Невидимые люди

скачать книгу бесплатно

– Ну, девочки, вы тут сами дальше разбирайтесь. А мне нужно идти.

Тамара уставилась на Веронику таким зловещим взглядом, что та невольно съежилась. Вот она, змеюка! Подкралась незаметно, прилепилась неслышно… Нет, сны никогда ее не обманывали, решила Тамара.

– Ты хоть что-нибудь делать умеешь? – спросила она сурово.

– В смысле?

– Маникюр, педикюр. Что-нибудь умеешь?

– Нет, – честно ответила Вероника. Она вообще была человеком честным и искренним.

Тамара, тяжело вздохнув, отправилась куда-то в глубь салона и долго копалась в шкафу, пока наконец не нашла то, что искала.

– Вот бери! – сказала она, протягивая пластиковую кисть руки, похожую на кукольную. – Это манекен. Будешь тренироваться ногти красить.

Вероника оказалась на удивление толковой и прилежной ученицей. Целый день она провела за крашением пластиковых ногтей, пока в конце концов не научилась класть ровный, тонкий, аккуратный слой лака. Потом она наловчилась подпиливать ногти, вырезать заусенцы, делать массаж и эпиляцию, выщипывать брови и удалять усы. Вскоре Вероника усвоила нехитрую науку обслуживания клиентов.

Тамара была довольна, хотя и недолюбливала свою новую сотрудницу. Молодая, красивая, веселая, резвая… Мужики на нее так и заглядываются, а она всегда готова их порадовать! Правда, с ее появлением резко увеличился поток клиентов, этого Тамара отрицать не могла. Они буквально толпами валили, лишь бы поглазеть на ее миленькое личико с веснушками, на ее белые мелкие зубки, которые она охотно обнажала, на ее складную фигурку в халатике. А из халатика-то просвечивает ее юная грудь, маленькая, круглая. Тьфу, убила бы! Но Вероника приносила деньги, и за это ей можно было многое простить.

А сама Вероника жила хорошо, грех жаловаться. Впервые в жизни она стала прилично зарабатывать и ни от кого не зависела. И впервые ее жизнь принадлежала только ей.

Здесь, в этой стране, такой горячей и непредсказуемой, такой шумной, опасной, бурлящей, где одни женщины ходили, закутанные в хиджабы, другие напяливали на голову парики, а третьи шлялись по улицам полуголые, она впервые почувствовала себя не игрушкой в руках мужчин, но самостоятельным человеком.

К ее удивлению, эта страна благоволила ей. Нигде еще ее чудные рыжие кудри и хорошенькие щечки с веснушками не пользовались таким успехом; нигде еще ей не удавалось так быстро и без всяких специальных знаний освоить новую профессию; нигде еще ей не встречалось такое количество неравнодушных людей.

Короче, Вероника была вполне довольна своей жизнью.

Глава третья

Наступил вечер. Загорелись тусклым светом уличные фонари, закрылись мелкие магазинчики, торговавшие всякой хозяйственной дребеденью, но движение на дорогах осталось таким же оживленным, как и в дневные часы. Автомобили неслись с огромной скоростью, подрезая друг друга и попутно сигналя. То и дело шныряли неосторожные пешеходы, норовившие бесславно закончить свой жизненный путь под колесами; сумасшедшие велосипедисты, соревнуясь в скорости с мотоциклами, ныряли в этот абсолютно не поддающийся логике поток…

Марина с тоской глядела на эту чужую жизнь. Если бы несколько месяцев назад ей сказали, что она окажется здесь, в этой стране, где зимой тоскливо и сыро, а летом угнетающе знойно, – она бы ни за что не поверила! Высокие деревья, похожие на елки, с мягкими, пушистыми ветвями вместо колючих иголок, отбрасывали длинную тень в свете уличного фонаря, который светил тускло и скучно. В этом же свете отражались мелкие, суетливые капли дождя, падающие на землю.

«Когда уже закончится эта ужасная зима?! – с тоской думала Марина, глядя на капли, которые заливали автобусную остановку, забрызгивали ноги и, как маленькие стеклянные осколки, кололи лицо, руки, шею. – Как только приду домой, надо срочно заварить себе глинтвейн с корицей, апельсином и медом, – решила она. – Не хватало еще разболеться!»

Да и что это за зима?! По ее представлению, зима должна была быть морозной, белой, жгучей, со снегом, который покрывает голые деревья пушистым одеялом, с нарядными елками, украшенными веселыми огоньками, с высокими тяжелыми сугробами… И, самое главное, с теплыми домами, где даже в самый жестокий мороз можно согреться. Можно подойти к горячей батарее и положить на нее руки, прижаться лбом к окну и смотреть, как падающие хлопья снега играют в свете уличного фонаря, словно танцуют. На окне от дыхания остается облачко пара, и она, как ребенок, рисует на нем смешную рожицу, или домик, или зайчика какого-нибудь. И от этой уютной, родной, близкой теплоты тянет в сон и хочется утонуть…

Но нет, утонуть ей, по всей видимости, придется сейчас, в этих склизких лужах, образовавшихся после дождя. Кстати, он все еще идет. В ботинках хлюпает вода, и шарф промок… Если она не подхватит воспаление легких, то это будет просто великая удача и огромное счастье, потому что болеть она совершенно не имеет права!

Марина работала много и тяжело, выходила из дома рано утром, чтобы успеть на две, а то и на три уборки, и забыла, что такое брезгливость, отвращение и привередливость с разборчивостью. Теперь это стало роскошью, слишком дорогими капризами, которые она не могла себе позволить.

