Бабник

скачать книгу бесплатно

Бабник
Антон Николаевич Геля

"Кто трус – тот не мужчина! Вперёд, пока мы живы! Находчивость и смелость! Отвага и удача! В беде не растеряться – вот главная задача!" Сколько тайн нас окружает? Что мы знаем о тех, кто хранит эти тайны? Узнаём ли мы их с первого взгляда? Или со второго? Или с третьего? Узнаём ли мы их вообще? Или мы видим перед собой простого любителя женщин, бабника, который спасается от одиночества, встречаясь с разными женщинами? Что ему известно? Кто они, хранители тайн – искатели приключений? Скучающие авантюристы? Увлечённые исследователи прошлого? Какие издержки мужского воспитания не дают им оставаться в стороне от событий, которые оказывают влияние на весь ход истории человечества?.. Описанные события произошли рядом с нами всего несколько лет назад. Пережитые приключения делают прошлое непредсказуемым, настоящее – неизвестным, будущее – неожиданным. Решительность – главная черта героев. К чему приводят сильные и решительные действия?.. Содержит нецензурную брань.

«Даже думать о том, что кто-то когда-то был воспитан правильно – большая ошибка. Самое великое человеческое заблуждение как раз в том, что люди уверены, будто знают, как можно быть воспитанным правильно. Потомки покрытых шерстью животных с десятками тысяч лет зверской жизни, генетически ближе всего к свиньям, массово уничтожающие себе подобных ради доминирования на планете, разрушающие экологию, губящие себя химическими веществами. Люди считают, что они-то как раз воспитаны правильно, а потому знают, как нужно воспитывать детей. Особенно чужих…»

Мысль о невозможности правильно воспитать хоть кого-то пришла в голову Стасу, потому что напротив стояло невзрачное двухэтажное здание с категоричной крупной надписью на вывеске «Детский воспитательный центр». Ниже мелким шрифтом шло описание принадлежности этого учреждения, но с такого расстояния этот мелкий текст не читался, даже если поправить очки, сощуриться и натянуть уголок глаза.

«В этом центре, вероятно, работают святые последователи пана Корчака, обладающие познаниями Эйнштейна и терпением Дамблдора. Если там простые специалисты по системе Антона Макаренко, то я бы и взрослым туда идти не советовал… Хоть бы увидеть родителей, которые ведут сюда своё чадо: это или очень ленивые люди, не желающие выполнять воспитательную работу самостоятельно, или очень умные, осознающие свою неспособность что-то дать ребёнку самостоятельно…».

С этими мыслями Станислав сосредоточенно плевал на дорожку, перегнувшись через перила крыльца многоквартирного дома, старался попасть в яркий молоденький листик берёзы, который прилип к размокшей от дождя глине. Слюна во рту уже кончилась, плевки получались всё мельче, но в листик Стас так ни разу и не попал. Ожидание затягивалось, а чем ещё себя занять на неопределённое время, он не знал.

«Эти бабские «пять минут» редко длятся меньше тридцати», – без раздражения промелькнула в голове Стаса констатация личного опыта. Он ожидал всего четверть часа, но для себя решил, что ждёт ещё 10 минут, а после этого достанет телефон и начнёт звонить, спрашивать, выйдет вообще ли его новая знакомая.

…Их общение началось три дня назад на сайте знакомств. Оба искали встречи без обязательств. Оба были зарегистрированы на сайте под чужими именами. Два с половиной дня переписки убедили обоих, что они безопасны друг для друга. Сегодня утром, по причине субботы, они впервые обменялись телефонами, созвонились, услышали голоса друг дружки, встретились в центре города. Хватило всего получаса предметного разговора, чтобы «Анфиса» согласилась ехать к нему домой, «в гости», как тактично называл приглашение на секс Станислав. В первое мгновение она была готова ехать сразу, но через несколько секунд задумчивости, попросила сначала завезти её к ней домой «на пять минут, кое-что забрать».

Если «Анфиса» по какой-то причине решила всё отменить – Стас отнесётся к этому совершенно спокойно: сейчас у него «в разработке» ещё три девушки, а «в запасе» – четыре, с которыми он встречается по одному-два раза в неделю. Но проблема с теми, кто «в запасе», «в наличии», состоит в том, что в какой-то момент они сообщают, что больше им не стоит встречаться. О возможности простого и быстрого расставания всегда договорено заранее, закреплена возможность прекращения встреч без объяснения причин. Это одно из условий безопасности общения, которое Стас всегда проговаривал ещё до обмена телефонами.

«Это как тормоза в машине: если с тормозами неполадки – не стоит выкатывать пепелац из гаража, обязательно случится авария», – нравоучительно писал и говорил Стас «подругам», имея в виду, что не стоит начинать встречаться без гарантии спокойного расставания и требовал того же от них. «Выбирайте друзей с оглядкой: иные бывают привязчивы, как зубная боль».

