Тени Сен-Нуар

Гастон Д'Эрелль

Тени Сен-Нуар

Глава 1: Нежданное Наследство

Дождь в Нью-Йорке – это не природное явление, а серый, вечный упрек. Он стучал по жестяному козырьку окна студии Эмили Картер, превращая огни Вест-Виллиджа в размытые желтые пятна в предвечерних сумерках. Запах влажного асфальта, старых кирпичей и чьего-то холодного кофе пробивался сквозь щели в раме. Эмили отодвинула графический планшет. Изображение футуристического небоскреба, над которым она корпела последние три часа для рекламного агентства "Креатив Спаркс", казалось ей сейчас до тошноты банальным. Пустым. Как и её жизнь последние полтора года – после того, как все рухнуло.

Разрыв с Джейком, переезд в эту крохотную, вечно пахнущую соседской жареной рыбой студию, работа, которая когда-то вдохновляла, а теперь лишь высасывала душу… Иногда ей казалось, что она не живет, а наблюдает за собой со стороны сквозь толстое, грязное стекло. Серость снаружи отражала серость внутри. Она потянулась за чашкой с остывшим чаем, когда телефон завибрировал, заскользив по краю стола.

Незнакомый номер. Международный. +33. Франция. Сердце почему-то екнуло. Она не ждала звонков из Франции. Никто из ее знакомых там не жил. Разве что… давным-давно, в детстве, мелькала какая-то дальняя родственница? Мать упоминала ее редко и неохотно – тетя Аделина, сестра бабушки по отцовской линии, уехавшая во Францию еще до войны и почти не поддерживавшая связей.

– Алло? – голос Эмили прозвучал хрипло от неиспользования.

– Добрый вечер. С мисс Эмили Картер? – произнес мужской голос с отчетливым французским акцентом, но безупречным английским. – Говорит месье Антуан Лефевр, нотариус из Бордо.

– Да, это я. Чем могу помочь, месье Лефевр? – Эмили села прямо, инстинктивно сжимая телефон.

– Мисс Картер, я звоню по поводу довольно деликатного и, должен сказать, неожиданного дела. Мне потребовалось некоторое время, чтобы разыскать вас. Речь идет о наследстве.

Эмили замерла. Наследство? Ее родители умерли пять лет назад в автокатастрофе, оставив ей скромную страховку, которая уже давно ушла на оплату учебы и первые шаги в Нью-Йорке. Бабушки и дедушки ушли раньше. Других близких родственников не было.

– Наследство? От кого? – спросила она, чувствуя, как в груди начинает клокотать смесь нелепой надежды и леденящего страха.

– От вашей троюродной тети, мадемуазель Аделины Дюбуа. Она скончалась три месяца назад в возрасте восьмидесяти семи лет.

Аделина Дюбуа. Да, то самое смутное воспоминание из детства. Мать называла ее "чудачкой", "затворницей", говорила, что она живет в какой-то глуши во Франции и "связываться с ней не стоит".

– Я… я почти не знала ее, – пробормотала Эмили. – Мы не общались.

– Это не имеет значения в данном случае, мисс Картер, – ответил нотариус, его голос звучал сухо и профессионально. – Мадемуазель Дюбуа составила завещание много лет назад, и вы указаны в нем как единственная наследница. Она оставила вам свою недвижимую собственность.

– Собственность? – Эмили почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Что именно?

– Дом, мисс Картер. Дом под названием «Ла Гранж Нуар» – «Черная Ферма», если переводить дословно. Он расположен в деревне Сен-Нуар, в регионе Дордонь.

В трубке повисла тишина, нарушаемая лишь слабым шипением международной связи и стуком дождя по окну. Дом. Во Франции. От тети, о которой она ничего не знала.

– Дом? – переспросила Эмили, не веря своим ушам. – Но… почему я? Почему не кто-то… местный?

– Воля усопшей, мисс Картер, – ответил нотариус. – Она была женщиной… своеобразных взглядов. Связей в деревне у нее было немного. Ближайшие родственники, кроме вас, не установлены или уже умерли. По закону и по завещанию, дом переходит к вам. Вам необходимо будет приехать в Бордо для оформления документов и принятия наследства. Есть определенные формальности, налоги… но сам дом свободен от долгов. Он… требует внимания.

В его последних словах прозвучала осторожность, почти предостережение.

– Требует внимания? – переспросила Эмили.

– Дом старый, мисс Картер. Очень старый. И стоял пустым последние… много лет. Мадемуазель Дюбуа жила там одна до самой смерти, но последние годы редко выходила. За ним не ухаживали как следует. Вам нужно будет осмотреть его и решить, что делать: принять в собственность, продать или… отказаться.

Отказаться. Продать. Принять. Слова крутились в голове, смешиваясь со стуком дождя. Дом во Франции. Неожиданный шанс. Бегство. Бегство от этой серой коробки, от работы, которая душила, от воспоминаний о Джейке, от самой себя. Возможность начать все заново. Пусть даже с ветхого дома в глухой французской деревне. Это звучало как безумие. И как единственный лучик света в ее персональном нью-йоркском мраке.

