скачать книгу бесплатно
Я очень удивился, когда услышал голоса с противоположного берега: было уже совсем светло, но я считал, что Пушкин с приятелем еще крепко спят. Пришлось снова переплывать реку и отдать плененного судака. Он был встречен с большим энтузиазмом, тем более, что закидушки оказались пустыми. Потом я еще долго бросал блесну и на том, и на этом берегу, но все без результата.
Ближе к обеду мы перебрались к стоянке, где расположилась семья Пушкина. Жена моего однокашника была глубоко беременна, и, почувствовав обостренным в этом положении обонянием запах перегара, принялась его бранить, а на меня и не взглянула. Даже судак нам не помог.
Я чувствовал себя никому не нужным и даже отчасти виноватым. Отведав несколько ломтей сладкого астраханского арбуза, я отправился на реку и плавал, вспоминая Чаган, несколько часов кряду в теплой мутноватой воде.
Зная, что увольнительная у меня скоро закончится, я просил Пушкина поскорей отправляться в обратную дорогу, но он все «тянул резину», поэтому на КПП я появился с большим опозданием.
Больше мы не виделись. А на Ахтубу в разном составе я выезжал еще несколько раз.
За раками
Бывшая жена сына Яна просто обожала раков. Она могла их съесть сотню и даже две в один присест, как семечки. Когда это происходило на даче, Саша привозил ей целый пакет черно-зеленых шевелящихся тварей, Яна их варила и щедро предлагала всем окружающим. В том числе и мне. И удивлялась, когда я отказывался, или съедал одного – двух.
А я каждый раз вспоминал, как я ходил за раками на Ахтубе.
Это случилось во время первого нашего коллективного выезда на уикенд. Мы, по традиции, долго собирались, и присланный за нами автобус привез нас на реку уже в сумерках. У нас была резиновая лодка, одна человек на пятнадцать, для того чтобы перевезти нас на другую сторону реки. Но сначала нужен был доброволец, чтобы переплыть реку вплавь и с той стороны корректировать движение лодки. Первым вызвался Николай, в прошлом вратарь команды мастеров, потерявший ногу из-за травмы. Он поплыл и исчез.
Следующим поплыл его приятель Виктор, и тоже исчез. Третьим оказался я. Тогда я еще не умел плавать кролем, но довольно быстро плавал на боку, как мой отец. Я видел, что течение реки быстрое, поэтому решил плыть не поперек, а почти навстречу течению. Минут через пятнадцать меня вынесло на самый край песчаной косы, за которой начинался глубокий залив, в который, видимо, и отнесло первых двух добровольцев.
Я разжег небольшой костерок, который в надвигающейся темноте, служил ориентиром для оставшихся на том берегу. Скоро лодка сделала первый рейс, но желающих грести больше не находилось. Пришлось мне вспомнить молодость и сделать еще пару рейсов по быстрой реке.
После этих заплывов не могло быть и речи о том, чтобы вставать на зорьке на рыбалку. И я соблазнился увещаниями старожила здешних командировок по фамилии Забияка отправиться на ловлю раков. Забияка казался мне почти стариком, а было ему всего около пятидесяти. В воду он лезть не собирался, поэтому третьим вызвался Витя.
И вот теплым днем, в средине сентября, мы идем в пойме Ахтубы в поисках стариц. Находим подходящее озерко, Забияка разворачивает небольшой бредень и велит нам протащить его по воде. Мы лезем в холодную, почти родниковую воду и ведем бредень по дну. Вода становится все глубже и вот уже нам приходится плыть, держась за боковики сетки, к противоположному берегу. И ни единого рака.
Забияка явно сбит с толку, но не сдается, и мы бредем к другому озерку, затем к третьему, пока, наконец, совсем посиневшие, не обещаем отмолотить его этим самым бреднем, если он не закончит над нами бесчеловечные эксперименты.
Так, ни с чем, мы и вернулись на базу. Это был явно не наш день. Разгадка нашей неудачи заключалась в том, что на расположенной выше по течению Волгоградской ГЭС по выходным сбрасывали воду, а ее уровень повышался не только в реке, но и в старицах. Уже на следующий день на добычу раков ушли другие знатоки и вернулись с целым мешком раков.