Дверь подъезда, наконец, открылась и через секунду запиликал домофон. Из подъезда вышла «Анфиса», со смытым макияжем, с волосами, вместо замысловатой причёски, убранными в простой хвост, переодетая в простой серенький мягкий спортивный костюм.

«Практично, предусмотрительно», оценил Стас решительность своей новой знакомой.

– Я готова, пойдём, Жорик, – обратилась она к Стасу именем из анкеты на сайте.

– Аха, пошли, – Стас оторвался от перил высокого крыльца. В берёзовый листок он так ни разу и не попал. – А скажи мне, пожалуйста, что это за учреждение? Чем занимается? – указал рукой на вывеску.

– Знать бы. Я вообще ни разу не видела людей около него. Иногда в окнах горит свет, но кто там работает и что делает – не знаю, – ответила «Анфиса».

…Когда Стас листал женские анкеты, появившиеся по критериям поиска «встречи без обязательств» и наткнулся на имя «Анфиса», то сначала рассмеялся. Потому что в голове зазвучала песенка из детского сада или первого класса школы: «В тропическом лесу купил я дачу, ту дачу, что без окон и дверей. И дали мне ещё туда в придачу, красавицу Анфису без ушей. Одна нога была другой короче, другая деревянная была. Один глаз был фанерой заколочен, другой и так не видел ни хрена…». Это было довольно редкое имя. Все, кто выбирал себе псевдонимы, старались придумать что-то вычурное, но стандартное. И всегда такое, чтобы сразу стало понятно, что имя в анкете вымышленное. Имя «Анфиса» Стас не встречал ни разу. После отзвучавшей песенки Стас вдруг увидел в этом имени намёк на Анфису Чехову, ведущую неоднозначных телепрограмм. Во время сегодняшней прогулки это предположение не подтвердилось: имя было придумано просто на букву «А».

– «Анна» – банально, а дальше меня на «Ан» замкнуло, вот «Анфиса» и вышло, – говорила час назад новая «подруга». На предложение открыть свои настоящие имена ответила, что скажет своё и спросит его только на третью встречу, если она состоится…

***

Зачем люди лезут на сайты знакомств и соглашаются спать друг с другом без дальнейших обязательств? Этот вопрос впервые посетил Станислава в 2004 году, когда он работал в организации, медиацентре, проводящем социологические исследования. Их отделу поручили, ни много ни мало, просчитать уровень счастья пользователей сайтов знакомств. А попросту, выявить процент адекватных пользователей новой, по тем временам, возможности. Обсчёты надлежало делать три раза с интервалом в год, так как в тот период резко выросло количество пользователей таких сайтов. Вот правительство страны и задумалось: а кто эти люди? Почему они перестают знакомиться лично?

Результаты 2004 года были ошеломляющими.

– Ни одного нормального человека из двух тысяч опрошенных!.. – сокрушалась начальница после трёх рюмок дешёвого, неприятного на вкус коньяка в среду днём, когда были готовы предварительные результаты первых замеров.

В этом замечательном полугосударственном медийном учреждении считалось нормой выпивать в середине рабочего дня, прогуливать работу, заниматься личными делами, если установленный объём работы был выполнен в положенные сроки. Чтобы не утратить такое доброе отношение вышестоящего начальства, работа всегда была готова заранее и с немалым заделом, поскольку в этом случае можно было совершенно законно вдвое увеличить количество выходных дней в неделю, а в конце года вовсе не работать всю предновогоднюю неделю с сохранением зарплаты.

Умное руководство центра исходило из того, что чем меньше времени тратится на работу – тем выше продуктивность. Человеческое сердце отдыхает 36 секунд из минуты, а работает всю жизнь. В раннее средневековье, когда был создан известный нам облик Европы со всеми величественными соборами, когда создавались новые страны, возникали науки, из 365 дней года люди отдыхали почти 250 дней. Позже, после 1300-го года, когда изменился подход к труду и эксплуатации, количество выходных дней уменьшилось до 30-40 дней в году, от чего в Европе пошли эпидемии заразных болезней из-за ослабления перегруженных работой людей, развитие общества резко замедлилось… Понимая, что главное – результат, вовремя выполненный объём работы, руководство не лезло с указаниями, как делать работу. «Ничего не приказываю, ничего не запрещаю. Но если накосячите – спрошу очень строго». Такое отношение высоко ценилось подчинёнными, и начальника ни разу не подводили.

– Ты работа нас не бойся, мы тебя не тронем! Дело мастера боялось, и мастер дела избегал! – было девизом сотрудников Центра. Это правило переставало работать в периоды выборных кампаний. Тогда на 5-6 месяцев рабочие сутки удлинялись до 18-20-ти часов, а один выходной день наступал раз в два-три месяца. – Работа не волк, сама в лес не сбежит, поэтому её делать приходится, – без задора объясняли домашним сотрудники долгое сидение в офисе.