Как-то сами собой появились клиенты. Выяснилось, что в Израиле услуги уборщиц пользуются повышенным спросом. Поначалу Марина очень удивлялась – она привыкла к тому, что хозяйка убирает свой дом сама, и готовит сама, и детей нянчит сама, и за покупками ходит сама… А тут, как выяснилось, продукты привозит посыльный из ближайшего супермаркета, детей, даже самых маленьких, воспитывают няньки и детские сады, а квартиры убирают уборщицы, которых всегда не хватает. Поэтому работы у Марины было достаточно.

Сначала она бралась за все, что ей предлагали. Кого только не было среди ее клиентов! Пара гомосексуалистов, которые всегда оставляли после себя горы немытой посуды и грязное постельное белье; семья веганов, которые заставляли ее мыть унитазы содой и предлагали купить их высокопитательные фруктовые напитки; мать-одиночка с двумя детьми, один из которых, мальчик, наряжался в женские платья и шокировал Марину внушительной коллекцией косметики… Были и многодетные религиозные семьи, и женатые пары, которые воспитывали кроликов вместо детей, и пенсионеры, впадающие то в маразм, то в депрессию.

Как правило, хозяева делились на две категории. Одни были требовательны к обслуживающему персоналу, нетерпимы к ошибкам и скоры на расправу. С такими нужно разговаривать вежливо, работу свою выполнять ответственно и вести себя так, как будто тебя не существует, тогда появлялась надежда, что они пройдут мимо и не заметят. Другие, напротив, стеснялись своего хозяйского положения, заискивали перед прислугой, а иногда и помогали в уборке. С ними дело обстояло проще, они, как правило, были благодарны, нетребовательны и приветливы.

Но существовала и третья категория, к счастью, наиболее редко встречающаяся: те, кто упивался своей властью, демонстрировал превосходство и не упускал возможность колко сообщить о бесконечной пропасти, пролегающей между ним и обслуживающим персоналом.

Марине на хозяев везло. Она работала добросовестно, они вели себя корректно и уважительно. Языками Марина владела слабо, то есть вообще не владела, а учитывая ее природную робость и даже трусоватость, попытки объясниться превращались в бесконечную муку, и только настойчивость предлагающей стороны (которая знала истинную ценность хорошей уборщицы) и умоляющий взгляд – с другой (которая отчаянно хваталась за любую работу) кое-как решали вопросы коммуникации.

Марина мыла подъезды в многоэтажных домах, убирала офисы адвокатов и кабинеты врачей, по вечерам отмывала парикмахерскую от волос и краски… По пятницам она трудилась в реабилитационном центре для душевнобольных, и эта подработка была, пожалуй, самой неприятной. Хотя работы как таковой было не слишком много, само место внушало иррациональный ужас и желание сбежать как можно скорее. Каждое движение, каждый звук отдавался гулким эхом, и Марине нередко чудилось, что за ней кто-то наблюдает, что за каждой закрытой дверью подстерегает умалишенный, готовый наброситься на нее. Страшное, мертвое место.

Домой, то есть к Кате, она возвращалась уставшая, измочаленная. Все тело ее превратилось теперь в источник боли: на ладонях, запястьях и даже под мышками были ожоги от кипящих кастрюль, горячих утюгов и ядовитых моющих средств, на ногах появились саднящие мозоли и толстые натоптыши. К тому же то защемляло седалищный нерв, то прихватывало тазобедренный сустав, то замыкало шейные позвонки…

А ее руки! Они стали точно такими же, как у Кати, – крепкими, жилистыми, со вздувшимися венами, искривленными пальцами. Рабочие, натруженные руки, твердые, как копыта, и такие же нечувствительные.

Но все-таки она была рада своей новой жизни. Во-первых, ее работа хорошо оплачивалась – настолько, что она даже начала подумывать, что через пару лет усердного труда сможет накопить денег на небольшую квартирку рядом со свекровью, забрать Павлика, зажить с ним счастливо и забыть эти годы как страшный сон.

Во-вторых, ее тяжелый, изнурительный труд, долгие переходы пешком по жаре, встречи с новыми людьми, которых она постепенно перестала стесняться, не оставляли времени на грустные мысли. Она настолько уставала за день, что единственным ее желанием было принять душ, съесть наспех приготовленный ужин и завалиться спать.

Болеть нельзя, это прямой путь к гибели. Это разорение, нищета и позорное возвращение туда, откуда она сбежала несколько месяцев назад. Нет, она не может допустить такого! В жестоком мире победившего капитализма, где люди сжирают друг друга за возможность урвать еще одну подработку, на которой они будут ломать спину и задыхаться от бытовой химии, болеть нельзя! Здесь нужно быть здоровым, полным сил, с неизменной фальшивой улыбкой на физиономии и готовностью услужить. Чего изволите? Не постирать ли вам ваши засранные трусы? Не поменять ли ваши заляпанные спермой пижамы? Или вы хотите, чтобы я вам оказала другие услуги, погорячее? Чего там, не надо стесняться! Я же никто, прислуга, да еще и нелегалка…

Погорячее. Почему-то вдруг стало жарко. Слезы. Она не заметила, как заплакала. И дождь проклятый не перестает, и автобус никак не подходит… Господи, когда все это кончится?! А дождь идет и идет, и слезы льются и льются, и она все ждет и ждет, и кажется, что пытке этой не будет конца.

* * *

– Запомни, ты здесь никому не нужна, – сказала Катя в первые дни после приезда. – Живая ты или уже сдохла – никого не интересует. Ну, разве что похоронное бюро. Ты здесь никто. И выживают здесь только сильные…