скачать книгу бесплатно
– Эй, уродец! Давай Люциферово войско восхвалять!
Сквозняк дует из окон и отдушин, режет босые пятки, припадочные извиваются, кликуши кричат, дьячок поет, на шестой день мы ночевали у английского миссионера.
Жена его накормила нас говяжьим супом и сытными лепешками. Прижгла нарыв на щеке Катанги. Люсьен побрился, а я решил отращивать бороду. С новыми силами и запасом воды, с наставлениями доброго пастыря мы двинулись к реке Кафуэ.
Деревья вздымали к небу ветви в немой мольбе, солнце испепеляло равнину. В желтом мареве подрагивал город-призрак, покинутая французами фактория. Под копытами зашуршали камушки. Молчаливой процессией торжественно проехали мы по главной улице. С суеверным страхом косились Степка и Мишка на заколоченные ставни, на тоскливо дребезжащую жестяную вывеску над лавкой. Да и я, что греха таить, затревожился. С такой алчностью пережевывала саванна кусочек цивилизации, так целеустремленно подтачивал песок ступени административного здания, и темнота кишела между рассохшимися досками.
Лишь Карно равнодушно покачивался в седле. А потом, подтрунивая, поведал нам о форте в Германской Восточной Африке, где якобы жены колонистов промышляли колдовством и якшались с Нечистым.
– Ведьм вычислить легко, – вставил переводчик, – они на руках скачут, и глаза у них под коленями, красные, а рты пылают, словно там раскаленные угли.
– Ну-ну, – усмехнулся Карно.
На Кириллов день наша многонациональная группа достигла плато, за которым простирался буш. Низкорослые деревья переплелись лианами. Непривычной свежестью привлекали мясистые стебли эувфорбии. На горизонте высились горы в зеленом всплеске джунглей.
– Настоящая охота, – потер ладони Люсьен.
Носильщики же вконец приуныли, и француз пояснил причину. Территория за холмами находилась вне юрисдикции европейских стран и пользовалась плохой репутацией. В джунглях укрывались от закона преступники обеих рас. Но южнее, куда мы намеревались податься, не рисковали шастать даже они.
Я уверил негров, что от негодяев вроде португальских работорговцев мы их защитим. Но и добытая Карно антилопа личи не повлияла на выбор носильщиков. Ночью наши Степка с Мишкой дезертировали, прихватив лошадку. Учитывая, что один из пони хворал, покусанный цеце, потеря была существенной.
Заботил меня и Катанги, чья щека вздулась и нарывала. Не помогали ни спирт, ни его распятие.
Вторые сутки мы шли по влажному сумеречному лесу, протоптанной слонами тропой. Лианы спутались над головами. Шорохи из каучуковых и банановых зарослей заставляли ежиться. Люсьен держал оружие начеку, сторожась древесной гадюки и черной мамбы.
За лесом просматривалась река, какой-то приток Кафуэ. Бурые заболоченные берега. Тростник и слоновья трава. Громадные термитники.
Пони пришлось застрелить. Чахлого Катанги мы уложили в фургон. Беднягу лихорадило, он галлюцинировал.
– Там деревня, – сказал охотник, отмахиваясь от москитов.
Я кивнул. Над кронами тамариндовой рощи стелился дымок. Он окуривал подножье высокой скалы, зеленобокой с севера и каменисто-серой с юга.
– Лекари туземцев творят чудеса, – сказал я.
Посоветовавшись, мы оставили лошадей и фургон у воды и пошли по берегу. Катанги стонал, припадая к загривку пони.
Утром старший надзиратель явился на Бойню с перебинтованной кистью и синюшной скулой. Злой как черт.
– Есть Бог на небе, – радуется земский врач, придушивший супругу-изменщицу.
– Нет! – рявкает Сыромятников.
– Чего нет? – интересуется Карп, подслушавший разговор.
– Бога нет, – шепчет трясущийся революционер.
За богохульство Карп избивает его в «темной».
– Ах, нет! – приговаривает он, – ах, нет!
Наступает и моя очередь. При обыске камеры Карп находит записи. Набрасывается, разъяренный, предплечьем пострадавшей руки прижимает к стене. В здоровой руке подкова, и он машет ею, как кастетом, у меня перед глазами:
– Кто ящерица, а, урод? Кто, отвечай?
От неминуемой расправы спасает доктор Витовский.
Уводит в кабинет. Обещает, что Карп меня не тронет.
– Вам нужны еще бумага или свечи?
Я тщусь что-то втолковать ему, но от волнения несу околесицу.
– Спросите у моей хозяйки! Дом на Двинской улице! После того как я вернулся из Африки, она постоянно жаловалась на шум! Шум по ночам из моей квартиры! Что она слышала? Спросите, что она слышала!
Карп смотрит с ненавистью, хлопает по карману, где подкова. Бегемоты на речной отмели. Думать про бегемотов.
