Против течения на велосипеде

Ребята разводили большой костёр, приносили булыжники с берега и укладывали горкой. Мужчины отёсывали тонкие стволы молодых деревьев, собирая в каркас получившиеся жерди. Затем обтянули каркас полиэтиленом – вышла немного перекошенная конструкция с прозрачными стенками. Инструктор накинул на неё брезент и – добро пожаловать в баню! Никогда раньше нам не доводилось бывать в походной бане, с виду затея сомнительная, а вот на деле ничего лучше в дождь не пожелаешь. Как же хотелось наконец согреться! Из бани доносились похлёстывания веников, шипение разгорячённых камней и восторженные вопли. Самые отчаянные выбегали из этого полиэтиленового сооружения и неслись прямо в реку, вода в которой из-за долгих дождей и холодных ночей совсем остыла. Мы с Жекой поспешили достать полотенца и тоже отправились в баню.

– Быстрее закрывайте полог! Не выпускайте пар! – верещали женщины.

Мы вошли, и со всех сторон нас обступил жар: он обнимал наши съёжившиеся плечи, выпрямлял наши спины и пальцы, выгонял мурашки, согревая до самых пяток. И уже не верилось, что там, снаружи, мы могли мёрзнуть. Здесь пахло смолистой хвоей от запаренных пихтовых веников и лапника, которым был устлан пол, разморённые краснощёкие банщицы то и дело охали и кряхтели.

– Давай я тебя попарю! – предложила сестра и взяла самый пушистый веник, чья хвоя была мягкой и приятно покусывала спину.

Жека любит баню и здорово умеет парить. Стало совсем жарко, и мы, осмелев, побежали в речку. Женька с коротким отрывистым криком «А!» сиганула первая, от неё шёл пар, к спине прилипло несколько коротких пихтовых иголочек, детский восторг искрился в глазах, и я последовала её примеру. Я вопила разливисто и долго, на разные лады сообщая всему миру, что вода всё-таки о-очень холодная. Потом мы снова бежали в парную, грелись, и снова ныряли в речку. Это нехитрое развлечение стало для нас настоящим счастьем в тот вечер на Чусовой.

Новое утро дало неуверенную надежду на сухой день. Видимо, на небе иссякали запасы воды. Из-за скал стало выглядывать бледное, еле заметное пятнышко солнца. Это был несомненный повод для радости. Женщины вспомнили, что они «прекрасная половина» и поспешили снять дождевики и куртки, взамен достав со дна рюкзаков маечки и шорты. Жека стащила с уставших намозоленных ног кирзовые сапоги, зашнуровав лёгкие парусиновые кеды. Я отыскала в косметичке флакон своего любимого парфюма со свежим ароматом арбуза. Собираясь дома, я упустила тот факт, что в настоящем походе все пахнут одинаково: дымом костра, сыростью и, в лучшем случае спреем от комаров с ядрёным ванильным душком.

Подруги Тамара Николаевна и Валентина Ивановна были рады солнышку больше всех и надели интригующие купальники кислотных расцветок. Наш папа этим купальникам дал бы более яркое определение, но я скажу так: на первый взгляд казалось, что на швейной фабрике закройщики решили сэкономить ткань, и из отреза материи, рассчитанного на один купальник, пошили три. И, возможно, даже получили премию за эффективность…

– Ого! И не холодно вам? – хихикал Ванька. Костя смутился и ткнул его в бок. А нимфы и не думали смущаться, даже наоборот, раззадоренные вниманием хоть и малолетних, но всё-таки мужчин, стали плескаться в реке, верещать от холодных брызг, а потом решили сфотографироваться, взгромоздившись на мокрый отполированный водой камень.

