Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

Один из стоявших рядом китайцев расставил руки в стороны и принялся что-то шептать. Раньше я принимал это за их молитву, но теперь до меня дошло, что этот парень принимает такую позу ради того, чтобы пообщаться, но не с Буддой или Христом, а с кем-то более телесным. Во-первых, он покрутился на месте, как бы определяя направление, потом закрыл глаза и что-то забубнил. Потом замолчал, несколько раз кивнул головой, буркнул: «Щи!», опустил руки и что-то сказал своим землякам. Те покивали головами, некоторые тоже упомянули щи, а потом один из них (Даже не знаю, как его описать. Они все казались совершенно одинаковыми с моей точки зрения: невысокие, невозмутимые, коротко стриженые, хоть уже и обрастающие, но без бород и усов, худые, с непробиваемыми лицами живых мумий.) подошёл ко мне и тихо, на хорошем русском, сказал:

–Мы связались с центром. Одного нашего, который прикинулся на корабле мёртвым, подобрали. Нас предупредили, что утром в порту будет организована диверсия. Специальная группа взорвёт танкер. Мы должны в это время сбежать. Идти надо на юг, в Мексику. Там нас встретят и переправят в Китай и Россию. Переведи это товарищу в шерстяном плаще. Ты готов стрелять в американских империалистов из своего пистолета?

Твою же мать! Оказывается, про мой пистолет и они знают! Я, прям, корни пустил и остолбенел от всего, что только что увидел и услышал! Наши заволновались и загалдели, но китаец приложил палец к губам, и народ приутих. Я почти на ухо перевёл радостную новость мексиканцу, тот мой инглиш, вроде, понял и рассказал план действий своим.

Я достал свою драгоценность из кобуры, крутанул барабан. Тот скрипнул и застрял. Старпом подошёл к китайцу и заверил его, что оружие – в надёжных руках и к утру будет в полной боевой готовности. Володя Глубоков, мой тёзка и по совместительству – судовой электрик, метнулся к трибунам и притащил старую банку из-под тушёнки «Великая стена». Под крышкой ещё оставался старый вонючий жир, который был аккуратно собран соломинкой и перенесён на трущиеся детали револьвера. (Я только сейчас узнал, что являюсь счастливым владельцем не пистолета, а револьвера. Всегда думал, что это одно и то же!) Вытащили патроны, всё протёрли, продули и собрали. Ствол внутри сильно заржавел, но наши меня успокоили тем, что после первого же выстрела он станет чист, как попа младенца. Я нервно следил за тем, как моя единственная радость, опора и надежда переходит из рук в руки, но ствол мне вернули обратно. Я бы даже сказал – мне его заново торжественно вручили с напутствием бить гадов в глаз, не портить шкуру. А если патроны закончатся – просто наставить ствол на ближайшего пиндоса и крикнуть страшным голосом: «Бросай, сука, оружие!»

