А еще был случай… Записки репортера

Американцы поставили на поток строительство грузовых кораблей типа “либерти”. Пароходы предназначались специально для перевозки военной техники и провизии в помощь Советскому Союзу. Эти суда одно за другим уходили из доков прямо под погрузку. С оборонной поклажей для русских они плыли от западного побережья США через Тихий океан к советскому берегу. Во Владивосток, Находку, Камчатку…

К слову, я однажды побывал на “либерти” и знаю, что он из себя представляет. Мы швартовались в каком-то из европейских портов и я заметил у причала советское судно. Порт приписки разглядеть не успел, но название говорило само за себя: “Валерий Чкалов”. Я показал на него капитану.

– Это “либерти”, – сказал он. – Плавает с военных лет. Их почти не осталось. Позже сходим к землякам, познакомимся.

Судно оказалось из Владивостока. Наверное, в конце войны оно привезло последний груз и осталось у наших берегов. Команда хвалила свой корабль: много удобств для членов экипажа, хорошо ведет себя на волне в непогоду.

Но вернемся к нашей истории.

Поточная линия строительства “либерти” совершенствовалась, все больше кораблей уходило в море с военным имуществом. У русских возрастали проблемы с их разгрузкой в своих портах.

Подумать только! За годы войны морским путем были перевезены по ленд-лизу 17,5 миллионов тонн грузов для Советского Союза.

И тогда возникла идея бухты Ванина. Бухты глубоководной, не требующей дноуглубительных работ, защищенной от происков стихии. Ставь у берега причалы и пакгаузы, да разгружай корабли с американскими товарами.

Однако, как выяснилось, разгрузить – лишь полдела. Главное: все привезенное оружие, боеприпасы, технику, медикаменты нужно как можно быстрее перевезти в европейскую часть страны, ближе к фронту.

А везти-то и не на чем. Никаких дорог от бухты Ванина до цивилизации нет.

Ответ на мой вопрос понятен. Несмотря ни на что надо тянуть железнодорожную колею от порта до Комсомольска-на-Амуре. Там начинается нормальная магистраль. Путь от Тихого океана до линии фронта.

* * *

Лишь сумма преодоленных препятствий является действительно правильным мерилом подвига и человека, совершившего этот подвиг.

Стефан Цвейг.

Поезд двигался, поглощая километр за километром. Пейзаж за окном все тот же: сопки, тайга, заснеженные болота.

Но вот неожиданность. Мы остановились. Станция. На мороз выходить не хотелось. Посмотрели в окно – ничего необычного. Да и пассажиров не видно – никто не выходил из поезда, да никто и не входил. Значит, сейчас поедем.

Прошло десять минут – стоим. Прошло двадцать…

– Почему стоим, не знаете? – спросил я у соседа, явно местного.

– Дело известное, – ответил он. – Видишь, женщина на перроне рыбой торгует? Ее муж – дежурный по станции, в красной шапке. Так вот, пока жена рыбу не продаст, он поезд не отправит.

– А расписание?

– Нет тут расписания. Дорога государственной комиссии не сдана. Каждый на своей делянке распоряжается по своему.

…Я задремал. Не слышал, когда поезд тронулся. Открыл глаза и увидел, что пейзаж за окном вроде бы начал меняться. Вдали виднелся лагерь. Или ИТЛ, как учил меня полковник.

Потом еще один, еще…

Вагон вроде как качнуло – пассажиры бросились к окнам с одной его стороны. Я – за ними.

Там, за окном, на пригорке был женский лагерь. В одну линию выстроились женщины, стали в позу, задрали юбки и провожали нас голыми задницами. Что они хотели этим сказать? Что презирают тех, кто еще на свободе? Что жалуются на свое дерьмовое житье-бытье?

А поезд шел дальше навстречу другим зонам. Начинало чувствоваться дыхание порта Ванино.

Нельзя не сказать, что судьба сыграла с ним злую шутку.

В 1943 году перед бухтой открывалось лучезарное будущее. Караваны американских кораблей с танками, бронемашинами, снарядами и патронами. Все для фронта! И, конечно, почет и поклон тем, кто эти грузы принимал и отправлял прямо в жерло войны. Почет и, конечно, ордена. Много орденов.

Но тут что-то пошло не так. Движение по новой дороге было открыто в 1945 году. Как раз к окончанию войны. Ленд-лиз иссяк. Корабли перестали отчаливать от западного побережья Америки.

