скачать книгу бесплатно
– Знаю. Но спросить должен был. Я Андрюша тоже не железный Феликс, и душа у меня за тебя болит, за всех вас болит.
– Ну вот, а "Меченый" мне говорил, что главное душой не мучиться.
– Знаю я, что он тебе говорил, не валяй дурака, это он совсем о другом. Душа она живая, и всегда болит за тех, кто человеку дорог. Ладно, хватит лирики, давай к делу.
Завтра тебя переведут в гражданскую тюрьму, видеться мы теперь с тобой не будем. Под следствием будешь пару месяцев не больше, дело твоё ясное, никаких расхождений ни в твоих показаниях, ни в показаниях свидетелей нет. Бывает, что под следствием и год сидят и больше.
В тюрьме будут заполнять личное дело, родственников записывать с кем свидание будет когда подойдёт, запишешь Фёдорыча, будто он дядя твой, документы готовы. В тюрьме свиданий не положено, а на зоне раз в полгода, связь теперь через него.
Дальше. Яблочкин Юрий Михайлович, это начальник производства на промзоне, капитан. Через него будешь получать деньги, они тебе в зоне пригодятся. Он о тебе ничего не знает, просто за солидный процент любому передаст кто готов платить.
Передавать кто-то из ребят будет, это естественно, подозрений не вызовет, друга хотят поддержать, да он лишних вопросов и не задаёт. Ну вот, пожалуй, и всё, остальное уже не раз обговорено. Подумал, как будешь вести себя в тюрьме, как сделать чтобы о тебе заговорили?
– Так тут вариантов немного товарищ генерал. Самый простой и действенный, спровоцировать на сборке или в карантине кого-нибудь из администрации, чтобы в пресс-хату кинули.
Там беспредельщиков поломаю, вот и заговорят, да ещё и авторитет какой-никакой заработаю, в тюрьме беспредельщиков из пресс-хат все боятся и ненавидят, и мужики и блатные, понимают что любого сломать можно.
–Вариант действительно действенный, согласен. Но ведь это палка о двух концах, справишься?
– Справлюсь. В пресс-хате сидят обычно три-четыре человека, огнестрельного оружия у них нет, а если заточки достанут руки переломаю. В рукопашной против меня им ничего не светит, какими бы крутыми они не были. Не спать могу суток трое, так что всё нормально будет.
А если кого ненароком на тот свет отправлю, администрация шум поднимать не будет, огласка им ни к чему. Пресс-хаты сейчас везде запрещены, а в "Коровниках", судя по оперативным материалам, их целых две, тридцать вторая на третьем корпусе, и пятьдесят седьмая на пятом.
Если шум поднимут, придётся их расформировывать, беспредельщиков по другим хатам раскидывать, тогда не один труп будет, а целых восемь, сидельцы быстро с ними разберутся.
Администрации это не надо, так что подумаю ещё, может действительно кому-то из безпредельщиков в преисподнюю пора. Вот тогда точно заговорят, и до зоны информация быстро дойдёт, тюремная почта работает хорошо.
– Ну что ж, считаю, что рассчитал ты всё правильно. Молодец. Но прошу тебя, будь осторожен.
– Конечно товарищ генерал, не волнуйтесь, всё хорошо будет.
*******
Андрей решил не тянуть, и устроить провокацию уже на сборке, чего тянуть, лучше сразу. Сборка – это своего рода тюремный "приёмный покой". Её проходят все вновь прибывшие в тюрьму.
Здесь заводят на каждого личное тюремное дело, откатывают отпечатки пальцев, отмечают все наколки, переписывают личные вещи, отбирают всю запрещёнку, стригут, водят в баню.
Главным здесь был молодой старлей с наглой рожей, от которого явственно попахивало спиртным. Он чувствовал себя полновластным хозяином, вершителем судеб, этакий волк в овчарне, захочу убью, захочу помилую.
На волка он правда не тянул, скорее походил на крысу или хорька. Хотя сам называл зеков животными, громко ржал над своими же тупыми шуточками, казавшимися ему невероятно смешными и остроумными.
Малышев по команде снял с себя всю одежду, старлей не переставая гоготать обыскал её, бросил ему обратно и громко сказал, показывая на нательный православный крестик на шее:
– Крест сними, металлические предметы в камеру нельзя.
– Он не на цепочке гражданин начальник, а на шнурке – ответил Андрей, – я знаю, на шнурке можно.
