Учение о сущности

Поэтому представление, конечно, повсюду имеет своим содержанием противоречие, но не приходит к сознанию его; оно остается внешнею рефлексиею, переходящею от равенства к неравенству или от отрицательного отношения к рефлектированию различенного в себя. Оно противопоставляет внешним образом оба эти определения одно другому и имеет в виду лишь их, а не их переход, который и есть существенное и содержит в себе противоречие. Остроумная рефлексия, о которой здесь можно упомянуть, состоит напротив в обнаружении и высказывании противоречия. Хотя она, правда, не выражает собою понятия вещей и их отношений и имеет своим материалом и содержанием лишь определения представлений, но она приводит их в отношение, в котором содержится их противоречие, и дает тем самым через них просвечивать их понятию. Мыслящий же разум обостряет, так сказать, притупленное различение различного, простое многообразие представления, в существенное различение, в противоположность. Лишь таким путем многообразные, обостренные в противоречие, противополагаются энергически и жизненно и приобретают в нем ту отрицательность, которая есть присущее самодвижению и жизненности биение пульса.

По поводу онтологического доказательства существования Бога уже было упомянуто, что лежащее в основе его определение есть совокупность всех реальностей. Относительно этого определения надлежит, во-первых, показать, что оно возможно, ибо оно не содержит в себе противоречия, так как реальность признается лишь неограниченною реальностью. Было упомянуто, что тем самым эта совокупность обращается в простое неопределенное бытие, или, если реальности действительно понимаются, как более определенные, в совокупность всех отрицаний.

При ближайшем различении реальности оно переходит из различия в противоположность и тем самым в противоречие, а совокупность всех реальностей вообще в абсолютное противоречие внутри себя. Обычный, horror испытываемый представляющим, не-умозрительным мышлением перед противоречием, как природою перед vacuum, приводит к отрицанию этого заключения, так как это мышление останавливается на одностороннем соображении о разложении противоречия в ничто и не признает его положительной стороны, по которой противоречие есть абсолютная деятельность и абсолютное основание.

Из соображения природы противоречия вообще вытекает, что для себя, так сказать, в вещи еще нет вреда, недостатка или погрешности, если в ней обнаружено противоречие. Напротив, каждое определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по существу единство различенных и различаемых моментов, которые через определенное, существенное различение становятся противоречивыми. Это противоречивое, правда, разлагается в ничто, возвращается к своему отрицательному единству. Вещь, субъект, понятие есть именно это самое отрицательное единство; это есть нечто в себе самом противоречивое, но равным образом и разрешенное противоречие; это основание, содержащее и носящее в себе свои определения. Вещь, субъект или понятие в своей сфере рефлектированы в себя, суть их разрешенное противоречие, но вся их сфера опять-таки есть определенная, различная, а потому конечная, а значит противоречивая. Она не разрешает сама этого высшего противоречия, но имеет свое отрицательное единство в некоторой высшей сфере, в своем основании. Конечные вещи в их безразличном многообразии поэтому вообще таковы, что они противоречивы в самих себе, преходящи и должны возвратиться к своему основанию. Как будет рассмотрено далее, истинное заключение от конечного и случайного к абсолютной необходимой сущности состоит не в том, что ведется заключение от конечного и случайного, как от лежащего и остающегося лежать в основании бытия, но в том – что непосредственно присуще случайности, – что заключается от преходящего, себе в себе самом противоречивого бытия к абсолютно необходимому, или правильнее, что указывается на возврат случайного бытия в себе самом в свое основание, в котором первое снимается, – и далее, что через этот возврат оно полагает основание лишь так, что само собственно становится положенным. В обычном умозаключении бытие конечного является основанием абсолютного; последнее есть, потому что есть конечное. Истина же состоит в том, что абсолютное есть, потому что конечное есть в себе самом противоречивая противоположность, что оно не есть. В первом смысле умозаключение выражается так: бытие конечного есть бытие абсолютного; во втором так: небытие конечного есть бытие абсолютного.

Третья глава

Основание

Сущность определяет сама себя, как основание.

