Мистер Блох, или Благое безумие

К Цапаеву вернулся дар речи:

– С повинной притопал, гад! И сразу ко мне…

Существо, в свою очередь, лирическим баритоном, на мотив куплетов из оперетты «Люксембург», подтвердило:

Я к вам по НеглиннойЯвился с повинной!

Цапаев бил себя ладонью по лацкану мундира государственного советника 3-го класса. Частица генпрокурорского испепеляющего взгляда испортила его новый мундир.

Объявив рюмкам и позванивавшему от страха фужеру, что слушание дела откладывается, генпрокурор, взял со стола лупу, подаренную ему в детстве райкомом партии за разоблачение чиновной преступницы (с этой лупой Бельский никогда не расставался) и рассмотрел странного заявителя, усиливая линзой свой знаменитый взгляд.

– Как насчет повышения в должности? – спросил хват Цапаев.

– Пошел к черту! Не мешай работать…

ВСТАНЬ И СОЗНАЙСЯ!

– Предаюсь в руки Закона! Предаюсь в ваши руки, дорогой Григорий Лукьянович.

Pereat mundus et fiat justicia! Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие! – слышал из приёмной следваж Цапаев, приоткрыв на полволоса дверь в кабинет генпрокурора и подставив к косяку спецстакан для подслушивания. Вслед за этими словами, произнесенными как бы с трибуны, Цапаев уловил некий звук, похожий на сдавленное хихиканье, и напряг до предела правое рабочее ухо.

По обожжённому «Петрами Первыми» столу, где обычно заседала коллегия и нервные прокуроры гасили бычки обо что попало, между поленницами папок с громкими делами, по которым можно было изучать новейшую историю Рутинии, по этому полю битвы с преступностью расхаживала заводная кукла в цилиндре и вела несусветные речи, заодно копаясь в папках уголовных дел, пересчитывая пачки изъятой валюты и двигая с места на место мраморную пепельницу.

Генпрокурор Бельский поначалу решил, что неожиданный заявитель сознаётся в краже спичечной головки, возможно – пуговицы от нижнего белья, или, в крайнем случае, в пролёте на майском жуке без билета. Тем не менее, верный своим принципам, Григорий Лукьянович выполнил все положенные в данном случае требования протокола явки с повинной и задал первые вопросы согласно статьи 142:

– Откуда взялся… такой? Регистрация, виза!

– Блох, Христиан Октавианович, – охотно сообщила кукла. – А взялся и зарегистрирован я, друг вы наш Григорий Лукьянович… Откуда взялся, там и зарегистрирован. Предаю себя в руки…

– А я не беру! – возразил генпрокурор. Лицо Бельского, его бульдожий выпуклый лоб, его мерзлые губы ничего не выражали. И только ледяная усмешка на миг потеплела.

– Это что у нас такое пожелтело-порыжело? – перебирал Блох на столе тома документов. —Ага, это вот что у нас!..

Блох перекинул тросточку из правой руки в левую, а правой выхватил из стопы документов – дело о хищении полумиллиона долларов из предвыборного фонда Дубовика. Злоумышленники, нагрузив коробку из-под ксероксной бумаги валютой, волокли короб среди бела дня к выходу из выборного штаба. Дело было замытарено, поскольку лиходеями оказались сами труженики штаба, а за ними в скромном отдалении маячили ближайшие из окружения к Дубовику прыткие молодые люди – так называемые младореформаторы – Хрюша, Ржавый и Хок. Бельский, общаясь с ними, пронизав молодчиков своим взглядом, сразу определил, что они далеко пойдут и со временем непременно присядут. Поймали друзей, вернее, их клерков, охранявшие Дубовика честные служаки старого поколения, генералы внутренней службы Корж и Барсук, которые полагали, что раз им доверена охрана Тела первого лица Рутинии, то и все куши, особенно наличными, направляемые региональным выборным штабам для всенародного избрания Тела, должны проходить через их, Коржа и Барсука, сравнительно честные руки. Поэтому они тщательно следили за шушерой, шнырявшей в поисках поживы в коридорах главного предвыборного штаба и в нужный момент накрыли молодчиков. Но Корж и Барсук действовали самочинно, на свой салтык. И – жестоко сплошали. Дубовик занял позицию молодых да ранних, в то время как Корж и Барсук были кадрами вчерашнего дня. В последние годы империи тот и другой имели личный опыт общения с УБХСС и КРУ по разным мелким делишкам, что поселило в них недопустимую робость и уважение к УК. В новой Рутинии они через силу тянулись к кускам наличных крупнее миллиона: у них отсутствовала необходимая государственная смелость. Дубовику надоело бодрить старичков. Разобравшись в случившемся, он сбросил с лопаты Коржа и Барсука, а заодно и генпрокурора – предшественника Бельского, который поспешил возбудиться вместо того, чтобы скромно спустить дело на тормозах.

