Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар

Монолог Иегуды Макковея

Братья, воины Израиля.Мужья и женихи самых прекрасных женщин в мире.Через несколько часов нам предстоиттяжелая мужская работа —уничтожать врагов нашей веры,коварных, озверелых, не считающих нас людьми,многократно превосходящих насколичеством и вооружением:на каждого из нас их приходится больше,чем у каждого из нас имеется ног и рук.Они пойдут на нас, как слон на козу.Но мы не козы, мы евреи,нас всегда было и всегда будет меньше,чем наших врагов.Это наша судьба – побеждать не числом, а умом,побеждать мощью нашей любви к Всеблагому.В стане врага уже ожидают нашего поражениякупцы, торгующие рабами.Мы им обещаны задешево – продавать будут оптом,по сто, по двести человек в одни руки.Наше поражение с ликованием встретятне только язычники,но и тысячи наших бывших единоверцев,изменивших Завету,избравших своим ремеслом предательство.Неужели мы утешим подлое отступничество?Неужели возрадуем предавших Всевышнего?Все они ждут нашего поражения,чтобы убедить себя, что Всеблагой – наша выдумка,что мы – свихнутый, сошедший с ума народ,народ-выродок, уничтожить который под корень —                                   великое благо.Братья!Любовь не бывает общей – каждый любитв отдельности, только я знаю, как я люблю Господа,только ты знаешь, как ты любишь Господа,в душе нет свидетелей,свидетелем станет наша победа или наше поражение.Завтра утром может наступить конец Израилю,единственному народу, верующему в единого Бога.Как мы не можем не дышать,так мы не можем не победить завтра,как мы не можем не думать о наших семьях,так мы не можем не победить завтра,как мы не можем не мечтать о времени,когда Иерусалим будет свободен,когда в Храме Соломона снова зазвучат нашимолитвы, так мы не можем не победить завтра.Пусть наша победа накроет продажные душичерной волной тоски, которая сведет их со света,пусть наша победа вознесется в утреннее небо,как благодарственная песнь Всеблагому.Берегите себя в бою.Даже погибнуть каждый из нас имеет правотолько после того, как уверится,что мы побеждаем,умереть раньше – все равно что сдаться в плен,мертвый воин – предатель.Братья, бойцы Израиля.Не забудьте пописать перед боем,чтобы ничего не сдерживало вашу ярость.С Богом.

В сражении, которое состоялось в то утро и на следующий день, немногочисленная, но сильная духом и дисциплиной армия Иегуды Макковея нанесла войскам Антиоха сокрушительный удар. Бойцы Макковея освободили Иерусалимский храм.