Как ничто есть прежде всего в простом непосредственном единстве с бытием, так и здесь прежде всего простое тожество сущности есть в непосредственном единстве с ее абсолютною отрицательностью. Сущность есть лишь эта своя отрицательность, которая есть чистая рефлексия. Она есть эта чистая отрицательность, есть возврат бытия в себя; поэтому она определена в себе или для нас, как основание, в которое разлагается бытие. Но эта определенность не положена через самую сущность; или иначе, она не есть основание, именно поскольку она не сама полагает эту свою определенность. Но рефлексия ее состоит в том, чтобы то, что она есть в себе, полагать и определять себя, как отрицательное. Положительное и отрицательное образуют собою существенное определение, в котором они исчезают, как в своем отрицании. Эти самостоятельные определения рефлексии снимаются, и исчезнувшее в основании определение есть истинное определение сущности.

Основание есть поэтому само одно из определений рефлексии сущности, но определение последнее, правильнее, то определение, что оно есть снятое определение. Определение рефлексии, поскольку оно уничтожается в основании, получает свое истинное значение, именно то, что оно есть абсолютное отталкивание себя внутрь себя самого, именно что положение, присущее сущности, есть лишь снятое положение, и наоборот, что лишь снимающее себя положение есть положение сущности. Сущность, поскольку она определяет себя как основание, определяет себя, как неопределенную, и лишь снятие ее определенности есть ее определенность. В этой определенности, как снимающей себя, она есть не привходящая из другого, но в своей отрицательности тожественная себе сущность.

Поскольку от определения, как первого, непосредственного, совершается дальнейшее движение к основанию (через природу самого определения, которое через себя уничтожается в основании), то основание есть ближайшим образом нечто определенное через это первое. Но это определение есть, с одной стороны, как снятие определения, лишь восстановленное, очищенное или обнаруженное тожество сущности, – которое есть определение в себе рефлексии; а с другой стороны, это отрицающее движение, как определение, и есть положение сказанной определенности рефлексии, являющейся непосредственною, но положенной лишь самоисключающею рефлексиею основания и потому лишь положенною или снятою. Таким образом, сущность, определяя себя, как основание, только выходит из себя. Как основание, она, стало быть, полагает себя, как сущность, и ее определение состоит в том, что она полагает себя, как сущность. Это положение есть рефлексия сущности, снимающая саму себя в своем определении, есть с одной стороны, положение, с другой – положение сущности и тем самым то и другое в одном действии.

Рефлексия есть чистое опосредование вообще, основание же есть реальное опосредование сущности самою собою. Первая, движение от ничто через ничто к себе самому, есть видимость себя в некотором другом; но поскольку в этой рефлексии противоположность еще не имеет самостоятельности, то ни первое, видимое, не есть положительное, ни другое, в чем оно показывается, не есть отрицательное. Оба суть субстраты, собственно порождения воображения; они не суть еще относящееся к себе самому. Чистое опосредование есть только чистое отношение без относящихся. Определяющая рефлексия, правда, полагает последние, как самотожественные, но вместе с тем, лишь как определенные отношения. Напротив, основание есть реальное опосредование, ибо оно содержит в себе рефлексию, как снятую рефлексию; оно есть возвратившаяся в себя через свое небытие и полагающая себя сущность. По этому моменту снятой рефлексии положенное содержит в себе определение непосредственности, чего-то такого, что тожественно с собою независимо от отношения или от своей видимости. Это непосредственное есть восстановленное вновь через сущность бытие, небытие рефлексии, через которую опосредывает себя сущность. Сущность возвращается обратно в себя, как отрицающая; оно, таким образом, в своем возврате в себя сообщает себе определенность, которая именно потому есть тожественное себе отрицательное, снятое положение и тем самым сущее, как тожество сущности с собою, основание.

Основание есть, во-первых, абсолютное основание, в котором сущность есть ближайшим образом вообще основа основного отношения; ближе определяется она, как форма и материя, и сообщает себе некоторое содержание.

Во-вторых, оно есть определенное основание, как основание определенного содержания; и поскольку основное отношение в своей реализации становится вообще внешним, оно переходит в обусловливающее опосредование.

В-третьих, основание предполагает условие; но условие также предполагает основание; безусловное есть их единство, вещь в себе, которая через опосредование условливающего отношения переходит в осуществление (Existenz).

