Древо прошлой жизни. Том I. Часть 1. Потомок Духа

– А другие стихи, где упоминается какое-то Шато, что это? И что за аббревиатура из букв А,Э,Э,Ж?

– Про Шато не знаю, а буквы могут обозначать её знакомых или друзей.

– А что было в 1916 году?

– Родился твой дед, отец мой и твоей мамы.

– А 1929-м?

– Репрессировали мужа Маши Александра.

– А родные у неё были? Я не понял.

– Да не было у неё никого, не было. Во время войны она была сестрой милосердия. Возможно, и стала ей, потому что все родные погибли. Твой прадед Александр встретил её в начале 1915-го, забрал её из больницы в бреду – тиф. И увёз в Симбирск, вот и всё. Ты знаешь, она была скрытной, но это не бросалось в глаза, – всегда естественно принималось за особую скромность. Качества душевные – потрясающие, но противоположные друг другу: доброта и твёрдость, нежность и мужество, любовь и непримиримость. Могла быть очень непосредственной, но была очень умной женщиной и сохранила ясность ума до старости.

– Таких людей я не встречал. Скажи, как ты думаешь, она была счастлива?

– Думаю, да. Но и горя хватало. Хотя она довольствоваться тем, что у неё есть, могла, – тётя вздохнула в трубку.

– А почему мне никто не говорил, что мои предки воевали на Шипке, это правда?

– Это правда. Ещё такие сигареты были – «Шипка», – с памятником. Я думала, ты знаешь.

– Я был в Болгарии и на Шипке. Теперь эти сигареты в пачках синего цвета. И я ничего не знал. Совсем. Слушай, а как мои предки, промышленники и купцы могли обходиться без рекламы и модифицированных продуктов? – съязвил я.

– Ну, Сашка, и язва же ты сибирская. В цивилизованной стране не доводят всё до абсурда. А насчёт продуктов… Царь не ставил цели травить своих подданных. И на всё вредное раньше клеился очень заметный ярлычок с черепом и костями. Ты ведь это хотел от меня услышать? Помнится, ты сам рассказывал, что в Средние века отравление ядами указывало на моральное разложение общества… Ты бы лучше не тратил деньги на телефонный разговор, а приехал как-нибудь. Я многое могла бы тебе рассказать.

– Я обязательно приеду. Спасибо тебе…

Но телефонная линия неожиданно разъединилась, и в ухо забили неприятные резкие гудки. «Ладно, потом перезвоню, я пока узнал всё, что мог», – подумалось мне.

Итак, я выбрал три стихотворения из тетради – радостное, грустное и страшное. Последнее стихотворение, действительно, страшное и загадочное. Но в каком из них скрыта тайна? И помогут ли они мне раскрыть тайну? Выходит, вокруг меня одни тайны. Что бы сказал брат, зная всё? Он хороший аналитик, в мышлении для него вообще не существует преград, созданных предрассудками. И он может найти почти любой выход, независимо от того, что придётся искать или зачем. Потому что мыслить он учился не как я – по одному лишь учебнику логики, сдав зачёт. Эта школьная логика не учит искать решения там, где их нет, связывать факты, которые не связываются, и находить истину в парадоксах, потому что представляет собой обыкновенный ликбез. Брат бы искал решение, даже если очевидно, что его нет, или оно может быть таким, как у Агаты Кристи в «Десяти негритятах». А что могу я? Коллежский регистратор – архивных залежей диктатор, с гражданским чином последнего, четырнадцатого класса. Но я поберегу тебя, братец, как ты оберегал меня в детстве.

У меня ничего не укладывалось в систему. Десятки вопросов роились в голове как пчёлы, и она гудела как улей. Вот простое классическое сравнение. Вдруг – в секунду – и голова стала пуста. Мы в таких случаях говорим – прояснилась. На пустом месте появилась чёткая мысль. Мысль неуловима. Это не буквы, слова и лозунги, а обособление. Просто ты имеешь его, и всё. А слова и буквы – это уже потом, когда ты возьмёшь авторучку или сядешь за компьютер. Мысль может быть неясной, но сейчас она была как апельсин на снегу. Только без цвета, вкуса и без звука: «Дно не увидишь, пока не осядет муть. Завтра». Что это, голос? Мне стало не по себе.

Наверное, психиатры задают шизофреникам дежурный вопрос, слышат ли они голоса. Но у меня был не голос, а будто кто-то вложил мне нужную мысль в голову. Она твоя, и – не твоя. Теперь и я могу явиться в районную поликлинику на приём и сказать: доктор, кто-то вкладывает мне в голову свои мысли.

В голове опять возникла мысль – «Дно не увидишь, пока не осядет муть. Завтра».

– Какие мысли? – спросит доктор.

– Нужные, – правдиво отвечу я.