– Виктор, Виктор! Будьте любезны, сфотографируйте нас! Давайте скорее, тут так скользко, мы сейчас упадём! – позвали они мужчину, который тем временем курил на берегу и думал о чём-то своём. Никто не знал о Викторе толком ничего, кроме того, что он приехал сюда один и что в прошлую субботу ему стукнуло сорок три. Он носил модные рваные джинсы, фиолетовые кеды с ярко-зелёными шнурками, и вот теперь не успел прекратиться дождь, как Виктор расстегнул рубаху и надел сомбреро. Вечерами у костра он частенько пел. Так деревенский кот, учуяв кончиками усов дуновение мартовского ветра в форточке, выходит на крышу, поближе к первому солнышку, и заводит свою серенаду, в которой нет ни мелодии, ни красоты, зато сколько надежды и упорства!

Виктор пел упоённо, с придыханием, изрядно фальшивя, что сразу даже и не узнать знакомой песни. Но подругам Тамаре Николаевне и Валентине Ивановне нравилось, они романтично поднимали головы к небу, то и дело тихо вздыхая по очереди. Не все были для Виктора благодарными слушателями. Как-то раз ночью в палатке мы с Жекой старались уснуть под протяжное «Я люблю тебя до слёз», закрывая рты спальниками, чтобы совладать со смехом, стремительно рвавшимся наружу. Однако на самой кульминации припева Виктор не удержал ноту, и мелодия снова предательски съехала. Тут Женька не выдержала:

– Аххаахаа! Аххаахаа! – отчаянно захохотала она.

– Аххаха! – вторила я.

И тут снаружи песня смолкла, послышались удаляющиеся шаги Виктора и ворчание дам:

– Баа… Ну ведь так хорошо пел… Виктор, у Вас не найдётся спрея от комаров, а то мы в темноте свой никак не найдём. – Следом за певцом отправились и подруги. Нам стало неловко, ведь обижать человека совсем не хотелось.

– Милая Женечка, когда мне будет шестьдесят, а тебе пятьдесят семь…– начала было я.

– Пятьдесят шесть с половиной, – уточнила Женька.

– Так вот. Когда мне будет шестьдесят, а тебе пятьдесят шесть с половиной, и я вдруг куплю стринги, надену короткую юбку и стану хихикать с сорокалетними мальчиками, ударь меня скалкой по голове, пожалуйста.

– Аххаххха! Хорошо. Обещаю. Но если ты опять потеряешь память, чур, не обижаться!

– Я к тому времени уже и так потеряю память! Ахаххааа!

– Нет, Юлька, мы будем правильными бабками! Мировыми старушенциями! Будем с тобой путешествовать с рюкзаками, не такими большими, конечно, как сейчас, ведь к тому времени станем меньше есть и нам не придётся носить тяжёлые банки с тушёнкой!

– Нее, бабки много едят, они ж забывают, что уже ели, и им хочется снова! Ахххааа! – не могла остановиться я.

– Да погоди ты. Мы с тобой накопим на уазик, я сдам на права, и будем разъезжать на нём по лесам – по долам.

– А в свободное время таксовать! Аххаха!

Мы и понятия не имели тогда, что это за чувство уходящей молодости: не удержать её, не подкупить ничем. Зайти хотя бы в тренажёрный зал: там зачастую встретишь такого героя, что отчаянно стремится догнать удалого крепкого парня, таким он помнит себя, таким остался он лишь на пожелтевших фотографиях. Но, увы, теперь на его ногах проступили варикозные сетки, а одышка снова выдала усталость. И он успокаивает себя, мол, нет, это ещё не старость, нет, просто нужно чаще тренироваться. Расправляет плечи, втягивает живот, берёт самые тяжёлые веса уверенно, вальяжно, словно бывалый он тут. Подмигивает молоденьким девочкам, веря, что модные кроссовки, молодёжные словечки, тату на руке и плеер с современными треками скинут с него десяток лет. Но сорванное сухожилие ломает план. А молодость смотрит на него отовсюду: с тренажеров в спортклубах, из стеклянных витрин магазинов, со страниц журналов, с танцполов и волейбольных площадок. Эта зовущая, пьянящая молодость смотрит и хохочет дерзко, едко, скалясь в белозубой улыбке.

