скачать книгу бесплатно
Потом мы пили чай с оставшимися у меня бутербродами и вспоминали школьные годы. И снова у меня перед глазами картинка.
Мы с ним идем в школу по узкой парковой дорожке среди приземистых сосен, а далеко внизу виднеется занесенное снегом и вздыбленное торосами море. Накануне днем была оттепель, а ночью подморозило, отчего у зимующих здесь грачей смерзлись набухшие влагой крылья. При виде людей они встревожено галдят, пытаются взлететь, но только беспомощно падают в покрытые ледяной коркой сугробы и разбегаются, неловко перебирая лапами.
Коля курит, скрывая это от строгих родителей, поэтому сигарету ко рту подносит двумя сосновыми палочками для того, чтобы на пальцах не оставался запах табака. Он как всегда немного возбужден, но скорее радостен, мы с ним рассуждаем обо всем, только одну тему оставляем в стороне – Наташу Глазкину.
И теперь, через двенадцать лет мы опять говорим, о чем угодно, но только не о Наташе, теперь уже Бахусевой.
Коля был у меня на свадьбе свидетелем, он тогда оканчивал учебу в Харьковском авиационном институте. А свидетелем со стороны невесты была ее лучшая подруга, тоже из Харькова, маленькая, похожая на цыганку, артистическая натура, Рита. Про себя мы с Иринкой даже мечтали: вот бы они понравились друг другу, и мы могли бы дружить семьями.
Но нет, говорят, что люди, похожие друг на друга, редко сходятся.
А мы? Мы с ней, скорее, исключение.
А Коля? Мне кажется, он так и не смог по-настоящему пережить свою первую любовь, которая стала для него источником переживаний, буквально разрушивших его психику. Вскоре он женился на женщине с ребенком, и у них появились свои дети. Но был ли он счастлив?
Мы как-то встретились с ним в Светловодске на часок, накануне отъезда его семьи домой, в Запорожье, но даже не успели, как следует, поговорить. Через отца, который разговаривал с его родителями, я узнал: Коля начал сильно пить, что, впрочем, было не таким уж редким явлением в те неспокойные времена, предшествующие большим историческим катаклизмам.
Следующий раз мы встретились с ним в перестроечное время. Он позвонил, сказал, что в Москве, а потом пришел к нам в гости, все такой же привычно возбужденный.
– Генка, Генка, как я рад тебя видеть! – знакомо повторял он.
Он принес бутылку «Армянского», тогда уже редкого натурального коньяка, и мы долго разговаривали втроем за ужином, который на скорую руку приготовила жена. Он признался, что перешел с работы конструктором на снабженческую должность, и, хотя здесь у него, видимо, все хорошо получалось, он скучал по прежней работе.
А в остальном, это был прежний, но уже немного постаревший, Коля.
Мы хорошо расстались, и я был в полной уверенности, что Коля уже на пути домой. Но следующей ночью, когда мои уже давно спали, он позвонил мне снова и, будучи, видимо, крепко пьяным, принялся что-то объяснять заплетающимся языком.
– Коля, ты приходи к нам завтра, если сможешь, и, пожалуйста, больше не пей.
Но он не позвонил ни на следующий день, ни позже, а через несколько месяцев я узнал, что однажды ночью он возвращался пьяный домой, и его насмерть сбила машина.
Ах, почему я тогда не договорил с ним по телефону, может быть, я мог ему в чем-то помочь? Иногда мне кажется, что я слышу его голос:
– Генка, Генка, как я рад!
И еще я вижу какие-то знаки, напоминающие о давно ушедшем друге.
То я нахожу, что вихрастый мальчишка из группы «Звери» как две капли воды похож на молодого Колю.
– А вдруг это его сын? – мелькает радостная мысль.