Результаты замеров 2005 года показали значительное снижение уровня тревожности у пользователей сайтов знакомств.

– Появилось до четверти нормальных людей, – задумчиво озвучивала начальница. На тот период она уже больше трёх месяцев не пила спиртного, сильно похудела, заметно побледнела, мучительно боролась со стремительным лейкозом.

А по данным 2006 года на сайтах знакомств находилось уже более половины «нормальных» людей. Характерным было то, что с увеличением числа «нормальных» людей возросло количество «постоянных» пользователей сайтов знакомств. Если по результатам 2004 года в массе своей после нахождения пары люди удаляли или переименовывали свои анкеты, то уже в 2006 году и позже анкеты сохранялись и именно «нормальные люди», с низким уровнем тревожности, повторно и планомерно повторяли поиски примерно раз в полгода. Эти сведения коллектив вычитывал уже самостоятельно, без своей начальницы, проигравшей схватку с лейкозом… Новый начальник считал себя лучше своих подчинённых, а потому не озвучивал результаты. Главной добродетелью он считал трудовую дисциплину, то есть постоянное нахождение на рабочем месте, даже если нечем заняться. За предложение «метнуться за пойлом» приказом объявил строгий выговор лучшему аналитику, а за вопросы о длинных выходных предложил увольняться по собственному желанию.

– Таким дуракам, как вы, нужно просто не мешать всё портить, тогда и вас быстрее уволят, – объяснял Стас в глаза новому начальнику причину массового увольнения всего отдела с формулировкой в заявлении «Прошу уволить меня по собственному желанию, поскольку подчинённый не должен быть умнее своего руководителя». Эти заявления написали все вместе в пятницу вечером, а с понедельника все шестнадцать сотрудников внезапно заболели «обострением хронических заболеваний». Весь Центр упразднили уже в среду, а нового начальника просто сократили без выходного пособия. Поэтому, как обстояли дела на сайтах знакомств в последующие годы, Стас не знал.

Станиславу не требовались подобные сайты. Он умел знакомиться и так: на улице, в автобусе, на городском празднике, да и вообще где угодно. В 2010 году, просто из интереса, он попробовал первый раз познакомиться «для встреч без обязательств» и сразу же высоко оценил все преимущества этих ориентированных коммуникативных площадок, где обо всём можно было договориться «на берегу». Теперь раз в неделю он шерстил новые анкеты, рассылал «прилично сформулированные непристойные предложения», получал ответы, вёл переписку, назначал встречу. В среднем, отвечала на его предложения одна анкета из двадцати. До личной встречи доходило с одной из троих ответивших. «Встречи без обязательств» начинались с каждой второй. То есть эффективный выход составлял 1 из 120 разосланных предложений. Работы было много, но остановиться Стас уже не мог: теперь ему постоянно хотелось новизны. Как золотоискатель, который знает, что каждая промытая тонна породы гарантированно даст несколько граммов золота, он не заметил, как его одолела своеобразная «золотая лихорадка». Постоянно хотелось нового! Когда отношения с новыми «подругами» затягивались, перерастали во что-то большее, он замечал, что прелесть новизны исчезает через несколько недель, а в новой подруге он начинает замечать мелочи, которые не ему не нравятся. «Это неизбежно, мы всего лишь люди», успокаивал он себя, но неприятное чувство всё равно оставалось. Чтобы избегать неприятных мелочей, он не позволял себе увлекаться даже самыми хорошими женщинами, о чём иногда жалел. Но только иногда.

Этим объёмом работы Стас тратил силы, чтобы как меньше думать. Думать было о чём, но не хотелось… В последние десятилетия мир стал женским. Множество матерей-одиночек вырастили сыновей женоподобными и слабыми. Им внушались женские амбиции и мечтания, но мужского взгляда на жизнь дать не могли. Поэтому горизонт планирования у многих ограничивался несколькими днями…

Женщины, завладевшие миром и женоподобные мужчины, с торгашескими наклонностями, как бы подороже себя продать, а не как сделать мир лучше, убедили всех, что секс гораздо больше нужен мужчинам, чем женщинам. Мужественность и сильные поступки стали называть «токсичной мускулиностью», а действия, пусть и улучшающие мир вокруг, но не приносящие дохода – на женский взгляд стали признаком безуспешности. Всё стало измеряться доходами и внешним блеском, количеством страз и золотых побрякушек.

Сильное действие, такое как знакомство на улице, стало редкостью. И для многих женщин несло в себе надежду на серьёзные длительные отношения с надёжным сильным мужчиной. А давать бессмысленных надежд Стас не хоте. И думать про деградацию не хотел. Поэтому тратил силы и время на прокачку больших массивов информации на сайтах знакомств.