А как нелепо, как печально стареют женщины! Это происходит, когда на место мечты о дальних странах и прекрасных пляжах становятся мечты о морозильной камере и домашних пельменях; когда после слов, обращённых к супругу: «У меня заманчивое предложение!», она вдруг ставит на стол тарелку с селёдкой и жареной картошечкой; когда при виде статного белого коня, щиплющего траву под деревом, её первая мысль: «О! Нужно срочно найти принца и договориться насчёт удобрения для огорода!». И ни одна волшебная тушь уже не скроет богатого жизненного опыта в её глазах.

Мы не замечаем это время летящей молодости, как часто не замечаем всё важное, принимая за обыденное, само собой разумеющееся: заботу родителей, смех детей, плечо мужа, доверие друзей, помощь Ангела Хранителя…

И вот я стою на краю камня Омутного и смотрю вниз, не решаясь шагнуть вперёд. Все прыгнули, а я хуже, что ли? На этом камне пермские альпинисты натянули верёвки: тренировались сами и предлагали туристам необычный аттракцион «свободное падение». «Джампинг» – так называется это занятие, когда человек в альпинистской обвязке делает прыжок вниз: будь то с горы, или с моста, или ещё откуда-нибудь. Один край верёвки крепится у места прыжка, а другой цепляется к обвязке прыгуна. Пока верёвка разматывается – он летит в том самом «свободном падении», потом качается, как маятник, а когда остановится, его ловят внизу за ноги и помогают встать. Камень Омутной с отвесными утёсами, с семидесятиметровой высоты которого открывается потрясающий вид: Уральские горы похожи на большие куски халвы, между которыми петляет река Чусовая, из зелёной хвойной дали плывут над ней облака, а вон, внизу рассыпались цветные пуговицы – это наши палатки на пляже.

Мы видели, как прыгают экстремалы: Антон, расправив руки в стороны, Илья вниз головой, девушка в бандане – Наташа, которая, пока летит вниз, кричит что есть силы: «Теперь я знаю, как пахнет адреналин!». Братья-математики летят, не издав ни звука, судорожно схватившись за верёвку. Собрался и Ванька. Но альпинисты не разрешили ему прыгать, потому что он ещё маленький. И не было предела Ванькиному горю… Мы с Жекой не слишком раздумывали и тоже решили встать в очередь. Зачем нам это нужно?.. Нам казалось, что это будет фантастический полёт над рекой, полный свободы, воздуха, жизни! Снизу эта скала казалась не такой уж высокой и опасной, а вот сверху всё выглядело иначе. Я трусила. И Жека пошла вперёд.

– Я говорю: «Рэди-Стэди-Гоу!» – и ты прыгаешь. Поняла? – объяснил инструктор-скалолаз, надел на Женьку обвязку и застегнул карабины.– Готова?

Жека кивнула.

– Рэди! Стэди! – и он сильно толкнул Женьку в плечи, не произнеся заключительного «Гоу!», чтобы не дать ей опомниться.

Только бы с ней всё было хорошо, только бы всё было хорошо… Я слышу, как кричит Женька, как её голос стремительно несётся вниз, вот верёвка кончается, и Женькина фигура в синей футболке начинает летать вдоль скалы. Крик летит следом за Жекой, горы усиливают его, словно динамики в кинотеатре. И вот Женьку за кеды хватает парень – помощник инструктора, который специально для этого и сидит в байдарке посреди реки. Жека уже в байдарке, и её везут к берегу. Ура! А я всё никак не решаюсь шагнуть. Вся моя недлинная жизнь прокручивается в памяти, я даже стала подводить кое-какие итоги прожитых восемнадцати лет… Вдруг разобьюсь, а столько всего ещё хочется увидеть, попробовать…

– Юлька-аа!!! Прыгай давай! – кричат мне снизу ребята. – Обед стынет! Мы есть хотим! Мы тебя ждать не будем!