– Это я тащил коробку с твердышами из Дома правительства, – продолжал виниться Блох, – это меня пытались задержать Корж и Барсук, Да где им упрыгать за мной! Эти милые люди так накушались «Гипер-тоника», что не знали, которого из нас троих ловить. Корж бросился за мной – правым, Барсук, паля на поражение, – за мной левым, им было невдомёк, что по закону расстраивания оригинал всегда находится в центре. Шейте дело, шейте, Григорий Лукьянович!

В этом месте Цапаев отскочил со своим орудием для подслушивания от двери, так как в кабинете Бельского кто-то, до боли знакомым голосом, столь весело и оглушительно по-жеребячьи загоготал, что Цапаев вспомнил о том, что должен крупную сумму дознавателю капитану Бобу Широченскому, проигранную в субботу на бегах…

– Насколько нам известно, коробку волокли два бугая из предвыборного штаба… – надрывался в пароксизме смеха генпрокурор. – А какова ваша-то роль была, дорогой мой… м-м-м…

– Карла, кукла, лилипут… Смелее, Григорий Лукьянович, не стесняйтесь, мы люди свои! Я руководил операцией, сидя на пачках валюты и погоняя этих ослов. И всё бы сложилось к общему удовольствию, если бы из-за угла не явились энтузиасты бухгалтерского оформления каждой мелочи. Ослы попались на месте преступления, а мне пришлось ретироваться… Кстати, и насчёт младореформаторов, крышевавших ослов, нам всё известно, готов дать признательные показания. Зря вы коротнули это дело. Шейте, Григорий Лукьянович, штопайте, пока колюсь!

Бельский лежал на своём рабочем столе и выл. Он колотил головой по крышке стола, хватался за бока, грыз в пароксизме смеха даренный ему коллективом прокуратуры «Паркер», оправленный золотом. Между приступами хохота вскидывал голову, стриженную «под ёжик» (ёжик подчёркивал мужественность и энергию, делал узковатый и низковатый лоб Бельского более широким и высоким), и грозно допрашивал:

– Признайся, негодяй, это ты платил наличкой региональным комитетам?!

– Разумеется, я. Я намекнул Хрюше, Хрюша – Ржавому, Ржавый – Хоку. А Хок взял дело в свои руки. Неслабые люди. Снесли все законы махом и прекрасно обходятся понятиями.

– Так и запишем: заявитель рухнул с дуба, вынес из выборного штаба президента полмиллиона долларов и скрылся с места преступления… – вытирая слезы протоколом, подытожил Бельский.

Отсмеявшись, Григорий Лукьянович почувствовал какое-то неслыханное облегчение. Он совершенно забыл о сложном процессе над Гипер-тоником и нелепом запросе Климакса. И даже о том, что где-то существует президент Дубовик. Кто-то нежно щекоча ему подмышки, приклеивал к его лопаткам легкие крылья и, измеряя детскими четвертями его лоб-окатыш, насаживал ему на голову тёплый светящийся обруч святого. Прокурор ощутил, что он парит. И в этом освобождённом от земных тягот состоянии он вспомнил себя мальчиком, школьником, учеником шестого класса, услышал ровный шум детской толпы и строгий голос их классного руководителя, биолога, рыжего, веснушчатого и румяного по прозвищу Ярило: «Кто это сделал? Встань и сознайся! Просто встань и сознайся!!».