***

… – Пусть я унылый зануда, но, как хочешь, а искусство должно быть понятным. Абстракция – ни разу не искусство, ни в каком случае. Ни инсталляции, ни акции, смысл которых невозможно сразу понять, а потому объясняется он отдельным пространным текстом. Вот смотрю я на деревянные скульптуры Коненкова в «Русском музее» Питера – всё сразу ясно, красиво. Ничего дополнительно объяснять не требуется. Или, например, посредственные рифмоплёты, загадочно говорящие о себе «я пишу стихи», а на самом деле, выдающие скверные вирши, наполненные эмоциональным желанием что-то выразить, бестолковые и совершенно непонятные, что же хотел сказать «поэт» в бесконечных строках с плохо соблюдённым размером. После прочтения таких произведений возникает закономерный вопрос «О чём же здесь написано? К чему все эти странные аллегории и неожиданные сравнения женских глаз с холодным блеском далёких звёзд?», на который автор пространно отвечает своими словами, уходя иногда в такие дебри сознания, что совершенно теряется нить разговора. Литературу я к искусству не отношу. Литература для меня – это ежедневный продукт потребления. Приличные люди всегда читают книги, потому что, только воспринимая чужой концентрированный опыт можно познать широту мира. Литература – это ремесло. Как изготовление обуви или хлеба каждый день. Много брака, но много приличного. А вообще, всё действительно прекрасное в массе своей нам недоступно: это или слишком дорого стоит, чтобы его приобрести, или слишком дёшево оплачивается, чтобы им заниматься, – поддерживал Стас-«Жорик» светский разговор по пути к себе домой. Они с «Анфисой» уже час еле двигались во внезапно образовавшейся пробке.

– А ты сам ничем таким не занимаешься? В смысле, рисования, стихов, книг там всяких? – прощупывала «Анфиса» собеседника.

– Религия не позволяет… Есть такой древний, очень эффективный бог «данунахер», – «Анфиса» от неожиданности засмеялась. – Вот как придёт в голову гениальная мысль осчастливить человечество шедевром, вспоминаешь это божество, и так легко становится. Знала бы ты, от скольких косяков он меня уберёг.

– Да я думаю! – с нажимом согласилась «Анфиса».

«Вот мы два урода. Вроде бы, оба умные, внешне привлекательные, возраст хороший, а такой фигнёй, как встречи без обязательств заняты. Что же с нами не так?..», уже не первый раз за день пронеслось в голове у Стаса. Он всё чаще сомневался в правильности своего поведения. «Взрослею, что ли? Захотелось постоянства?..»

На время оба замолчали. Пробка встала намертво. Движения даже на половину корпуса не было уже минут десять.

– Побыстрее никак нельзя? – после паузы спросила «Анфиса» ни к кому не обращаясь. Стаса неприятно резанули сразу два момента: не было обращения, и от него уже начинали требовать что-то сверх его возможностей. Так как обращения не было, он просто промолчал.

– Я, кажется, что-то спросила, – неожиданно раздражённо проговорила «Анфиса». Опять не было обращения, опять была претензия. «Приятно, когда кто попало начинает тобой командовать. Сразу ощущаешь свою нужность», подумал Стас и опять промолчал глядя в багажник стоящей впереди машины. «Таких зассых нужно вовремя осаживать». Только что это была нормальная молодая женщина, но произнесла несколько фраз, не думая об интонации, и симпатии как не бывало…

… Стас вспомнил множество случаев, когда старался быть вежливым, добрым, заботливым. К нему обращалась разнеженная «подруга»: « – А принеси что-нибудь вкусненькое… Ну, не знаю, придумай, посмотри, что там есть…». В интонации звучало «угадай, угоди мне». Стас приносил с кухни в кровать что-то, за что надеялся хотя бы получить благодарность. Но звучало: « – Ой, ну что притащил? Зачем? Кто тебя просил это нести? Сам жри это гавно, я не буду! Попросишь тебя, как человека, а всё равно всё самой делать приходится». После такого Стас сразу прекращал все отношения. Позже научился точно выяснять желания, но не всегда мог добиться внятного ответа. Здесь так же не было какого-то точного, чётко сформулированного запроса. А значит, не будет никакой реакции…

– Анфиса, а ты где за границей была? – спросил Стас, повернувшись к заметно разозлённой в последние минуты «Анфисе». Видя её раздражение, он максимально радостно улыбнулся.

– Я тебя, кажется, о чём-то спрашивала! – внезапно зло отозвалась попутчица.

– Ну, я слышал, ты с кем-то разговаривала, но ко мне ты не обращалась.