Мне становилось невыносимо стыдно за свою трусость, будто бы я специально выжидаю, чтобы собрать побольше зрителей. Время шло, я уже даже не знала, сколько здесь стою… Наш лагерь постепенно стал собирать палатки, спускать лодки на воду и отправляться в путь к новой стоянке. Моя группа поддержки, во главе которой Женька, все ещё ждала меня внизу. Ребята махали мне, потом им надоедало стоять, задрав головы, и они переставали на меня смотреть, принимаясь что-то рассказывать друг другу. А я застряла на вершине Омутного – самого красивого камня на Чусовой. Нужно прыгнуть. Нужно перебороть свою трусость. Девочка Гуля в книге «Четвёртая высота» тоже боялась прыгать с вышки в бассейн, но ведь прыгнула! Ведь смогла! Я попробовала развернуться лицом к утёсу, чтобы не смотреть вниз, потом присела на корточки поближе к краю и закрыла глаза, затем оттолкнулась носками от скалы и стала стремительно падать спиной вниз. «Полётом» это никак нельзя назвать: я не могу управлять собой, не могу изменить траектории, моё тело тяжёлое как камень, беспомощное, привязанное длинной верёвкой к скале. Я даже не могу прекратить кричать, потому что во мне открылся неведомый вулкан, извергающий наружу этот дикий крик, и, как убавить его громкость, я тоже не знаю. Только бы верёвка не оторвалась. А она всё разматывается, разматывается, я всё падаю и падаю…

И тут! Сильный рывок! Меня резко дёрнуло, всё во мне сотряслось – это кончилась верёвка и вытянулась под моим весом. Я подняла голову и увидела на краю утёса Андерсена: он стоял, широко расставив ноги, и держал обеими руками мою страховочную верёвку… Я не успела опомниться, как меня стало болтать взад-вперёд мимо скал, в глазах мелькали то стена утёса, то речка, то лес, то ребята, и снова стена утёса…. Помощник инструктора в байдарке поймал меня, качающуюся над рекой, за ноги, помог опуститься в байдарку, и я замолчала.

– Ну вот, а ты боялась, – ободрительно сказал мне загорелый парень, работая вёслами, он щурился от солнца и улыбался. А мне всё ещё не верилось, что прыжок позади и подо мной сиденье байдарки – твёрдая деревянная перекладина. С вершины Омутного мне махали ребята-альпинисты, Андерсена с ними уже не было. Я растерянно смотрела мимо утёса, мимо парня с вёслами, расположившегося напротив меня, куда-то сквозь лес и тёмную воду Чусовой.

– Юлька, ну ты чего сидишь, как памятник? Вылезай, давай руку! – встретила меня Жека.

Я взяла её руку – горячую, сухую, уверенную, и слёзы подошли к горлу. Я неловко отводила глаза от ожидающих на берегу ребят и юрких огоньков Женькиного взгляда, мысли неуклюже разбредались в голове, я не могла собрать их и выразить словами. И в то же время мне стало так легко и радостно, ведь жизнь моя продолжается…

Да, жизнь действительно продолжалась: вот инструктор готовит обед, размешивая лодочным веслом сахар в огромной кастрюле с компотом, вот Жека развешивает на верёвку мокрые полотенца и купальники, вот я поднимаю голову, подставляя лицо ветру и солнышку, ведь погода решила сменить гнев на милость, пропустив солнечные лучи сквозь редкие тучки. С бивака доносятся гитарные переборы, мне спокойно и светло на душе, и тоже хочется взять в руки гитару. Я почти не умею играть, так, пара-тройка песен, которым меня выучил папа. Но душа просит, и отказать ей становится невозможным. Я устраиваюсь на бревне у костра рядом с музыкальной компанией, поправляю полосатые гольфы, натягивая повыше на икры, Антон передаёт мне гитару. Что петь? Спою свою песню, слова которой возникли словно сами собой и легли на бумагу, да и мелодия подобралась легко. Папа добавил несколько аккордов, украсивших этот нехитрый мотив, так получилась песня, которую мы полюбили.

