скачать книгу бесплатно
Так она оказалась в Израиле.
Сначала все было прилично и легально. Она поселилась у старой женщины, практически парализованной. Нужно было ухаживать за больной, давать ей лекарства, менять подгузники, мыть и выгуливать. Старуха оказалась из бывших наших, то есть говорила по-русски, но уже давно выжила из ума, поэтому понять ее разговоры было невозможно, да Раиса и не пыталась. Зачем оно ей? Вести беседы с выжившей из ума жидовкой? Нет уж, спасибо. Да и работа была несложной, она такую делала всю жизнь и в гораздо большем объеме. Немного унижало ее человеческое достоинство, что раньше она чувствовала себя большим и важным человеком, а теперь превратилась в подтиральщицу еврейского зада. Но что делать! Раиса вздохнула и принялась за работу.
Жила она в квартире у хозяйки, за ее же счет питалась. Имела один-единственный выходной, который проводила на пляже с быстро возникшими непонятно откуда подружками, такими же бедолагами, как и она. Раиса теперь слыла «богатой», она худо-бедно кормила дочерей, даже недавно появившуюся на свет внучку, которая с немыслимой наглостью, еще даже не научившись говорить, уже претендовала на Раисины жалкие богатства. У нее даже оставались лишние средства на пляж и немного на себя.
Правда, Раиса была экономной и денег тратить не любила. Круглый год ходила в одинаковых шортах или штанах – поношенных, застиранных. Ну, зимой, когда дождь, могла куртку и носки надеть. Хотя разве это зима? Такое же надувательство, как и все остальное! Летом она вообще носила только шорты, больше похожие на трусы, и майку, смахивающую на лифчик. Слава богу, кто-то умный и доброжелательный объяснил ей, что, несмотря на страшную жару, надо бы еще надевать бюстгальтер, а то Раиса так расслабилась, что даже перестала носить нижнее белье, пугая окружающих своими обвисшими иссохшими грудями.
Хотя, справедливости ради, надо сказать, в чем, впрочем, Раиса никогда бы не призналась, впервые за пятьдесят с лишним лет она смогла вздохнуть своей костлявой, высосанной грудью: затянуться хорошей сигаретой, выпить хорошего пива (правда, с этим было строго, что-то покрепче ни-ни!), закусить спелым арбузом, развалиться на горячем песке, подставив свои тощие члены жаркому солнцу, и ни о чем вообще не думать.
А потом случилось непредвиденное. Как-то раз утром, сразу после завтрака, старуха страшно завыла, скорчилась, затряслась… Каша, которую еле впихнула в нее Раиса, вылетела наружу, и все тело старухи скрутило в спазме, она судорожно размахивала руками и глотала воздух, но сведенная в корче, уже не могла ни дышать, ни кричать, а через секунду испустила дух на глазах у беспомощной и растерянной Раисы.
После старухиной смерти Раиса оказалась на улице. Нет, ее не выкинули, как последнюю собаку, хотя таких историй она тоже наслушалась немало. Даже отнеслись вполне по-человечески: дали на сборы неделю и заплатили за месяц вперед. В этом-то и заключалась главная стратегическая ошибка! Как только Раиса ощутила в руках чистенькие, новые бумажки, как только услышала их свежий, крепкий хруст, так сразу же расхотелось ей возвращаться обратно, туда, где было холодно, голодно и страшно. Лучше уж здесь жариться на солнышке и пить пиво, чем жить на родине в окружении родной пьяной швали.
А тут как назло и муженек подъехал. Его как раз тоже с работы выперли, так он не придумал ничего умнее, чем свалиться Раисе на голову. Та, конечно, была недовольна. Можно сказать, впервые в жизни почувствовала вкус свободы. Даже роман закрутила, хоть и непродолжительный, а все же какое-никакое развлечение. С другой стороны, прагматично рассудила Раиса, вдвоем легче устраиваться – и квартиру снимать, и расходы оплачивать. В общем, приняла она мужа в свои костлявые объятия, и стали они вместе обживаться на жаркой, разноцветной, пыльной и потной, но такой манящей земле.