– А догадаться нельзя? – уже откровенно ругалась «Анфиса». «Кажется, больше встреч не будет. На хрен мне такие крысы сплющились», понял Стас…

***

… – Понять женщину очень просто, не надо выдумывать, – во время гаражной пьянки учил жизни ещё совсем молодого Станислава пожилой Александр Николаевич, владелец автомастерской, где Станислав подрабатывал летом во время каникул. – Женщина – это тот же мужик, только минус логика и ответственность. И женщину нельзя за это винить, как нельзя винить кошку за то, что она точит когти о дорогой диван. Это в её природе. Так и женщина, она никогда ни в чём не виновата. Если женщине хочется купить сапоги на твои последние деньги – нельзя ей это запрещать: ты будешь виноват, что у тебя нет на неё достаточно денег. А если разрешишь, и потом окажется, что не хватает на хлеб, опять же будешь виноват ты, что не отговорил от дорогой покупки. Если женщина разбивает твою машину, то это ты виноват, что у тебя такая машина, которой она не может управлять, и потому эта машина попадает в аварию. Именно так, звонит мне, уткнувшись носом в забор и скандалит, «почему у тебя такая машина? Ею невозможно управлять! Ты видел, что там три педали? Зачем они там, если на них жмёшь, а она не управляется?!». Да-да, вот такое чудо природы, которое можно только любить и всё прощать.

– Ну, да… А с возрастом, да ещё когда тёщей становится – это вообще полное отсутствие мозга, – дополнял второй механик, Василий Игоревич, обладатель двух высших образований, разочаровавшийся в жизни и людях философ, снисходительный ко всем людским грехам, поскольку ничего другого от людей он не ожидал. – Моя тёща, царствие ей небесное, всех чертей уже, наверное, вконец задолбала, сколько я её возил в своей машине, никак не могла запомнить, что мне нужно пространство между сиденьями для переключения передач, для правого локтя. Жене я купил машину с автоматом, а сам так и ездил на ручке, да и сейчас езжу. Так вот если куда… маму жены… приходилось везти – всегда один и тот же разговор происходил: «Чё ты постоянно эту ручку дёргаешь? Ты можешь её один раз включить и ехать нормально?!». Объясняю ей, что это невозможно. Она: «Да?! А вот у твоей жены это получается! Один раз включает, и едет. Потому что умеет правильно ездить. А ты всё время дёргаешь! Не умеешь ездить нормально? Да хватит уже дёргать эту ручку, раздражаешь!». Объясняешь ей, что у жены автомат, а тут механика, всё бестолку. А сама жена свою мать терпеть не могла. Мне всегда приходилось везде тёщу возить. Ну не бросать же её совсем одну! В такси она категорически ездить отказывалась, всё считала, что её непременно завезут в лес, изнасилуют, ограбят, убьют. Говоришь ей, что никто не будет её насиловать, обижалась: «я что, такая старая и страшная?! Ах, ты ж хамло, сам урод!».

– Но без баб всё равно никак, хоть они и такие, – со смехом констатировал неизбежное захмелевший Александр Николаевич.

– Вот и миримся, любя и всё прощая, со всеми их прибабахами. Ну, за мужиков и бесконечное мужское терпение! – наполнил портвейном стаканы Василий Игоревич и поднял свой над центром замасленного стола.

– Важный тост. Пока остаются мужики, которые вот так могут обсудить – нам не грозит религия, – отозвался Александр Николаевич. – Куда может пойти мужик, если что-то сложное случилось? Домой, к жене. А что он от неё чаще всего слышит? Помнишь, был захват заложников в банке? Уголовники неудачно грабёж провели, да не выбрались вовремя. Так вот там был один, который требовал, чтобы его убили на месте, или отпустили, потому что если он через несколько минут не заберёт жену с работы – она всё равно его просто убьёт. Мол, надо думать, угадывать, и не ходить в банк, который захватят. Так вот он так задрал этих уголовников, что его действительно убили по его просьбе, чтобы его освободить от объяснений, и чтобы она получила компенсацию. Редкий случай, когда баба мужика поддержит. Так вот… Не домой – тогда к друзьям. Друзья всё поймут и поддержат. А если друзей нет – то в церковь, где не осуждают, а принимают и мозги запудривают. Так вот чтобы было поменьше религиозных фанатиков – за мужиков! – опять опустошили стаканы…

***

– О чём догадаться? – уточнил, отрываясь от ярких воспоминаний юности Стас.

– Ой, всё, останови, я выйду! – потребовала «Анфиса».

– Мы стоим, – напомнил Стас. «Анфиса» дёрнулась было открыть дверь, но справа почти впритык стояла другая машины. Открыть дверь и выйти было невозможно.

– Ты это нарочно? Специально сделал?! – вдруг начала истерить «Анфиса». – Чтобы я не могла выйти?!

– Да выходи, если сможешь, – равнодушно отозвался Стас. – Мне даже интересно, сможешь ли ты это сделать, – засмеялся Стас.

– Ещё чего! Вези давай, куда ехали, – внезапно улыбнулась «Анфиса».

– Мы стоим, – напомнил Стас.