Порт потерял перспективу, оказался не у дел. Но никому не дано знать, чем счастье или несчастье может обернуться.

На протяжении многих лет заключенных перевозили на Колыму из порта Находка. Другого пути не было – до Магадана не существовало ни железных, ни автомобильных, ни пешеходных дорог. Перевозками невольников по морю занимался пароход “Дальстрой”. Он был назван именем гигантского спрута – организации, вбиравшей в себя всех заключенных восточных районов страны. Они валили лес, спускались в урановые рудники, строили дороги.

Мы с отцом добирались до Советской Гавани в 1949 году. Так в том же году в советских тюрьмах, лагерях и колониях сидело 2.356.685 человек. И умерло около тридцати тысяч заключенных.

В 1946 году, когда Ванинский порт потерял надежду на блестящее будущее, его, в кавычках, выручил пароход “Дальстрой”. Он загружался в Находке чем-то взрывоопасным. В трюмах рвануло. Не только корабль развалило взрывом, но и разрушило всю инфрастуктуру порта.

Находка вышла из строя. Нависла острейшая неприятность. Со всех концов страны шли к ней эшелоны заключенных. Они добирались до моря, но дальше пути на Колыму не было.

И тогда-то снова всплыло название Ванино. Там готовый порт находился на простое. Его причалы были способны принять океанские транспорты для перевозки людей. Да к тому же к самому порту подкатывала только что построенная железная дорога.

Все, что двигалось в сторону Находки, переадресовывалось на новую магистраль, в новый порт.

Здесь же построили Ванинский транспортно-пересылочный лагерь и пошли по новому этапу десятки тысяч людей, лишенных свободы.

Они подолгу ждали своего парохода и грустно пели ими же сочиненный гимн Магадана.

Я помню тот Ванинский порт,И вид парохода угрюмый.Как шли мы по трапу на бортВ холодные мрачные трюмы.От качки стонали зека,Ревела стихия морская.Вставал на пути Магадан —Столица Колымского края.Пятьсот километров тайга,Живут там лишь дикие звери.Машины не ходят сюда,Бредут, спотыкаясь, олени.Я знаю, меня ты не ждешьИ писем моих не читаешь.Встречать ты меня не придешь,А если придешь – не узнаешь.Не песня, а жалобный крикИз каждой груди вырывался.Прощай навсегда материк —Хрипел пароход, надрывался.От качки стонали зека,Обнявшись, как родные братья.И только порой с языкаСрывались глухие проклятья.Будь проклята ты, Колыма,Что названа чудной планетой.По трапу сойдешь ты туда,Откуда возврата уж нету.

Парадокс. Такого, наверное, во всем мире не сыскать. В Ванино на улице лежит огромный серый валун. Это – памятник. Памятник заключенному. Прославленному человеку. Командиру подводной лодки. В годы войны он по сумме тонажа потопил больше кораблей противника, чем все советские моряки.

Подводник номер один, Герой Советского Союза, кавалер многих орденов и медалей.

Пьяница, нарушитель всех уставов и предписаний.

При первой возможности его упекли в тюрьму на три года. Их он отсидел в Ванино.

На сером валуне – мемориальная доска. На ней золотом по черному: “Герою Советского Союза командиру легендарной подводной лодки С-13 Александру Ивановичу Маринеско. С 1950 по 1951 год отбывал наказание за сфабрикованное преступление. Реабилитирован в 1990 году”

Так в чем же парадокс? В том, что бывшему зеку поставлен памятник прямо в том месте, где он коротал свои горькие годы.

* * *

Когда уходят герои, на сцену выходят клоуны.

Генрих Гейне.

Поезд продолжал постукивать колесами по своему маршруту. Цель была уже рядом: город Советская Гавань находится от Ванино в десяти километрах. А вот и проводница кричит:

– Подъезжаем к Совгавань Сортировочная…

Соседи взяли свои вещи, потянулись к выходу. Мы сидим и спокойно смотрим в окно.

Заглянула проводница:

– А вы что? Поезд дальше не пойдет.

– У нас билеты до Советской Гавани…

– А это она и есть. Сортировочная…

– И город здесь?

– Нет. До него еще ни рельсы, ни шпалы не проложили. Туда с десяток километров еще добираться надо.

– На автобусе?

– Да нет здесь никаких автобусов. Надо будет попутку ловить. Вы не засиживайтесь – последние уйдут.