Монолог свидетеля чуда

Посмотрите на меня, люди и коровы,деревья и разбитые стены Иерусалима,перед вами самый счастливый еврей на свете.Всеблагой на моих глазах сотворил неслыханное:только что это произошло – я еще не могуопомниться, душа еще дрожит от радости и страха.В Доме Соломона разлитый по лампадам Менорыелей, которого не могло хватить даже на одну ночь,горел непрерывно восемь суток.Он не сгорал. Он начал сгорать, убавляться в лампадахтолько час назад, когда принесли первый кувшинс новым освященным маслом.Эта жидкость, будто имела разум,ждала восемь дней и ночей, пока не изготовят новую.О, эти великие дни и ночи,незабываемые восемь сутокпосле вызволения Храма их плена язычников!Я был в том отряде,который первый вошел в святилище:увидев, что сотворили там варвары,мы превратились в каменные столбики от ужаса.Храм был разграблен, загажен,сотни солдат в течение трех с половиной летиспражнялись внутри и снаружи,самое благоуханное место Израиля источало зловоние.Сам Иегуда Макковей,чье сердце казалось стальным, не выдержал —опустился на колени среди развалин и заплакал:крупные желтые слезы катились из глаз,вся борода была мокрой.Это он распорядился очистить святилище,зажечь Менору.Увы, мы нашли только один небольшой кувшинчикс неоскверненным маслом,Иегуда велел священникамзалить, сколько есть, зажечь,а нам приказал к полуночи хоть под землейотыскать еще кувшины с елеем.Мы искали весь день,молились и искали, искали и молились.Но Бог не помог нам —когда мы, понуро опустив головы,вернулись с пустыми руками,ожидая увидеть мрак черноты,мы увидели чудо:огни Меноры вовсю пылали,а вокруг пели, плясали, веселились евреи.«Смотрите, смотрите!» – кричали нам,и мы заплакали от счастья.Когда я раньше читал Тору – как море расступилось,чтобы евреи могли уйти из египетского рабства,я говорил себе: «Ой, это неправда —как могут воды стоять стеной, образовать проход?»Я боялся признаться, но в глубине души не верил.«Ну как это может быть, – кричала душа, —                                                   ну как, как?»Теперь я знаю как – ты просто стоишь и смотришь,а в это время происходит то, чего быть не может.Быть не может, а происходит.Не может быть, а есть.О, Всевышний мой, Родненький, какая это радость —доверять Тебе полностью,не сомневаться, что Ты можешь творить невероятное!Какой камень свалился с души моей.Теперь совсем другое дело, совсем другая жизнь.Я не верил – и уверовал,я не мог себе представить,а теперь буду всю жизнь об этом рассказывать.О, Всеблагой, отнынея буду твердить на каждом углу Иерусалима:«Никогда не будет по-настоящему свободен тот,кто не верит в способность Всевышнего являть чудеса».

«Люблю…»

Люблюсвободно реющим воображеньемтворить невероятный произвол,приписывать друзьям, соседямнесвойственные им черты,выдумывать конфликты, войны,участвовать в эпических спектакляхна планетарной сцене,ставить людейперед последним испытаньем,после которого ты бог или козел.В миру жеслыть законопослушным гражданином,богобоязненным евреем,мечтающим смиренно соблюдать613 заповедей Торы…

«Ах, какие у меня друзья…»

Ах, какие у меня друзья —некоторые из моих друзей между собой враги,а я и с теми, и с этими выпиваю,плевал я на их разногласия.У меня разногласия с Всевышним,и то, если Он меня пригласит,я с радостью выпью с Ним рюмашку-другуюи даже не попрошупростить мне, как собутыльнику,мои грехи.

О Нахмане из Браслава

Когда я умру, сказал раби Нахман,в ту ночьисцеляющий дождь пронесется над Уманью,вы должны выйти на улицу,постоять под дождем,промокнуть до ниточки —это благословение Всевышнего,тем, кто поверил, что моими устамине я, а Он обращался к вам.Беременные еврейки, высунувшие свои животыпод небесные воды в ту ночь,принесут Израилю великих цадиковнового поколения.

Из сновидений старика

Небо опустилось на Москву:Всевышний в сопровождении ангеловгуляет по улицам Москвы,рассматривает людей, дома,с осторожностью спустились в метро,осмотрели несколько станций, поднялись.Постепенно все больше людей узнают их,идут за ними, кто-то кричит:«Их надо в Кремле поселить!»Толпа привела священную свитук Спасским воротам —ворота закрыты,один из ангелов нажал звонок у калитки —никто не отзывается.А Красная площадь уже набита людьми,Всевышнего приглашают на трибуну мавзолея:«Скажите народу!»Стоя у закрытых Спасских ворот,Всевышний говорит негромко,но слышат все:«Пускай они там сидят взаперти,а вас всех я забираю с собой».Небо медленно начинает подниматьсявместе с ангелами, Всевышними теми москвичами,которые оказались на Красной площади.Все выше и выше вздымалось небо,люди радовались, целовались, пели, танцевали.А оставшийся в Москве народ,узнав, какое чудо произошло,прямо на улицах, в метро, где попалоопускались на колени, молились:«Спустись опять, Господи,забери нас всех, Господи!»А один москвич сошел с ума от обиды,бился головой об стенку ЦУМа —сосед его звал на Красную площадьс Богом встретиться, с ангелами,а он, дурак, не поверил, отказался,от телика не мог оторваться,вшивый сериал смотрел.Плакал, ревел на всю Москвунесчастный.