Примечание. Основание, подобно прочим определениям рефлексии, выражается в некотором предложении: все имеет свое достаточное основание. Смысл этого предложения состоит вообще не в чем ином, как в том, что все, что есть, должно быть рассматриваемо, не как сущее непосредственное, а как положенное; оно должно не останавливаться на существовании или вообще на определенности, но возвращаться от них к своему основанию, в каковой рефлексии оно есть снятое и находящееся в своем бытии в себе и для себя. В начале основания высказывается, следовательно, существенность рефлексии в себя вопреки простому бытию. Что основание должно быть достаточным, это есть собственно излишнее прибавление, ибо это понятно само собою; то, для чего основание недостаточно, не имеет основания, между тем, как все должно иметь некоторое основание. Но Лейбниц, сердцу которого было особенно близко начало достаточного основания, и который сделал его даже основоначалом всей своей философии, соединял с ним более глубокий смысл и более важное понятие, чем какие соединяются с ним обыкновенно, когда останавливаются на его непосредственном выражении; хотя и в этом смысле уже считается важным предложение, высказывающее, что бытие, как таковое, в своей непосредственности есть не-истинное и по существу положенное, основание же есть истинно непосредственное. Лейбниц же противопоставлял достаточность основания главным образом причинности в строгом смысле этого слова, как механическому образу действий. Поскольку последний есть вообще внешняя по своему содержанию, ограниченная лишь одною определенностью деятельность, то положенные через нее определения входят в связь внешне и случайно; частичные определения понимаются через их причины, но их отношение, составляющее существенное в некотором осуществленном, не содержатся в причинах механизма. Это отношение, целое, как существенное единство, заключается лишь в понятии, в цели. Для этого единства механические причины недостаточны, так как в основании их не лежит цель, как единство определений. Поэтому под достаточным основанием Лейбниц понимал такое, которое достаточно и для такого единства, т. е. обнимает собою не просто причины, а конечные причины. Но это определение основания еще сюда не относится; телеологическое основание принадлежит понятию и опосредованию через него, которое есть разум.

А. Абсолютное основание

а. Форма и сущность

Определение рефлексии, поскольку оно возвращается к основанию, есть первое, непосредственное существование вообще, с которого начинают. Но существование имеет значение лишь положения и предполагает по существу некоторое основание в том смысле, что первое собственно не полагает последнего, что это положение есть снятие себя самого, что непосредственное есть скорее положенное, а основание – неположенное. Как оказалось, это предположение, это возвратившееся к полагающему положение, основание, есть, как снятая определенность, не неопределенное, но определенная самою собою сущность, определенная, как неопределенное или как снятое положение. Это сущность, которая в своей отрицательности тожественна себе.

Определенность сущности, как основания, становится тем самым двойною, основанием и обоснованным. Она есть, во-первых, сущность, как основание, определенная, в смысле сущности, против положения, как неположение. Во-вторых, она есть обоснованное, непосредственное, которое не есть однако в себе и для себя, есть положение, как положение. Последнее тем самым также тожественно себе, но есть тожество с собою отрицательного. Тожественное себе отрицательное и тожественное себе положительное есть одно и то же тожество. Ибо основание есть тожество положительного или положения с самим собою; обоснованное же есть положение, как положение, а эта его рефлексия в себя есть тожество основания. Следовательно, это простое тожество не есть само основание, ибо основание есть сущность, положенная, как неположение против положения. Как единство этого определенного тожества (основания) с отрицательным тожеством (обоснованного), она есть сущность вообще, различенная от ее опосредования.

Это опосредование, сравненное с предшествовавшею рефлексиею, из которой оно проистекает, во-первых, не есть чистая рефлексия, неразличенная от сущности, а есть отрицательное, и тем самым не имеет еще в ней самостоятельности определений. Оно не есть также определяющая рефлексия, определения которой имеют существенную самостоятельность; ибо последняя уничтожилась в основании, в единстве которого они суть лишь положенные. Это опосредование основания есть поэтому единство чистой и определяющей рефлексии; ее определения или положение имеют устойчивость, и, наоборот, их устойчивость есть нечто положенное. Так как их устойчивость сама есть положение или имеет определенность, то они тем самым различены от их простого тожества и образуют собою форму в противоположность сущности.