Я покрутил в руке смертоносную железяку, вспомнил эсминцы в порту, самолёты, джипы с пулемётами, тысячи две пехоты с автоматами – и понял, что завтра у нас будет не война, а прогулка! Так, в тире из воздушки побахать! Спрятал оружие в кобуру, глянул на смертничков, но было уже совсем темно, и ничьих взглядов разглядеть было невозможно. Думаю, все они не хуже меня видели, сколько солдат вокруг, сколько техники. А у нас было шесть патронов в барабане! Видела бы меня сейчас мама! Ведь ей, скорее всего, просто скажут, что умер от какой-нибудь малярии или погиб в авиакатастрофе. А я готовлюсь к бою. Первому и последнему в своей жизни. И живот крутит от страха так, что надо срочно бежать за дальние ворота. И руки дрожат, и ноги трясутся. Хорошо, что темно, никто не видит. Хорошо, что я не один. «На миру и смерть красна!» – вспомнилась вдруг русская поговорка. И вправду: один бы повыл на Луну, а принародно – как-то неприлично. Ведь никто же не падает в обморок, не скулит, даже не предлагает что-то отсрочить или изменить. ( План прост до безобразия: взрыв – и сразу кидаемся на охрану. Я стреляю, ближайшие ко мне хватают освободившиеся автоматы и тоже стреляют. Если меня убьют – хватают мой револьвер. Прорываемся в город, проходим сквозь него до гор, поворачиваем направо, а там до Тихуаны – рукой подать. На границе нас должны ждать. Конечно, короче бы перебраться на косу Коронадо, туда, где красивый мост, срезать угол. Или вообще захватить судно и доплыть до Мексики по воде. Но если весь наш план был полной фантастикой, то такие завихрения не вписывались даже в жанр фэнтэзи. На Коронадо было не протолкнуться от грузовиков и солдатни, а одного самолёта с авианосца достаточно, чтобы пустить на дно любую шаланду.) И ещё вспомнилось высказывание какого-то нашего адмирала: «Русский моряк спрашивает не – сколько врагов, но – где они?» Странно! Из каких глубин памяти это всплыло? Значит, я и такое читал? Или это кто-то из моряков только что произнёс? Или это во мне с рождения? Ведь много лет на языке были только рекламные слоганы типа: «Новый год – это праздник, который надо встречать в «Икея»! Или – «Выпей пепси! Влей в себя глоток мечты!» Или – «Вставь себе нашу свечку – и выиграй новую печку!» Или – «До сих пор горбатишься на своём «Кразе» за сущие копейки? В Вашингтоне тебя ждёт то, что ты заслужил: Единый Американский Банк!».

Начался небольшой дождик, опустился туман. Ко мне подошёл латинос в пончо и попросил стрелять завтра точно и быстро. На мой ответ, что это трудно, но я постараюсь, он рассудительно заметил:

–Самое трудное лично для меня уже позади. Самое трудное было, когда днём принесли еду для вас. Сказали, что вы скоро придёте голодные и уставшие. Мы тоже были голодные и уставшие, и нам очень хотелось съесть весь хлеб и кукурузу. Немного съели, но лучше бы не ели вовсе. Когда начал есть – остановиться сложнее, чем когда не начал. Но мы смогли остановиться и оставили вам много еды. Победили себя. А завтра надо победить врагов. Это уже проще. У тебя есть дети?

–Нет, – ответил я, немного смутившись, и с трудом постигая смысл только что сказанного, – я ещё молодой для такого дела.

–Сколько тебе лет?

–Двадцать четыре.

–Когда мне было двадцать четыре, у меня уже было две дочери. Сейчас мне сорок девять. У меня две дочери и два сына. Правда, один погиб на войне. Зато есть три внука. Если бы я мог, то не отправил бы тебя завтра в бой. Нельзя умирать, не оставив после себя никого на земле! Поэтому постарайся завтра уцелеть! Иначе умрёшь не только ты, а все, кто мог бы родиться!

–Спасибо. Я снова постараюсь. Только, если честно, мне кажется, что хоть старайся, хоть не старайся, а завтра из нас не выживет никто! – я горько усмехнулся.

–Тогда надо умереть достойно. С улыбкой. Чтобы враги поняли, что мы сильнее. Они и так уже собственной тени боятся! А если мы умрём с гордо поднятой головой, то враг станет ещё слабее. И другим победить его станет проще. Это будет наш вклад в победу. Я очень хочу освободить свою землю от бешеных собак. Ведь это земля, на которой жили мои предки ещё тысячу лет назад. Ты помогаешь нам. Значит, твоя душа светла и будет жить вечно. И тебя, и всех твоих друзей будут вспоминать в день мёртвых до тех пор, пока жива Мексика!

Мы пообщались каких-то полчаса, а я не только почти успокоился, но даже начал немного понимать по-испански. Вскоре усталость накрыла всех. Народ попадал кто где сидел, и над футбольным полем разнёсся храп в сто глоток, заглушаемый гудками кораблей в порту да рёвом грузовиков. Засыпая, я точно знал, что это – моя последняя ночь. Но уснул за секунду и снов не видел. И перед сном всё, чего хотел – это мороженого в шоколаде.