– Ну, так и ладно, все же стоят, – опять совершенно ровным голосом отозвалась «Анфиса». Что это был за вираж в настроении – Стас не понял. «Просто учтём, что может на пустом месте взбрыкнуть», сделал себе пометку в сознании. – А за границей я мало где была, – вспомнила вопрос попутчица и тут же сменила тему. – Ездила только в Турцию несколько раз, два раза в Италию, один раз в Египет. Я летать боюсь. Каждый раз такой ужас испытываю, особенно при посадке, поэтому всегда в дрова напиваюсь за время полёта…

***

…Этот жуткий кошмарный сон, давнее воспоминание, события, произошедшие много лет назад, до сих пор не давал Стасу выспаться…

…Ожидание измотало всех. Неопределённость. Неопределённость и ожидание разрешения на вылет в окружении вооружённых людей со злыми страшными бородатыми лицами.

Третий день государственного переворота. Второй день в пыльном, малоприспособленном для большого скопления людей аэровокзале. Столичный аэропорт закрыли для иностранцев сразу же, взлётную полосу перегородили тяжёлыми грузовиками, а всех, подлежащих депортации иностранцев, свозили в этот региональный порт, за 200 километров от столицы.

Здесь были почти все европейцы, которые находились на момент переворота в этой пыльной стране. Привыкшие к комфорту бизнесмены изнемогали от неустроенности. Они капризничали и требовали от страшных, бородатых, молчаливых стражей создания для них нормальных условий за любые деньги. В ответ получали грубые тычки и малопонятное рычание на чужом языке. Редкие туристы были напуганы, кое-как обживали новое пространство, пытались создавать минимальный уют. Через сутки пребывания под стражей, почти в заключении, у большинства дипломатов, изгнанных из своих посольств и консульств, начали проявляться профессиональные навыки военных. Именно сейчас ярче всего было заметно разделение на реальных выпускников дипломатических учебных заведений, и шпионов, прошедших жестокую школу спецназа.

Стас по невероятному стечению обстоятельств оказался в этой перегретой солнцем, пыльной арабо-африканской стране в числе международных наблюдателей на парламентских выборах. Но вместо выборов в день голосования на улицах появились «шахид-мобили», новенькие пикапы «Тойота» и «Ниссан» с пулемётами в кузове. Рядом с пикапами стояли бородатые люди в новой, аж хрустящей форме. Они говорили на разных наречьях арабского языка, но некоторые особенно чернокожие, говорили на чистейшем английском. По протяжному выговору Стас узнал южно-американский акцент, который слышал в Техасе и Луизиане.

– Олаф, ты же шпион, чтоб тебя за ногу! Ну, позвони ты в своё это долбаное европейское ЦРУ, чтобы этого беспредела не было! – возмущённо высказывала Маша русскоязычному Латвийскому дипломату претензию, когда всех белых толчками и пиханиями загоняли в автобусы для доставки в аэропорт от отеля.

– Это американское право, страны-члены НАТО не должны возражать, – сокрушённо отвечал худенький лысеющий мужчина. При СССР он был сотрудником КГБ, после распада Союза – сотрудником Службы безопасности Латвии, а с начала двухтысячных годов стал сотрудником МИДа, атташе по экономическим вопросам в нескольких странах бывшего Союза и Европы. Олаф был знаком со Стасом со времени работы в России. Судьба и совместный криминальный бизнес сводили их и после отбытия Олафа из России в Голландию, а в этой поездке Олаф оказался почти случайно, как «наблюдатель за наблюдателями», имея задачу на дискредитацию российских представителей. Когда выборы отменились из-за переворота, Олаф первый выдохнул с облегчением и по старому знакомству, почти по дружбе, всё рассказал Стасу.

– Эти долбаные черномазые, как холодные нигры, – чтобы излить недовольство и приободрить остальных шутливо бучал Стас, – совсем тёплые. Но такие же, душу их перетак, членисторукие, членистоногие, членистомордые, членистохуие, безысходно тупые, беспросветно чёрные, бесконечно отвратные, беззащитно-наивные, ни разу не мудрые, омерзительно вонючие, отвратительно-потные, запредельно наглые и так же подчиняются чёрному пипецу…

Это бурчание с перечислением негативных качеств террористов вызвало улыбку, так необходимую в той напряжённой обстановке, у всех, кто его слышал. Стас вспоминал случай, когда заложник требовал его застрелить, потому что от жены получил бы нагоняй за долгое отсутствие. «Да уж, счастливо ему жилось, что бандиты были ему как избавление… Интересно, а эти такими же отзывчивыми окажутся, если к ним кто-то с подобным обратится?»…

…В два часа дня англоговорящие бородачи начали формировать группы на вылет в разные страны. Людей грубо пихали стволами автоматов, вели на лётное поле по самому солнцепёку. Там дожидались посадки авиалайнера, быстро загоняли людей по приставным трапам, и самолёт быстро улетал. К утру четвёртого дня с момента переворота осталась только небольшая русскоговорящая группа и несколько северо-европейцев, за которыми отдельный самолёт никто не посылал, а должны были забрать русские, но с прибытием борта возникла какая-то заминка.