Мы

Превращаются друзья в знакомых,

А деды словно раритет.

Листая старые фотоальбомы,

Мы вспоминаем, кого с нами нет.

Вчера мы ждали чудо,

Сегодня ждём трамвай.

Немытая посуда

И старый горький чай –

Лелея вечные проблемы

Скомканной жизни нашей,

Мы заполняем в ней пробелы

Густой и жидкой манной кашей.

Спешим на службу и на рынок,

И дни из грядок и из пробок,

Светофоров, банок, крынок,

Сумок, дырок, остановок.

Придя домой, возьмём газету,

Что колыбелью для души.

И станем мы читать про эту

Чёрно-белую нашу жизнь.

– Не слышал раньше такой песни, чья она? – обратился ко мне Егор, в прошлом заядлый турист, а теперь глава семейства, молодой отец озорной девчушки Леночки.

– Моя, – улыбнулась я.

– Да ну, чья песня-то? – не поверил Егор.

– Это Юля сочинила! – вступилась за меня Жека.

– Перепиши слова, – всё ещё с недоверием смотрел он на меня.

Я передала гитару Егору и он продолжил вечер песней Чайфа:

– От старых друзей весточки нет, грустно. А на душе от свежих газет пусто, и от несвежих невелика потеха, правда вот был армейский дружок, уехал.

Нам стало привычным укладывать вещи в рюкзаки, надёжно пакуя в полиэтиленовые мешки, собирать и разбирать палатки, натягивать и отвязывать верёвки от еловых стволов, обживать новые и новые места. Чусовая удивляла меня своими живописными берегами: суровая, самобытная природа, и потому потрясающе прекрасна. В недвижимых утёсах, в бесконечной зелёной тайге чувствовались сила и мощь. Несмотря на дожди и неизвестность, в которую мы продвигались на мелком судёнышке всё дальше и дальше, я ощущала здесь покой и уют. Опорой и защитой мне были нерушимые стены скал. Нас ждала следующая днёвка напротив камня Великан, чья высота достигала ста двадцати метров – самого высокого на реке Чусовой, – как четыре наших городских девятиэтажки, составленных друг на друга! Он устроился на излучине, где река делает очередной поворот, плавно огибая огромный утёс. «Только бы не было дождя! Только бы не было!», – вертелось у меня в голове, так хотелось забраться на этот утёс в сухих кедах. Ведь стоит камням едва намокнуть, как подошва обуви предательски скользит, усложняя путь. А скатиться с Великана радости мало.

Но вечер выдался тихий, без дождя, Филиппович восседал на своём царском кресле, разложив обе руки по подлокотникам, хмуро глядя из-под панамки. Инструктор готовил ужин, подставляя загорелую спину жалам комаров. Антон развешивал сырое полотенце да рубаху на верёвки, а Никита Волшебник качал баллоны катамарана. Интересно зачем, отплываем только завтра в обед. Вот ребята медики Маша и Влад с вёслами в руках подошли к катамарану. Что они затевают?

– Ребята, вы домой сбежать решили? – кричит им Костя с бивака.

– Ага! Через тайгу срежем и напрямки в Омск! – улыбается Волшебник.

– Кто с нами на Великан? Скоро стемнеет, кто готов к трудностям и приключениям, собирайтесь быстрее! – командует Никита.

Мы с Жекой переглянулись: заманчивая идея!

– А как возвращаться, в ночь, что ли? – всё же сомневаюсь я.

– Мы туда с ночевой пойдём, – поясняет Маша. – Возьмём пару палаток.