Меня долго будил кто-то из наших. Кажется, Санёк. Мозг отказывался просыпаться, но когда я услышал слово «взрыв», то пришёл в себя сразу, нутро словно обдало кипятком. Светало. Было тихо. Мы умылись, попили водички, качнули пресс и стали ждать. Ждать пришлось недолго. В воротах что-то громыхнуло, одна створка отошла назад, и несколько охранников крикнули нам из дверей и помахали руками. Мол – давайте на выход! Мы выстроились в привычную шеренгу по четыре и пошли вперёд. Я старался не подать вида, что волнуюсь, но, глянув исподлобья на сонные мятые морды охраны, понял, что эти тюфяки ещё досматривают похмельные сны и плевать хотели на серую безликую массу, идущую, как коровы на скотобойню.

Тут бахнуло так, что даже мы, ожидавшие взрыва, присели. Над портом встал огромный огненный гриб, а ударная волна пригнула пальмы в двух километрах от берега и повыбивала остатки окон в небоскрёбах. Нас обдало жаром и придавило к земле, а в сотне метрах с неба упала горящая бочка, расплескав по бетонной дороге остатки то ли мазута, то ли краски. Мексиканцы, шедшие первыми, попадали на землю. Остальные наши удержались, хотя по ушам врезало хорошо. А вот охрана, и без того еле стоявшая на дрожащих после пьянки ногах, вся оказалась на земле. Я за секунду до взрыва посчитал конвой, и оказалось, что их шестеро. Так что в момент взрыва я как раз думал, что мексиканский бог послал мне столько врагов, сколько патронов в моём револьвере. Почему-то я искренно полагал, что воевать мне придётся одному.

Один из конвойных, этакий пончик на ножках, в каске и с автоматом, тяжело вставал с земли метрах в десяти от меня. Не дожидаясь ничьей команды, я выхватил пистолет и, подбежав к нему метра на два, наставил на него ствол. Он, опершись на приклад какой-то допотопной винтовки со штыком, стоял на одном колене и смотрел на меня. Вдруг он улыбнулся и сказал:

–Ты так не шути!

Мне показалось, что мы смотрели друг на друга вечность. Я вспомнил, как хотел застрелиться сам и подумал, что в лоб стрелять себе не хотел, а значит и другим негоже. Поэтому стал опускать пистолет, целясь в грудь. Рука опускалась долго. Я же вчера тренировался выхватывать пистолет и всё у меня получалось быстро, как в кино про ковбоев! А тут рука опускалась вниз, как стрела башенного крана. Как в замедленном кино! Потом я подумал, что если выстрелю ниже сердца, то попаду в живот. А мне сказали, что в живот – самая поганая рана. И если человек худой и голодный, то спасти его после такого ранения можно в течение десяти часов. А если толстяк и только поел, то хоть через пять минут ложи его на операционный стол – дерьмо с жиром попадает в кровь, начинается сепсис, и тут поможет только чудо: человек будет умирать долго и мучительно. Поэтому солдат перед атакой обязательно должен сходить в сортир, что мы все и сделали с утра. Интересно, а этот толстяк когда последний раз упражнялся, как говорил Паша? Вспомнился Паша на том пляже, его запрокинутая голова, кусок ноги в воронке. Ну что, за Пашу! А этот жирный-то при чём? Он, поди, и на пляже том никогда не был. Пригнали какого-то менеджера по продажам катеров, так же, как нас гонят на какую-то стройку, дали ружьё, которое последний раз стреляло лет двадцать пять тому как и приказали отвести террористов в тюрьму. Его мать сидит дома, ждёт сына домой. А сын сейчас стоит на одном колене, смотрит в ствол, и на второе колено уже никогда не встанет.