Еще два видения

Утром народ проснулся, смотрит —на небе большими буквами написано:«Люди, вы что, не видите —хозяин сошел с ума!»Комендант Поднебесной,глянув, закричал:«Небо не для того существует,чтобы на нем писали всякие глупости!Немедленно стереть!»Сто двадцать самолетов с киргизами,у каждого в руках большая тряпка —взлетели в небо над Москвой —три дня и три ночикиргизы чистили, мыли, скоблили,но стереть не могли.Наоборот, буквы выросли, стали огромными,во всю ширь неба было написано:«Люди, вы что, не видите —хозяин сошел с ума!!!»Мало того, что все осталось, как было,так еще два восклицательных знакакто-то добавил.

«Побудьте другим человеком, побудьте…»

Побудьте другим человеком, побудьте,не уклоняйтесь,побудьте своим священником,своим врагом,любовником своей жены,героем прочитанной книги,президентом своей страны,каждым, кто приснится, привидится,кто вложет свой образ вам в голову.Побудьте другим человеком,не уклоняйтесь…Нельзя же все время бытьтолько самим собой.

«Человечество озвереет…»

Человечество озвереет,если люди перестанут притворяться,поэтому мы так любим театр —великую школу притворства…

Монолог Алексея Навального

Угадывать, чем занята моя голова, —вот новая профессия в России,до тысячи рабочих мест я преподнес отчизне —неплохой подарок в пору экономического спада.Они подслушивают каждый мой чих,вплоть до интимных стонов в постели,тысячами километров пленкизабит огромный склад.Они постоянно нападают на мою улыбку,она им не дает покоя – уж как они ее не обзывали —давайте, братцы, давайте —даю вам на растерзаниененавистную вам «улыбку Навального».Поскольку мне приходитсявидеть вас на экране каждый день,я не нуждаюсь в улыбке,на моем лице нет у нее работы.Вы ненавидите меня не за мои, а за свои уродства,вы не в состоянии отомстить природе,поэтому мстите мне,будто я виноват в ее неудаче,будто мне она много дала,потому что вам недодала.Что вам еще остается,как не неистовствовать, не беситься?О, беспощадные,даже если вы меня одолеете,на ваше место придутпохожие больше на меня, чем на вас.

2013

«Убийцы ставят памятники убитым…»

Убийцы ставят памятники убитым —родственники возмущены,кричат: мы запрещаем!Убийцы неодобрительнопосмотрели на родственников:да, мы убили ваших сыновей,но мы же, как видите,воздаем им должное,возводим на могилахмраморные надгробья —благодаря нам память о нихбудет жить значительно дольше,чем сами они прожили на этом свете.Благодаря нам!Родственники опускают головы,молчат.Скажите спасибо!И родственники убитыхговорят убийцам спасибо.

«Вот идет человек…»

Вот идет человек,он ни разу в жизни не подумал о том,о чем я думаю каждый день,он всю жизнь всеми силамистремился стать таким,каким я пуще смерти боялся стать.Господи, как Ты можешьне мешать намдо такой степени отличаться друг от друга,что нам не жалко друг друга убивать?

«Глупые жаждут свободы для своей глупости…»

Глупые жаждут свободы для своей глупостиничуть не меньше,чем мудрецы для своей мудрости.Если мудрость не позаботитсяо безопасной свободе глупости,восстание дураковзальет мир кровью.