То я узнаю, что ник «Другой» является одним из самых популярных в интернете, и я вспоминаю сцену из далекого прошлого. Мы сидим на уроке за нашей партой у окна, смотрим на синее небо и море, по которому идет пароход, а он машинально чертит своим каллиграфическим почерком на чистом листе: «Другой», «Другой» – и так много раз.
– Коль, а что значит «Другой?»,– спрашиваю я, а он не отвечает и только как-то растерянно улыбается.
Капустин Яр
По сравнению с моей прошлой работой в обсерватории в горах Казахстана, Капустин Яр выглядел вполне цивилизованно и даже комфортно. Сразу по приезду нас разместили в гостинице. Предстоящее место работы с нашим опытным образцом было заранее подготовлено и даже личный состав выделен. Так что нам не пришлось самим, как это было несколькими годами ранее, ничего готовить из оборудования.
Несмотря на то, что прицеп привезли недели на две позднее, чем ожидалось, работу специалистов удалось организовать буквально с первых дней. Правда, с некоторой, чисто воинской спецификой. Прихожу я, скажем, с утра вместе с дежурным офицером открывать прицеп. Включаю напряжение, а система не работает. Другой бы на нашем месте призадумался, но только не мой бравый вояка. Он двинул по очереди, что было мочи, сапогом по нижним основаниям стоек, где находились блоки питания и… система заработала.
– Климат у нас континентальный, контакты отсыревают, – пояснил он коротко.
Так я убедился, что опыт – великая вещь.
В один из первых дней после прибытия прицепа, когда стоящие на площадке штатные радиолокационные станции даже еще не были подключены, к нам пожаловало высокое начальство. В обычной жизни генерала и с одной звездочкой на полигоне было не встретить, а тут к нам пожаловал командир сразу с двумя звездами. Все наши военные ужасно засуетились, чуть в обморок не попадали, все, но только не наш главный конструктор Яков Ефимович. Он был что называется ветеран РТВ. Сдавал на здешнем полигоне предыдущую систему, еще на лампах, и прекрасно знал, как следует вести себя с высоким начальством.
– Имитатор работает? – шепотом спросил он у меня.
Я подтвердил. Тогда он мигом усадил расчет, состоящий из солдат, на рабочие места за дисплеями, начал отдавать указания, так, как если бы система работала по реальным целям.
Никто из высоких начальников и не заподозрил, что это всего лишь имитация реальной работы, а если кто и заподозрил, то абсолютно всех устроила обстановка высокой боевой готовности, царившая на нашем прицепе, и четкий рапорт нашего главного конструктора.
Командировка
А за окном кончался август,
Но ты был этому не рад.
И чтобы лето продолжалось,
Уехал ты за Волгоград.
Там небо пышет синим светом,
А горизонт белесо слеп,
И, сожжена в начале лета,
Лежит в стерне короткой степь.
Там на закате мглисто, странно
И мачт сухие костяки,
Как строй былинных великанов,
Идущих в поисках реки.
Но ты скучаешь по ненастью,
По суете семейных дел.
И вот, не чуя ног от счастья,
В Москву и в осень улетел.
«Пушкин»
Однажды на автобусной остановке в Капустином Яре я столкнулся со своим знакомым по студенческому общежитию, с которым мы учились в соседних группах. Звали его Саней, а мы называли «Пушкиным» за длинный висловатый нос и курчавые волосы, правда, совсем светлые. Саня женился на своей однокурснице, которая оказалась дочерью начальника одного из полигонов.
Так Пушкин стал кадровым военным. Он пригласил меня в ближайшее воскресенье на рыбалку на Ахтубу, добавив, что поблизости в палатках уже несколько дней живут семьями военные из городка, и его жена будет рада меня видеть. Мне выписали увольнительную до двадцати двух воскресенья, и я благополучно встретился с Пушкиным после обеда в субботу. Он взял у меня двадцать рублей – почти все, что оставалось у меня на питание до конца командировки и, пообещав вернуть, исчез на долгих три часа.