Пончик сделал какое-то движение губами. Может, хотел ещё что-то сказать. А, может, просто перестал улыбаться, потому что шутка затянулась и ему перестало быть смешно. Он только дёрнул губами, и я нажал на спуск. Меня же предупреждали: прежде чем выстрелить из револьвера – взведи курок! А то тяжело пальцем давить на собачку. Я нажал. Курок полез вверх, пальцу стало очень тяжело, а выстрела всё не было. И курок всё поднимался и поднимался, и палец уже окаменел давить. Я дёрнул рукой, грохнул выстрел. От того, что я дёрнул рукой, пуля попала не в сердце, а чуть ниже каски, выше переносицы. Пончик упал на спину, от удара о землю каска съехала ему на лицо, и из-под неё сразу потека ярко красная кровь. Мне стало стыдно перед ним: я не хотел в лицо! Хотя было и удивление: раз – и труп. Никаких проблем! Рядом произошло какое-то движение. Я развернулся и увидел, что ещё один охранник, дряблый дядька лет пятидесяти пяти, тоже толстый и небритый, стоит столбом метрах в четырёх с полными ужаса глазами и смотрит на меня, как монах на нечисть. Свой автомат он как-то безвольно и неумело держал в руке, даже не пытаясь его поднять. Я взвёл курок, двумя руками поднял револьвер и на этот раз попал туда, куда хотел: в грудь. У остолбенелого охранника подкосились ноги, он сморщился и завалился на бок. Какой-то китаец подбежал к нему, подхватил автомат и дал две короткие очереди по убегавшему конвою. Один солдат упал сразу, другой захромал, пробежал ещё несколько метров, встал на колени, попытался ползти, но из спины с бульканьем хлестала кровь, и он прополз лишь метр. Двух оставшихся, пока я стрелял, оказывается, укокали тихо вручную. Одного – латиносы, одного – наши. Убили быстро, как кроликов, сломав шеи. У трупов забрали не только автоматы и пистолеты, но и вообще всё, что было в карманах и на поясах: патроны, деньги, кредитки, жвачку, с чем-то фляжку, рацию.

–Молодец, седой! – хлопнул меня по плечу кто-то из наших. – Теперь валим, пока они не очухались!

В порту уже выли сирены, слышалась то ли стрельба, то ли это взрывались бочки с бензином. Мы быстро оценили обстановку. До жилых домов оставалось не больше километра. Справа простиралось какое-то поле с остатками строений, напоминавшее качественно разбомбленный аэродром. Слева блестел водной гладью то ли небольшой залив, то ли заброшенный аквапарк. Дома на окраине города походили на наш пригород: обычные трёх – и пятиэтажки. К ним от стадиона вела широкая дорога, выложенная растрескавшимися бетонными плитами. Ближе к горам и вправо до горизонта высились громадины небоскрёбов на любой вкус и цвет.

Мы побежали к домам и уже почти достигли первого дома, когда сзади раздались выстрелы. Я оглянулся и увидел, как около стадиона остановился грузовик, из него выпрыгивали солдаты. Дым от порта застилал уже половину утреннего неба. Денёк обещал быть жарким во всех смыслах.

Мы обогнули первый дом и вступили в город. Отряд наш немного растянулся, но последние от первых отстали не больше, чем на минуту. Обогнув здание, я сел на землю отдышаться. Сердце билось в горле. Это была самая большая дистанция, которую я пробежал в жизни. То, что я бежал с ещё дымящимся стволом, из которого только что ухлопал двух человек, пролетало мимо сознания. Не было ни угрызений совести, ни какого-то нервного срыва. Просто было жарко и хотелось пить. И ещё было осознание, что нам удалось то, что удаться не могло в принципе. Что я не подвёл своих друзей-матросов, мексиканских борцов с оккупантами, китайский спецназ. Я смотрел на мир другими глазами! И если бы не стрельба от стадиона – гордость бы меня окончательно распёрла. Но на отдохнуть, обняться, порадоваться и подумать, на всё про всё у нас было тридцать секунд.