Встретить рассвет на самом высоком утёсе Чусовой – что может быть романтичнее! Сомнений больше не было, и мы с Женей собрали спальные мешки для ночлега на новом месте, ложки и кружки. Из большой общей кастрюли Маша заботливо налила в маленький закопчённый котелок несколько поварёжек горохового супа – инструктор уже приготовил ужин.

– Маша, прольётся, – качала я головой, определённо не веря, что можно подняться на гору с кастрюлькой супа, ни разу не споткнувшись о корень дерева, и подтянуться вверх на камень лишь с помощью одной руки.

– Без жидкого нельзя, я как врач говорю, – не отступалась Маша.

Меж тем небо окрасилось в густо-сиреневый цвет, сумерки опустились на Чусовую, и мы взобрались на катамаран, – нехитрое сооружение из двух надувных баллонов, соединённых между собой несколькими жердями. Инструктор оттолкнул наш катамаран от берега с напутственными словами: «Аккуратней там!», и мы старательно заработали вёслами, чтобы течение не унесло нас. Утром мы должны будем вернуться на завтрак к основному составу лагеря, чтобы продолжить сплав по Чусовой. На Великан поднимались уже по темноте, фонарики были не у всех, и потому Никита шёл сзади группы, освещая путь большим фонарём, благодаря его яркому лучу мы и вскарабкались на утёс, то и дело хватаясь за торчащие из-под земли корни деревьев. Что-то звало меня туда, наверх, что-то отчаянно кипело в моей душе и рвалось наружу, так хотелось мне встретить рассвет на вершине, под самым небом. Маша смогла донести котелок, не расплескав ужин на камнях и кочках, и гороховый суп пришёлся как нельзя кстати. Площадка на вершине оказалась совсем небольшой, и потому наши палатки громоздились под сильным уклоном впритык друг к другу. Но всем очень хотелось спать, и потому ни теснота, ни булыжники под спиной никого не смущали. Не спал лишь Волшебник. Он подбрасывал хворост в костёр и сидел один, рассматривая красные угли. Он был другим, непохожим на нас. Вот мы, как медные пятаки на открытой ладони, простые и понятные со всех сторон. А Никита, самый старший, самый молчаливый, казалось, знал больше, чем все остальные, его зрению было доступно что-то, что неведомо нам. Может, оттого его прозвали Волшебником?.. Голос Никиты разбудил меня:

– Эй, сони-романтики, кто рассвет встречать собирался, вылезайте! – Волшебник расстегнул молнию палатки, и сырой холодный воздух снова коснулся ноздрей.

На помятых лицах «сонь-романтиков» не было и намёка на радость и умиротворение, невыспавшиеся, зевающие, мы по очереди выкатились на свежий воздух. Я глянула на две неказистые палаточки, съехавшие набекрень, притулившиеся на уклоне Великана.

– О! Палатки-то как за ночь перекосило! – удивилась я.

– Ничего с ними ночью не случилось, мы их так криво ещё вчера в темноте поставили, – улыбнулся Антон.

А над Чусовой вставало солнце, румяня щёки утёсов, тянулось тёплыми лучами к лапам сосен, к мокрой траве, а внизу, на другом берегу реки, устроились яркие бугорки палаток, в которых укутались в спальники спящие люди, они смотрели десятый сон, а может, и вовсе спали без снов, но никто из них даже не подозревал, как прекрасно это утро здесь, на Великане. И таких больше не будет. Другие, конечно будут, а вот именно это утро уже никогда не повторится. Я вдруг почувствовала это всей своей душой. Я бы ещё о многом могла размышлять, стоя на краю камня, но мои мысли прервала байдарка, разрезающая гладь воды внизу. Двое в байдарке синхронно работали двулопастными вёслами, рисуя в воздухе «восьмёрки», как вдруг лодка перевернулась вверх дном, выкинув гребцов за борт. Похоже, судно налетело на камень. Ребята сбежались смотреть, что же будет дальше. Но, гребцы, видимо, были опытными: им быстро удалось поставить байдарку на воду и уйти к берегу, где спал наш лагерь.