Около станции увидели открытую полуторку – на такой же мы ехали в Комсомольске-на-Амуре по льду реки.

Подошли:

– Нам бы в город…

– Придется заплатить.

– Конечно.

– Куда вас?

– В самый центр. Там есть редакция газеты…

– Знаю. “Советская звезда” называется. Ехать надо через бухту. Это на той стороне.

– Мост есть?

– Да нет моста. Поедем по зимнику, по льду.

– А летом как?

– Летом катер ходит. Ну, что, поехали?

– Поехали.

– Посажу-ка я вас в кабину. Тесно будет, но все же лучше, чем в кузове. Околеете вы там. В гавани знаете, как метет?

Мы сплющились, но в кабине уместились. Машина тронулась.

Наша жизнь на самой окраине страны началась.

* * *

Добром добро оплатишь – молодец.

На зло добром ответишь – ты мудрец.

Омар Хайям.

До редакции мы добрались затемно. Но окна светились. Значит, мы не останемся без ночлега: у нас во всем горооде был только этот адрес.

Переступили порог. Рукопожатия. Неожиданный вопрос ко мне:

– Вы не могли бы прямо сейчас пойти в типографию?

– Могу. Но какая нужда?

– Неприятная ситуация. Пошли? По дороге узнаете.

Сопровождающий рассказал по пути, что типография осталась без линотипистов. Есть молоденькая девушка, ученица. Но и с ней беда: уехала к заболевшей матери. Сегодня выпуск номера. Полосы сверстаны, а ошибки исправлять некому. Никто не знает, как к этому заумному линотипу подойти. А тут, на счастье, вы приехали…

В линотипном цехе нас ждала корректор с оттисками газетных страниц. Я взял одну полосу и ничего в ней не понял. Там были какие-то линии, стрелки, написаны буквы, слова… Что к чему – никак не понять.

– Эту страницу читали вы? – спросил я у женщины.

– Я…

– Вы профессиональный корректор?

– Нет, я учительница. Ко мне пришли и позвали: давай к нам в газету корректором работать. Ничего особенного знать не нужно. Там главное, чтобы человек грамотный был. И денег платят больше, чем в школе.

– Понятно, – сказал я. – Садитесь рядом со мной. Мы вместе будем править ошибки. Так быстрее.

Действительно, управились мы быстро. Печатники сделали первые оттиски свежего номера газеты. Можно печатать.

Теперь я мог вернуться в редакцию.

Там прекрасно обходились без меня. Отец нашел общий язык с редактором. Они пили чай и вспоминали свое журналистское прошлое.

Меня обрадовали. Оказалось, у нас уже была крыша над головой – свой дом на одну семью и свой двор.

Когда мы вошли, редактор спросил моего сопровождающего:

– Ну, как там?

– Нет проблем. Все в полном порядке.

Я понял, что проверку делом выдержал.

Похоже, жизнь налаживалась с первых же шагов.

Пока я был занят в типографии, Борис Григорьевич успел договориться о своем месте в этой жизни. Ему предложили должности выпускающего в редакции и технического директора в типографии. К его чести, он стойко перенес резкое снижение своего профессионального статуса.

У меня в цехе на работу вышла ученица. Я, конечно, сделал ей втык. Потом посмотрел, на что она способна за клавиатурой. Сказал: будем учиться по настоящему.

Я заметил, что день выхода очередного номера газеты получался свободным, без гонки и нервотрепки. В принципе, мне понравилось здесь: газета небольшого формата, выходит три раза в неделю. Не работа – курорт.

Пользуясь праздным днем, принялся знакомиться с городом. Не в обиду аборигенам, мне он не очень понравился. На мой взгляд, это были три больших хутора, кое-как объединенных в одно поселение.

В центе был Центр. Партия, комсомол, власть, милиция, стадион, единственная во всей Совгавани чайная на правах ресторана первого класса.

Кроме нее в разных местах города стояли “голубые попугаи”. Киоски голубого цвета. В них продавали спирт. Как говаривали в старину – распивочно. То-есть, для немедленного употребления. Водку сюда не завозили – с транспортом было неважно. Поэтому главным алкогольным напитком выступал чистый спирт.

Продавщица в киоске наливала стакан или, по желанию, половину стакана спирта и рядом ставила второй стакан – с водой. Человек, “не отходя от кассы”, запивал спирт водой и начинал озирать окрестности. Всюду во дворах на веревках вялилась рыба. После выпивки можно было перегнуться через штакетник, отломить хвост горбуши и закусить.