Мексиканец в пончо похлопал меня по спине, и сказал:

–За такого как ты я бы отдал замуж свою дочь. Но обе мои дочери уже замужем. Предлагаю разделиться на три группы Идти через город такой толпой нельзя. Полиции тут нет, но солдаты могут начать стрелять из миномётов. Напоминаю: забираем всё время вправо. Под горами безопаснее, чем идти по городу. Там озёра, болота, речка. Техника там не пройдёт, а тропинок много. Может быть, там будут наши, так что в кого попало не стреляйте. До границы – день ходу. Если повезёт.

Честно говоря, я считал, что граница где-то совсем рядом, и при мысли, что весь день мы будем бегать, как зайцы по полям под прицелом снайперов, или укрываться в оврагах от ракет «воздух-земля», моя радость сошла на нет.

–Молодец, земляк! – это уже поздравлял меня Микола, утирая пот со лба.

Куда делась вся его медлительность и пофигизм. Он двигался, как на шарнирах, и я сразу понял, кто открутил голову последнему конвоиру. – Шмальнул чуть не от бедра! За секунду двоих уложил – пёрнуть не успели! Я знал, что не подведёшь! В КГБ кого попало не берут!

Я хотел возразить про одну секунду и КГБ, но понял, что лучше обсудить это в Мексике.

Китаец с антеннами то ли под ногтями, то ли в трусах, попытался выйти на связь со спутником, но времени уже не было. Кто-то глянул за угол и крикнул: «Атас! Собаки!» Мы разделились на три группы и бросились вглубь города, оставив за спиной какую-то широкую улицу, которая шла прямиком в ту сторону, куда было надо нам, но выглядела слишком уж привлекательной. Мы выбрали маршрут поскромнее.

Город оказался построен так, что заблудиться в нём не мог даже полный идиот. Все дороги шли или вдоль океана, или от океана к горам перпендикулярно первым. Пройдя один квартал, мы высунули носы на перекрёсток. Картина стоила того, чтобы рассмотреть её внимательнее. Вдоль широченной улицы с романтическим названием «5» (По крайней мере, так было написано на каком-то указателе.) стояли машины. Их были сотни. Одни – старых моделей, другие – новых. Одни, что стояли в низине, проржавели насквозь, в их салонах вился плющ и цвела вонючая плесень, другие, что стояли повыше, казались серыми силуэтами автомобилей от покрывавшей их пыли. Одни – аккуратно припаркованы на обочине, другие – брошены посреди шоссе и раздавлены гусеницами танков. Двери у некоторых были распахнуты, стёкла разбиты. Торчали вырванные с мясом провода, чёрные лужи от масла растекались по асфальту. Но никто никуда не ехал. Ехал только какой-то бородатый дед на велосипеде и шли то там, то сям человек тридцать пешеходов. А сквозь асфальт прямо посреди дороги росла чахлая травка.

Раздался шум грузовика, и теперь стало понятно: любой шум автомобиля – это шум военного автомобиля: других тут просто не было. На тротуаре валялись кучи мусора, витрины первых этажей были местами забиты пластиком, местами просто разнесены в клочья чем-то тяжёлым. Картина напоминала голливудский фильм ужасов. На улицах не хватало метровых крыс-мутантов или шаркающих ногами зомбаков. Но зато нам прятаться было где! Поэтому, пропустив велосипедиста, мы сквозь окно заскочили в ближайшее кафе и попадали за перевёрнутые столики и кресла. Грузовик протарахтел через перекрёсток и покатил дальше. Тут старпом цыкнул, взял автомат наизготовку (Оружие убитых конвоиров поделили между группами и у нас оказалось два автомата и два пистолета.) и показал на стойку бара, а потом – на свой нос. В заведении пахло настоящим свежим кофе! За стойкой бара никого не было, но в дальнем углу темнела дверь. Один из наших подошёл к ней и тихонько постучал стволом «Браунинга». Тут же в ответ за дверью грохнул выстрел. Мы от неожиданности шарахнулись кто куда. Я выхватил свою пушку, Сергей и Володя взяли дверь на прицел своих автоматов. Хлопец с «Браунингом» смешно прыгнул в сторону от двери, поскользнулся, упал, и теперь не знал – то ли стрелять в ответ, то ли смеяться.

