Одинокие люди

Г-жа Фок. Благослови вас Господь, фрейлен.

Анна. Прощайте, г-жа Фокерат.

Г-жа Фок. Вы передадите Гансу наш разговор?

Анна. Не беспокойтесь, г-жа Фокерат.

Г-жа Фок. Благослови вас Господь, фрейлен Анна. (Анна уходить в дверь. Г-жа Фокерат вздыхает с облегчением и уходит в спальню. С веранды виден зажженный фонарь. Старый Фокерат входит в шинели и плюшевой шапке, за ним носильщик с узлами).

Г-н Фок. (в сияющем настроении). Наконец! Никого нет? Положите вещи сюда. Подождите (ищет в портмонэ). Вот вам за труд.

Носильщик. Покорно благодарю.

Г-н Фок. Подождите, голубчик (ищет чего-то в карманах пальто). "Пальмовые ветки…" Вот (передает носильщику несколько брошюр). Это писал благочестивый человек об истинно пережитом им. Да послужит это вам в назидание (пожимает руку изумленному носильщику; тот не знает, что сказать и уходит).

Г-н Фок. (Снимает шинель и шапку, оглядывается вокруг, весело потирает руки и прикладывает ухо к двери из спальни. Когда за ней слышится шорох, он отбегает и прячется за печь).

Катя (выходит из спальни, видит пакеты, шинель и шапку). Боже, да это… это… это ведь папины вещи.

Г-н Фок. (Выбегает вихрем из-за печки, одновременно смеясь и плача и говорит все время захлебываясь. Обнимает и целует дочь несколько раз). Дочь моя! Катя дорогая! (Целует ее). Как вы все поживаете? Все здоровы и веселы (целует). Нет, вы не можете себе представить… (отпускает Катю), вы не представляете себе, с какой радостью я ждал этого дня (радостно смеется). Что поделывает принц, ха-ха-ха? Как поживает его светлость, ха-ха-ха? Слава Богу, что, наконец, уже я здесь (отдувается). Знаешь (снимает очки и протирает их), – долго оставаться одному невозможно. Ха-ха! Скучно человеку быть одному, всегда нужно, чтобы было двое, ха-ха-ха! Да, да, таковы-то дела! А кроме того, сколько возни было с подвозкой удобрения. Удобрение, ха-ха-ха – это сокровище для сельского хозяина. Пастор Пфейфер был у меня недавно и возмущался, что у нас выгребная яма так близка от дома. "Милый пастор, сказал я ему, это наш рудник", ха-ха-ха! Ну, где моя верная старушка – и мой Ганс? (Вглядывается в Катю). От лампы это, что ли? Но ты мне кажешься не такой, как прежде, Катя!

Катя (с трудом сдерживая волнения). Ах – папочка! Я чувствую себя совсем… (бросается ему на шею). Я так рада, что ты приехал.

Г-н Фок. Я, может быть, тебя… я тебя испугал, Катя?

(Г-жа Фокерат показывается у боковой двери).

Г-н Фок. (Опять приходя в детский восторг). Ку-ку – ха-ха-ха! Вот и она (бросается жене в объятия; оба плачут и хохочут одновременно).

Катя (стоит растроганная).

Г-н Ф" ок. (хлопает жену по плечу после объятий). Ну – вот, моя верная старушка. Это было самой длинной нашей разлукой. Теперь недостает только Ганса.

Г-жа Фок. (после короткого колебания). Гостья тоже еще здесь.

Г-н Фок. Гостья? Вот как.

Г-жа Фок. Да, та барышня.

Г-н Фок. Вот как! Какая барышня?

Г-жа Фок. Ты знаешь, фрейлен Мар?

Г-н Фок. Я думал, что она уехала. Ну, вот и разный провиант. (Суетится с пакетами). Вот масло. Яиц я на этот раз не захватил. Я еще с ужасом думаю о прошлом расе. Вот для Ганса домашний сыр, его нужно сейчас снести на ледник. Вот ветчина. А уж какая нежная, Мартхен, скажу тебе! Настоящая лососина. Но ты ничего не говоришь. Ты здорова?

