Очерки по истории станицы Митякинской и Тарасовского района. Книга 2

Ввиду полученных новых сведений кавалерийскому полку было, приказано свернув с маршрута, переправиться у хутора Красный через Северский Донец и занять хутор В. Клиновый, ведя разведку по направлению хуторов Уляшкин – Грачинский – Свиногреев. 13 пехотный полк получил приказ ускорить марш и занять хутора Верхне и Нижне Грачинский, Караичев, Верхне Клиновый. Где он должен был развернуться, и прижав махновцев к Донцу, уничтожить их. Для усиления частей противостоящих махновцам, штаб СКВО приказал командиру бронепоезда выдвинуться на линию Глубокая – Каменск. Однако 13 пехотный полк не мог соревноваться в скорости с кавалерией Махно и не успевал выполнить приказ.

От учебного кавалерийского взвода расположенного в Каменске, в 20 часов вечера был отправлен разъезд к хутору Уляшкин, с задачей привезти точные сведения о местонахождении главных сил махновцев и узнать их намерения.

Махновцы, заметив движение красных частей или получив эти сведения от своих агентов, продолжили движение быстрым алюром на хутор Верхне-Грачинский, с намерением двигаться на север и далее в район ст. Вёшенской. Ввиду этого, части дивизии были повернуты на север. 13 пехотный полк, выдвинувшийся из станицы Мальчевской, ввиду того, что он не успевал подойти вовремя к х. Нижне Грачинскому, получил приказ двигаться наперерез махновцам через хутора Чеботовский и Красновский, во время движения вести разведку и при обнаружении махновцев. не ожидая приказа атаковать их. Но как говориться, хорошо всё на бумаге, да забыли про овраги. Так как пехотный полк не мог эффективно действовать против манёвренной кавалерии.

Командир кавалерийского полка 2 Донской дивизии получил приказ отправить один из эскадронов для преследования отрядов Махно, с задачей сесть на хвост бандитов, не давая им ни минуты покоя. С основными же силами полка идти параллельно их движению, не давая им углубиться на казачью территорию. Что было трудновыполнимо в виду усталости конского состава.

В связи с тем, что 10 пехотный полк, вышедший из Морозовской, не успевал выдвинуться к месту проведения операции, и командиру 5 пехотной бригады 2 Донской дивизии, было приказано перебросить 14-й пехотный полк из Стрельцовки в Мальчевскую. Туда же, на двух автомобилях с пулемётом, выехал и штаб дивизии для непосредственного руководства операцией. Тем временем, заняв хутор Верхне Грачинский, Нестор Махно приказал своим бойцам поменять своих вымотанных многодневным переходом коней, на коней хуторян, что вызвало неудовольствие казаков. Попытка мобилизовать казаков, для пополнения своего отряда, так же провалилась.

В хуторе отряд Махно находился до рассвета 20 июля. С рассветом он под давлением кавалерийского полка, устремился в хутор Чеботовский, где махновцы продолжили спешно менять лошадей, изрубив при этом 4-х милиционеров, 3-х продработников и одного коммуниста. Настигаемые кавалерийским полком 2 Донской дивизии, полком, отряд Махно разделился на две группы, пытаясь сбить преследователей с толку. Одна устремилась на хутор Прогнойский, другая на станцию Красновка.

Согласно воспоминаний жителей хутора Нижнемитякинского, Нестор Махно с основными силами двинулся к станции Красновка по долине речки Митякинки, через хутора Нижне, Средне и Верхне Митякинские. Как и в Нижне Грачинском, и Чеботовском хуторах, махновцы продолжили реквизировать продовольствие и менять своих уставших лошадей, на лошадей хуторян, как в самом хуторе, так и в близлежащих полях. Это вызвало крайнее неудовольствие жителей. Казачка Чеботкова Варвара Михайловна, защищая своё добро, замахнулась кнутом на подъехавшего в это время на тачанке Нестора Махно. Тот, взбешённый, вырвав из рук женщины кнут, избил им её в кровь. Сам гуляйпольский батько, на казаков впечатления не произвёл. В их воспоминаниях, это «маленький рябоватенький и неказистой мужичонка».