За дверью больше не раздавалось ни звука. Конечно, если бы не желудки, прилипшие к спине, мы бы срочно сделали ноги. Но из-за двери пахло так вкусно, что мы решились на попытку номер два. Ради кофе мы не сговариваясь готовы были рискнуть жизнью! На второй стук уже никто не стрелял. Я крикнул по-английски, что мы с друзьями шли мимо и решили выпить традиционный утренний стаканчик кофе с бутербродом. И не будут ли хозяева заведения так любезны, чтобы налить нам два десятка кружек побольше и покрепче. У нас есть целых три тысячи долларов! Тишина была ответом.

Санёк сказал, что кофе он хочет сильнее, чем в туалет, женщину и поспать вместе взятых, взял тяжёлый столик на одной железной ноге, расширяющейся книзу, и пошёл на штурм. Дверь вылетела с одного удара. Санек пригнулся, опасаясь возможной пули, потом встал во весь рост, внимательно оглядел то, что было за дверью, и сплюнул. Мы подошли поближе. Кофе там было столько, что мы его даже не допили. Он стоял на ещё горячей плите в ведёрной кастрюле. Только что сваренный! Ароматный! С настоящей гущей на дне! На полках стояли разные банки с крупами, специями и сахаром. В холодильнике лежала целая голова сыра, стояла фляжка молока и упаковка шоколадных батончиков. Мы брали кружки, заходили на кухню, перешагивали через тело хозяина в грязном фартуке, колпаке, револьвером, похожим на мой, в руке, и простреленной головой, черпали кофе половником, сыпали сколько хотели сахара, наливали молоко, отрезали сыр и рвали целлофан с батончиков. Белый хлеб, уже нарезанный под тосты, горкой лежал в плетёной корзине на столе. После традиционного утреннего кофе мы забрали остатки сыра и хлеба с собой. Глазами я съел бы быка, но после первого же бутерброда понял, что наелся. То же разочарование наблюдалось и в глазах моих товарищей. Еда из времяпровождения, хобби, удовольствия превратилась в способ существования. И, как оказалось, требовалось её гораздо меньше, чем мы до этого могли себе представить. Я погладил свой плоский живот, потом подошёл к висевшему над раковиной мутному зеркалу, и впервые за два с лишним месяца оглядел свой лик. Труп хозяина кафе меня удивил (Задел мою всё менее нервную систему.) гораздо меньше, чем собственное отражение. Я даже оглянулся на всякий случай. На меня пялился незнакомый худой патлатый мужик с морщинами на щеках, чёрной ссадиной через весь лоб, грязный как свинья, с пыльными волосами. Я наклонился над раковиной. Грязная жижа из крана капнула и кончилась, но на полу стоял жестяной бочонок из-под поп-корна, полный относительно чистой воды. Умывшись как мог, я вновь глянулся в зеркало. Грязь немного смылась, невесть откуда взявшаяся ссадина защипала, а вот пыль на волосах как была, так и осталась. «Да, придётся стричься под ноль!» – подумалось мельком.

–Выгодные мы мужики стали! – заметил матросик, сделавший себе по запарке два бутерброда с сыром и после употребления первого понявший, что погорячился. – Не жрём, не бухаем, по девкам не таскаемся! Рома, помой тут посуду по-быстрому, пыль протри! Наведи порядок в заведении!