– Не могут согласовать для российского самолёта пролёт через несколько стран по прямой, страна под санкциями, а лететь по кругу – не хватит топлива до дома. Здесь никто дозаправлять не будет, – сообщил подошедший от группы охранников Алекс-«Морж». Такой же грязный, как и все, пахнущий кислым потом, с непослушными лохматыми волосами, заросший щетиной, он стал похож на своих охранников. Только взгляд был подобрее. – Попробую созвониться со знакомыми в Хайфе, чтобы там нас приняли, чтобы хотя бы уже просто отсюда улететь, – Алекс опять пошёл к охранникам.

– Этот еврей вечно знает больше других! Учись, Олаф, как дела делаются! – произнёс Ильдар, казанский татарин с тускло-рыжими волосами, узкими глазами, бело-веснушчатой кожей. Почти всегда его лицо было по-монгольски неподвижным, поэтому он умел особенно смешно рассказывать самые простые анекдоты.

– Я не знаю ни одного дела, которое бы не получилось, если за него берётся Алекс, – тихо сказала Маша, глядя, как после разговора с жестикуляцией руками Алекс вместе с двумя чёрными американцами пошёл в диспетчерскую. – Не удивлюсь, если эти мусульмане ему ещё и рюмочку нальют да салом закусить предложат.

Алексея Жорэсовича Моршанского любя называли «Морж» не по причине его любви к холодной воде, Алекс как раз любил тёплые моря, а с намёком на его национальность: «морда жидовская». В ответ на «Моржа» Алексей отшучивался: «завидовать не хорошо».

– Ильдар, а ты с единоверцами разговаривать не пробовал? Может быть, и ты бы с ними чего сообразил для нас? – предложил Стас. На третий день на бетонном полу почти без воды, еды и нормального сна, в пропылённой одежде для Стаса был приемлем уже почти любой вариант, сулящий хоть какое-то облегчение. Очки, которые он не снимал уже пятые сутки, натёрли на грязной коже носа и ушей болезненные мозоли.

Страха первых часов уже не было. Была только усталость. Всё вокруг потеряло значение. Наступил «апофигей» – апогей состояния «всё по фигу».

– Я православный мусульманин, эти ваххабиты-хоббиты меня ещё раньше вас кончат, если что не так пойдёт, – спокойно констатировал Ильдар.

…Через час всех подняли и повели на лётное поле. Алекса нигде не было видно.

– Надеюсь, он не останется заложником? – встревожилась Маша. Ей никто ничего не ответил. Все уже слишком устали, и думали только о себе.

Ещё через три часа под белым раскалённым солнцем в небе появился самолёт, который очень быстро сел и сразу остановился. Алекса так и не было.

Начали загонять людей внутрь, в прохладный кондиционированный воздух. Алекса так и не было.

Сильно измотанные люди садились в такие удобные кресла и почти сразу начинали дремать. Позвоночник уже не держал тяжёлую голову. Веки сами падали на глаза…

Алекса так и не было. Машу прорвало рыданием. Она лающе плакала пересохшим горлом почти без слёз от обезвоживания. Её никто не успокаивал: на это не было сил. Почти все, ещё не успев устроиться в кресле, сквозь дрёму набрасывались на еду и воду. Самолёт начал движение. Алекса так и не было. Самолёт несколько раз трогался, катился, останавливался, опять катился, поворачивал, останавливался. Двери в носу и хвосте то открывались, то закрывались, то вновь открывались. Кто-то входил и выходил. Звучала арабская и английская речь. Сквозь дрёму утомления и сытости Стас уже туго соображал, не мог понять, куда и для чего они двигаются, почему не взлетают…

…Маша продолжала тихонько всхлипывать, но уже дремала, и не заметила, как в последний момент перед началом движения самолёта на взлёт в заднюю дверь вошёл невероятно свежий, гладко выбритый, улыбающийся Алекс-«Морж», проскользнул в единственное пустое кресло на заднем ряду, с облегчением выдохнул. Он приложил палец к губам, улыбнулся смотрящему на него между креслами, как всегда без выражения на лице, Ильдару. Ильдар кивнул, и тоже облегчённо выдохнул. Его бесцветное лицо в этот раз выглядело измученным. Стас взмахнул Алексу и почувствовал, что больше ни на что не способен: из него как будто все кости вынули…

…Алекс никогда не объяснял, что он так долго делал и как ему удалось привести себя в порядок. Всегда отшучивался: «Знаете, в чём разница между моей еврейской мамой и арабским террористом? С арабами можно договориться»…

…Самолёт быстро начал разбег прямо по рулёжной дорожке резко задрал нос и прямо на взлёте начал резкий поворот влево с очень большим углом крена. В иллюминаторе мелькнула группа солдат у грузовиков. Из автоматов некоторых шёл густой дым от длинных очередей: они стреляли в сторону улетавшего самолёта, без особого стремления попасть, просто так.