В хуторе Верхне Митякинском, Махно узнав, что к станции Красновка подошёл отряд красноармейцев, повернул со своим отрядом в сторону Украины. Второй его отряд, выйдя из хутора Прогнои, так же повернул назад, не доходя до станции Красновка, так же повернул назад, получив сведения о сосредоточении у неё частей Красной Армии.

В Прогнойском махновцы продолжили обмен лошадей и реквизицию продовольствия и фуража, что вызвало многочисленные стычки с местным населением. Из хутора Махно двинул свои отряды на хутор Ушаков и далее на Юганов, преследуемый передовым эскадроном кавалерийского полка. Однако вскоре преследование было прекращено, в виду усталости коней. Это дало возможность так же передохнуть и махновцам.

Нестор Махно, выслав разведку на ст. Красновка и получив от нее необходимые сведения о расположении частей Красной армии, и опасаясь полного окружения, вышел со своей конницей из хутора Прогнойского в 16 часов 21 июля, двигаясь на хутор Ушаков.

22 июля арьергард махновцев был, настигнут авангардом кавалерийского полка у хутора Юганов. Но махновцы, уклоняясь у боя, рысью скрылись на хуторе Машлыкиным, где располагались основные силы гуляйпольского атамана.

Махно не решился дать бой красным кавалеристам и приказал своим отрядам отступать на Титовку. Переправилась через реку Камышная в двух верстах севернее хутора Н. Камышенский. Этот крутой поворот банды от Титовки почти на восток, можно объяснить следующими соображением: махновцы или заметили движение 3-го эскадрона кавалерийского полка 2 Донской дивизии, который двигался почти параллельно им по правому берегу реки Деркул в направлении на Титовку, или же, что, скорее всего вероятнее, они получили сведения о том, что Городище уже занято 14-м пехотным полком большевиков.

Заметив этот манёвр, кавалерийский полк в составе двух эскадронов свернул от Титовки на восток для преследования махновцем. Впереди полка ехал сам начдив на легковом автомобиле. Догнав гуляйпольцев у балки, начдив лично открыл пулеметный огонь, не выдержав который, они скрылись в балке.

После подхода головного эскадрона кавалерийского полка, начдив приказал ему атаковать махновцев. Желая прекратить настойчивое преследование красными своего отряда, Махно решил дать им бой, который состоялся 22 июля у хутора Машлыкина (это район современной российско-украинской границы).

Как только эскадрон, рассыпавшись в лаву, начал подыматься на гребень этой балки, махновцы, лавой человек в 150 неожиданно атаковали его. Эскадрон не выдержал столь дерзкой атаки и начал отходить. К этому времени подоспел второй эскадрон. Оба эскадрона при поддержке пулеметного огня начдива, пошли в атаку. Произошла схватка и хотя численность красных кавалеристов и махновцев, была почти одинакова, эскадроны кавполка начали отходить. Так как направление атаки махновцев было под гору, а красных эскадронов, наоборот, на гору.

Эскадроны кавалерийского полка стали медленно отходить на юго-запад по балке и с выходом на дорогу идущую из Нижне Камышенского на Средне Наголинский. Махновцы под командой атамана Удовиченко без энтузиазма преследовали красноармейцев, опасаясь засады.

У хутора Верхне Камышенского, эскадроны собрались и снова бросились в атаку. Вот что писал начальник штаба 2-й Донской дивизии Сперанский в своём донесении: «…эскадроны собрались и снова перешли в атаку. Кавалеристы и бандиты несутся друг другу навстречу и, сблизившись, остановились друг против друга стеною. В этот момент и та и другая стороны чувствовали себя равными и не решались перейти в решительную схватку: наши эскадроны – на измученных пятидневным переходом конях, но имели где-то вблизи резервы, бандиты же не имели резервов, но конский состав был почти свежий. Страшен человек, решившийся умереть. Воодушевлённые своим руководством бандиты бросились в атаку. Наш единственный пулемёт из-за задержки замолчал… Эскадроны начали медленно отходить». Но отступление красных эскадронов махновцы сочли за ловушку и не решились на преследование, так как сам Махно неоднократно и успешно пользовался этим приёмом.