–Сейчас, только в прачечную сгоняю! – Рома допил кофе, который налил в поллитровую стеклянную банку ввиду малого количества кружек, отдышался, отрыгнул, потом нагнулся над трупом, похлопал его по спине и сказал:

– Спасибо, старик! Выручил! Только посуду нам мыть некогда. Ты уж сам тут как-нибудь. Одно в толк не возьму: зачем ты застрелился?

Смерть окончательно перестала пугать, превращаясь в обыденность.

Я вытряхнул из хозяйского барабана гильзы, надеясь разжиться нужными мне патронами, но все они оказались стреляные. У этого повара оставался только один патрон! Значит, запасные можно не искать. А вот этот, ещё тёплый и пахнущий селитрой, и был последним. И он употребил его вот так! (Череп крепкий! Выходного отверстия нет. Да и калибр оказался поменьше моего, хотя с виду пушки почти одинаковые. Как много, оказывается, на свете этих калибров!) А ведь мы могли пройти мимо его заведения! А когда стучались, то у нас и в мыслях не было кого-то грабить и убивать. У нас были деньги и кредитки убитых охранников. Мы, беглецы и чужаки, просто хотели жрать! А этот человек, американец, находящийся у себя дома, живущий в получасе ходьбы от одного из красивейших пляжей в мире, в стране вечного лета, красоток и полезных гамбургеров, в ужасе застрелился от одного только стука в дверь, даже не спросив: «Кто там?» Может, он перед этим увидел, как я, взяв «Ругер» наизготовку, перехожу дорогу? Или разглядел армейский штык-нож в руках Гриши – помощника кока? Или оценил габариты Санька, держащего автомат, как я – пистолет: одной рукой? (Мне уже сказали, что амеры называют свои автоматы штурмовыми винтовками, но привыкать к такому дурацкому названию я не собирался.) Или услышал взрыв в порту и решил, что – началось?

–Спасибо этому дому, пойдём к другому! Отряд, стройся! Короткими перебежками в сторону мексиканской границы – бя-я-я-гом арш!

Сергею не хватало только командирских кубарей в петлицах. Мы поглядели из окон, прислушались, вышли через заднюю дверь и двинулись на восток, в сторону гор.

За полдня в городе мы не встретили ни полиции, ни солдат. Шли осторожно, перебегали от дома к дому, от дерева к дереву. Справа оказалась решётка зоопарка, и мы долго шли вдоль неё. Из-за деревьев доносились какие-то железные звуки и запах ацетилена, из чего мы поняли, что какие-то работы в зоопарке с табличкой «Бальбоа» ведутся, но животных там, скорее всего, нет. Потом снова пересекли широкую трассу с романтическим названием «805», снова полную брошенных машин. В одной из них за рулём сидел скелет в шляпке с цветочками, а рядом топтались две большие пегие собаки, которые убежали в кусты, едва заметив нас. Иногда мы встречали и живых людей. Где-то стояла кучка женщин, что-то громко обсуждая по-испански. Ближе к центру стали попадаться обычные прохожие, которым мы старались на глаза не попадаться. Иногда слышалась стрельба и крики. Мы держали оружие наготове, боясь наткнуться уже не на полицию, а на каких-нибудь местных головорезов. Около одной калитки старпом нос к носу столкнулся с чернявым мужиком лет шестидесяти, который выходил из дверей. Тот устало глянул на нашу ватагу и сказал почти спокойно:

–Дома ничего ценного нет. Пожалуйста, не ломайте двери!

Я перевёл. Народ высказал разные мнения на заданную тему. Микола предложил свидетеля задушить, чтоб спокойно попить кофе и доесть сыр в его избе. Рома гордо сказал, что русские пришли сюда с миром и надолго. В итоге душить не стали, но затолкали мужика обратно в дом и велели открыть холодильник. В холодильнике мышь повесилась по одной простой причине: электричество отключают три раза на дню, да и морозить давно нечего. Из запасов только крупы, спички и соль. Правда, есть керосиновая плитка, заварка, а из крана иногда льётся холодная вода.