…Через несколько часов Стас проснулся от невероятного желания посетить туалет. Аккуратно, чтобы не расплескать и донести своё внутреннее содержимое, он встал из кресла и пошёл к туалету в носу самолёта. Дверь в кабину пилотов была открыта. «Всё же счастье – это очень широкое понятие», думал Стас, становясь с каждым выпущенным из себя миллилитром всё легче. Выйдя из узкой кабинки туалета, заглянул через распахнутую дверь в кабину к пилотам.

– Ну, чё, мужики, как тут у вас? – хриплым от сна голоса спросил сидящего ближе всего бортинженера. Тот повернул к нему напряжённое лицо, ничего не ответил. – Что, топлива осталось на пять минут? – догадался Стас, внутри всё похолодело.

– Летим уже лишних двадцать, – так же напряжённо ответил бортинженер. В его лице не было ни кровинки, глаза запали, почти синие губы были стянуты в узкие полоски. Всё лицо какое-то ощеренное от животного ужаса.

На альтиметре, высотомере, Стас увидел показания 12 360 метров. От понимания дальнейшего развития событий стало совсем не хорошо.

– Я постою тут, вдруг понадоблюсь, ладно? – попросил Стас. Хотя чем он мог понадобиться – он и сам не знал. Просто сказал. Ему была невыносима мысль, что сейчас он вернётся в кресло и будет просто сидеть.

– Перед посадкой пристегнись обязательно, – через плечо разрешил бортинженер.

Самолёт плавно забрался уже почти на 13 000 метров, когда отключился первый двигатель. Между пилотами произошёл быстрый обмен информацией и командами: «во втором двигателе газ на пять процентов», «выпустить вспомогательную силовую установку», «рули высоты установить на десять градусов», «выпустить закрылки и предкрылки…». Самолёт начал планирование. По сути, это было длинное горизонтальное падение. В салоне стало неожиданно тихо без свиста турбин. От тишины начали просыпаться другие пассажиры.

– Прошу всех привести спинки в вертикальное положение, пристегнуться, приготовиться к жёсткой посадке, – спокойно, размеренно объявил командир корабля в салон по громкой связи.

– Всё, иди на место, – распорядился бортинженер.

Стас на ватных ногах прошёл на своё место. Просидел секунд десять, показавшиеся вечностью. Потом достал неожиданно крупно затрясшимися руками шариковую ручку, завернул левый рукав и начал на предплечье писать своё имя, фамилию, дату рождения, группу крови. То же нацарапал латиницей. На свободном месте около запястья вписал «RUS». Паспорт переложил в нагрудный карман рубашки. Большего для собственного спасения или облегчения опознания тела он сделать не мог.

Сидевшие рядом пассажиры, туристы, начали со слезами обниматься. Признаваться в любви, говорить друг другу слова, которые должны были сказать уже давно. После этого попросили у Стаса ручку и начали на каких-то обрывках бумаги писать прощальные письма родным. «Если повезёт и будем живы – они этих писем будут стесняться, вместо того, чтобы сказать всё написанное лично…», подумал Стас, прочтя несколько вычурных строчек.

… Это был старый, давно необслуживаемый аэродром, который в семидесятые годы был построен как аэродром подскока для самолётов дальней авиации, но почти не использовался. Последних тридцать лет он был попросту заброшен за ненадобностью и неудобством расположения. Траву с полосы регулярно убирали солдатики из окрестных танковых частей, но этим обслуживание лётного поля и инфраструктуры аэродрома ограничивалось. Стас в иллюминатор увидел полосу, когда пилоты начали задирать нос, чтобы увеличить сопротивление воздуха и снизить слишком высокую скорость. Второй двигатель заглох уже давно, включить реверс было невозможно. Если не снизить скорость, то самолёт проскочит полосу и ударится о деревья: подняться на второй круг он не сможет. А снизить скорость всё не получалось. Даже выпущенные шасси ситуацию не исправляли. И тут Стас, как и все остальные пассажиры, испытал один из самых сильных страхов в своей жизни: для снижения скорости пилоты начал выполнять «боковой снос». Это способ снизить скорость на лёгком одноместном планере, который никто никогда не выполнял на большом пассажирском самолёте. Пилот убрал шасси, резко повернул руль направления до упора так, что самолёт развернуло левым бортом вперёд. Самолёт несколько секунд летел левым крылом вперёд, пока правое крыло не начало приподниматься, грозя опрокинуть весь самолёт. Тогда руль направления был вывернут в обратную строну, и почти остановившийся самолёт опять полетел носом вперёд, но из-за нехватки скорости начал наклоняться носом вперёд уже сильно, подъёмной силы крыльев не хватало даже при том, что закрылки, предкрылки, рули высоты были выдвинуты до упора.