Много позже, когда я освоился в Совгавани, со мной на этом поприще случился забавный курьез. Киоскерша подала мне два стакана. В левую я взял спирт, в правую – воду. Выпил спирт и сразу принялся запивать. Но тут же почувствовал что-то неладное. Разобрался: вместо воды во втором стакане тоже был налит спирт. Глотаю, и не могу остановиться – когда пьешь чистый спирт, нельзя хватать ртом воздух. Машу рукой продавщице. Она не понимает. Показываю на стакан. Не понимает. Нагнулся через прилавок, показываю на воду. Поняла. Я глотнул воды и смог вдохнуть свободно.

С одной стороны от центра был большой судоремонтный завод Министерства морского флота. Со своей обширной инфраструкурой – жильем, торговлей, бытовым обслуживанием, медициной, культурой.

Туда от Центра надо было идти довольно далеко по перелеску, деревянным тротуарам в топких местах.

С другого края от Цента – тоже судоремонтный завод, но поменьше. На нем возвращали в строй подводные лодки.

* * *

Ты не верь измышленьям непьющих тихонь,

Будто пьяниц в аду ожидает огонь.

Если место в аду для влюбленных и пьяных —

Рай окажется завтра пустым, как ладонь.

Омар Хайям.

Я рассказал корректрисе о ее работе. Как читать корректуру, проводить сверку, отмечать ошибки, какими знаками пользоваться.

– Теперь, я думаю, вам будет легче.

– Как устраиваетесь на новом месте? – спросила она.

– Получили дом. Будем вселяться.

– Вам повезло. Хотите, я вам подарок сделаю на новоселье?

Я задумался.

– Не воображайте ничего плохого. Это просто щенок. Мы всех раздали, а этот пока остался. Берете?

– Надо посмотреть…

– А за чем дело стало? Пошли, посмотрим.

Щенок был великолепный. Лохматый, теплый пузанчик. Я взял его в руки и не хотел отпускать.

– Какая порода?

– Нет у нас пород. Ну, знаем овчарку немецкую, таксу, бульдога… Остальные сами по себе, смесь всех пород. Этого щенка мы считаем волкодавом. Когда подрастет, увидите, какой могучий. А порода это или примета, – не знаю. Так берете?

– Конечно! Не найдется, во что его завернуть? На дворе-то холодновато.

…Я вошел в наш новый дом и с порога закричал:

– Папа, ты тут?

– Что за паника?

– У меня есть две новости. Одна хорошая. Другая – лучше. Какую рассказать сначала?

– Давай хорошую.

– Я поступил в школу.

– Что? В школу? А ты хоть помнишь, когда учился?

– Я не шучу. Шел, увидел школу, записался в восьмой класс.

– Бросишь работу?

– Нет, это вечерняя школа.

– Почему в восьмой? Ты же ушел после пятого.

– Я подумал: за столько лет я кое-чего нового узнал, много читал. Неужели не справлюсь в восьмом? Нагрузка здесь в типографии поменьше – буду учиться…

– Идея хорошая! – похвалил отец. – Не оставаться же неучем на всю жизнь. Молодец!

Так, с этим разобрались.

– А что еще может быть лучше хорошего?

– Вот что! – Я вытащил из-за пазухи щенка. – У нас теперь свой дом. В каждом доме нужна собака, сторож…

Борис Григорьевич взял в руки щенка, потрепал его мохнатую шерсть и сказал:

– Хороший будет пес. Имя придумал?

– Мне кажется, подойдет Джек. Короткое имя – как команда, как выстрел.

– Джек так Джек. Но, учти, ухаживать за ним будешь сам.

Джек рос очень быстро. Скоро обозначились его крупные, крепкие лапы, широкая, могучая грудь. Такая собака, действительно, могла пойти на волка без страха.

Он быстро почувствовал себя равноправным членом семьи. Рано утром стаскивал с меня одеяло. Это был сигнал – надо открыть дверь, выпустить его во двор.

Через какое-то время, когда мы собирались завтракать, раздавался сигнал: впустите меня. Подходил к столу, садился и ждал, когда ему дадут поесть со всеми.