Сущности свойственна форма и ее определения. Лишь как основание, сущность обладает прочною непосредственностью или есть субстрат. Сущность, как таковая, есть одно со своею рефлексиею и неразличимо ее собственное движение. Поэтому, не сущность пробегается рефлексиею, и первая не есть то, с чего последняя начинает, как с первоначального. Это обстоятельство вообще затрудняет изложение рефлексии, так как нельзя собственно сказать, что сущность возвращается в саму себя, что сущность имеет видимость внутри себя; ибо сущность не есть перед своим движением или в нем, и последнее не имеет основы, в которой оно протекает. Нечто относящееся выступает лишь в основании по моменту снятой рефлексии. Но сущность, как относящийся субстрат, есть определенная сущность; и в силу этого положения она по существу имеет форму. Напротив, определения формы суть определения в сущности; она лежит в их основании, как неопределенное, которое в своем определении безразлично к ним; они имеют в ней свою рефлексию в себя. Определения рефлексии должны бы были иметь свою устойчивость в себе самих и быть самостоятельными; но их самостоятельность есть их разложение; поэтому они имеют ее в некотором другом; но это разложение есть само это тожество с собою или основание той устойчивости, которую они себе сообщают.

К форме относится вообще все определенное; оно есть определение формы, поскольку оно есть положенное и тем самым отличенное от того, чему оно служит формою; определенность, как качество, есть одно с своим субстратом, бытием; бытие есть непосредственно определенное, еще не отличенное от своей определенности, или еще не рефлектированное, в ней в себя и потому подобно ей нечто сущее, еще не положенное. Определения формы в сущности суть далее, как определенности рефлексии, по их ближайшей определенности вышерассмотренные моменты рефлексии, – тожество и различение, второе отчасти, как различие, отчасти, как противоположность. Но далее сюда же принадлежит отношение основания, поскольку оно есть хотя и снятое определение рефлексии, но через него сущность есть вместе с тем положенное. Напротив, к форме не принадлежит тожество, которое имеет основание внутри себя, именно состоящее в том, что положение снято, и что положение, как таковое – основание и обоснованное – есть одна рефлексия, превращающая сущность в простую основу, которая и есть устойчивость формы. Но эта устойчивость положена в основании, или иначе эта сущность есть сама по существу определенная; тем самым выступает вновь момент отношения основания и формы. В том и состоит абсолютное взаимоотношение формы и сущности, что последняя есть простое единство основания и обоснованного и тем самым сама становится определенным или отрицательным и отличается, как основа, от формы, но таким образом сама вместе с тем становится основанием и моментом формы.

Поэтому форма есть законченное целое рефлексии; первая содержит в себе и то определение рефлексии, что последняя снята; поэтому первая, как и вторая, есть некоторое единство своих определений и также относится к своему снятию, к другому, которое уже не есть само форма, но в котором она есть. Как существенная, сама к себе относящаяся отрицательность, она в противоположность этому простому отрицательному есть полагающее и определяющее; напротив, простая сущность есть неопределенная и недеятельная основа, в которой определения формы имеют свою устойчивость или рефлексию в себя. На этом различении сущности и формы пытается остановиться внешняя рефлексия; оно необходимо, но самое это различение есть их единство так же, как это основное единство есть отталкивающая от себя и образующая положение сущность.

Форма есть сама абсолютная отрицательность или отрицательное абсолютное тожество с собою, именно вследствие которого сущность есть не бытие, а сущность. Взятое отвлеченно это тожество есть сущность в противоположность форме так же, как взятая отвлеченно отрицательность есть положение, отдельное определение формы. Но как было показано, определение в своей истине есть полная относящаяся к себе отрицательность, которая тем самым есть в ней самой это тожество простой сущности. Форма обладает поэтому в своем собственном тожестве сущностью, как сущность в своей отрицательной природе – абсолютною формою. Нельзя, следовательно, спрашивать, каким образом форма привходит к сущности, ибо первая есть лишь видимость последней в себе самой, присущая ей собственная рефлексия. Равным образом, форма в ней самой есть возвратившаяся в себя рефлексия или тожественная сущность; в своем определении первая образует определение положения, как положения. Поэтому она определяет сущность не так, как бы первая действительно предшествовала второй, была отдельно от сущности, ибо при этом условии форма есть несущественное, неудержимо исчезающее определение рефлексии и, таким образом, сама основание своего снятия и тожественное отношение своих определений. Что форма определяет сущность, это значит, стало быть, что форма в своем различении сама снимает это различение и есть тожество с собою, которое и есть сущность, как устойчивость определения; форма есть противоречие, состоящее в том, что она снимается в своем положении и сохраняет устойчивость в этом снятии и потому есть основание, как тожественная себе в своем определении и отрицании сущность.