…Дверь в спальню громко захлопнулась: сильный ветер ворвался в дом, надул пузырями занавески, выбросил с подоконника на пол картонный домик-календарь. Я проснулась и увидела Андерсена, сидящего на уголке кровати. На этот раз он переоделся в джинсы и легкий вязаный свитер молочного оттенка.

– Андерсен? Что произошло? Где Жека? Когда я успела вернуться домой?

– Всё хорошо. Жека у себя дома уже доедает второй бутерброд, а ты вот всё спишь, засоня, – улыбнулся Андерсен. Он был спокоен, будто не произошло ничего особенного. – Ты скоро привыкнешь.

– К чему привыкну? – я ещё не могла понять, сплю я или нет.

– К путешествиям по прошлому. Так уж вышло после того падения с велосипеда, что теперь ты иногда будешь улетать туда. Как видишь, это не страшно и даже интересно. Я не стал предупреждать тебя об этом, а то начала бы заранее переживать…

– Это ты правильно сделал, – недоумевая, хмыкнула я. – Андерсен, скажи честно, у меня шизофрения? – спросила я, готовая к самому худшему ответу, лишь бы только знать правду.

– Ну что ты, брось. Может быть, это испытание для тебя.

– Испытание? Это ты его придумал?

– Ангелы не придумывают испытаний. Мы помогаем их пройти.

– Ну, и когда планируется следующий раунд? Это новый квест такой, что ли? А если не пройду, так сказать, «гэйм овер»? – я ничего не понимала, и оттого сердилась, мне казалось всё это какой-то нехорошей затянувшейся шуткой.

– Я не знаю. У каждого испытания свои. Возможно, ты сама поймёшь, для чего оно, просто позже. А может, и не поймёшь вовсе. Так часто бывает, как бывают задачи, не имеющие решения. – Андерсен по-прежнему был спокоен, честно и прямо смотрел он на меня и даже не думал шутить, лишь поправил съехавшее одеяло. Мне действительно было прохладно от сквозняка.

– А мои близкие? Они будут меня терять, пока я «летаю»?

– Нет. Ты попадаешь в петлю времени, другим она незаметна.

– А вернуться, например, лет на десять-двенадцать назад и кое-что поменять я смогу? – у меня уже стал вырисовываться план.

– Перехитрить Вселенную задумала? – Андерсен улыбнулся. – Нет, прошлое изменить нельзя. И в будущее попасть нельзя. Тебе можно только вернуться, чтобы пережить что-то заново. Куда тебя забросит в следующий раз, я не знаю. И ты не сможешь этим управлять. Просто знай, что где бы ты ни оказалась, я всегда рядом. Кстати, если надумаешь кататься, велик я поставил на балкон.

– Спасибо, – кивнула я Андерсену.

– Ну, мне пора, – сказал Андерсен, встал с кровати и вышел на балкон.

Я озадаченно рассматривала горошины на своей пижаме, будто они чем-то отличались друг от друга. Когда до меня дошёл смысл услышанного, я было хотела догнать Андерсена, расспросить подробнее, выскочила на балкон и растерялась: он исчез. В какую сторону он направился, куда мне смотреть: на небо или вниз на асфальтированную дорожку, которой мы ходим на остановку? Я посмотрела во все стороны – Андерсена нигде не было. Мой Чижик стоял, опираясь на подножку, и сверкал на солнце блестящим зелёным звоночком, казалось, даже он понимал сейчас больше, чем я.

Глава 2. Родительский дом

Вы простите мне разлуки грешность,

Время закрутило, занесло…

Пусть хранят ваш дом любовь и нежность,

Они из детства моего.

К. Губин, С. Павлиашвили, песня «Помолимся за родителей»