Получив от своих разъездов сведения о движении с юга 13 полка 2 Донской дивизии, Нестор Махно приказал своей кавалерии отходить рысью на хутор Средний Наголинский и дальше на Карпов – Сулин, отсюда (повернув под прямым углом) на хутор Калмыков и в 22 часа 22 июля достигли Стрельцовки. Здесь махновцы заночевали. Опасаясь внезапного нападения частей Красной армии, они расположились на площади, не расходясь по хатам, имея сторожевые посты на всех направлениях. Это стало известно из слов перебежчиков. Так как многие бойцы значительно поредевшей армии Махно, деморализованные последними поражениями, стали поодиночке и группами уходить и сдаваться.

В ночь 23 июля махновцы двинулись на север вдоль долины реки Камышное и вечером того же числа перешли железную дорогу у ст. Зориновка (бронепоезд опоздал и пришел сюда уже после того, как отряды Махно проскочили железную дорогу) и пошли на Тарасов-Щедрово. Подойдя вплотную к северной границе Донобласти.

Жизнь и судба – М. А. Алпатов

Очерк написан на основе воспоминаний сына М. А. Алпатова.

С 20 годами прошлого века неразрывно связанна судьба ещё одного героя нашего повествования и земляка – Михаила Антоновича Алпатова, доктора исторических наук, академика и писателя. Автора следующих научных работ: «Политические идеи французской буржуазной историографии» XIX в. 1949 год. 408 с.; «Американская реакционная историография на службе поджигателей войны». 1951 год; «Русская историческая мысль и Западная Европа (XII – XVII вв.)». 1973. – 476 с. «Русская историческая мысль и Западная Европа (XVII – первая четверть XVIII в; 1976 год. 456 с. «Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII – первая половина XIX в. 1985 год. 272 с.

Художественная литература: «Возвращение в юность»: Автобиографическая повесть. М.: Молодая гвардия, 1983. «Вадимка»: Повесть. Для сред. и ст. возраста. М.: Детская литература, 1985. «Горели костры»: Роман. М.: Правда, 1986.

Академик Михаил Антонович Алпатов

О Михаиле Антоновиче Алпатове можно сказать словами его ровесника Аркадия Гайдара: «Обыкновенная биография в необыкновенное время». Судьба его отразила многие перипетии нашей истории XX в. Впрочем, все это относится к первой половине его жизни; вторая, послевоенная, не была богата внешними событиями. Этот очерк об академике Алпатове написан со слов его сына

Михаил Антонович родился 7 (20) ноября 1903 г. в казачьем хуторе Сибилёве Митякинской станицы Донецкого округа Области Войска Донского. Ныне это Каменский район Ростовской области. Он был старшим из шести детей Антона Даниловича (1883 – 1964) и Агриппины Дмитриевны (1885 – 1975) Алпатовых. Михаил Антонович никогда не скрывал свое казачье происхождение. Наоборот, он очень гордился тем, что он казак и именно донской казак.

Обычное крестьянское детство, о котором он не любил вспоминать. Тогда в Сибилёве открылась приходская школа, и он отучился положенный срок у учителя Степана Васильевича. Потом он изобразил этого учителя в романе «Горели костры», сохранил ему подлинные имя и отчество, но приукрасил биографию, сделав революционером.

На этом его образование должно было закончиться. Как-то Антон Данилович, действительно мастер на все руки, сказал: «Все я умею, одного не умею и не люблю – тачать сапоги. Пусть мой старшой будет сапожником». И он уже договорился с местным сапожником, что с осени, по окончании полевых работ, Мишка пойдет к нему учеником. Но это было лето 1914 г., отец Михаила ушел на войну, мать вернулась к своему отцу Дмитрию Петровичу Алпатову (они были однофамильцы с зятем), а тот был совсем другим человеком. Сам он не получил никакого образования (умел только расписываться), но уважал «ученых людей» и хотел, чтобы его внук учился дальше. Обучение у сапожника не состоялось. Но вряд ли бы что-то получилось, если бы не счастливый случай. Летом 1915 г. по хуторам был объявлен набор в Каменскую мужскую гимназию.

У нас историки мало пишут о тех изменениях в системе образования России, которые произошли незадолго до революции по инициативе министра просвещения графа П. Н. Игнатьева. Период ограничений для «кухаркиных детей» тогда закончился, и по всей России появилась возможность способным детям из «простых» получить образование. Эти «игнатьевские гимназисты» в дальнейшем заняли заметное место среди советских интеллигентов и управленцев, достаточно назвать две фамилии: Шолохов и Брежнев. Из Сибилёва учитель Степан Васильевич порекомендовал троих, все они поступили в гимназию. Один из бывших гимназистов стал инженером, начальником строительного управления, другой учителем, Михаил Антонович пошел дальше всех. А из всех его братьев и сестер, друзей детства больше никто не получил образование выше начального.