В то время не знали поводков и намордников. Собаки жили сами по себе. Позавтракав, Джек уходил из дома и возвращался только к обеду. На улице собирались десятки собак из нашей округи. Вожаком они признали Джека. Стая носилась куда-то по своим делам или толпилась перед домами, словно на митинге.

Много лет спустя судьба занесла меня в Салехард – город, по которому проходит Полярный круг. Я шел куда-то и вдруг увидел перед собой на площадке несколько десятков собак. Они, как на подбор, были крупными и крепкими. Наверняка, ездовыми псами.

Мой путь лежал через ту же площадку – никак ее не обойти. Я засомневался, дрогнул. Но вспомнил Джека – его стая на прохожих внимания не обращала, занималась своими заботами. И я пошел. Даже слегка обиделся, когда ни один пес даже не повернул в мою сторону голову. Лишь молча сторонились, чтобы я мог пройти.

…Джеку нравилось быть моим приятелем. Если мне случалось идти в типографию вечером, я звал его с собой в напарники. Дорога шла через лесок. Никакого освещения. Джек описывал круги где-то за деревьями. Но стоило кому-нибудь появиться в темноте на тропинке, он словно вырастал из-под земли рядом со мной. Встречный замирал, начинал пятиться. Я говорил ему, что собака добрая, нападает только на врагов, и человек успокаивался.

По вечерам, если я задерживался на работе, он сам приходил в типографию, ложился у моих ног и ждал, когда я освобожусь.

Это все случится в будущем. А пока я носился по дому, подтирая лужи за щенком.

Дом нам достался неплохой, деревянный. Большая гостиная, просторная спальня, кухня с плитой, а за ней маленькая комната. Она как раз пригодилась мне. В ней помещались кровать, стол для учебы и стул. Большего и не требовалось.

Под крыльцом нашлось прекрасное жилище для Джека. Но он преддпочитал дневать и ночевать дома – со своей семьей.

Да, в нашем домашнем хозяйстве был еще и ключ, источник. Он вытекал откуда-то из-под фундамента и у нас всегда была чистейшая родниковая вода.

Когда приехали мама с братом Кимом и сестричкой Софой, Джек стал верным маминым кавалером. Он всюду сопровождал ее, как телохранитель. Стоило ей собраться в магазин, он забирал у нее сумку и нес ее в зубах. Затем терпеливо ждал ее у входа. И когда мама выходила с покупками, снова забирал сумку и нес ее домой.

Но, увы, счастье не бывает долговечным. Однажды Джек сидел у магазина, поджидая хозяйку. Мимо проезжал грузовик. Подонок-шофер крутанул руль, наехал на нашего Джека и умчался.

Мы принесли собаку домой, потосковали над ней и похоронили во дворе. До сих пор не могу забыть, как мама плакала.

* * *

Хорошему человеку бывает стыдно даже перед собакой.

Антон Чехов.

Мои опасения не оправдались – работа не доставляла мне особых хлопот. В моем распоряжении были два линотипа. Один из них – с историей. Он долгое время работал в типографии, помещение для которой вырубили в скале. Я не допытывался, что там в пещере было еще, кроме моей машины. Думаю, в той гористой местности стояла крепко засекреченная воинска часть – не меньше дивизии. А для солдат выходила дивизионная газета.

Потом, возможно, воинскую часть расформировали. Оборудование типографии демобилизовали и отправили на гражданку. Один линотип и попал в мое распоряжение. Я взял его себе для работы и он стал флагманской наборной машиной.

Другой линотип пришел в нашу типографию без приключений, обычным путем. Прямо с ленинградского специализированного завода.

– Скажи, кто их ремонтирует в случае надобности? – спросил я как-то ученицу.

– Раньше мы звали одного дядьку…

– Он знает линотип?

– Нет, он часовой мастер…

– И как же он вам помогал?

– А мы не знаем. Поколдует чего-то и можно набирать.

– Ты сказала – раньше…

– Он недавно уехал. Навсегда.

– Так, выходит, сегодня вообще никого нет?

– А ты? Ты же есть…

Признаться, я никогда не работал без инструктора-механика. Хотя машину знал неплохо и по ходу дела сам устранял неисправности. Но всегда знал, что где-то у меня за спиной есть профессиональный человек и мне беспокоиться не о чем.

Я бы и здесь не больно-то беспокоился, если бы до ближайшей типографии или хотя бы до ближайшего механика было поменьше, чем полтысячи километров.