– Так-так-так, – затакает доктор, наклонившись ко мне доверительно, как политрук, выслушивающий бойца, который рассказывает, что его сосед по блиндажу раздербанил свежую фронтовую газету на самокрутки. Например, «Красную звезду», да ещё с портретом Главнокомандующего. И в истории моей болезни появиться первая запись.

– А кем вы себя чувствуете?

– Я антипод Наполеона, – признаюсь я.

– Наполеона? Так, так, так. Это очень интересно. И вы добровольно сюда пришли?

– А это лечится?

– М-м-м. Не совсем. Раньше стационаров было больше, а теперь их закрыли и начались эпидемии, хотя больничный изолятор гарантирует на какое-то время… Вирус, знаете ли, очень заразный, а вакцину всё никак не изобретут. Но мы вас поставим на учёт, и вы станете полноценным членом общества как большинство, – обнадёжит он и сдует с моего плеча невидимую пылинку. – А рецепт на таблетки я вам сейчас выпишу, – они такие же, как от переедания, только не для желудка, а для пошатнувшейся психики. Правда, аппетит усилится, но вы купите какой-нибудь мезим, пензитал или что-нибудь от ожирения. У нас всё с одной централизованной базы. Там и телефончик есть. А если начнётся аллергия, тут рядом есть превосходный аллергодом со специалистами, – наши коллеги всегда помогут. Кстати, общество шагает вперёд, и по последним научным данным чревоугодие уже считается не грехом, а мощным средством от стресса.

– Минуточку, доктор…

В голову ещё раз пришла мысль, но на этот раз, немного иная: «Дно… увидишь… осядет муть. Завтра». Ну, конечно, утром мы все умнее, чем вечером. Это же сермяжная правда. Утром можно и передумать идти на приём к психиатру. Я подождал ещё, но мысль больше не возвращалась, наверно, потому, что до меня что-то дошло.

– Доктор, я передумал становиться полноценным членом общества.

– Жаль, у нас так много наполеонов, так вырос их процент среди населения, а вот с их антиподами – дефицит, – нет ни одного. И среди них много невыявленных. Пока. Но когда проведут реформу здравоохранения и социального…

– Вы уж извините. «Мы все глядим в наполеоны – двуногих тварей миллионы…». Мне так жаль.

– Ничего, заходите, мы никому не отказываем в постановке на учёт и в таблетках.

Я в сердцах мысленно хлопнул дверью, снова погрузившись в муть.

Цыганка в метро, бродяга с письмом, тетрадь прабабушки – были звеньями одной цепи, длину которой предугадать невозможно, а свернуть себе шею, уцепившись за следующее звено, – запросто. Так что не соскучишься, не успеешь, потому что согласно прогнозу Петельского, важные события должны были случиться «ещё вчера». А завтра может представиться дорога в Зазеркалье, хотя от неё можно отказаться как от любой поездки. Например, проспать или сказать тому, кто тебя тормошит, что очень занят чем-нибудь таким-этаким… зазеркальным.

Н-да. Французские стихи исчезли. А они были бы важны, ведь происходило же что-то до 1914 года. Но баба Маша перед смертью просила сохранить именно русскую тетрадь и передавать её дальше, кому надо. Таинственно звучит, хотя и естественно. Значит в ней загадка-разгадка, ключ, золотой ключик. Значит, эта тетрадь очень важна, потому что Мария Антоновна была романтичной особой, Алисой в Зазеркалье и запросто могла запрятать тайну в свои стихи. Потому что романтики всё могут по сравнению с теми, кто романтиком себя не считает. И им не обязательно гоняться за адреналином. А ещё моя прабабушка – медиум. И её тетрадь попала ко мне. Только зачем она сложила такое длинное стихотворение? Чтобы указать путь в Зазеркалье? Кому?

Иногда, принимая какое-нибудь не очень важное решение, я сам с собой играл в игру «за и против». Мой братец, знакомый с теорией принятия решений в экстремальных ситуациях даже в условиях дефицита времени, от души посмеялся бы надо мной.

Моим оппонентом для игры я всегда выбирал местного паренька Феликса Певзнера, с которым познакомился ещё в детстве, будучи у тёти на каникулах. Это был темпераментный спорщик по любому поводу, – с ним хотелось спорить только для того, чтобы послушать, как он говорит. Наверно, он заочно учился у самого Жванецкого. Это был театр, эстрадное представление. У Феликса был дедушка без ноги, который открыл мастерскую с вывеской «Евроремонт обуви». Он сидел в своём подвальчике на самом углу старинного здания в районе почтамта в рваной тельняшке и фартуке, и, отпуская свои шутки, покорно тачал всё, что ему несли. Итак…

– Что же я буду иметь со всего этого?