Гимназия в Каменской станице (ныне г. Каменск-Шахтинский) значила для хуторского мальчишки очень много. Он изучал языки, учился играть на мандолине и рисовать (долго мечтал стать художником). Его любимым его педагогом стал Митрофан Петрович Богаевский, директор гимназии и учитель истории. Его называли «донским златоустом». Позже он стал правой рукой атамана Каледина и после победы большевиков в феврале 1918 г. был расстрелян (в «Тихом Доне» он упоминается). Но даже став коммунистом, Михаил Антонович всегда вспоминал о Богаевском с большим уважением. Именно после его уроков гимназисту захотелось стать историком. Но до осуществления мечты было еще много лет.

Началась гражданская война. Гимназисты видели и Каледина, и Краснова, а бой под Глубокой, описанный у Шолохова, гремел совсем рядом. В начале 1919 г. занятия прекратились, пришлось вернуться на хутор. К этому времени дед умер, снова командовать стал Антон Данилович, вернувшийся с фронта, человек властный и упрямый. А мимо хутора Сибилёв, отступая, дважды проходила армия Деникина. Антон Данилович свое уже отвоевал и вместо себя отправил сына. Первый «отступ» оказался коротким, быстро удалось вернуться домой. Второй раз разгромленные деникинцы отступали уже окончательно в конце 1919 г. Отец, которому только что исполнилось 16 лет, ушел из дома с родительскими конями и подводой в обозе армии Деникина. За несколько месяцев ему пришлось прошагать от Сибилёва до Новороссийска.

Белую армию Михаил Антонович увидел уже в период ее разложения. Холод, голод, вши, пьянство, развал дисциплины и чудовищная озлобленность солдат и офицеров. Немногих попадавших им в руки красных зверски пытали и убивали. Подводу и коней уже в конце пути украли. Наконец, в марте 1920 г. белые оказались прижаты к Черному морю. Ночь под Новороссийском они назвали «ночью Страшного суда». Через много лет после этих событий, Михаил Антонович говорил, что это была самая жуткая ночь в его жизни. Масса народа пыталась погрузиться на не большой корабль. Сели в основном «господа офицеры», для большинства места не хватило, корабль отправился, толпа бросилась вплавь, пытаясь забраться на борт. И тогда ударили по толпе из корабельных орудий. Били по своим! Это нельзя было уже никогда забыть.

Книга Алпатова Горели костры

Книга Михаила Алпатова

Книга Михаила Алпатова.

Оставшиеся на берегу без всякой надежды ждали появления красных. Думали, что всех убьют. Случилось иначе. Кого-то отправили под трибунал, но многим предложили вступить в Красную Армию (вспомним Григория Мелехова), а мальчишек, вроде моего отца, отпустили домой. Красноармейцы его обогрели, накормили и отнеслись по-человечески. Все могло быть и иначе, он мог бы и сесть на тот корабль и оказаться в эмиграции. Но получилось именно так: 16-летний юноша увидел у белых все самое худшее, а встреча с красными оказалась счастливой. И неудивительно, что он сделал выбор в пользу красных на всю жизнь. С большими приключениями, то пешком, то на подножках и в товарных вагонах, он добрался до своего хутора.

Михаил Антонович любил рассказывать о самых разных событиях своей жизни, но о том, что побывал у белых, он ни кому не рассказывал кроме своей жены. Но события эти его волновали, а поскольку он был не только историк, но и писатель, в 1970-е годы он решил о них написать. Получилась повесть «Вадимка», последнее законченное его сочинение, завершенное менее чем за год до смерти. Книга вышла посмертно в 1985 г. По-моему, это лучшее из его художественных произведений. Он пишет о юноше с хутора Козорезовки Вадимке, но, даже не зная биографию автора, легко почувствовать, что книга автобиографична. Сам он называл повесть «книгой о доброте». Добрые люди не раз встречались ему в жизни.