Г-жа Фок. Да, папа. Но, не знаю… у меня есть кое-что на сердце. Я собственно не хотела говорить тебе этого, но я… Ты мне верный товарищ в жизни. Я не могу сама выносить этого. – Наш сын… наш Ганс – был близок к тому…

Г-н Фок. (оторопел, встревоженным голосом). Что, Ганс, наш Ганс? Что, что такое?

Г-жа Фок. Да не волнуйся. С Божьей помощью все счастливо обойдется. Фрейлен скоро уезжает.

Г-н Фок. (Глубоко потрясенный). Марта! Невозможно, чтобы это была правда.

Г-жа Фок. Я сама не знаю, как далеко у них зашло, только… Это было для меня ужасное время.

Г-н Фок. Я ведь дал бы себе отсечь руку, Марта, не задумываясь. – Мой сын – Марта! мой сын забыл долг чести.

Г-жа Фок. Ах, друг мой, ты сначала сам посмотри, расследуй. Я ведь не знаю…

Г-н Фок. (ходит бледный и бормочет). Господи, Твоя воля! Господи, Твоя воля!

Г-жа Фок. (тихо плачет).

Г-н Фок. (останавливается перед ней, глухо). Марта, – где-нибудь тута, кроется вина. Подумаем.

Г-жа Фок. Мы недостаточно удерживали детей, когда они все более и более уходили от Бога и оставляли путь истины.

Г-н Фок. Ты права. В этом все дело. За это мы теперь наказаны (Берет жену за обе руки). Будем же Бога молить, – в глубоком смирении – денно и нощно. Будем Бога молить, Марта.

Действие пятое

Пятый акт непосредственно следует за четвертым. Комната пуста. На столе еще горит лампа.

Ганс (сердитый, быстро входит из сеней). Мама! (отворяет дверь в спальню) мама!!

Г-жа Фок. (выходит из спальни). Что случилось, Ганс? К чему такой шум? Ты разбудишь Филиппа.

Ганс. Мама, я хотел бы знать – кто тебе дал право выгонять гостей из моего дома?

Г-жа Фок. Но, Ганс… Мне это и в голову не приходило. Я никого не выгоняла.

Ганс (ходит по комнате; злобно). Мать, ты лжешь!

Г-жа Фок. Ты это говоришь матери в лицо. Ганс!

Ганс. Я принужден так говорить, потому что это правда. Анна хочет уезжать и…

Г-жа Фок. Она тебе сказала, что я ее выгоняю?

Ганс. Я это и без неё знаю.

Г-жа Фок. Как ты можешь знать, Ганс?

Ганс. Она уезжает. Вы этого добивались. Но знай: я лягу перед дверью. Возьму револьвер (берет из шкапа), вот, приставлю к виску, и если она уедет, спускаю курок.

Г-жа Фок. (в ужасе хочет схватить его за руку). Ганс, перестань! Брось это.

Ганс. Даю тебе слово.

Г-жа Фок. (кричит). Папочка, папочка, приди-же сюда! Ведь легко может выстрелить и тогда… Папочка, образумь ты его. (Г-н Фок. выходит из спальни).

Ганс. Отец! (роняет револьвер).

Г-н Фок. Да, это я… и так-то я тебя застаю.

Ганс. Что это значит, мама?

Г-н Фок. (обращаясь к Гансу серьезно и торжественно). Ты должен опомниться, сынок – вот что это значит.

Ганс. Почему ты к нам приехал?

Г-н Фок. Воля Божья! Божий перст привел меня к вам.

Ганс. Тебя вызвала мать?

Г-н Фок. Да, Ганс.

Ганс. По какой причине?

Г-н Фок. Чтобы я, как друг, помог тебе.

Ганс. Разве я нуждаюсь в помощи?

Г-н Фок. Ты слаб, Ганс. Ты такой-же слабый человек, как и мы все, да!

Ганс. Если я слаб, то чем же ты думаешь помочь мне?

Г-н Фок. (подходит к Гансу, берет его за руку). Я скажу, как мы все тебя любим, да! Затем я хотел тебе сказать, что Бог радуется каждому грешнику, да! каждому грешнику, который раскаивается.

Ганс. Итак, я грешник?