Раиса устроилась продавщицей в «русский» магазин, где резала колбасу, отвешивала сметану и отмеряла чайными ложками красную икру. Муж ее подрабатывал то на стройках, то грузчиком, а в основном где придется. Оба ждали, пока подвернется работа, оба проклинали свою жизнь и заодно евреев. По субботам, когда местные отдыхают, много пили и громко пели. В воскресенье с утра уходили на работу, если она была, конечно. А если не было, то снова пили и пели, заодно побивая друг друга чем придется.
Эту парочку дважды депортировали, но они упорно возвращались сюда, в эту проклятую страну, которую ненавидели всей душой. Происходило это по отработанной схеме: депортированные граждане, прожив некоторое время на родине, покупали туристический пакет в Египет с однодневной экскурсией в Израиль. Пограничный контроль они проходили вместе с группой туристов, а дальше, отделяясь от страждущих посетить Святые места, растворялись в толпе. Искать их никто не собирался, и они могли бесконечно долго скитаться по стране, никем не обнаруженные…
Как всегда, Раиса вошла в автобус на конечной остановке. Расталкивая локтями пассажиров, она с досадой обнаружила, что ее любимое место в конце салона, на самых колесах, было занято двумя молодыми оболтусами. «Геи», – вынесла вердикт Раиса. Она недавно прочитала, что мировое тайное правительство специально превращает нормальных людей в геев, чтобы сократить количество населения.
На коленях у одного из них стоял непонятный предмет, закрытый тряпкой. Сослепу Раиса не разглядела, что это, да и задумываться не стала, лишь выругалась про себя и села впереди, нахмурилась, и принялась громко дышать, демонстрируя свое недовольство.
Автобус тронулся. Раиса вытащила из кармана телефон и углубилась в изучение последних новостей – в основном про Америку и прочие страны Запада.
«США потеряли статус супердержавы», – читала Раиса. «На первый план выходит Китай. Можно смело утверждать, что он выиграл третью мировую войну без единого выстрела, и никто не смог помешать этому. Европейцы и прочие западные лидеры оказались бессильны перед китайским натиском. Богатые люди на самом деле не в состоянии сохранить свое богатство в мире, где правит китайская монополия. В скором времени станет ясно, все человечество находится в рабстве у китайских чиновников и обслуживает их интересы. Пора учить китайский язык, если хотите выжить. И, главное, ни в коем случае не читайте и не верьте продажной западной прессе! Она давно уже скуплена правительством КНР».
Прочитав такую тревожную сводку с геополитических полей, Раиса углубилась в размышления. Неожиданно мужской голос прозвучал прямо под ухом и вывел ее из задумчивости:
– Шалом!
От неожиданности она подскочила на сиденье, но решила на провокацию не поддаваться.
– Иди в жопу! – не оборачиваясь, сказала она, рассчитывая пресечь знакомство в зачатке. Уж что-что, а с аборигенами она общаться не собирается.
– Шалом! – снова повторил голос.
Такой наглости она никак не ожидала. Сказано же по-человечески!
– Пошел в жопу! – повторила она, на этот раз громче и строже. Хотя приятно стало: значит, могут еще кого-то заинтересовать ее костлявые прелести.
– Шалом! – не унимался голос.
Нет, такой беспардонной назойливости Раиса стерпеть не могла! Она обернулась назад с самым решительным видом, намереваясь дать нахалу достойный отпор…
И увидела, что у оболтуса, сидящего позади нее, на коленях стояла клетка, а в клетке сидел большой серый попугай с красным хвостом. Деловито перебирая свои перья, он без конца повторял:
– Шалом, шалом, шалом…
Раиса шмыгнула носом, ей даже обидно стало. Вот дожили, уже с попугаями разговаривает!
Она пытливым взглядом окинула собирающуюся потихоньку компанию. Лица были в основном знакомые, кроме, конечно, двух оболтусов с попугаем.