«Вот сижу себе тихо…»

Вот сижу себе тихо,слегка поддавши,ни о чем не думаю,ничто меня не гложет,в голове что-то круглое,как ноль, как колесо,которое никуда не катится,хотя когда-то куда-то катилось.Голова настолько пустая, порожняя,что даже не возникает вопроса,куда подевалось ее содержимое.Голова без вопросов —боже, какое это чудо,какая радость, какое блаженство!О, голова без вопросов,ноги без дороги,конец без начала…

«Я стараюсь не видеть…»

Я стараюсь не видетьтех, кто меня не любит,никогда не хожу в гостик тем, кто меня не любит,не хожу даже к тем, у кого могут случайно оказатьсяте, кто меня не любит,не интересуюсь, что говорят про меняте, кто меня не любит,не хочу знать, за что, почему, из-за чегоменя не любят,до какой степени меня не любятте, кто меня не любит.Забываю о них, будто их нет, и никогда не было,и никогда не будет на свете.А было время, когда я обожал посмотреть в глазатем, кто меня не любит,а было время, когда мне доставляло удовольствиепоявиться там, где можно было встретитьтех, кто меня не любит,а было время, когда меня интересовало,насколько, до какой степени меня не любятте, кто меня не любит,а было время, когда я страстно хотел,чтобы те, кто меня не любит,еще больше, еще сильнее, еще ярче меня не любили.Но прошло это время, улетело,теперь стараюсь не знать, не слышать, не помнитьо тех, кто меня не любит,теперь я не люблю, когда меня не любят.О тогда!О теперь…

«Шел я из гастронома…»

Шел я из гастронома,накупил еды всякой разной, выбирал подешевлеи вот иду по Малой Броннойсовершенно счастливый.Никогда я не был таким счастливым,как в этот вечерв мои восемьдесят два с половиной года,никогда я не был так свободен,никогда я не был так беспечен,никогда мне не было настолько на все наплевать,никогда я не был настолько никому не нужен,никому ничего не должен,в жену заново влюблен, как когда-то,живем, как два голубка,никогда до такой степенисовершенно не думал о завтрашнем дне,никогда мои чувства, мои мыслине были настолько чистыми, искренними —ничего закулисного, спрятанного, тайного,ни от кого ничего мне не надо,от меня никому ничего не надо,никогда я не испытывал такого блаженства,такую сплошную радость!Все во мне чувствует себя свободно:моя лень, мое воображение, мои слова,которые делают ну буквально все, что хотят,вступают между собой в немыслимые отношения,они меня сводят просто с ума,так они бывают великолепны,и тут нет никакого проявления моего таланта,они сами, сами слова проявляют свой гений.Но ты же скоро умрешь, скажете вы мнев ответ на мои восторги.Да, я умру:свободы жизни не бывает без свободы смерти,именно неминуемая смертушка,которая заберет меня, когда ей вздумается,дает мне в старости полную свободу дерзаний,и жизнь, и смерть наконец равны —как я не знаю, что будет со мной,после встречи с ней,так она не знает, что будет с нейпосле встречи со мной,ведь моя смерть жива, пока жив я,они уважают друг друга – моя жизнь и моя смерть,они подруги, они сестры!С обеими в обнимкуя шел счастливый по Малой Бронной,у театра Михоэлса толпа, премьера.Пропуская небрежностаричка с коляской, набитой овощами,люди, конечно, не могли и подумать,какое счастье накатило на меня в этот вечер,как я целовался, никого не замечая,одновременно с жизнью и смертьювсю дорогуот гастронома до дома.

Татьяне Калецкой

1Целуй меня, целуй,на месте каждого поцелуявырастет розочка,утром выйду на улицу, утыканный розамив самых неожиданных местах,мужики будут смотреть и радоваться,будто ночью ты не только меня целовала,но и каждого из них.2Если я с тобой не дай бог разведусь,я на себе тут же сразу женюсь,буду сидеть рядом с собой,как сидят обычно с женой,буду рассказывать мне о себе,о том, как я счастлив в новой семье.3Какое чудесное времяпровождение —считать волосына голове любимойи знать, помнить всю жизнь,сколько их насчитывается,быть единственным на свете мужчиной,кто не поленился это сделать.