Вернувшись в Сибилёв, Михаил Алпатов вступил в комсомол и скоро был зачислен в Часть особого назначения (ЧОН) по борьбе с бандитами. Гражданская война на Дону кончилась, но казаков, недовольных новой властью, было много (опять можно вспомнить «Тихий Дон», теперь уже самый его конец). Шла жестокая с обеих сторон борьба, Михаил Антонович рассказывал о том времени много страшного. Хотя, далеко не все из этого вошло в повесть «Вадимка». Если первая ее часть, посвященная пути ее автора с Дона в Новороссийск и обратно, по-видимому, очень близка к реальности, то вторая половина, где речь идет о ЧОН, несколько приглажена, к тому же добавлена любовная история Вадима, которой у Михаила на самом деле не было.

Вот один из эпизодов того времени. Как-то молодой Миша поздно вечером шел один, без оружия. Его нагнали конники, он понял, что это бандиты. Силы были неравные. Но бандиты его не знали и потребовали документы. В кармане у него лежали комсомольский билет, удостоверение ЧОН и справка о воинской обязанности. При предъявлении любого из первых двух документов его немедленно бы убили. Надо было вытащить из кармана именно справку о воинской обязанности. Комсомольцу повезло: он вынул как раз ее, его отпустили. Вполне возможно, что чоновцы Иван Погорелов и Михаил Алпатов хорошо знали друг друга и не раз выручали друг друга из беды.

В те годы наш герой не только боролся с бандами, но и учил детей в начальной школе сначала в хуторе Сибилёве, потом в хуторе Грачики. Но хотелось учиться дальше. Райком комсомола дал ему летом 1923 г. направление в педагогический техникум в Ростов. Но разъярился Антон Данилович, для которого любая «легкая» работа была невыносима. Он заявил сыну: «Я думал, из тебя выйдет мастер, а из тебя выходит босяк!» Они крепко поругались и помирились только через 30 лет.

Одни из первых комсомольцев Тарасовского района.

В Ростове по комсомольскому направлению Михаил Алпатов смог без экзаменов оформиться сразу в три учебных заведения: университет, педагогический техникум и художественное училище. Но дальше надо было выбирать, а тут в техникуме его избрали в студенческий комитет. Он решил, что «нельзя ставить личное выше общественного», и остался в техникуме. Потом он очень жалел об этом выборе, сильно отдалившем завершение его образования. Особенно ему было жалко, что он так и не стал художником.

Но годы техникума и комсомольской юности он потом долго вспоминал. Жить было трудно и голодно, но весело. С товарищами по техникуму он дружил всю жизнь (многие тоже потом оказались в Москве, большинство, как и он, учились дальше). Уже в техникуме ему захотелось вспомнить свою комсомольскую жизнь, и он написал повесть под названием «Комсомольская бурса». Этот текст не сохранился, но через много лет Михаил Антонович решил восстановить повесть, которая, правда, получила название «Возращение в юность». Эта повесть, уже открыто автобиографическая, вышла в журнале «Молодая гвардия» в 1978 г. и отдельной книгой посмертно в 1983 г.

Техникум был окончен в 1927 г. Уже там, у Михаила Антоновича была историческая специализация, хотя преподавать ему пришлось, в соответствии с программами тех лет, не историю, а обществоведение. Пять лет он учительствовал, сначала недолго в с. Белая Глина, потом в 1928 – 1932 гг. в станице Романовской на Дону (недалеко от тогда еще не существовавшего г. Волгодонска) был директором школы. Это были годы коллективизации. Как более образованного и коммунистических взглядов человека (как раз в Романовской он вступил в партию) его активно привлекали к самым разным мероприятиям. Приходилось ездить по хуторам и селам, агитировать в колхозы, выполнять хлебозаготовки. Наш герой любил все это вспоминать и написал позднее рассказ о том, как ему даже пришлось быть судьей. Вышло постановление о том, что педагогов нельзя надолго отвлекать от работы и посылать в длительные командировки. Тогда его товарищи, которых продолжали отправлять на хлебозаготовки, свалили на него все дела в станице. В том числе уехал надолго в колхозы и судья, и Алпатову пришлось несколько месяцев выносить приговоры. Были и весьма интересные.