– А я знаю? Я что тебе, старый Моня с Ришельевской улицы? Но зато я хорошо знаю, что ты должен отправиться в Зазеркалье, – говорил Феликс, нетерпеливо размахивая худыми руками.

– Как говорят у вас, – а мне это надо?

– Тебе дали тетрадь, которую сохранили для тебя, а раз дали, – бери и будешь иметь.

– А мне это надо? – как попугай повторяю я.

– Надо, потому что ты уже взял тетрадь, значит, имеешь, будь я фрайер!

– Но я не хочу в Зазеркалье, не хочу, нет!

– Что нет-нет, когда да-да?

– Что да-да, когда нет-нет?

– Если бы ты не стоял как памятник перед лестницей, то давно бы узнал, на что там живут покойные тётя Софа с дядей Семёном, и рассказал нам.

– А мне оно надо? – не устаю повторять я.

– Ты обязан отправиться в Зазеркалье. Если бы мой дедушка не был занят евроремонтом обуви, он бы надел парадную тельняшку и сам ушёл туда, взяв костыли. Но ты имеешь тетрадь, а он нет.

– А мне туда надо? – уже тупо повторяю я.

– Надо, потому что, если отдашь тетрадь обратно, лучше бы ты всю жизнь занимался евроремонтом обуви. И я бы с тобой пошёл. Но в моём доме постоянно идёт евроремонт, и на всё лето приезжают родственники из Европы. А с ними надо каждый день ходить на рынок у вокзала, чтобы им не подсунули тюльку вместо бычков. А ты не имеешь ни евроремонта, ни еврородственников, ни бычков. Поэтому тебе надо надеть парадную тельняшку и идти. А ещё лучше – ехать утренним трамваем. Там тебе скажут то же самое. И на Молдаванке, и на Приморском бульваре, и на Привозе – везде ты услышишь только одно слово – надо! Так что послушай сюда и…

Надо, Федя, надо! – сказал я уже себе, попрощавшись с Феликсом. Потому что ты, Федя, будешь хуже Вани, если забудешь про тетрадь. Хотя бы потому, что тот не помнил родства, а ты и знать ничего не хочешь. Спасибо тебе, Феликс. И спокойной ночи.

* * *

– Знает ли Дух в блуждающем состоянии, прежде вступления в новое телесное существование, и предвидит ли то, что должно случиться с ним во время жизни?

«Он сам выбирает род испытаний, которые желает выдержать, и в этом-то и состоит его свободная воля».

– Итак, бедствия жизни нельзя считать наказаниями, налагаемыми на него самим Богом?

«Ничто не делается без позволенья Божия, потому что Им учреждены все законы, управляющие Вселенною».

– Если Дух имеет право выбирать испытания, то не следует ли из этого, что все бедствия, испытываемые нами в жизни, были избраны и предвидены нами?

«Все – нельзя сказать, потому что это не значит, что вы избрали и предвидели всё, что случится с вами в мире до малейшей подробности; вы избрали род испытаний, частности же бывают следствием положения и часто ваших собственных действий. Если Дух захотел, например, родиться между злодеями, то он знал, каким искушениям подвергнется, но не знал всех поступков, какие совершит; поступки эти будут зависеть от его свободной воли».

– Каким образом Дух может пожелать родиться между людьми дурной жизни?

«Нужно же, чтобы он послан был в среду, в которой мог бы подвергнуться испытанию, избранному им. Чтобы бороться с склонностью к грабежу, он должен жить с людьми, которые занимаются грабежом».

– Прежде чем достигнуть совершенства, должен ли Дух выдерживать всевозможного рода испытания, должен ли встретить все обстоятельства, которые могут возбудить в нём гордость, зависть, скупость, чувственность и прочее?

«Без сомнения, нет, так как вы знаете, что есть Духи, которые с самого начала избирают путь, освобождающий их от многих испытаний; но тот, кто идёт дурным путём, подвергается всем опасностям этого пути. Дух может, например, просить богатства и просьба его может быть исполнена; тогда, смотря по его характеру, он может сделаться скупым или расточительным, эгоистом или великодушным, или же предаться всевозможным чувственным наслаждениям, но это не значит, что он непременно должен иметь все эти склонности».

– Чем руководствуется Дух при выборе испытаний, которые он должен выдержать?

«Он выбирает те, которые, смотря по свойству его поступков, могут служить для него искуплением, и ускорить его развитие. Поэтому они могут избирать жизнь, исполненную бедствий и лишений, чтобы выдержать её с мужеством; другие могут желать испытать себя искушениями богатства и могущества, столь опасными для человека по дурному употреблению, которое можно из них сделать, и по страстям, развитию которых они способствуют; некоторые, наконец, хотят испытать себя в борьбе с окружающим их пороком».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

couloir (фр.) – кулуар, коридор.