Я же в это время наслаждался охотой на жерехов. Особенно мне понравилось облавливать омут, который с высокого берега выглядел впечатляюще: пугающая чернота глубокой воды и крутящий водоворот. Но именно там настойчиво бил крупный жерех. Я подбирал к нему разные блесны и все-таки обманул его, но вытащить из воды мне удалось только до половины, после чего он сорвался в воду, подняв тучу брызг.
К вечеру погода испортилась: температура упала, и начал моросить мелкий, противный дождь. Большинство из нас не было готово к подобному капризу природы. Палатка у нас была только одна и вместить полтора десятка мужиков просто не могла.
Поэтому нам пришлось всю ночь сидеть у костра, варить раков и запивать их техническим спиртом, которого, учитывая ежесуточную норму по пятьдесят грамм на брата, у нас скопилось достаточно много. Я с детства не пробовал раков, поэтому не слишком разбирался, какие части у рака съедобны. К тому же, выпивая дневную норму кислого, не чета медицинскому, спирта, я не был уже слишком разборчив.
А дождь все шел и шел, и самой злободневной шуткой в ту ночь была цитата из знаменитого мультфильма:
– Кажется, дождь начинается!
Как ни странно, дождь закончился как раз с рассветом. Утро выдалось теплым, туманным. Я разломил последнего рака, когда уже совсем рассвело, посмотрел на то, что я ел всю ночь, и ужаснулся. Этого позднего ужина мне хватило на последующие тридцать с лишним лет.
Федин
В Иркутске было предприятие «Каскад», которое по договору отправляло к нам в Институт своих специалистов. Кстати сказать, в основном очень толковых ребят и девчонок. Среди них был и Гена Федин, с которым мне только раз удалось довольно близко общаться, а все остальное я про него только слышал.
Гена был заядлый охотник. Случай, который произошел с ним осенью, как мне кажется, в полной мере его характеризует. Он поехал со своим приятелем охотиться на боровую дичь. Маршрут выбрали самый отдаленный, и это в условиях сибирской тайги. Планировали вернуться через пару дней, но прошло уже вдвое больше, прежде чем вернулся один приятель. На вопрос: где же Гена, он очень удивился и сказал, что был абсолютно уверен в том, что Гена уже дома.
Оказывается, охота не задалась, и они решили возвращаться домой, но напоследок обойти одну неприметную сопку. Каждый – со своей стороны. Обогнув свою половину горы, приятель Гену не встретил. Он подождал немного, но видя, что Гены нет, решил его не дожидаться и преспокойно вернулся в город.
Гена объявился через две недели. Страшно исхудавший, с разбитым ружьем и исцарапанными руками. Но не потерявшим присутствия духа и чувства юмора. Посмеиваясь, он рассказывал, что встретил на своем пути медведя. Зная, что с мелкой дробью, которой были заряжены патроны, против матерого зверя делать нечего, он залез на дерево и решил дождаться его ухода. Однако зверюга подзаправился провизией из его рюкзака и улегся под деревом, в ожидании чего-нибудь более существенного. Прошло довольно много времени, прежде чем медведь ушел. Обходя нежелательного соседа, Гене пришлось сделать большой крюк и влезть на довольно крутой каменистый склон. К вечеру пошел снег, стало скользко и, вдобавок ко всему, он растянул сухожилие. В поисках пологого спуска он и провел больше недели, путешествуя по незнакомой горной гряде. Питался замерзшими ягодами, пока не закончились спички, согревался у костра, на ночь устраивал себе шалаш из лапника.
– А в остальном все было нормально, – неизменно добавлял Гена, когда к нему особенно приставали с расспросами.
Ту осень я проводил в командировках в Капустином Яре, дожидаясь, кстати, Федина, который должен был сменить меня в качестве старшего по группе. Но Гена все не ехал, как оказалось, по причине своего скитания в тайге. Наконец, он приехал, уже слегка отъевшийся, а не отощавший после вынужденного поста.