Но взялся за гуж…

– Я думаю, нам надо было бы подыскать еще одного ученика. Мы бы позанимались и вы бы стали хорошими наборщиками. Согласна?

– Конечно. Тогда у меня будет учитель.

…Через несколько дней меня позвал директор.

– Тут просили устроить одного парня учеником. Возьми его.

– Хорошо. Я посмотрю, годится ли.

Наутро пришел паренек. С виду ничего себе. Я затеял с ним разговор и почувствовал, что человек он какой-то заторможенный. Долго думает, медленней обычного говорит, не все с лету схватывает.

Разговорил его. Оказалось, он пережил большое испытание. Каким-то образом попал в стоячий морской невод. Запутался в нем. Сумел просунуть в ячейку губы и дышать. Кричал, звал на помощь – никакого отклика. Оно и понятно: невод ставится не на приморском бульваре.

Восемь часов находился паренек в плену у рыбацкой сети. Каждое мгновение мог захлебнуться волной и утонуть, как ни странно, не сходя с места.

И только к концу дня подгребли рыбаки проверять невод и обнаружили в нем несостоявшегося утопленника. Физически он не пострадал. Но стресс явно сказался на его психике.

Жалко было паренька. Но еще больше будет жалко, подумал я, если он займется не своим делом и на всю жизнь станет неудачником.

– Давай, я тебе кое-что расскажу. Ты хочешь научиться работать на этой сложной машине. Вот смотри. Ты набираешь текст на клавиатуре. Стараешься делать это как можно быстрее. Ты делаешь газету и ее ждут люди. Много людей. Ты это понимаешь. Видишь, наверху линотипа есть деталь, которая все время крутится? У нее важная работа – она раскладывает по своим местам буковки, которые ты только что использовал. Эта деталь иногда останавливается. Надо устранить причину. Ты спешишь. Поэтому должен вскочить со стула, оббежать машину, прыгнуть на ступеньку, устранить неисправность, спрыгнуть со ступеньки, оббежать машину, плюхнуться на стул и продолжать набор с того слова, на котором остановился.

Но вот беда. Только продолжил набор, обнаружил, что металл в котле кончился. Ты должен вскочить со стула, подбежать к котлу, схватить вот эту металлическую чушку весом в один пуд, повесить ее над котлом, снова плюхнуться на стул и продолжать набирать с того слова, на котором ты остановился.

Все делается в быстром темпе. Мне кажется, для тебя он будет трудноват. А иначе нельзя. Вот смотри. Я набираю семь строк в минуту. Ты, когда подучишься, будешь набирать три-четыре строки. Но если будешь копаться, дай бог, чтобы набрал одну.

На тебя будут обижаться те, кто с тобой в одной цепочке – верстальщик, корректор, редактор. Но самое главное, ты не сможешь зарабатывать на жизнь.

Надо тебе воздержаться от ошибки. Подумай. Посоветуйся с родителями. По моему мнению, тебе бы подошла профессия бухгалтера, управляющего, ревизора…

Паренек больше ко мне не приходил.

* * *

Три правила достижения успеха: знать больше, чем остальные, работать больше, чем остальные, ожидать меньше, чем остальные.

Уильям Шекспир.

Но вот любопытно – со мной случилась очень похожая история.

Познакомился я на танцах с девушкой. Ее прислали в Совгавань отрабатывать три года после окончания московского вуза. Она с подругой снимали у старушки две койки за матерчатой перегородкой.

Здесь мне потребовалось сделать небольшое отступление.

Прошло время. Закончился ее срок отработки вузовского диплома и она уехала домой. Мы тоже уехали из Советской Гавани.

Однажды я был в Москве по делам моей учебы в институте и заглянул к совгаванской приятельнице. Познакомился с ее сестрой. Она была скрипачкой. Работала в Большом симфоническом оркестре то ли Всесоюзного радио, то ли Советского Союза.

За вечерним чаем сестра рассказала, как участвовала в похоронах Сталина. Все время, пока люди шли мимо гроба вождя в Колонном зале Дома союзов, играли симфонические оркестры, сменя друг друга. Музыканты час за часом наблюдали, что происходит у гроба.

– В какой-то момент я застыла в ужасе, – рассказывала она. – Нескончаемый поток людей двигался медленно, не останавливаясь. И вдруг из него сделал шаг в сторону мужчина, плюнул на Сталина, вернулся на свое место и медленно вместе со всеми пошел к выходу.