«Теперь…»

Теперь,когда я выпиваю пятьдесят граммраз в три месяца,когда не осталось в живых почти никогоиз моих собутыльников,лежу – трезвый, скучный на своей кушетке,вспоминаю – где, когда, с кем,против кого, за что выпивали,с какой радостью,с каким вдохновением,с каким остервенением!Как нам нравилось это делать!Как мы ненавидели цензуру, начальство!Как мы обожали друг друга!Фу, черт – отворачиваюсь к стенке,чтоб от умиления не зарыдать, —у меня в памятиумершие помнят себя живыми.

Предназначение скуки

Вял мой мозг, вялостью дышит душа,все неинтересно,все уже было/перебыло,ничего не задевает, не напрягает.Но я знаю,душа нуждается в томлении скукой,в полной неподвижности любопытства,в необратимой бессмысленности любых усилий,и так опускаясь, опускаясь все ниже, ниже,на самое дно ничтожности,расположившись там, как дома,скинув с себя все одежки,голая душа(вы можете себе представить свою душу голой?),моя голая душа, усмехнувшись самой себе,одухотворенная, полная вдохновенных сил,неизвестно, непонятно откуда мгновенно взявшихся,вдруг взлетает и начинает творить бог знает что —в том числе вот это стихотворение,которым – не знаю, как вы – автор вполне доволен.О, великое предназначение скуки!

«Быть может…»

Быть может,когда люди будут житьлет двести,они испытать успеютнекий первозданный опыт,нечто такое, что приведетк невероятным переменамв предначертаниях судьбы.Я ощущаю эту нехваткунепрерывной длительности жизни,чтоб опознать умом и сердцемнедостающий узел смысла,без которого мы топчемся в трясиненеполноты бытия.

«Хочу побаловать свое воображение…»

Хочу побаловать свое воображениенапоследок,даю ему полную свободу —пусть накуролесит,напророчит бог знает чтонапоследок,в его невероятностяхслепки моих соприкосновенийс моей жизньюнапоследок.

«Ах, какие пышные похороны…»

Ах, какие пышные похороныустрою я моей смерти,в шикарный гроб положу ее,Пинхас Гольдшмидт, главный раввин Москвы,прочитает молитву,проникновенные речи о моей близости с покойнойпроизнесут, один за другим, мужи именитые,будет много венков, в том числе«Моей смерти от меня».Поминки продлятся всю ночь,а утромна моей любимой старой кушеткев квартире на Малой Броннойя тихо проснусь,к зеркалу подойдувзглянуть, как выглядит человек,похоронивший смерть.

«Обожаю, когда внешне ничего не меняется…»

Обожаю, когда внешне ничего не меняется,чтобы стол не сдвигался, тем более – диван,чтобы вещи носились до достойной изношенности;никуда не переезжать, ничего не переставлять,пусть лежит, как лежало,стоит, как стояло,пусть крутится, как крутилось,пусть не крутится, как не крутилось,никаких перемен, замри всё вокруг!А в это время в душе происходит революция:всё ломается, выворачивается наизнанку, рушится —ты уже совершенно другой человек,но об этом никто не догадывается:походка та же, усмешка та же,по-прежнему внимательно рассматриваешь дам,по-прежнему всегда готов принять сто грамм —моя любимая хитрость,мой любимый обман.