Приближался выходной, после которого моя командировка, наконец, заканчивалась. Я узнал, что на этот день запланирована поездка на Ахтубу большой группы командировочных. Я увязался вслед за ними и в последний момент со мной согласился ехать и Гена. В отличие от летней командировки, когда я брал с собой спиннинг, в этот раз с собой у меня был только моток лески, да несколько разнокалиберных крючков. Но я не унывал. От нечего делать, во время многочасовых дежурств в прицепе, который уже начали осваивать военные, я принялся мастерить из медной тонкой жести зимние блесны. Постепенно у меня накопилось несколько вполне приличных блесенок, и мне очень не терпелось опробовать их в деле.
Наконец, наступило долгожданное воскресенье. Автобус привез нас на берег реки. Оказалось, что у кого-то была надувная резиновая лодка, и мы в числе желающих переправиться на другой берег поплыли через быструю реку. Я опять был за гребца. Весло было одно и загребать нужно было по обе стороны лодки. Поэтому я сидел на мягком ее бортике, почти касаясь воды полой теплой меховой куртки, которые нам выдали по случаю наступления ранних холодов. За пару раз я перевез всех желающих, и мы с Геной отправились дальше пешком через луг, предварительно договорившись о времени обратного отплытия. Место было мне знакомо. Совсем неподалеку мы останавливались во время нашей прошлой поездки на Ахтубу. Я знал, что за лугом длиной извилистой полосой проходит старица, в которой я летом поймал небольшую по здешним меркам щуку.
С ориентировкой на местности у меня по-прежнему все было в порядке, и скоро мы выбрались к желанной старице. Здесь я срезал два небольших прута, которые в первом приближении должны были сойти за удилища, привязал к ним лески и оснастил блеснами. Затем я закинул блесну и едва она коснулась воды как в нее вцепился порядочный окунь. Я сунул его в пакет и снова закинул удочку. И опять окунь. Я передал другую удочку Гене, мы договорились держаться поблизости, и я целиком отдался любимому занятию.
Окушки были все как на подбор с ладонь величиной, но клевали они так жадно, словно очень торопились покинуть свою родную стихию. Едва дождавшись паузы в клеве, я перешел к соседней прогалине в кустах и жор начался с прежним азартом. Места в полиэтиленовом пакете больше не было, и я стал складывать свои трофеи просто в нитяную авоську, которые тогда были обычным делом.
Так я переходил по бережку старицы, пока не почувствовал, что авоська уже порядочно оттягивает мне руку. Скоро подошел Гена, который к моему удивлению, не поймал ни одной рыбешки. Но он, кажется, совсем этим не был смущен. Мы решили перекусить и отправиться в обратную дорогу.
Что касается провизии, то с этим у нас было достаточно плохо. Гена в отношении еды вообще не заморачивался, а у меня был только кусок сала с перцем, который я хранил еще с приезда из Москвы за неимением холодильника просто за окном, хлеб и фляжка с техническим спиртом, который нам непременно выдавали по требованию. Спирт оказался как никогда кстати, потому, что сало было уже с заметным душком и не будь у нас этой дезинфицирующей жидкости, у нас могли возникнуть проблемы.
Весело переговариваясь, мы отправились в обратную дорогу. В пути прямо из-под ног рванула большая степная гадюка, а потом Гена обнаружил большую россыпь шампиньонов, мимо которой я прошел бы мимо, потому, что в детстве мы с отцом собирали грибы только в лесу, но уж никак не на лугу. И мой улов и Генины грибы были с восторгом встречены нашими командировочными, которые пополнились приехавшими из Калинина парнями. Уже в общежитии я узнал, что кроме меня с уловом вернулся еще один рыболов. Но каков был его улов: два огромных окуня!
Но, честно говоря, я восхищался не горбылями, к тому же мои окуньки в сумме весили гораздо больше, а чудесными блеснами, которые мне показал удачливый рыболов.
Наутро наша смена отправлялась домой. Наступил промозглый пасмурный день, в котором густой туман дополнялся холодной изморосью. Мы погрузились сначала в автобус, который довез нас до станции, а затем в пригородную электричку. На станции я зашел в туалет, глянул в мутное зеркало и обратил внимание, что отросшие за время командировки волосы на висках как будто побелели.