Эти различения – формы и сущности – суть поэтому лишь моменты самого простого отношения формы. Но они должны быть ближе рассмотрены и удержаны. Определяющая форма относится к себе, как снятое положение, она относится поэтому к своему тожеству, как к чему-то другому. Она полагает себя, как снятую, и тем самым предполагает свое тожество; по этому моменту сущность есть неопределенное, относительно которого форма есть нечто другое. Таким образом, она есть уже не сущность, которая есть абсолютная рефлексия в саму себя, а определяется, как бесформенное тожество: она есть материя.

b. Форма и материя

Сущность становится материею, поскольку ее рефлексия определяет себя относиться к ней (сущности), как к бесформенному неопределенному. Материя есть, таким образом, простое неразличимое тожество, которое есть сущность с определением быть другим относительно формы. Поэтому материя есть собственная основа или субстрат формы, так как первая есть рефлексия в себя определений формы или то самостоятельное, к которому они относятся, как к своей положительной устойчивости.

Если отвлечь от всяких определений, от всякой формы чего-либо, то останется неопределенная материя. Материя есть нечто просто отвлеченное (материи нельзя видеть, осязать и т. д., – то, что видят, осязают, есть уже определенная материя, т. е. единство материи и формы). Это отвлечение, результатом которого оказывается материя, не есть, однако, внешнее отнятие и снятие формы, а форма, как было указано, сводит себя через саму себя к такому простому тожеству.

Далее форма предполагает некоторую материю, к которой она относится. Но вследствие того, обе они не противостоят одна другой внешне и случайно; ни материя, ни форма не самобытны или, другими словами, не вечны. Материя безразлична к форме, но это безразличие есть определенность тожества с собою, в которое форма возвращается, как в свою основу. Форма предполагает материю, именно потому, что она полагает себя, как снятое и тем самым относится к этому своему тожеству, как к чему-то другому. Наоборот, форма предполагается материею, ибо последняя не есть простая сущность, которая есть непосредственно сама абсолютная рефлексия, но сущность, определенная, как положительное, именно как то, что есть, лишь как снятое отрицание. Но с другой стороны, так как форма полагает себя, как материю, лишь поскольку она сама себя снимает и тем самым предполагает материю, то материя определяется также, как лишенная основания устойчивость. Равным образом, материя не определяется, как основание формы, но поскольку материя полагает себя, как отвлеченное тожество снятых определений формы, то материя не есть тожество в смысле основания, и форма, стало быть, по отношению к ней лишена основания. Тем самым форма и материя определены, та и другая, не как положенные одна другою, не как основания одна другой. Материя есть скорее тожество основания и обоснованного, как та основа, которая противостоит отношению формы. Это их общее определение безразличия есть определение материи, как таковой, и образует также взаимное отношение их обеих. Равным образом, определение формы, состоящее в том, что она есть отношение их, как различенных, есть также другой момент их взаимного отношения. Материя, как по своему определению безразличное, есть пассивное в противоположность форме, как деятельному. Последняя, как относящееся к себе отрицательное, есть противоречие внутри себя самого, разлагающееся, отталкивающее себя от себя и определяющее. Она относится к материи и положена так, чтобы относиться к этой своей устойчивости, как к другому. Материя, напротив, положена так, чтобы относиться только к себе самой и быть безразличною к другому; но в себе она относится к форме, ибо содержит в себе снятую отрицательность и есть материя лишь через это определение. Она относится к форме как к другому, лишь потому, что форма в ней не положена, что она есть форма лишь в себе. Материя заключает форму, как скрытую в материи, и есть абсолютная восприимчивость к форме лишь потому, что обладает последнею абсолютно в ней, что таково есть ее сущее в себе определение. Материя должна поэтому быть оформлена, а форма должна материализоваться, сообщить себе в материи тожество с собою и устойчивость.