Старлей недоумевающе выпучил на него мутноватые похмельные глаза, не привык к возражениям:
– Чего ты сказал животное? Здесь я решаю, что можно что нельзя, а ты должен пасть открывать только если я тебя о чём-то спрошу. На первый раз прощаю, снимай!
Андрей и не подумал выполнить незаконное требование, только упрямо повторил:
– На шнурке можно.
Старлей протянул руку, намереваясь сорвать крестик с шеи. "Азиат" молниеносно перехватил руку вертухая за запястье, и крепко сжал. Он мог бы нажать на нужную точку, и старлей заверещал бы от боли. Но посчитал что это лишнее и просто держал его руку как в тисках.
Гражданин начальник попытался вырвать руку, но Андрей отпускать не спешил, несколько секунд держал его запястье и ничего не говорил, потом отпустил. Морда старлея покраснела, глаза налились лютой злобой, он размахнулся и попытался ударить Малышева в лицо.
Андрей легко уклонился и сделал маленький шажок в сторону. Старлей с трудом удержал равновесие и попробовал ударить снова. Всё повторилось. За инцидентом с интересом наблюдали и другие подследственные и подчинённые старлея, в лице молоденького лейтенанта, старшего сержанта средних лет, и парикмахера из зеков.
Подследственные откровенно пересмеивались, а подчинённые с трудом пытались скрыть улыбку, уважением у коллег вертухай явно не пользовался.
– Ах ты ж сука, да я тебя – задыхаясь от злобы прошипел он, – в пресс-хату у меня пойдёшь, кровью умоешься, в ногах валяться будешь.
– Никонов! – бросил старлей молоденькому лейтенанту, – оформляй его в три два.
– Но как же товарищ старший лейтенант, а карантин? Ему же в карантин положено.
– Оформляй я сказал! – повысил голос старлей. – Борзый он больно, а там быстро закукарекает. С начальством договорюсь, я такого не прощаю. Там из него всю борзоту выбьют и под шконку загонят. Хотя подожди, дам ему ещё один шанс. Если извинится как следует, то может и прощу.
– Ну что животное – снова подошёл вертухай к Андрею. У тебя есть шанс пресс-хаты избежать. Прощения попросишь, может и прощу. Повторяй за мной: простите пожалуйста гражданин начальник, больше такого не повторится, виноват исправлюсь. Ну?
– Да пошёл ты – спокойно ответил Малышев и отвернулся.
– Оформляй Никонов. Потом давай в стакан* его, а я пойду в три два схожу, попрошу ребятишек чтобы встретили как положено.
– Слушаюсь товарищ старший лейтенант – парень нехотя поднялся и подошёл к Малышеву: – руки за спину! Пошёл!
Андрей подчинился и вышел из помещения для сборки.
– Зря ты с ним зацепился парень – тихонько сказал старлей отпирая дверь крохотной камеры-стакана. Что тебе, трудно прощения было попросить? Тридцать вторая это пресс-хата, сломают там тебя.
– Трудно лейтенант. А насчёт того, что сломают – посмотрим!
– Ну как знаешь, я предупредил!
*******
Андрей остался один в крохотном помещении. Здесь можно было только сидеть или стоять, даже маленький шаг сделать было некуда. На смену непонятному подвешенному состоянию пришли спокойствие и уверенность. Начиналась работа.
Примерно через полчаса за ним пришёл тот же мальчишка лейтенант, и повёл его по длинному коридору. Поднялись на второй этаж, и лейтенант сказал:
– Матрас тебе позже принесут, хотя он тебе вряд ли понадобится. Держись! Если что ломись в дверь, я поблизости буду.
– Благодарю за сочувствие лейтенант – усмехнулся Малышев, – только ломиться из хаты я не буду, пусть они ломятся.
– Ну-ну – тоже усмехнулся лейтенант, открывая камеру. – Иди!
Андрей шагнул внутрь, и первое что увидел, это лежащее на полу чистейшее белое полотенце.
*******
Стакан* – специальный крохотный отсек на одного человека.
******************************
Глава 8. Пресс-хата
"Началось" – пронеслось в голове. Конечно, он знал, что означает это полотенце на полу, но никак не ожидал увидеть его в пресс-хате. Это одна из тюремных примочек, предназначенная для прописки новичков. В тюрьме развлечений немного, вот сидельцы и развлекаются как могут.