Г-н Фок. (все еще говорит мягко). Великий грешник, да – перед Господом Богом.

Ганс. Чем я согрешил?

Г-н Фок. Кто смотрит на женщину с вожделением, сказал Христос, да! А ты сделал больше.

Ганс (хочет закрыть себе уши). Отец!

Г-н Фок. Не отвертывайся, Ганс. Дай мне руку, как грешник грешнику; ведь я твой сообщник.

Ганс. Я должен предупредить тебя, отец. Я стою на иной почве, чем ты.

Г-н Фок. Ты стоишь на покатой плоскости.

Ганс. Как ты можешь это говорить, отец! Ты не знаешь почвы, на которой я стою. Ты ведь не знаешь моей дороги.

Г-н Фок. О, я знаю. Это широкий путь, ведущий к погибели. Я Долго следил за тобой, да! и кроме меня еще Высшее Существо – Бог. И так как я это знал, то виноват тем, что раньше не исполнил своего долга. Теперь я обращаюсь к тебе от Его имени и говорю: вернись. Ты стоишь на краю пропасти.

Ганс. Я должен сказать тебе, отец… Намерения твои хороши, и говоришь ты, может быть, правду, но слова твои не находят отзвука во мне. Твоих пропастей я не боюсь. Но есть другие пропасти, и смотрите, не столкните меня туда.

Г-н Фок. Нет, Ганс, нет…

Ганс. Я не согласен с тем, что смотреть на другую женщину и желать обладать ею, значит нарушать супружескую верность. Я боролся, я много боролся…

Г-н Фок. Нет, Ганс! нет. Я часто давал тебе советы, и ты следовал им. Говорю тебе, не обманывай себя, покончи все. Подумай о твоей жене, о твоем сыне, а также и о твоих старых родителях подумай немного. Не увеличивай…

Ганс. А о себе разве я не должен думать, отец?

Г-н Фок. Когда ты придешь к определенному решению, тебе будет легко и радостно.

Ганс. А если это не будет так?

Г-н Фок. Поверь мне – тебе будет хорошо.

Ганс. А если… А что будет с Анной?

Г-н Фок. Все на свете переживается и забывается.

Ганс. А если она не перенесет это так легко?

Г-н Фок. На то воля Божья.

Ганс. Ну, отец. Я другого мнения. Мы не понимаем друг друга. В этом деле мы никогда не сойдемся.

Г-н Фок. (по возможности мягким тоном). Здесь речь не о понятиях или взглядах. Ты просто не понимаешь положения вещей. Все обстоит иначе. Ты раньше знал это хорошо. Дело не в этом. Все зависит от одного только.

Ганс. Не сердись на меня, отец; в чем-же именно суть?

Г-н Фок. Дело в послушании, думаю я, да!

Ганс. Тебе кажется, я должен поступать всегда согласно с твоими желаниями, хотя бы они и показались мне несправедливыми?

Г-н Фок. Я не посоветую тебе чего-нибудь нечестного, да! Тяжело, что приходится говорить подобные вещи, да!.. Мы выростили тебя и сколько было забот, сколько бессонных ночей!.. Когда ты бывал болен, никакая жертва не казалась нам тяжелой, а ты часто болел, Ганс, да. Мы делали все с радостью и охотою.

Ганс. Да, отец, и за это я вам благодарен.

Г-н Фок. Слова, одни слова. Я хочу видеть дело. Быть благочестивым, искренним и послушным – да, вот истинная благодарность.

Ганс. Ты меня считаешь неблагодарным; я не стою ваших забот.

Г-н Фок. Помнишь, как ты ребенком молился – в кроватке, утром и вечером.

Ганс. Как-же я молился, отец?

Г-н Фок. Милосердный Боже, помоги мне быть благочестивым ребенком. Если-же я не буду…

Ганс. То лучше отними от меня жизнь. Итак, ты думаешь: было бы лучше, если бы вы меня схоронили?

Г-н Фок. Если ты будешь продолжать идти по скользкому пути, если… да – если твое сердце не смягчится.

Ганс. Да, и я почти уверен, что мне не следовало бы жить.

(Небольшая пауза).