Первые остановки обычно интереса не представляли. Людей было мало. Тощая девица в драных джинсах сосредоточенно ковырялась в телефоне. Раиса ненавидела современную моду: ну как разоденутся девки неопрятные, задницы из штанов вываливаются, лифчики нестираные торчат, фу, смотреть противно! Широкоскулый солдат задумчиво щелкал затвором автомата. Дисциплины никакой нету! Бардак во всем! Они с оружием и в больницу, и в общественные заведения, и в магазины, и даже на пляжи ходят. Пухленькая девочка, нескладненькая, прыщавенькая, держалась за живот с таким трагическим видом, как будто ее кто-то щипал за мягкое место. Горя они не знают, да и труда настоящего. Вот на заводе бы отпахала двенадцать часов или за старыми пердунами говно повыносила, тогда бы поняла, что такое настоящее страдание!
В общем, Раиса была не в духе, что, впрочем, являлось ее обычным состоянием.
На одной из остановок количество пассажиров резко увеличилось. Зашла пожилая пара, немолодая дама уставшего вида, явно «из русских», потом парень восточной наружности в черной кипе и две чернокожие девушки. Обычный израильский пассажиропоток.
«Русская» уселась рядом с Раисой и равнодушно взглянула в окно. А Раиса неодобрительно рассматривала новых пассажиров. Слова так и прыгали у нее в голове, так и бултыхались во рту… И она не выдержала – ткнув локтем свою случайную попутчицу, наклонилась и жарко задышала ей в ухо:
– Вот таким здесь хорошо! – Раиса указала на парня восточного вида. – А вот этим обезьянкам, – она кивнула в сторону чернокожих девушек, – так вообще раздолье! И только нам, белым людям, приходится горбатиться и мучиться как проклятым.
Случайная попутчица с удивлением взглянула на Раису. Та немного отпрянула назад, ожидая увидеть в этом взгляде понимание и сочувствие, но вместо этого соседка громко сказала:
– Женщина, вы что, расистка?
И все взгляды пассажиров обратились к ней. Несмотря на то, что фраза была произнесена по-русски, ее прекрасно поняли.
Раиса несколько смутилась:
– Нет, ну я не то чтобы…
И тут Раиса, такая нахальная, вечно недовольная и вечно всех критикующая, почувствовала, как все взгляды, включая попугайский, направлены на нее. Она вдруг ощутила себя маленькой и беззащитной, такой одинокой и сиротливой, что ей стало себя жалко. «Бить не будут, – промелькнуло у нее в голове. – Но лучше не рисковать».
Солдат с автоматом подошел к ней.
– Выйди отсюда. Тици микан! – велел он.
– Чего? – Раиса от неожиданности растеряла даже свои скудные знания иврита.
– Он говорит, чтобы вы вышли, – объяснила попутчица.
– Но я… еще не моя остановка…
– Тици микан! – присоединились другие пассажиры. – Тици микан, тици микан, тици микан, тици…
Хор из десятков голосов повторял слова, и тон их становился все более зловещим, все более угрожающим.
Раиса поспешно вскочила со своего сиденья, изо всех сил нажала на кнопку экстренного торможения. Автобус резко остановился. Открылись двери, и Раиса выпрыгнула, а вслед ей раздавался рокот голосов: «Тицимикан, тицимикан, тицимикан», – среди которых она разобрала только попугайский.
* * *
Вероника свой трудовой день начинала не как все – с тоскливой поездки в автобусе, а с путешествия в сопровождении собственного личного водителя. Его звали Эдуард, у него были кудрявые густые волосы, орлиный нос и смуглая кожа. Появился он как-то внезапно, почти случайно, и прочно, надолго вошел в ее жизнь. Эдик говорил на какой-то невероятной смеси грузинского, русского и иврита, был вежлив и даже застенчив. Деньги за проезд не брал и преданно ожидал ее у подъезда каждое утро. Веронике пришлось его однажды подстегнуть к активным действиям, потому что она привыкла платить за все, а если он наотрез отказывался брать деньги, то как еще могла она его отблагодарить? В общем, отношения их были вялотекущими, не вполне определенными, зато удобными: он предоставлял ей бесплатные поездки, а она радовала его глаза и другие части тела своими прелестями.