Под стук колес в легкой дреме появились следующие строки.
В туман
Целый день в тумане дождь моросил -
Вот и сделались седыми виски.
Я могу, лишь только ты попроси,
Все стереть простым движеньем руки.
Заодно сотру морщины у рта
И с усталых глаз разлуки печаль.
Вот начнется там для нас красота:
Мне тумана и печали не жаль.
Только как стереть мне горечь потерь
Ненаглядных и любимых людей,
Одиночество бессонных ночей?
Ты, пожалуйста, в обман мой не верь!
Нет, оставлю я, пусть будет она,
И течет со щек в ладони тогда:
Не мешает мне почти седина -
Беспечальная, как годы, вода.
Что касается Гены, то я всегда жалею, что мне не удалось общаться с ним ближе. Возможно поэтому, Гена продолжает жить одним из моих героев в фантастической повести.
Никита
На каком-то празднике, который мы отмечали после обеденного перерыва всей лабораторией, Никита очень недурно спел несколько песен на свою музыку. А потом посетовал, что трудно подобрать слова, чтобы и стихи были не бессмысленны, и к его мелодии они подходили. После сабантуя я подошел к нему с предложением попробовать написать стихи на любую заданную им мелодию.
– Но как же ты будешь подбирать слова к мелодии, которую ты не слышал?
– А ты попробуй написать мне строчки, в которых горизонтальная черточка будет обозначать безударный слог, а вертикальная – ударный, предложил я.
На следующий день он принес мне несколько листочков, испещренных странными для непосвященного человека значками, а я передал ему свои написанные недавно стихотворения, среди которых был и «Старый сад». В дополнение к значкам я попросил еще описать в двух словах характер мелодии, например, лирическая, грустная, задорная и так далее.
После этого я взял несколько дней на размышление. Неожиданная задача взбодрила меня и дала толчок воображению. Это было похоже на кроссворд, но кроссворды я терпеть не мог, а это задание было намного интереснее. По пути домой я так и этак вертел один из листков, а потом начал ниже каждой строки со значками Никиты записывать стихотворные строки. На следующий день показал Никите и тот, промурлыкав мои стихи на известную только ему мелодию, остался доволен.
Так родилась первая наша песня.
За ней последовали и другие. Некоторые мелодии Никита положил на мои уже готовые стихи, но большинство я подбирал по его размерам.
Старый сад
Старый яблоневый сад
В нежных розовых косынках.
Так девчонки по-старинке
Ночью лунною стоят.
Серебристый говорок,
Вздохи, робкое томленье,
А к рассвету откровенье
Неожиданных дорог.
Тихо старятся и ждут.
Эти светлые страданья
Скоро станут лепестками
И на землю опадут.
Мимо мчатся поезда,
И гудят электровозы,
А кому-то снятся косы
И усталые глаза.
Так продолжалось почти все лето, а в средине августа мы с группой в несколько человек поехали в командировку в Капустин Яр. Со дня на день должен был прибыть по железной дороге наш прицеп, но он все не приходил, и наши ребята начали потихоньку маяться.
С точки зрения совместного творчества для нас с Никитой это было идеальное время, потому что, подобрав подходящий мотив, он тут же записывал его по известной мне схеме, а я сочинял слова, лежа на кровати в гостиничном, похожем на небольшую казарму, номере.
Как-то раз в номере погас свет, а я в это время кипятил в кружке воду. Задумавшись над очередной рифмой, я машинально вынул кипятильник из кружки и положил рядом на прикроватную тумбочку.
На московском асфальте
Усталые листья.
Я прошу: перестаньте!
Почему вам не спится?
Это позднего лета
Холодные пальцы
Обрывают с аллеи
Зеленое платье.
Что же сердце забилось
В томлении кратком?
Ничего не случилось,
Все в полном порядке.
Взгляд немного усталый,
И улыбка чуть строже,
Но друг другу мы стали
Год от года дороже.