Г-н Фок. Опомнись, мой сын. Подумай о тех, кто тебя учил, да, подумай о пасторе Пфейфере, твоем учителе и духовном отце. Вернись к прошлому.

Ганс (выходя из себя). Отец, оставь меня в покое с твоими учителями, а то я начну хохотать.

Г-жа Фок. О, Боже!

Г-н Фок. Тише, Марта. Молчи (к Гансу). Ни учителя твои, ни мы, кажется, этого не заслужили.

Ганс (кричит). Вы все меня исковеркали.

Г-н Фок. Ты богохульствуешь!

Ганс. Я знаю, что говорю – вы исковеркали меня.

Г-н Фок. Так-то ты платишь за нашу любовь.

Ганс. Ваша любовь меня испортила.

Г-н Фок. Я более не узнаю тебя. Я отказываюсь понимать тебя.

Ганс. Я этому верю, отец. Вы никогда не понимали меня, да никогда и не поймете.

(Небольшая пауза).

Г-н Фок. Ну, хорошо, Ганс. Я кончил. Я не предполагал, что дело зашло так далеко. Я все еще надеялся, но теперь отказываюсь. Я помочь ничем не могу. Здесь только один Бог может помочь. Пойдем, моя старая Марта, нам нечего здесь более делать, да! Укроемся где-нибудь и будем ждать, пока милосердный Бог не призовет нас к себе. (Обращается к Гансу). Но, Ганс, скажу тебе только: не обагряй своих рук кровью. Не бери этого греха на душу! Следил ли ты за Катей? Знаешь ли ты, что мы боялись за её рассудок.? Обращал ли ты внимание на это доброе и милое создание? Да? Заметил ли ты, как она изменилась? Пусть мать расскажет тебе, как она целые ночи проводит в слезах и рыданиях. Итак, еще раз, Ганс. Не обагряй своих рук кровью. Ну, довольно, я высказал все, Да! Идем, Марта.

Ганс (после недолгой борьбы). Отец! Мать!!

Г-н Фок. Г-жа Фок. (оборачиваются. Ганс бросается им в объятия). Ганс!

(Пауза).

Ганс (тихим голосом). Ну, говорите, как я должен поступить? Г-н Фок. Не удерживай ее. Пусть она уедет, Ганс.

Ганс. Хорошо (совершенно разбитый должен сесть на стул).

(Г-жа Фок. радостно спешит в спальню).

Г-н Фок. (ласкает Ганса и целует его в лоб). Ну… дай Бог тебе силы, да! (уходит в спальню).

(Ганс сидит некоторое время совсем тихо; затем вздрагивает, беспокоится, встает со стула, подходит к окну, вглядывается в темноту и, наконец, отворяет дверь в сени).

Ганс. Кто там?

Анна. Это я (входит).

Ганс. Вы хотели уехать, не простясь? (ходит по комнате).

Анна. Я колебалась. Впрочем, так лучше.

Ганс. Я нахожусь в ужасном положении. Мои отец здесь. Я никогда не видел его таким. Всегда веселый, довольный человек. Я не могу отделаться от тяжелого впечатления. С другой-же стороны, я должен смотреть, как вы уезжаете и…

Анна. Во всяком случае, мне следовало уехать.

Ганс. Но вы не должны уезжать. Вы не должны уходить отсюда. И особенно в настоящее время (садится, кладет голову на руки, тихо стонет).

Анна (едва слышно, глубоко тронутая). Г-н доктор (кладет руку ему на голову).

Ганс (подняв голову). Ах, Анна.

Анна. Вспомните наш разговор – час тому назад. Не будем ставить себе в заслугу то, что является простой необходимостью.

Ганс (встает, ходит по комнате). Я не знаю, о чем мы говорили. Голова моя так пуста и тяжела. Я даже не знаю, о чем я говорил с отцом. Я решительно ничего не знаю. Голова отказывается служить.

Анна. Пусть наши последние минуты будут светлыми минутами.