А я остался сидеть на лавочке перед типовым домом военного городка. Было почти жарко, несмотря на последние числа августа. В воздухе кружились желтые листья и бесшумно ложились на теплый асфальт.
Рядом со мной на лавочке примостилась смешная девчонка лет пяти, которая, забавно пришепетывая, поведала мне прямо-таки душещипательную историю о пропавшей кукле.
Мне было легко и как-то по-особому бездумно в этот день.
Я достал карандаш и сложенные вчетверо листки, как я всегда делал еще со времени службы в армии, и начал писать. Слова приходили как-то сами собой. Сначала я написал «Какая в мире музыка», потом «Девочка с курносым носиком», а потом еще и еще.
Какая в мире музыка
Какая в мире музыка!
Четвертый день подряд
Кораблики, кораблики
По воздуху летят.
И ветер надувает их
Резные паруса,
И весело встречают их
Усталые глаза.
От шорохов и шелестов
Кружится голова.
Приветствую, приветствую
Осенний листопад.
Пускай сердиты дворники:
Забот невпроворот.
Все ветер лихо скомкает
И по двору несет.
Мне казалось, что все, что окружает меня сейчас, так и просится, чтобы я описал это в стихах, и я строчил без остановки. Перед тем, как пришел Пушкин, я пересчитал все мною написанное за один присест. Оказалось, десять стихотворений, пусть даже и коротеньких, но совершенно разных по содержанию и настроению.
Пушкин появился изрядно навеселе, с приятелем в таком же состоянии, и авоськой с позвякивающим содержимым. Наконец мы подошли к реке и сели в моторку. Пока добирались до заветной отмели, начало темнеть.
Пушкин с приятелем наспех забросили закидушки на судака, развели костер и принялись за выпивку. Когда я почувствовал, что свою норму выполнил, я перебрался в лодку и почти мгновенно уснул.
Медленно запрокидываясь навзничь, я увидел звездное небо, и в одно мгновение передо мной пронесся замысел следующего стихотворения: «Ты и я».
Ты и я
Такая огромная наша любовь,
Что тесно ей в самой уютной квартире.
Представь, что одни мы остались с тобой,
Одни в целом мире, одни в целом мире.
Я выберу степь на вечерней заре,
И бархатом неба с тобою укроюсь.
Клянусь, что еще никому из царей
Пока и не снилось богатство такое.
И буду я видеть всю летнюю ночь
В глазах твоих тающих звезд отраженье.
Ты с вечностью в споре должна мне помочь.
В тебе, как в молитве, найду утешенье.
Далеких планет ускользающий блеск,
И холод пространств, пустоты бесконечность -
Все это в одной воплотилось тебе,
Чудесной такой и такой человечной.
Я верю, что мы не сгораем дотла,
Частицей в других суждено нам продлиться.
И новая жизнь из комочка тепла
В тебе зародится, в тебе зародится.
Я проснулся на рассвете и почувствовал, что, пожалуй, свою норму вчера я перевыполнил. Времени терять было нельзя. Я захватил спиннинг и на веслах выгреб на другой берег Ахтубы, приятная крутизна которого обещала заманчивую заводь. И действительно, стоило мне прицепить заветную блесну и сделать первый заброс, как я почувствовал давно забытую тяжесть на лесе, и, недолго думая, выволок из темной речной глубины судака кило под пять весом. Видимо, судак был озадачен не меньше меня. Едва оказавшись на песке, он первым же движением освободился от блесны, но несколько секунд еще продолжал лежать неподвижно.
А я, еще не протрезвев, так же неподвижно стоял на крутом бережке в нескольких метрах от судака, и даже не пошевелился, когда он в пару прыжков оказался в воде. Затем я снова, не мешкая забросил блесну, и снова выволок здорового судака, возможно, того же самого. И он опять сорвался почти у самой воды. Но на этот раз я коршуном бросился на добычу и успел схватить его у самой кромки воды.