И он, Гриша Бельский, не может отказать любимому педагогу, не может обмануть его страстных ожиданий, и хоть вовсе не он плюнул в трубку нажёванную бумагу и что если его обыскать, то и трубки не найдут, – несмотря на полное отсутствие вины, Гриша вставал и с радостью идя на известные последующие мучения, бодро неся свой крест на Голгофу, выпаливал: «Я это сделал, я!».

Что замечательно: Бельский ни на секунду не терял контроля над происходившим. Понимая, что перед ним гипнотизёр высочайшего класса с чрезвычайной силой внушения, прохиндей и аферист, новый Мессинг, отчётливо сознавая это, Бельский, несмотря на все попытки, не мог выпутаться из раскинутых куклой в цилиндре сетей.

В мозгу стучало только одно, когда-то застрявшее и вдруг всплывшее: «Встань и сознайся! Просто встань и сознайся…».

ГОРЧИЦА В АССОРТИМЕНТЕ

…Отпустив министра Сизо и окончательно стряхнув сонные видения, президент Дубовик решительно сел в своей инкрустированной постели-корзине, нарушив строгий запрет академика Пичугина, который рекомендовал Рурику Хероновичу пробуждаться после обеда не ранее семи часов вечера, чтобы пополдничать с младореформаторами, послушать рассуждения про их хвалёный рынок, который они сами именовали не иначе, как «вшивый», и про его невидимую ни для кого «руку», обсудить курьёзы и залёты в стране и в мире и через пару-другую часов заснуть с новой энергией и чистой душой. Когда Дубовик о чём-нибудь серьёзном задумывался, например, о том, что население Рутинии убывает на глазах, как вода из худой корчаги, министр имуществ Натан Ржавый заливался беззаботным смехом и кричал: «Не думайте об этом, Рурик Херонович, бабы ещё родят. Куда они денутся? Главное, не отдать демократию коммунякам! А если что, на меня валите. Во всём, мол, виноват Ржавый! Ха-ха-ха!». У Дубовика отлегало от сердца, он добавлял «Бурячихи» и засыпал, уверенный, что пока он спит, бабы Рутинии, торопясь друг перед другом, рожают ему население. Иногда на паужник приглашались дочери с зятьями, тогда объявлялось очередное заседание Семейного Совета Безопасности (Семсовбез).

Однако на этот раз, после объяснений с международным экспертом по вопросам жизни и смерти и сообщений министра Сизо о думских настроениях, сон упорно не шел, и Дубовик, осатанев от игры с клубком, заменявшим ему котенка Трофима, решительно возник из корзины.

– Спишь, знахарь? – завистливо спросил Дубовик у дежурившего возле корзины академика Пичугина. – Чем ты меня пичкаешь, медицина? Какая-то лапша в голове, аж из ушей прёт. И всё блохи, блохи… Просто ужас!

– Если не все хорошо, значит, еще не конец, – ляпнул академик-сиделка, который силился не заснуть, но все-таки сладко поклевывал носом.

– Поговори у меня! – обрезал Рурик, мрачно зевая. – Жерёбый в стойле? Позвать!