Ганс (после недолгой борьбы). Помогите мне, Анна. Во мне не осталось ничего светлого или высокого. Я сделался иным человеком. Я уже не тот, которым был до нашего знакомства. Я чувствую какое-то отвращение к жизни. Все мне кажется мелким, оскверненным, втоптанным в грязь, лишенным смысла. Между тем, я был чем-то, был благодаря вам, вашему присутствию, вашим беседам – и если я опять не могу быть чем-нибудь, то все остальное для меня не существует. Мне останется подвести итог прошлому и… покончить… (ходит, затем останавливается перед Анной). Дайте мне какую-нибудь поддержку. Укажите, за что мне ухватиться. Я изнемогаю. Ради Бога, какую-нибудь поддержку! Я погибаю.

Анна. Мне больно смотреть на вас. Право, не знаю, чем вам помочь. Помните одно. Мы это должны были предвидеть. Так должно было случиться: не сегодня, так завтра.

Ганс (стоит задумавшись).

Анна. Ну? Вспомнили? Попробуем сделать опыт. Вы догадываетесь, какой? Предпишем себе известный закон и будем поступать согласно ему. Будем действовать оба по одному и тому-же руководящему правилу, всю нашу жизнь, даже если бы нам и не пришлось более встречаться. Согласны: Только это одно и может связывать нас. Не будем обманывать себя. Все остальное только разъединяет нас. Хотите? Даете слово?

Ганс. Я чувствую, что это могло бы поддержать меня. Я мог бы даже работать, не надеясь достигнуть цели. Но кто поручится? Откуда я возьму веру? Кто мне скажет, что я страдаю не даром.

Анна. Но если мы этого хотим, к чему еще вера и какая-то гарантия?

Ганс. А если моих сил не хватит?

Анна (тихо). Когда мне станет тяжело, я буду думать о том, кто подчиняется тому-же самому закону. И мысль о вас поддержит меня, я в этом уверена. Я буду думать о вас.

Ганс. Ах, фрейлен Анна. Ну, хорошо. Я желаю, я желаю. Мы сохраним в себе предчувствие нового, свободного состояния, предчувствие отдаленнейшего счастья. Возможность эта, которую мы испытали, не пропадет. Она останется, несмотря на то, есть ли у неё будущность или нет. Свет этот будет гореть во мне; а если угаснет, то угаснет и моя жизнь (оба молчат потрясенные). Благодарю вас, фрейлен Анна.

Анна. Прощайте, Ганс.

Ганс. Куда вы едете?

Анна. Может быть на юг, а может быть и на север.

Ганс. Вы не хотите мне сказать. Куда?

Анна. Лучше об этом не говорить.

Ганс. Но почему-же время от времени не писать друг другу нескольких строк, – где мы находимся, что делаем?

Анна (качает головой, печально улыбаясь). К чему это? Разве это не огромнейшая опасность, которую мы сами себе подставляем.

Ганс. Ну, хорошо, я понесу крест. А если он меня задавит… (берет Анну за руку). Прощайте, Анна.

Анна (глубоко растроганная, говорит с трудом, то бледнеет, то краснеет). Ганс, еще одно: кольцо это снято с руки умершей женщины, которая последовала в Сибирь за своим мужем. И прекрасно выдержала там до конца (с иронией). У нас наоборот.

Ганс) Анна (подносит её руку к губам и долго держит так)!

Анна. Кроме него, я не носила других украшений. Когда вам будет тяжело, вспомните его историю. И смотря на кольцо – в минуты душевной слабости – вспоминайте о той, которая борется где-то далеко, одинокая как и вы… Прощайте.

Ганс (вне себя). Мы не увидимся никогда, никогда!

Анна. Если мы встретимся, мы погибли.

Ганс. Вынесу ли я!

Анна. Порыв, который не собьет нас с ног, сделает нас только сильнее (хочет уйти).

Ганс. Анна. Сестра.

Анна (со слезами). Брат, Ганс.

Ганс. Разве брат не может поцеловать сестры перед разлукой навек.

Анна. Нет, Ганс, нет.

Ганс. Да, Анна, да (обнимает ее, губы их сливаются в долгом поцелуе, затем Анна вырывается и убегает. Проходит через веранду).