Вероника была молода, красива, энергична, амбициозна и не слишком брезглива. Этих качеств, как она думала, должно хватить, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь.
Каждое утро, просыпаясь, Вероника разглядывала себя в зеркале, и отражение радовало ее, повышало настроение. Куда бы ни забрасывала ее судьба, первым делом она обзаводилась огромным зеркалом, перед которым проводила долгие часы, разглядывая себя и занимаясь аутотренингом.
Вероника была молода, но достаточно умна и опытна, чтобы понимать: жизнь – штука несправедливая и коварная, чтобы много иметь, надо многое уметь, мужики любят стерв… И еще много банальных пошлостей, которые она выучила на психологическом тренинге под названием «Как влюбить в себя любого мужчину, чтобы он потерял голову навсегда».
Строго говоря, жаловаться Веронике совершенно не стоило: внешность у нее была очень симпатичная, характер – незлобивый и доброжелательный, она умела заливисто смеяться любой глупости, могла не обращать внимания на откровенное хамство, была всегда готова к любви и весьма непривередлива в выборе поклонников. Все эти качества вкупе с выученным курсом «влюбления любого мужчины» давали отличные результаты – воздыхателей у Вероники было хоть отбавляй. Но ей хотелось не этого! Хотелось выйти замуж, потому что возвращаться в Зажопинск, из которого она приехала, Вероника не испытывала ни малейшего желания.
Она была единственным ребенком в семье. Родители жили плохо и бедно. Ее детство сопровождалось вечной руганью и скандалами. Когда Вероника была совсем маленькой, то страшно боялась этих криков. Она забиралась в шкаф, куталась в одеяло или закрывалась в туалете и слышала, как отец с матерью бранятся, как мать проклинает отца последними словами, желает ему сдохнуть, загнуться, околеть, окочуриться, закончить бесславный жизненный путь в канаве, под забором, на свалке, среди вонючих крыс, а она, так уж и быть, придет на его опознание, чтобы в жизни его больше не видеть.
А отец, обычно пьяный, обзывал ее нехорошими словами и грозился прибить. Как правило, после этих угроз, которые никогда не исполнялись, он сидел на табурете на кухне за маленьким столиком, покрытым клеенкой, пил водку и горько плакал. Красный отсвет от матерчатого абажура, висевшего на потолке, придавал его фигуре какую-то особенную скорбную трагичность.
Маленькая Вероника, которая папу любила больше, чем маму, выползала из своего укрытия, садилась рядом и гладила его по руке или по спине, пока он горько всхлипывал в такт ее прикосновениям. Отца она действительно жалела, потому что он, как ей казалось, был человеком добрым. По крайней мере, никогда не обижал ее, слова грубого не говорил, в отличие от матери, которая лупила ее нещадно и без всякого повода. Просто мать, обладая дурным, вздорным характером, вечно была в плохом настроении.
Когда Веронике исполнилось четырнадцать, родители развелись. Ну как развелись… Юридически-то они оформили развод и перестали считаться мужем и женой, но разъехаться не разъехались. Сначала решили, что это временно, потому что квартира-то одна, да еще и трехкомнатная, в центре города. Ни одна из сторон конфликта не собиралась делить трехкомнатную квартиру в центре на две однокомнатные на окраине.
Поэтому мать с отцом, не прекращая переругиваться, перемещались из одной комнаты в другую, каждый раз торжественно вываливая свои вещи из шкафов и перетаскивая их в стан противника, а затем с тем же вызовом возвращались обратно, попутно прихватывая какие-нибудь трофеи от вражеской стороны. Поэтому то и дело раздавались истошные крики матери:
– Сволочь! Ты мою лампу настольную спер!
Или отцовское:
– Корова вонючая! Ты своей жопой мои очки раздавила!
Мнения Вероники по этому вопросу, естественно, никто не спрашивал, потому что, во-первых, она несовершеннолетняя, а во-вторых, оно просто никого не интересовало. Сама Вероника наблюдала за этими метаниями изнутри и снаружи одновременно. Изнутри – потому что была непосредственным участником процесса, а снаружи – потому что ее принципиальная позиция, если бы такая имелась, в расчет не бралась никем.