Мягко явился премьер-министр Старобабский. Было слышно, что Старобабский волнуется, так хлюпали его жирные колени. Вчера Дубовик, передавали Старобабскому, на вечернем заседании Семсовбеза неоднократно и, что самое плохое, некстати хвалил премьера и даже вслух объявил его своим наследником на посту президента. Это был дурной знак. Кандидатов на высшие должности, которых Дубовик назначал, он неизменно через малое время, испытав (свои тесты он именовал ЕГЭ), с треском со всех постов увольнял. В особенности доставалось его «преемникам», которых он объявлял периодически и так же периодически, опробовав, смещал. Старобабский и все вокруг знали, что после вчерашнего паужника он приговорен. Напрасно премьер, озираясь по сторонам, гадал, где гнездует измена? Кто против него, Старобабского, злоумышляет? За полусферической спиной, там, где у Старобабского, согласно опросам общественного мнения, по утверждению объективного Левады, всегда было не менее 47 процентов добротного, как пятидневной носки портянка, электората, теперь ощущалась пугающая пустота, зыбун, в который проваливался Старобабский, и слышался какой-то неясный ропот и загадочный смех. Даже при посещении персонального туалета в своей резиденции, с мягкой, успокоительной подсветкой унитаза, он чувствовал, что кто-то осуждающе шептал за спиной, перечисляя номера его лучших постановлений вперемешку с номерами его, Старобабского, зарубежных банковских счетов. Но стоило оглянуться, как со всех сторон всё по-прежнему улыбалось Старобабскому и возносило разнузданные хвалы его живому весу, за который девять месяцев назад Дубовик и назначил его премьером, объявив народу, что Старобабский – это политический тяжеловес, ибо он на полцентнера тяжелее предыдущего премьера Пончука-Божедара.

– Указанное преимущество, считаю, отложенное равномерно на грудинке, рульке и окороках, понимаешь, делает нового главу правительства исключительно перспективным и позволяет надеяться, что премьер выцыганит давно посуленный Европой очередной транш, а также, и это, считаю, главное, – наш выдвиженец наверняка разродится новыми демократическими реформами. И пусть… (пауза 4 сек.) парламент (11 сек.) решает!

Так аттестовал Дубовик Старобабского в Думе при вступлении того в должность.

Не только Дубовик, а вслед за ним и рядовые рутиняне, но и сам Старобабский все эти месяцы испытаний с надеждой поглядывали на тугой живот Старобабского. Живот и сам чуял отведенную ему ответственную роль и то побаливал, то почесывался, то даже подавал невнятные, но довольно сильные звуковые сигналы – бурчал и брюзжал, как бы готовясь озвучить программу реформ среднесрочной перспективы. Займ был сделан и не один. Однако насчет реформ вышла заминка. Опытнейшие акушеры питали Старобабского репродуктивными пилюлями и периодически осматривали его. Пилюли премьер поглощал во множестве, хотя и с отвращением.

Вчера, перед Старобабским, явившимся в кабинет гинеколога для очередного осмотра, материализовался странный субъект в восточном халате, с картонной табличкой на шее и с книгой «Мысли и мюсли» в руках и, по-хозяйски осмотрев и ощупав обширное тезиво премьера, хмуро двинулся к двери кабинета.

– Ну что? – дрожащим голосом вопросил Старобабский.

– На каком месяце? – хмуро поинтересовался халат.

– Девятый доходит, – ответил Старобабский обреченно. – Я в норме?

– Блох – не микитка. Из вас преемник, как из кизяка конфета, – прозвучал загадочный ответ. – Лежите, сейчас врач подойдет.

– А вы-то кто?

– Я-то? Я пророк. По просьбе Христиана Октавиановича изучаю названных президентом преемников. Окончил Оксфорд. Вот документ, – ответил незнакомец, подумав и показав издали что-то напоминавшее удостоверение на пенсионные льготы, введённые Старобабским для народа и тщетно ожидавшим всеобщей благодарности.

Старобабский не сомневался, что лжепророк в восточном халате – человек Сигизмунда Задерищева. Но что он, Старобабский, сделал дурного Сизо? Старобабский терялся в догадках. А быть может, этот тип – из Генпрокуратуры? Но что имеет против него Гришка Бельский? И Сизо и Бельский были креатурами самого Старобабского. Старобабский их, собственно, и вызоблил, отыскав в Санкт-Петербурге – Сигизмунда, а Гришку – в Нижнем Новгороде. При нём, Старобабском, поутихла кадровая чехарда в высших эшелонах власти. Да, он не родил реформ. Но он родил стабильность, придавив своим политическим весом, как пресс бомбажную консервную посудину, разнузданную демократию, дошедшую до поножовщины перед Домом правительства. А это кое-что значит. И вот теперь диковинный пророк и стоящий за ним таинственный Христиан Октавианович…