(Некоторое время Ганс стоит как вкопанный, затем начинает ходить большими шагами по комнате, хватается за волосы, вздыхает глубоко, останавливается и прислушивается. Вдруг слышен шум вдали, проходит поезд. Ганс открывает дверь на веранду и вслушивается. Шум становится сильнее и затем затихает. Слышны звонки со станции. Второй, третий звонок. Свисток. Ганс хочет уйти к себе в комнату, но по дороге опускается на стул. Судорожные рыдания подергивают его тело. На веранде свет луны. В соседней комнате поднимается небольшой шум. Громко говорят. Ганс вскакивает, направляется к своей комнате, останавливается, ждет одну минуту и быстро бежит через веранду. Приходят старый Фокерат и жена его. Оба идут по направлению к сеням).

Г-н Фок. (останавливается). Ганс. Мне показалось, да, как-будто здесь кто-то был.

Г-жа Фок. (уже в дверях). Кто-то поднялся по лестнице.

Г-н Фок. Гансу нужен покой. Не будем мешать ему. В крайнем случае, пошли к нему Брауна.

Г-жа Фок. Да, да, папаша. Я пошлю за ним. Или даже схожу сама.

Г-н Фок. (идет к балконной двери). Лучше не ходи сама, Марта. (Отворяет дверь, прислушивается). Прекрасная лунная ночь. Послушай-ка.

Г-жа Фок. (быстро подходит). Что там?

Г-н Фок. Дикие гуси – видишь? да там, над озером. Черные точки в воздухе. Видишь?

Г-жа Фок. Куда мне, глаза не так уж молоды (уходит назад к дверям, ведущим в сени).

Г-н Фок. Послушай-ка!

Г-жа Фок. Что такое? (останавливается).

Г-н Фок. Тсс. Марта!

Г-жа Фок. Что такое, папаша?

Г-н Фок. (затворяет дверь, идет вслед за женой). Так, ничего" мне показалось, что кто-то трогал весла.

Г-жа Фок. Кто-же это может быть? (оба уходят).

(Кто-то смотрит с балкона в окно. Это Ганс. Входит осторожно. Сильно изменился, бледный, дышит открытым ртом. Боязливо осматривается кругом, берет перо, быстро пишет несколько слов и при первом шуме бросает все и убегает на балкон. Г-н и г-жа Фок. входят из сеней, между ними Катя).

Г-н Фок. Помилуй, чего ты сидишь в темноте.

Катя (держит руки перед глазами). Здесь так светло.

Г-жа Фок. Совсем нет. Какая ты странная, Бог знает сколько времени сидеть в темноте.

Катя (недоверчиво). Почему… Почему вы так внимательны ко мне?

Г-н Фок. Потому, что ты наша милая единственная дочурка (целует ее).

Катя (улыбаясь, тихо). Да, да, вы жалеете меня.

Г-жа Фок. Ты, ведь, не чувствуешь себя нездоровой, Катюша?

Г-н Фок. Ну, оставь. Все опять будет хорошо. Самое худшее, слава Богу, осталось позади.

Катя (садится к столу; после небольшой паузы). Мне как-то не по себе, мамаша. Так светло! Мне кажется, что кто-то решился на безумный шаг, и теперь обдумывает его.

Г-жа Фок. Как так?

Катя. Анна уехала?

Г-н Фок. Да, Катя, и все теперь пойдет хорошо.

Катя (молчит).

Г-жа Фок. Разве ты не любишь больше Ганса?

Катя (после недолгого раздумья). Все-таки мне посчастливилось в жизни. Вот, например, Фанни Штенцель, которая вышла замуж за пастора. Она всегда так счастлива, так довольна, а ты думаешь, я поменялась бы с нею? Нет, право; нет. Здесь пахнет дымом. Не правда ли?

Г-жа Фок. Нет, дорогая, я ничего не слышу.

Катя (ломая руки). Ах, Боже, все погибло, все погибло!

Г-н Фок. Катя, Катя! Как ты недоверчива. Я уверен, что все обойдется хорошо. Пути Господа неисповедимы. Мне кажется, Катя, что я поступил по Его указаниям.

Катя. Знаешь, мама, первое ощущение, которое я испытала, когда Ганс пришел ко мне и хотел меня взять, было совсем правильное. Целый день у меня вертелось в голове: разве ты годишься в жены такому умному и ученому человеку. Что он будет с тобой делать? Все это правда.