Первоначально отец очень активно вел такую работу и был полностью убежден в необходимости коллективизации. Но потом он начал понимать, что происходит что-то не то. Однажды он выступил против закрытия церкви, считая это несвоевременной мерой. Церковь все же закрыли. Тогда к райкому прибежала толпа старух с криками: «Открывай церкву!» Кто-то из них заявил: «Вот Алпатов – умный человек, правильно говорит!» Начались неприятности для отца, но кое-как дело замяли. И независимо от этого дела шли все хуже и хуже, Началось раскулачивание, потом борьба с «кулацким саботажем», в еще недавно зажиточной станице начинался голод. Довольно твердые с 1920 г. убеждения Михаила Алпатова впервые дали трещину (вторым тяжелым моментом для него станет XX съезд в 1956 г.). Позднее, он много говорил о коллективизации. Чувствовалось, что это была больная для него тема. И видна была двойственность его позиции. Он много знал о том, что тогда творилось (а один из его братьев умер в 1933 г. от голода), и не мог этого простить. Но ему нужно было убеждать всех и самого себя в том, что все-таки деятельность его и его товарищей не была напрасной, и проводить преобразования в деревне было нужно. Об этом он кое-что написал и опубликовал в 1977 г. в журнале «Дон».

В романе «Горели костры» его персонажи в другую эпоху и по другому поводу ведут споры о том, что лучше: делать историю или ее писать. Мне кажется, что здесь как-то отразились его собственные мысли в Романовской станице в 1931 – 1932 гг. Тогда учителю Алпатову надоело участвовать в истории, которая не всегда развивалась так, как хотелось, и очень захотелось историю писать самому. В райкоме он получил разрешение ехать в Москву и поступать на исторический факультет МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории). В МГУ тогда не было гуманитарных факультетов, и МИФЛИ был главным центром подготовки историков.

После 1932 г. Алпатов надолго потерял связь с Доном. Лишь после войны к нам в Москву стала приезжать его мать. На вопрос о том, как живут сибилёвцы, она махнула рукой и сказала: «Пьют да воруют!» Михаилу Антоновичу тяжело было это слушать, и он не торопился на родину. Лишь в последнее десятилетие жизни, после выхода в свет в 1970 г. романа «Горели костры», он начал снова ездить на Дон, где еще жила его мать, был и в Сибилёве, и в Романовской. Его там тепло принимали как писателя-земляка, и выход романа немного помог уже угасавшему Сибилёву. Именно благодаря роману туда провели асфальтовую дорогу и пустили автобус. К тому времени жить на Дону стало лучше, чем в послевоенные годы, и отец радовался: он мог считать, что его труды все-таки не были напрасны.

В Москве началась совсем другая жизнь. Михаил Антонович поступил в институт в 28 лет и закончил его в 33 года. Уже в Романовской у него была семья, а к моменту окончания МИФЛИ детей стало уже двое. Учился он хорошо. В студенческие годы специализировался по античной истории (может быть, сказывалась любовь к латыни), занимался у В. С. Сергеева, диплом писал у Н. А. Машкина. В 1937 г. институт он окончил и был зачислен в аспирантуру, но учиться ему тогда не пришлось.

Летом 1937 г. арестовали его друга с донских времен Николая Жарикова, также переехавшего в Москву. В доносе было сказано: «Жариков ругал товарища Сталина, а Алпатов с ним спорил» (то и другое соответствовало действительности). В самом начале учебного года обсуждалось персональное дело Алпатова о «притуплении классовой бдительности» (надо было не спорить, а сообщить куда следует). Стоял вопрос об исключении из партии, а это обычно было первым этапом перед арестом. Как это ни кажется сейчас странным, но мнение коммунистов МИФЛИ было отнюдь не единодушным. Были люди, которые не побоялись выступить в защиту Михаила Антоновича. Особенно ему помог профессор Алексей Петрович Гагарин. Благодаря ему первоначальный вердикт об исключении в райкоме был заменен «строгим выговором с занесением», но из аспирантуры Михаила Алпатова исключили. Ему посоветовали пойти в Наркомпрос. Там по коридорам ходили представители периферийных вузов и искали людей для заполнения преподавательских вакансий, образовавшихся в связи с арестами. Алпатова нашел представитель Сталинградского пединститута и предложил ехать с ним. Тот предупредил о строгом выговоре, но ему ответили: «Так не исключили же!» Они вскоре уехали в Сталинград. Потом Михаил Антонович говорил о 1937 г.: «Тогда меня потянуло за штаны, но отпустило».