Саквояж и всё-всё-всё. Книга II Запонки

Начав с должности помощника уполномоченного экономического отдела, Кротов постепенно продвигался по служебной лестнице. Его ценили за исполнительность и острый ум.

– В его личном деле, в характеристиках того времени, – Аркадий Вениаминович говорил это и одновременно вынимал из папки один за другим пожелтевшие листки бумаги и передавал мне, – то и дело отмечалось его «классовое чутьё» и «непримиримость к врагам народа».

– Красивые слова, – подумал я, разглядывая каллиграфический почерк на бланке с водяными знаками. – Под такими можно скрыть всё что угодно.

В 1934 году произошли три важных события в жизни Кротова: он вступил в ряды ВКП(б), получил звание лейтенанта государственной безопасности и женился на Зинаиде Алексеевне Воробьёвой, работавшей машинисткой в том же управлении НКВД.

– Умерла она во время блокады Ленинграда в 1943-м, – Зар-Заречный сделал паузу, словно давая мне переварить информацию. – А тогда, в тридцать четвёртом, казалось, налаживается спокойная семейная жизнь, впереди открываются радужные перспективы.

Но времена менялись. После убийства Кирова в декабре 1934 года в СССР началась волна репрессий, которая вскоре переросла в настоящий террор. И Ленинград, как колыбель революции и один из крупнейших промышленных и культурных центров страны, оказался в эпицентре этих событий.

– И тут-то наш подопечный, Валентин Семёнович Кротов, раскрылся, как плесень на сырой стене. Сначала незаметная точка, а потом – захватывает всё пространство. Он стал одним из самых… эффективных оперативных работников, если можно так выразиться. Большой террор. Сталинские репрессии. Всё это не абстрактные понятия из учебников. Такие люди, как Кротов, были их шестерёнками, их движущей силой.

Я почувствовал, как между лопаток медленно пробежала холодная капелька пота.

– Что значит «эффективный»? – спросил я, и голос мой прозвучал глухо. Хотя я уже догадывался, что это могло значить.

– То и значит, – Аркадий Вениаминович поморщился, словно случайно прикоснулся к испанскому слизню. – Выбивал признания. Фабриковал дела. Отправлял людей в лагеря и на расстрелы. И делал это с особым… рвением. С удовольствием.

Мне неожиданно вспомнился Большой дом, его давящие стены. Бесконечные ряды окон замельтешили в глазах. Комната архива на мгновение качнулась. Запах старой бумаги и карамели сменился другим – запахом хлорки, немытого тела и отчаяния. Скрип кресла Зар-Заречного превратился в лязг металлической двери. И вот я уже видел не его, а самого Кротова…

***

Лейтенант государственной безопасности Кротов решительно шагал по гулкому коридору следственного изолятора. Это был его мир, его охотничьи угодья. Его начищенные до блеска, подкованные сапоги отбивали чёткий ритм по бетонному полу. Этот звук здесь знали все. Остановившись перед массивной металлической дверью без номера, он резко дёрнул ручку.

В нос сразу ударил спёртый воздух камеры. Он поморщился. Тусклая лампочка под потолком едва освещала небольшое помещение. В центре стоял обшарпанный стол, перед которым, сгорбившись, стоял арестованный – худощавый мужчина лет пятидесяти в дорогом, но теперь грязном и очень помятом костюме. Его впалые щёки заросли седой щетиной, под глазами были тёмные круги. Рядом неподвижно стоял конвойный, глядя в стену поверх головы арестованного.