Бассейн

(заявка на художественный фильм)

Привиделся мне глубокийпросторный бассейнв середине середины мира.Дно его едва покрыто водой,люди в бассейне стоялинебольшими кучками,по двое, по трое, по пятеро,и в каждой кучке – конфликт, борьба,здесь были представлены всепротивоборства рода человеческого:вечный треугольник —он ее любит, она любит другого,отцы и дети, богатые и бедные,белые и черные,националисты и космополиты,евреи и юдофобы,чеченцы и русские,ирландцы и англичане,и так далее, и так далее, и так далее.Между тем вода в бассейнепонемногу, почти незаметно поднимается:по щиколотку, по колено,ниже пупка, выше пупка,по грудь, по горло,но люди воды не замечают —кричат, спорят, ругаются, дерутся,вода уже до подбородка добралась,заливает рты,но непримиримые бойцывсех известных в мире конфликтовподпрыгивают, залезают на плечи друг друга,борьба продолжается, взрывают, стреляют,душат друг другаперед тем, как самим утонуть.Постепенно голосов становитсявсе меньше, они все тише,отдельные выкрики, вопли, вдруг – дикий свист,и вот уже не слышно ни одного голоса.На поверхности воды всплываютдве соломенные шляпки, чья-то трубка,рыжий парик, очки,стодолларовая купюраподплывает к русскому червонцу,чей-то окровавленный носовой платок,палка, кобура, конверт…Мертвая тишина.

«Вот сейчас, в эту ночь…»

Вот сейчас, в эту ночь,я спускаюсь еще на одну ступенькуближе,еще одна горсточка силв эту ночь меня покидает,душа поднимает руки вверх,мол, забирай, Господи, еще кусочек,нет сил удержать.Я набрался наглостикаждое соскальзывание внизназывать: это я Ближе к Тебе,не умираю, а Приближаюсь —не сочти, Господи, эти словаочередным фокусом-покусомверующего атеиста.

Зимнее

Деревья – японские строчкина белой странице Тверского бульвара.Ночь. Руки сложив на голове,стою у окна, как иероглиф.

Сложнейшее из искусств

Что делать с тем,с чем ничего нельзя сделать,но ничего не делать еще больше нельзя?Врать! Да, врать, обманывать,прежде всего себя,да так, чтобы уверовать полностью,как в святую чистейшую правду,в собственноручную ложь.О, это сложнейшее из искусств —постигается с трудом,здесь трудятсявысокого класса жулики совести —обманщики, обманывающие,что обманули себя!И всё для того, чтобы избежатьнезаживающую больот неисправимых несовершенств,невосполнимых нехваток ума,от нарастающего потока вопросов,на которые никто никогда не ответит.Природа смеется над человеком,а человек, вместо того чтобы печальноулыбнуться природе в ответ,пытается ее обманутьи, главное, верит,что ему это удается.

Недо

Господи, сколько во мневсякого разного поместилось,людей, событий, городов, книг, диалогов,три года еврейское гетто при Гитлеревосемь лет армии при Сталине/Хрущеве,три года народный депутат —захаживал в Кремль, как в сельсовет,с 41-го по 66-й через каждые три годаменял место жительства,Севастополь, Камчатка, Кириши, Ленинград,Ленфильм, Товстоногов, МХАТ, Горбачев, Вайда,три зеркальца,из которых мне подмигиваютс того света три Олега:Ефремов, Борисов, Янковский,нет сил все перечислить, составить реестр,больше забыл, чем помню,в голове не память, а кладбище.За каждым словом кусок жизни,не продуманный до конца, во всю глубину,одно выталкивало другое,ничего не созревало,несозревшимкуда-то засовывалось, откладывалось,сплошные недозрелости,недоношенности,недопонятости,недо-недо-недо,недонебо над головой,недоземля под ногами,как сказал герой одной моей пьесы:«Слишком много впечатленийдля одной пары глаз» —недозапомнил, недозабылнедожил, недонежил,недоумер,недоумершим вот и написал это.

Шестидесятники

Мы дышали свободой,которой не было,она врывалась в нашу грудьиз глубин своего отсутствия,завораживала,мы никогда не забудем ее,недосягаемую,неистребимую.Зло творило добро,другого добра мы не знали,кто вышел из этого пекла живым,глядит на себя и плачет.