Наконец порешили: мать остается жить в одной комнате, бывшей когда-то супружеской спальней. Там были двуспальная кровать, розовые обои в цветочек, толстый ковер на стене, подаренный, кажется, на свадьбу чьей-то бабушкой, и большое окно, выходящее во двор, на помойку. Отцу досталась комната поменьше, в которой помещались диван, ковер, который лежал на полу, как ему и положено, узкий шкаф, где висели немногочисленные помятые костюмы, и большой телевизор с плазменным экраном. А Вероника поселилась между ними, в проходной комнате, в зале, как ее называла мама, куда стекались все члены семейства за любой надобностью и без, таким образом абсолютно лишая Веронику приватности.
После развода мать, используя положение незамужней женщины, энергично занялась устройством личной жизни. Отныне ее старая, видавшая виды супружеская постель редко пустовала, зато кряхтела и стонала отчаянно, как заржавевшая скрипучая дверь.
Отец, тоже человек свободный и независимый, проводил целые дни перед огромным плазменным телевизором с бутылкой пива в руках. Правда, он уже не плакал, и Вероника его больше не жалела. Наоборот, она стала испытывать к нему брезгливость и отвращение, когда он выходил из своей комнаты в грязной засаленной белой майке, в широких просторных трусах, высоко натянутых на его толстое брюхо, из которых вываливались болтающиеся мужские причиндалы. Он напоминал старого вонючего козла. Веронику воротило от одного вида отца, и она избегала встреч с ним.
Поэтому, когда однажды он выпил не в меру и обратил внимание на свою подросшую дочь, ставшую к тому времени настоящей красоткой, Вероника не была особенно удивлена. И когда он попытался приобнять ее, сначала по-отечески нежно, но потом все настойчивее, все горячее; когда она почуяла запах перегара, горячие губы, впившиеся в ее шею, потные руки, мявшие ее груди, она двинула ему по морде первым, что попалось под руку.
Потом она узнала, что это была пустая бутылка из-под пива, которых у отца было множество. Она разбила бутылку о его голову и, когда он взвыл и повалился на пол, выпустив ее, убежала из комнаты. Много позже, вспоминая этот случай, она даже удивилась, как легко он отделался. В тот момент она была готова его убить.
Не дожидаясь, пока отец протрезвеет и придет в себя, а может, и в ярость, Вероника сбежала из дома. Так с девятнадцати лет она начала вести самостоятельную взрослую жизнь.
Сначала ночевала у подружек, соседей и случайных знакомых. Потом познакомилась с молодым человеком, в которого даже влюбилась. Ну как влюбилась… Нельзя сказать, что до беспамятства, но он, по крайней мере, не был ей противен, наоборот, даже нравился. Он был добр к ней, водил ее на дискотеки и корпоративы. Тогда как раз началась мода на корпоративные мероприятия, где мелкие клерки, манагеры и прочая обслуга могли изредка почувствовать себя белыми людьми, снять осточертевшие галстуки и надеть нормальную человеческую одежду, привести своих подружек, хвастаясь ими перед коллегами и начальством. Вот в этом и состояла тактическая ошибка Вероникиного поклонника! Он не рассчитал, что такая красотка может привлекать не только его, но и вызвать интерес у вышестоящего начальства.
Так и произошло: с корпоратива Вероника уехала уже на дорогом «Мерседесе» с тонированными стеклами в съемную квартиру своего нового благодетеля. Потом был еще один, но его вскоре убили. А потом – другой, судья в отставке, но он быстро сел…
Потом еще было много всякого-разного, и каждый раз Вероника понимала, что ее молодое тело и красоту используют лишь для собственной выгоды, она же не получает ничего, кроме унижений и жалких подачек. Но Вероника и здесь не растерялась и не пала духом Она уехала в Израиль, хотя сама мысль об этом до того момента казалась ей невероятной.