Входит новенький в камеру, видит белое полотенце на полу, естественно в первый момент теряется. Что делать? Как поступить? Что за полотенце? Хотя большинство новичков уже знают в чём тут фишка.
Если не в КПЗ – камере предварительного заключения, в которой ждут отправки в тюрьму, то на сборке или в карантине обязательно просветят. Там опытного народа полно, и сидят вместе и первоходы, и те, кто идёт не в первый раз.
Но некоторые пропускают науку мимо ушей, либо просто забывают от переживаний и резкой смены привычного окружения. А вообще всё просто. Ты должен либо вытереть ноги о полотенце, раз лежит вместо тряпки, значит тряпка и есть. А то, что белая и чистая, это значит в хате приличные люди сидят, не чушканы какие-нибудь.
Можно полотенце просто перешагнуть, объяснив тем, что ты не с улицы, поэтому ноги у тебя чистые, а на такую красоту даже наступать жалко. Нельзя только поднимать полотенце, это неправильно, не по понятиям, с пола вообще ничего поднимать нельзя, даже сигареты.
Но при чём здесь пресс-хата? В пресс-хату сажают тех, кого в общей камере попросту убьют или опустят. Замарал человек чем-нибудь совесть арестантскую, скрысил – украл у своих, стучал на сокамерников и это удалось доказать, сдал подельников, да мало ли, причин много.
В общей камере ему оставаться нельзя, вот и сажает администрация тюрьмы таких отдельно от других подследственных. А когда таких наберётся несколько человек, делают из них конченых отморозков, шантажируя тем, что снова посадят в общую камеру или отправят на этап и на зону, если не будут на них работать и выполнять всё что скажут.
Жить хотят все, герои и трусы, порядочные и подлецы с негодяями. Причём чем подлее, трусливее и ниже человек, тем больше он умереть боится, это доказано не единожды. Вот отморозки в пресс-хатах и творят беспредел.
Выбивают по указке следака чистосердечное признание, заставляют взять на себя чужую вину, сдать товарищей, и так далее. Несговорчивых избивают сильно, вплоть до инвалидности, а то и опускают. А бывает просто: зацепился арестант с кем-нибудь из администрации, разозлил крепко, вот и отправляют в пресс-хату.
Хотя вертухаи – низшая каста в тюремной администрации, бывает и сами творят беспредел, но сами очень сильно избить, а тем более опустить подследственного не могут, чревато. Уволить могут запросто, а то и самого посадить, этого они боятся жутко.
Может некстати нагрянуть прокурорская проверка, а то сиделец попадётся шибко грамотный, и начнёт строчить жалобы во все инстанции вплоть до комитета по правам человека, бывает, что и свои сдадут, по злобе или из зависти.
Поэтому надо признать, что избивают подследственных редко, своя шкура дороже, где ещё такую работу найдёшь при теперешней безработице. А пресс-хата дело другое. Мало ли чего арестанты не поделили, народ сложный, за всеми не уследишь.
"Азиат" поднял глаза и взглянул на обитателей камеры. Четверо выжидательно уставились на него. Явной враждебности во взглядах пока не было, на первый взгляд люди как люди. Не амбалы, но и не доходяги, обычные парни, все молодые, не старше тридцати.
Понятно, видимо прежде, чем ломать, захотели поглумиться над новичком, развлечься. Что бы он сейчас не сделал с этим полотенцем, как бы не поступил, наезды и придирки всё равно будут. Ради этого всё и затевалось. Надо же с чего-то начинать, чтобы довести себя до нужной степени озлоблённости.
Ну что ж, развлечься так развлечься, будет вам концерт по заявкам, и очень скоро. Малышев тщательно вытер ноги о полотенце, ногой отшвырнул его в сторону, и громко поздоровался:
– Вечер в хату – потом прошёл, присел на свободную металлическую шконку, и в свою очередь молча и выжидательно уставился на старожилов. Те тоже пока молчали.
Мельком оглядел камеру. Чисто, на шконках белые простыни вместо обычных серых матрасовок, простыней-чехлов, одеваемых на матрас. Пластмассовые кружки вместо алюминиевых, сигареты с фильтром вместо махорочки и рассыпного табачка.
Понятно, это вроде тридцати серебренников, за которые эти иуды и продались. Для обычного человека это мелочь, а для сидельцев знаки особого отличия от других, надо же администрации подкармливать своих псов, вот и бросают подачки. При удачном выполнении заказа, могут и водочкой побаловать, а то и наркотой.