– Привет, – сказал Люсьен по-французски. Не пасущимся бегемотам, конечно, а мальчишке, примостившемуся на дереве.
Туземец не сбежал, а весело ткнул пальцем в штуцер Люсьена и затем в бегемотов.
– Гагах! – произнес он гортанно.
Карно улыбнулся, прицелился из ружья и застрелил двух зверей. Ошалевшее стадо загромыхало к воде.
– Сочное мясо, – сказал охотник. – Тебе и твоему племени.
Мальчишка спрыгнул с ветки и посеменил в подлесок. Мы последовали за ним. Роща поредела, сменилась полем маниоки. У подножья скалы, огражденная частоколом, раскинулась просторная деревня. Калитку отворили рослые, великолепно сложенные мужчины, похожие на зулусов. Они были экипированы копьями и луками, а у одного висел за спиной допотопный шомпольный мушкет. Переговорив с мальчиком, они пригласили нас войти и отправили команду за тушами бегемотов.
Мы очутились среди островерхих хижин и приземистых сараев. Соломенные и пальмовые крыши были украшены глиняными горшками и калебасами. Возле жилищ сушились листья табака и звериные шкуры.
Местные высыпали к нам из своих лачуг. Они вызвали у меня мгновенную симпатию. Полуголые, статные, с гладкой, не испорченной татуировками кожей. Мужчины наигранно хмурились, а женщины пихали друг друга и хихикали. Любопытные дети сновали у ног.
Мы с Люсьеном перемигнулись.
К нам вышла грациозная девушка в переднике из пальмовых волокон. Молодую грудь едва прикрывало увесистое ожерелье. Искусственный жемчуг и стекло. Тонкие запястья звенели медными браслетами.
Она заговорила на языке коренного народа Родезии, которым, к нашей удаче, хорошо владел Люсьен.
Девушка представилась Аррой, дочерью старейшины. Ее племя, потомки ва’лунда, спряталось в джунглях от кочевников. Они торговали с родезийцами, и Арра выучила язык баротсе.
– Нам готовят королевский прием, – сказал Люсьен.
Мужчины унесли бессознательного Катанги в крааль. Засуетились женщины. Пока Люсьен болтал с Аррой, изредка трогая ее за плечико, я прогулялся по деревне. Полюбовался работой пожилого резчика: ловко орудуя кривым ножом, он за сорок минут создал из цельного деревянного комля скульптуру льва.
Девочки тринадцати-четырнадцати лет возились у загона для коз. Я удрученно отметил, что половина из них была беременна.
Час спустя нам сообщили трагичную новость: Катанги скончался.
Помрачневшие, мы спросили Арру, где можно закопать переводчика, но она затараторила так быстро, что Люсьен не сразу понял ее.
– Вождь сказал, что Катанги с честью похоронят на горе, в городе мертвых.
– В городе? – уточнил я.
– Видимо, некое тайное святилище. Ритуал совершат утром, но нам запрещено на нем присутствовать. Путь к городу заказан всем, кроме избранных членов племени.
– Но Катанги исповедовал христианство, – засомневался я.
– Мне бы не хотелось обижать этих милых ребят отказом, – заметил Карно, и я согласился с ним.
Празднование началось на закате. Нас усадили в плетеные кресла подле вождя, щуплого старца, жующего табачок. Туземцы, от мала до велика, заняли циновки. Вокруг прямоугольной площадки зажгли костры. Под постепенно нарастающий барабанный бой нам подносили яства из жирного мяса и маниоки, блюда с рисом и несоленой рыбой, кувшины просяного пива. Напитки пробовал вождь и, убедившись, что они не отравлены, угощал гостей.
К барабанам присоединился ксилофон, площадка заполнилась танцующими силуэтами.
Вождь вещал что-то про Катанги, указывая на горный пик, и я отрешенно поддакивал. Ритм барабанов пульсировал в мышцах, пиво разливалось по организму, мысли тяжело ворочались.
На площадке одержимо выплясывал шаман в безликой маске, его руки тоже тянулись к горе. Танцоры изгибались черными телами, кожа блестела маслом. Толпа вопила, женщины похотливо стонали. Чавкал табачной жвачкой вождь. Падали звезды. Тени метались по деревне, черная и багровая.
Я посмотрел на Люсьена. Охотник ухмылялся, наслаждаясь дикой пляской, пиво текло по его подбородку. За спиной, ненавязчиво массируя ему шею, стояла Арра.
Чьи-то пальцы коснулись меня. Я увидел миниатюрную девицу, как две капли воды похожую на Арру, но еще моложе. Она поманила меня к глинобитной хижине. Улыбнулась хищно. Передник соскользнул по стройным девичьим бедрам.
Я пошел, как в тумане, и, помню, подумал, что разорву ее собой, но она довольно заурчала.
Рано утром меня растормошил Карно. Смущенный, я выкарабкался из-под обнаженной девицы и оделся. Голова, вопреки ночным возлияниям, не болела вовсе.