В Израиль она попала благодаря удачному знакомству. Как-то с подружкой отправилась отдыхать в Турцию. Шикарный отель, теплое море, яркое солнце, бесплатное спиртное и турецкие бани прекрасно справились со своей задачей: Вероника не только отдохнула, но и познакомилась с мужчиной по имени Эли – человеком немолодым, но очень богатым (по крайней мере, по его собственным словам).
Не то чтобы Эли сильно понравился Веронике, и не то чтобы ей очень хотелось продолжать с ним отношения, но Эли был ласков и настойчив, он звонил ей каждый день и приглашал на свою виллу на берегу Средиземного моря, где обещал роскошную жизнь и никаких обязательств. Общались они на ломаном французском. При этом Эли говорил вполне сносно, а Вероника – так себе. Хотя, строго говоря, их общение не предполагало длительных разговоров и сводилось почти исключительно к слиянию тел.
Конечно, Вероника была не настолько глупа, чтобы верить этим банальным мужским уловкам (все-таки прослушивание в YouTube многочисленных тренингов давало о себе знать), но ей так хотелось жить богато, и она была так молода и привлекательна, что не устояла перед соблазном.
Приехав к ухажеру в Израиль, она действительно обнаружила, что он живет на брегу моря, но только не на вилле, а в старой полуразвалившейся хибарке, где помимо Эли жили еще его жена, четверо детей и престарелая мама. А соседями Эли были не олигархи и голливудские звезды, как мечтала Вероника, а чернокожие нелегалы из Судана.
Вероника поплакала, конечно. А кто на ее месте бы не плакал? Но веселый нрав, умение не впадать в уныние и находить выход из любой ситуации и здесь помогли ей справиться с ударом судьбы. Она приняла ситуацию, не возмущаясь и не ропща, как всегда, с задорной улыбкой на хорошеньком личике.
Эли, кажется, был искренне рад ее появлению. Он снял для Вероники комнату, где навещал ее не реже двух раз в неделю, водил по ресторанам и знакомил с уважаемыми друзьями и родственниками. Все они представлялись Веронике очень богатыми и успешными, потому что ездили на дорогих машинах и на их рубашках было написано «Polo» или «Boss». Каждого из них Вероника жадно рассматривала в качестве потенциального жениха, но, правда, ни один из них пока не проявил желания вступить с ней в брак.
Таким образом, легкость ее характера, незамутненность мысли и неприхотливость в быту позволяли Веронике худо-бедно справляться с превратностями судьбы, а симпатичное личико и стройная фигурка всячески этому способствовали. Но сама девушка понимала, что одной лишь любовью Эли ей не прожить и нужно искать работу. Уборки она отмела сразу же. Во-первых, это тяжело, а Вероника совершенно не собиралась гробить свою молодую жизнь на тяжелой работе. Во-вторых, это неэстетично, а Вероника совершенно не планировала растрачивать свою красоту попусту. А в-третьих, ей просто было лень. И однажды она спросила Эли, развалившегося на ее кровати и почесывающего волосатый живот:
– Эличка, а ты можешь помочь мне найти работу?
Эли удивленно уставился на нее. Казалось, ему вообще не приходило в голову, как и на что она живет. И он спросил:
– А ты чего-нибудь делать умеешь? Ну, кроме этого…
Веронике было стыдно признаться в том, что она отучилась два курса в пединституте по специальности «Учитель русского языка и литературы». Правда, на занятиях она почти не появлялась, а зачеты ей ставили автоматом, по знакомству – очень близкому знакомству, надо сказать… Поэтому она бойко ответила:
– Конечно! Я отлично делаю маникюр.
– Маникюр – это хорошо, – задумчиво почесал живот Эли. – Прекрасная работа! – Он был убежден, что для женщины, обладающей такими талантами, как у Вероники, работа маникюрши – это отличное профессиональное достижение. – Я тебе помогу, – пообещал он.
И действительно, буквально через пару дней он явился с прекрасной новостью:
– Я устроил тебя на работу! Хорошее место. Клиентура солидная. Чаевые по десять шекелей, не меньше.
– А что делать-то? – заволновалась Вероника.