Люди исчезают

Люди исчезают.Где Саша Свободин?Где Олег Ефремов?Где Саша Володин?Где Товстоногов?Где Егор Яковлев?Где Женя Евстигнеев, Миша Рощин?Где Булат? Где Смоктуновский?Умерли? Не надо сказки рассказывать —их украли!Ворвались, скрутили и увезли.Да они просто состарились, болели и умерли,ты же сам был на похоронах.Не было никаких похорон!Это нам показалось, мистика! Гипноз!У них целый штат гипнотизеров!Их украли!Я требую провести расследование!Почему прокуратура молчит?Это сделано специально, чтоб мы остались без них,вы что, не видите, что происходитв их отсутствие?Вы что, не понимаете – если бы их не похитили,всего этого не было бы?Где Высоцкий?Где Юра Афанасьев?Где Андрей Дмитриевич Сахаров?Где он?

Памяти Ежи Гротовского

Гротовский учил менялетать на уровне окон второго этажа:«Руками маши, маши! Как крыльями!Поверни голову к окнам!»Боже, как много людей в Варшавене спят глубокой ночью —никогда не поверил бы,если бы не видел своими глазами,если бы Ежи не научил меняпоздней ночью, крепко выпивши,летать на уровне окон второго этажа:он впереди, я за ним.«Руками маши, маши! Как крыльями!»

«И я полетел…»

И я полетел.Я помню, мысль мелькнула:«Ну, вот и всё»…Не забуду никогда это ощущение:лечу никуда, понимаю, что всё, конец,и ничего не могу с этим поделать.Помню надежду:может, Бог бросит какую-нибудь ветку,какую-нибудь веревку,упаду на что-то мягкое, в воду… выплыву —надежда то возникала, то пропадала.Я молился быстро, быстро,слова не успевали, без слов.Я клялся: «Буду верить,как никто в Тебя не верил!Буду…»Всевышний не успел меня спасти —я стонал во сне,жена испугалась, растолкала,помешала Богу прийти мне на помощь,опередила.

«То забываю, то вспоминаю…»

То забываю, то вспоминаю,что скоро умру.Забываю легко, незаметно,день-другой живу как бессмертный,смерть, однако, дремлет недолго,просыпается резкои меня, старикашку,властно ставит на место.Я подчиняюсь —пишу завещание,что делать с вещами,усердно читаю Тору,грехи заношу на листочекдля предъявления Богу,когда посещу синагогу.Но вдруг в голове смещается нечтои снова-опять начинается вечность.Вот так и живу,то забывая, то вспоминая,что скоро умру.

«Это не звезды сверкают на небе…»

Это не звезды сверкают на небе —это мерцают золотые осколкиот начертаний Святого Завета —когда Моисей, голову запрокинув,Божьи слова зачитывал евреямс распростертой небесной страницы.От миллионов греховных взоровгорние наказы скорежились, стерлись,только точечки светящиеся остались —мигают, сигналят, не теряют надеждыпробудить огонь первозданной веры.

«Вопросов больше, слава богу, чем ответов…»

Вопросов больше, слава богу, чем ответов,когда ответов станет больше, чем вопросов,не дай бог, не дай бог,в гладкие камушки на берегу океанапревратятся люди.

«С жизнью своей в обнимку…»

С жизнью своей в обнимку,как с девчонкой,гуляю по Москве.Господи, как хорошо намчувствовать близость друг другаперед разлукой.

«Какие дивные ночи…»

Какие дивные ночивыстроились в затылок,одна за другой, одна за другой,ждут своей очереди.Во сне я кричал, я требовал:«Покажите ту ночь, котораяпосле смерти моей наступит,я хочу переспать с ней, вы слышите,переспать с ней хочу, пока жив!»О, первая ночь без меня, сиротка,зареванный небосвод,мокрые звезды…