Деревня спала. Карно поджидал у курятника. Бодрый и вооруженный, с сумками у ног.
– Ну и погуляли мы вчера, – пробормотал я, краснея.
– Предлагаю погулять и сегодня. Затемно трое мужчин унесли Катанги на гору. Поторопившись, мы станем первыми европейцами, навестившими их святилище.
В больничной каморке, под хныканье революционера и неумолчные проклятия дьячка, я вижу нас на горной тропинке, вижу порхающих бабочек, чистое небо, заросли саговника, в которых мы укрылись от идущей навстречу троицы. Туземцы густо напудрены маниоковой мукой, рубища усеяны когтями и косточками. Они исполнили долг и шли в деревню налегке. И мы крадемся дальше, к вершине, к святилищу.
Не кладбище и не руины храма, иллюстрация к Хаггарду или Киплингу. Нам предстал замаскированный лианами колодец. Вертикальный туннель прогрыз толщу горы. Добрых семь аршин в диаметре, выдолбленный камнетесами стародавних времен. От его краев, от бездонной черноты его нутра веяло непостижимой древностью.
Льюсен чиркнул кремнем, и мы различили ступеньки, винтом устремляющиеся во мрак. Опасная лестница без перил в локоть шириной, плоть от плоти осклизлых стенок.
– Рискнем? – спросил Люсьен. Глаза его горели азартом.
– Да, – ответил я, чувствуя трепет первооткрывателя.
Ах, почему не умчались мы в ужасе прочь от того туннеля!
Люсьен извлек из сумки ветошь, керосин и палки, смастерил факелы. Багаж положили под ворох лиан.
Сошли в колодец: мой товарищ впереди, я за ним. Факелы бросали отсветы на стены. Пахло тиной и смертью, затопленным склепом. Подошвы предательски съезжали: кое-где ступеньки превратились в обмылки. Я хватался за скальную породу, за крысиные хвосты корешков. Спускались, казалось, вечность. Небо в каменном жерле уменьшилось до булавочной головки.
– Дно, – прошептал Люсьен.
Я повел факелом, и пламя озарило зеленый пятачок в двух лестничных витках. Воображение мое нарисовало груду скелетов и черепов, но, прищурившись, я разглядел всего один труп на моховой подушке. Саван и кучерявую шевелюру Катанги.
Люсьен разочарованно фыркнул.
– Погоди, – нахмурился я, – но где другие трупы? Где мертвецы туземцев?
– Ну…
Люсьен не договорил. Из проема в нижней части стены медленно выползла тень, контурами напоминающая морского конька.
Я прикусил крик, сжал древко факела.
Чудовищная фигура выбралась на свет и нависла над Катанги.
Ничего гнуснее не мог выдумать и заядлый курильщик опиума.
Не человек и не животное, оно отталкивалось передними, непомерно длинными конечностями, при этом выгнувшись так, что от таза до ключиц было почти три аршина. Оно опиралось на лапы, и пальцами, человеческими пальцами скребло мох. Недоразвитые ноги волочились, перекрученные как ремни, втрое короче рук. Оранжевые всполохи танцевали на белесой, не знавшей солнечных лучей шкуре.
– Что это? – просипел я.
– Тише, иначе оно…
Нет, оно не услышало бы нас.
Ни ушей, ни глаз, ни рта у твари не было. Оно подняло лысую голову. Вместо лица – шероховатый овал в мелких дырочках. Килеобразная грудина выпятилась. Тварь запела.
Как описать ту, чуждую разуму, песню из глубин преисподней?
В ней звучал и трубный слоновий глас, и вой ветра в печной трубе, и горн, и шум морской раковины. Вихрь, гудение, подземный раскат, зов, от которого вздыбливались волосы. От которого зашевелилось укутанное в саван тело.
– Скажи, что я не свихнулся, – вымолвил Люсьен.
Но я онемел.
Катанги распрямлялся. Вставал, как Лазарь пред Господом Иисусом. Белое существо пело. Рывками марионетки, точно против своей воли, Катанги побрел к черному проему.
Я отпрянул от этого безумия, и ступня провалилась в пустоту. Я рухнул с лестницы на одеяло мха.
– Сюда! Сюда! – голосил сверху Карно.
Я подскочил, нащупал оброненный факел.
Мертвецы были повсюду. Их прогнившие, истлевшие до костей лица выплывали из темноты. Их скрюченные клешни искали меня. Их челюсти щелкали. Родители, мужья, жены, дети потомков ва’лунда. Я кружился, отбиваясь тухнущим огнем, обессиленный.
И тогда возникло оно. Белая морда в наростах и червоточинах. Скопление ороговевших бородавок, и каждая имела отверстие, и каждая сочилась слизью, и каждая пела.
Я заорал, и пересохший мой язык окропила горькая тягучая слюна существа.