– Ногти пилить.…
* * *
Тамара была явно недовольна своим внешним видом. С недавних пор ее мучили проблемы с пищеварением и всякие другие неприятности, связанные со здоровьем, да к тому же ночью приснилась змея, а это, как известно, не к добру. В общем, день не складывался.
Да, видок у нее был уже не тот, что раньше… Волосы, покрашенные в самый глубокий черный цвет, торчали, словно сухая трава, и отказывались укладываться в прическу. Кроме того, на макушке они начали заметно редеть, что вызывало у Тамары ощущение отчаяния и вместе с тем горькую ярость.
Чтобы скрыть проплешину, а может, просто в знак протеста, Тамара выкрасила челку в кричащий красный цвет. Поэтому получилось что-то совсем уж невероятное: черные взлохмаченные редеющие волосы с красным клоком на лбу. К тому же, будучи женщиной яркой и независимой, Тамара так же интенсивно красила черными тенями глаза и красной помадой губы.
От такой разноцветной, яростно-кровавой красоты некоторые приходили в ужас, но многие – в восторг. Все-таки Тамара была незаурядной дамой! Крупная, с тяжелым взглядом, громким голосом и невероятным боевым раскрасом, она мало кого оставляла равнодушным. Ее боялись и уж точно уважали.
Все-таки уже шестой десяток пошел, а она все еще бой-девица, огонь! И, строго говоря, Тамара права – ей было за что себя уважать. Приехала в страну в тридцать лет, с ребенком под мышкой и родителями на руках, зато с профессией. Принимала поначалу дома, завела приличную клиентуру, но вскоре характер взял свое, и ей потребовалось срочно выйти в люди, чтобы не скучать.
Так она стала хозяйкой крошечного салона под названием «Клеопатра» на неухоженной улице рядом с закусочной «У Йоси», где располагались три парикмахерские, два круглосуточных киоска, в которых продавали пиво и кальян, а также круглосуточно заседали скучающие пенсионеры, бросая сальные взгляды на проходящих дам и сопровождая их непристойными шуточками.
Кроме того, на этой улице размещались четыре нещадно смердящих мусорных бака и десятки бездомных кошек, которые шлялись куда вздумается без всякого стеснения, как и положено свободным кошкам в свободной стране. Это людям приходится вкалывать, а кошкам здесь раздолье. Вот и Тамара, даром что красавица, каких поискать еще, но и ей приходится пахать изо всех сил. За съем заплати, за электричество и воду заплати, так еще и налоги, и зарплаты, и расходные материалы. Что остается в конце месяца? Вот-вот, курам на смех. А клиенты! Ну разве это нормальные клиенты? Один хамит, другая мужиков клеит, да-да, прямо в салоне, не отходя от кассы, шалава. Третий недоплачивает, четвертый опаздывает. Но Тамара молчит. Губы поджимает, зубы стискивает, улыбается натужно и молчит. Работа у нее такая. Обслуживающий персонал.
Когда Эли привел свою «племянницу из России», Тамара, как женщина опытная, вопросов задавать не стала, но и отказать не смогла. Когда-то, когда ей позарез нужны были деньги для открытия собственного салона, он помог ей. Она была с ним давно знакома, еще в те времена, когда работала в парикмахерской на хозяина. Он принципиально обслуживался только у нее, потому что считал, что «лучше русских никто не стрижет».
Все-таки у нее были кое-какие преимущества перед местными: во-первых, яркая внешность, во-вторых, удивительная природная гибкость и умение выживать в любой ситуации. Плюс феноменальная выносливость, благодаря которой она могла работать по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки. Все эти качества делали ее практически неуязвимой перед завистниками и недоброжелателями.
Короче говоря, отказать Эли она не могла, поэтому, когда он привел Веронику, Тамара не стала задавать лишних вопросов и понимающе кивнула. А когда Вероника нарядилась в униформу, придуманную лично хозяйкой, состоящую из обтягивающих лосин и короткого белого халатика, который соблазнительно обозначил ладную фигурку, то Эли восхищенно зачмокал толстыми губами:
– Ах, яфа! Красавица!
А потом, после пышных восточных любезностей, сказал:
