я рассказала ему, что я в семье самая младшая и, кроме того, единственная девочка. Он же рассказал мне, что он старший и у него трое братьев. Потом он спросил, видела ли я местный спортивный зал, на что я искренне ответила: «Нет, а зачем?», после чего разговор сам собой затих. Теперь мы просто стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Он был высоким, тихим и больше всего на свете жаждал посмотреть местную библиотеку.

Я была низенькая, громкая и отчаянно надеялась, что кто-нибудь вот-вот пригласит нас на нормальную вечеринку.

Когда мы наконец разошлись, я была полностью уверена, что больше никогда не заговорим.

И, полагаю, Алекс был уверен в том же самом.

В конце концов, он не сказал мне «Пока», или «До встречи», или «Может, обменяемся номерами?». Нет, он просто сказал: «Удачи в учебном году, Поппи».

И ушел.

Глава 4

Этим летом

– Ну как, ты подумала? – спросила Рейчел. Она неистово крутит педали велотренажера, да так, что пот льет с нее ручьем, но дыхание у нее ровное и спокойное. Мы, как всегда, нашли два тренажера в заднем углу зала, чтобы можно было спокойно поговорить и не отвлекать других.

– О чем подумала? – выдохнула я.

– О том, что делает тебя счастливой. – Рейчел налегла на педали сильнее, следуя команде тренера. Я же устало навалилась на руль. Педали я крутила с таким усердием, словно прорывалась через патоку. Я ненавижу физические упражнения: мне нравится сама мысль о том, что я занимаюсь спортом.

– Тишина, – выдохнула я, чувствуя пульсирующее в горле сердце. – Делает. Меня. Счастливой.

– И? – не отступила Рейчел.

– Те батончики с ванильно-малиновым кремом, – вспомнила я.

– И?

– Иногда счастливой меня делаешь ты! – отрезала я. По крайней мере, я постаралась, чтобы фраза звучала строго, но эффект был смазан одышкой.

– И закончили! – скомандовал тренер. По комнате прокатился облегченный вздох тридцати с лишним людей. Большинство тут же обмякло на своих велосипедах, некоторые и вовсе сползли прямо на пол, и только Рейчел элегантно сошла с тренажера, словно олимпийская гимнастка. Она вручила мне бутылку воды. Вместе мы вошли в раздевалку, а затем – на залитую слепящим светом улицу.

– Я не буду допытываться, – сказала Рейчел. – Возможно, для тебя это личное.

– Это Алекс, – выпалила я.

Рейчел остановилась и сжала мое запястье с такой силой, что я почувствовала себя в заложниках. Вокруг нас стремительно начала скапливаться пешеходная пробка.

– Что.

– Не в этом смысле, – поспешила объяснить я. – Я про наши совместные поездки в отпуск. Для меня это лучшее, что было в моей жизни.

И ничто с этим не сравнится.

Даже если я когда-нибудь выйду замуж или заведу ребенка, самым счастливым днем в моей жизни все равно останется тот день, когда мы с Алексом отправились в поход по окутанному туманом секвойному лесу. Когда мы подъехали на место, начал лить дождь, и дорогу размыло. Весь лес был в нашем распоряжении, так что мы сунули в рюкзак бутылку вина и двинулись в путь, а когда мы уверились, что рядом точно никого нет, то откупорили бутылку. Поочередно отпивая прямо из горла, мы шли по безмолвному неподвижному лесу.

Помню, как Алекс сказал: «Жаль, что поспать здесь нельзя. Знаешь, просто лечь и вздремнуть».

А затем мы подошли к огромному, полому внутри стволу дерева – вы, наверное, видели те деревья, что трескаются посередине и в итоге формируют что-то вроде деревянной пещеры. Со стороны это было похоже на две гигантские ладони, сложенные чашечкой.

Мы протиснулись внутрь и свернулись на усыпанной иголками сухой земле. Мы не спали, но отдохнули мы неплохо. Как будто, вместо того чтобы восстановить энергию через сон, мы просто насытились витающей в воздухе силой: всеми этими столетиями солнечного света и дождей, благодаря которым выросла предоставившая нам убежище секвойя.

– Ну значит, тебе нужно ему позвонить, – сказала Рейчел, ловко выдергивая меня из воспоминаний. – Никогда не понимала, почему ты не можешь с ним просто поговорить. По-моему, это глупо – терять такого важного человека из-за одной ссоры.

Я покачала головой:

– Я ему уже написала. Непохоже, что он хочет восстановить нашу дружбу, и уж точно он не хочет отправиться со мной в незапланированную поездку. – Я снова зашагала следом за Рейчел, поправляя на потном плече ремешок от спортивной сумки. – Слушай, может, ты со мной поедешь? Было бы весело. Мы сто лет никуда вместе не выбирались.

– Ты же знаешь – я нервничаю, когда приходится уезжать из Нью-Йорка.

– И что только сказал бы об этом твой психотерапевт? – поддразнила ее я.

– Она бы сказала: «Дорогая, что есть такого в этом Париже, чего нет на Манхэттене?»

– Ну… Эйфелева башня? – предположила я.

– Она тоже нервничает, когда я уезжаю из Нью-Йорка, – сказала Рейчел. – Нью-Джерси – это максимум, на который растягивается наша с ней незримая пуповина. Пойдем лучше выпьем сока. Эта сырная тарелка сформировала в моей прямой кишке самую настоящую пробку.

В пол-одиннадцатого вечера воскресенья я сидела на кровати с обжигающе-горячим ноутбуком на коленях. К тому времени в браузере было открыто уже с полдюжины различных окон, но мой список стран для отпуска далеко не продвинулся. В данный момент в нем значилось три пункта:

1. Ньюфаундленд

2. Австрия

3. Коста-Рика

Только я успела приступить к составлению заметок про наиболее интересные города и примечательные места каждой из стран, как на столе зажужжал телефон. Все воскресенье мне писала Рейчел, кляня на чем свет стоит молочные продукты, так что ничего особо интересного я не ожидала. Однако когда я взяла в руки телефон, на экране высветилось имя Александра Великого.

Теплое ощущение снова поселилось в моей груди, да так быстро, что голова у меня закружилась.

Прислал он мне какую-то фотографию. Я нажала «открыть», и моему взгляду предстала моя уморительно кошмарная фотография с выпускного, дополненная превосходной цитатой, которую я выбрала для подписи в школьном альбоме: «ПОКА».

«Ну нееееееет, – напечатала я, хохоча во все горло. Ноутбук я тут же отставила в сторону. – Где ты это вообще нашел?»

«В библиотеке Восточного Линфилда, – ответил Алекс. – Я обустраивался в классной комнате и тут вспомнил, что в школах хранят альбомы с выпускного».

«Ты предал мое доверие, – пошутила я. – Ну все, я иду к твоим братьям. Скажу им, чтобы они прислали мне твои детские фотки».

Он тут же мне прислал памятную фотографию Грустного Щеночка, снятую в пятницу: лицо размыто, уличные фонари отбрасывают на одежду яркий оранжевый отблеск.

«Ты злая», – написал он.

«Это что, стоковое фото, которое ты сохранил ради подобных случаев?» – спросила я.

«Нет, – ответил он. – Я сделал фото в пятницу».

«Как-то ты поздно гуляешь по Линфилду, – заметила я. – Что там вообще открыто в такой час? Закусочная?»

«Как выяснилось, если тебе исполнилось 21 год, в Линфилде полно развлечений, – ответил Алекс. – Я был в Бердисе».

Бердис – это бар (и, как утверждается, «и гриль»), оформленный в тематике гольфа. Стоит он напротив моей старшей школы.

«Бердис? – напечатала я. – Фу! Там же только учителя пьют!»

Алекс незамедлительно прислал мне еще одну фотографию Лица Грустного Щеночка, но на этот раз хотя бы свежую: на ней он был в серой футболке, его взъерошенные волосы торчали во все стороны, а за спиной виднелась деревянная спинка кровати.

Значит, он тоже сидит на кровати. И пишет мне. И когда он возился в своем классе, то не просто думал обо мне – он даже потрудился найти старый школьный альбом с моей фотографией.

Я заулыбалась во весь рот. От восторга у меня шумело в голове. Удивительнейшим образом этот разговор ощущался совсем как самое начало нашей дружбы: когда каждая эсэмэска кажется самой смешной на свете, а каждый быстрый созвон превращается в полуторачасовую беседу – пусть мы и встречались всего пару дней назад. Я вдруг вспомнила, как в один из наших первых телефонных разговоров – задолго до того, как я начала считать Алекса своим лучшим другом – я сказала, что я ему перезвоню, потому что мне нужно отойти в туалет. Затем мы снова созвонились, проговорили еще час, и тут уже Алексу понадобилось сделать перерыв по той же причине.

К тому моменту мне уже казалось глупым вешать трубку только для того, чтобы случайно не услышать журчание мочи в унитаз, поэтому я сказала, что он может не вешать трубку, если хочет. Алекс, конечно, предложением не воспользовался – ни тогда, ни после, – но я с тех пор часто писала прямо посреди разговора. С его разрешения, конечно.

А теперь вот я сидела и глупо трогала его фотографию кончиками пальцев – словно каким-то образом я могла почувствовать его прямо через экран, словно сейчас мы окажемся ближе, чем мы были все эти два года. В квартире была я одна, и никто меня не видел, но чувствовала я себя все равно по-идиотски.

«Шучу! – написала я. – Когда я в следующий раз приеду домой, нам нужно будет сходить надраться с миссис Лаутценхайзер».

Даже не подумав, я отправила сообщение, и тут до меня дошло. Рот мгновенно пересох.

Когда я в следующий раз приеду домой.

Мы.

Я, наверное, зашла слишком далеко? Звучало это так, будто мы должны провести время вместе, да?