И только после получасового ожидания в приёмной Дубовика, Старобабского пронзила насквозь – и живот, и рульки, и окорока мысль: всё дело в этом чёртовом Леваде, который подарил Дубовику всего 3 процента электората! В пятнадцать раз меньше, чем у него, Старобабского…

Старобабский не мог совладать со своими коленями и от этого про себя матерился. Как и все в окружении Дубовика, он знал: если решение принято – пощады не будет. Дунай, собака, вспять не потечет и курочка, сволочь, назад не поскачет.

х

Дубовик, стукнув пяткой о край корзины, вызвал из приёмной помощника. Это был новый помощник. И весь штат обслуги Корзинной палаты был обновлён после того, как Дубовик выгнал в три шеи всех старых референтов, секретарей и всех охранявших «Тело», поскольку шантрапа старого призыва после отставки генералов Коржа и Барсука переругалась между собой и вместо того, чтобы дружно готовиться к новым выборам и отражать импичменты, принялась обличать и клясть друг друга не хуже того, как действовали в Думе, по выражению Дубовика, скакуны-депутаты. Новый глава Корзинной палаты был исключительно деловит и никогда не лез ни с вопросами, ни с просьбами, ни – боже упаси, чего Дубовик не терпел в принципе! – с «дельными советами». О новом первом помощнике было известно лишь, что он офицер запаса, ходит в штатском и никогда не смотрит в глаза собеседнику, в том числе, и это главное, в глаза президенту, что свидетельствует о хорошем воспитании.

…Явился помощник. Дубовик велел принести горчицы и ломоть чёрного хлеба, что и было немедленно исполнено в точности, притом горчица была подана в ассортименте.

Дубовик взял с подноса три тюбика горчицы, хлеб и предложил Старобабскому:

– Ешь, жерёбый. Историю за семь классов знаешь?

«Подслащивает пилюлю! – мелькнуло в голове Старобабского. – Эх, была не была…»

На одном тюбике был изображен наглый батька Махно. С другого подмигивал Старобабскому хмельной Григорий Распутин. С третьего за совершавшимся в спальне президента действом наблюдал безумным взором Малюта Скуратов в компании с двухметровой секирой.

Дрогнувшей рукой Старобабский потянулся к Распутину, отдернул руку и взял тюбик с Малютой, но что-то словно толкнуло его под локоть, и в последний момент премьер перехватил Махно.

Дубовик выбор одобрил:

– Гришку предатели замочили. Скуратов на Ливонском фронте пропал. А батька на конях за бугор ушел, невозвращенцем жизнь кончил в Париже. Умней всех оказался. На первый вопрос ответил. Разбираешься… Ешь.

Радуясь оказанному доверию, Старобабский откусил бутерброд с батькой Махно, давился, глотал и через силу улыбался под неотступно равнодушным взглядом Дубовика.

– Почему плачешь? – спросил президент удивленно.

– Островато, Рурик Хероныч, – виновато улыбаясь, ответил Старобабский. – Горчица крепкая, в нос дает.

– А ну…

Президент отнял надкушенный бутерброд, открыл тюбик с Малютой, выдавил на хлеб пятисантиметровую колбасу, отвинтил сосуд с окончательно окосевшим Распутиным, выпустил вторую колбасу и, наконец, щедро отложил на хлеб экскрементов парижанина Махно.

Внимательно осмотрел бутерброд и разом, как будто хлеб был сдобрен мёдом, озабоченно проглотил. Старобабский смотрел изумленно в выпученные, как обыкновенно, глаза шефа. Ни малейшей реакции! Старобабский так и сел на откидное сиденье спальной Корзины. Впрочем, в способностях Дубовика никто из знавших его не сомневался.

– Однако, ядрёная… – заискивающе сказал Старобабский.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Однажды мы все бываем безумны (лат.).