В углу, возле отгороженного занавеской камерного туалета – параши, прислонившись к бетонной стене, сидел ещё один арестант, которого не заметил сразу. Тоже молодой, только явно не из этих. На лице живого места нет, взгляд затравленный, сам съёжился, пытаясь казаться меньше и незаметнее.
Понятно, ещё один бедолага, которого на перевоспитание кинули. И судя по его виду проходит оно успешно, парень вот-вот сломается, если уже не сломался. Наконец один из четвёрки, прихлёбывавший что-то из пластмассовой кружки, нарушил затянувшуюся паузу:
– Ты зачем земляк о моё полотенце ноги вытер, да ещё его и отшвырнул? Я его только постирал, сушить положил, а ты ноги. Подними его и положи на место, а то рассержусь. Меня кличут Бесом, я в хате смотрящий, а ты новый пассажир, ты ещё никто, давай поднимай – с явной издевкой говорил отморозок.
– Тебе надо, ты и поднимай – лениво и с достаточной долей презрения ответил Малышев, и не трещи, у тебя голос противный.
Такого ответа четвёрка явно не ждала. Они переглянулись с искренним изумлением, а глаза их стали наливаться злобой. Ещё пытаясь сдерживаться и говорить спокойно, липовый смотрящий процедил:
– Я не понял земляк, а ты чего такой борзый? Закукарекать хочешь? Так место у параши ещё есть, Толян подвинется, – правда Толян? – спросил отморозок у избитого. Тот испуганно и часто закивал. Малышев ответил так же лениво и презрительно:
– Ты я вижу не бес, а чёрт, закрой пасть пока сам не закукарекал.
Такого отморозок стерпеть не мог. Чёрт – это сиделец, который находится практически на самой нижней ступени уголовной иерархии, ниже только опущенные. Назвать при всех чёртом, значит нанести смертельное оскорбление, впрочем, Андрей этого и добивался, хотелось поскорее всё закончить.
Отморозок с похвальной быстротой вскочил на ноги, и прыжком бросился к Андрею, намереваясь растопыренной пятернёй ударить его по глазам. Только его быстрота не шла ни в какое сравнение с молниеносной реакцией офицера спецназовца.
Малышев, не вставая с места перехватил растопыренные пальцы Беса, лёгким движением вывихнул их, хотя легко мог бы сломать к чёртовой матери. Указательным пальцем другой руки легонько ткнул его в солнечное сплетение.
Отморозок хрюкнул, согнулся и громко заорал, боль и в руке, и в животе была нешуточная, хотя серьёзных повреждений не было. Остальные трое, не сговариваясь бросились на Андрея.
"Азиат" встретил их уже стоя. Откуда отморозкам знать, что такое бой на ограниченном пространстве, когда количество нападавших только мешает им. В тесном пространстве камеры толком не развернёшься, не разгуляешься, боясь задеть своего. Поэтому и удар жёсткий толком не нанесёшь.
Только кто ж им даст нанести этот удар. "Азиат" несколькими точными и болезненными своими ударами отправил всех троих на пол, в компанию к их смотрящему. Бил не сильно, не калечил, хотя легко мог переломать всех.
Посчитал что для этого время ещё не пришло, а может просто пока сильно не разозлился. Переломать отморозков для него было сродни тому, что пьяному ночному сторожу устроить погром в детском саду, может потому и не стал калечить.
– Кто ты? – посмотрел на избитого парня.
– Толик меня зовут, Рыжов – испуганно пробормотал тот.
– Чего они от тебя хотели?
– Чтобы убийство на себя взял, признание написал. Меня следак сюда упрятал, хочет быстрее дело закрыть. Они со здешним кумом* кореша. А я не убивал, не хочу за кого-то срок мотать, за убийство накрутят по полной.
– Понятно. Опустили?
– Нет. Сегодня ночью обещали, если не соглашусь признание написать.
– Ну значит, меня вовремя сюда кинули. Присаживайся на любую шконку Толик, чего на корточках сидеть. А моя вон та будет, у окна. Будем хату обживать.
– А эти? – испуганно покосился на беспредельщиков Толик.
– С этими разберёмся. Не захотят сами из хаты выломиться, значит поможем. Да не трясись ты, больше не тронут.
*******
Кум* – начальник оперчасти
*******************************
Глава 9. Начало есть