– Месье Лефевр, – сказала она, и голос ее внезапно окреп, – я приеду.

Решение созрело мгновенно, подстегнутое отчаянием и авантюризмом, о котором она и не подозревала в себе. Что она теряла? Аренду студии? Работу, которую ненавидела? Стабильность, похожую на медленное удушье? Дом во Франции, пусть даже руина, – это шанс. Прыжок в неизвестность. И неизвестность пугала куда меньше, чем перспектива еще одного года в этом дождевом, сером болоте.

Путешествие из Нью-Йорка в Бордо слилось в одно долгое, выматывающее пятно: духота салона самолета, резкий переход в прохладный, пропитанный запахом кофе и выпечки воздух аэропорта Шарль де Голль, суета пересадки на внутренний рейс, вид из иллюминатора на проплывающие внизу аккуратные, словно игрушечные, поля и леса Франции. Эмили почти не спала, ее гнал вперед нервный, лихорадочный импульс. В Бордо месье Лефевр, подтянутый седовласый мужчина в безупречном костюме, встретил её в своем офисе на тихой улочке недалеко от набережной Гаронны. Процедура заняла несколько часов: документы, подписи, объяснения о налогах на наследство, которые оказались не такими уж пугающими благодаря скромной оценке дома и льготам для дальних родственников. Нотариус был вежлив, корректен, но сдержан. Когда Эмили спросила о тете Аделине, он лишь покачал головой.

– Мадемуазель Дюбуа была… очень замкнутой особой, мисс Картер. Вела жизнь затворницы. В Сен-Нуар ее уважали за старинный род, но мало кто знал по-настоящему. Она редко покидала «Ла Гранж Нуар». – Он протянул ей увесистую связку старинных ключей, один из которых был огромным, чугунным, покрытым патиной. – Вот ключи от дома и ворот. Дорога в Сен-Нуар займет часа два-три на машине. Будьте осторожны – дороги в тех местах… узкие. И мисс Картер? – Он ненадолго задержал ее руку, передавая ключи. Его взгляд стал чуть мягче, почти отеческим. – Деревня Сен-Нуар… Она очень старая. Очень тихая. Люди там живут своей жизнью. Не ожидайте суеты большого города. И дом… – он запнулся, подбирая слова, – он хранит историю. Много истории. Иногда старые стены могут быть… тяжелыми.

Его слова не испугали, а скорее заинтриговали. "Тяжелые стены" – что он имел в виду? Привидения? Запустение? Эмили поблагодарила, взяла ключи, ощутив их холодную, неровную поверхность. Они были тяжелыми. Физически и символически.

Арендованный компактный "Пежо" казался игрушечным на фоне мощных бордоских пейзажей, но быстро за его пределами город сменился холмистыми виноградниками Медока, сиявшими под неожиданно ярким солнцем. Затем виноградники уступили место более диким, лесистым ландшафтам Дордони. Дорога, как и предупреждал нотариус, сужалась, петляя меж холмов, поросших густым дубовым и каштановым лесом. Воздух, напоенный ароматом хвои, влажной земли и цветущих луговых трав, был густым и сладким. Эмили открыла окно, вдохнула полной грудью. После нью-йоркской копоти это было бальзамом. Красота вокруг была идиллической, почти открыточной: стада коричневых коров на изумрудных склонах, каменные фермы с черепичными крышами цвета охры, стайки птиц, вспархивающие с придорожных кустов. Но чем дальше она углублялась в этот зеленый океан, тем сильнее становилось странное ощущение. Тишина. Не просто отсутствие городского шума, а глубокая, всепоглощающая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и жужжанием насекомых. Она давила. Воздух казался гуще, тяжелее. Солнце светило ярко, но его лучи как будто не прогревали землю до конца. В тени дубрав лежали сизые, холодные пятна. Деревни попадались все реже и выглядели все более спящими, замершими во времени. Каменные дома с закрытыми ставнями, пустые улицы. Ни детей, ни стариков на скамейках. Лишь изредка – мелькнувшая в окне тень.

Сен-Нуар не имел указателя. Эмили нашла его только по координатам в навигаторе, свернув с асфальтированной дороги на узкую, выщербленную гравийку, уходящую вглубь особенно густого леса. Деревья смыкались над дорогой, образуя зеленый туннель, в котором даже днем царил полумрак. Воздух здесь пах уже не цветами, а прелой листвой, мхом и чем-то еще… влажным, подземным. Навигатор сообщил о прибытии, когда гравийка вывела на небольшую поляну.

Сен-Нуар. Она замерла.

Деревня состояла из десятка каменных домов, плотно прижавшихся друг к другу вдоль единственной кривой улицы, вымощенной булыжником, поросшим травой по краям. Все дома были старыми, очень старыми. Камень потемнел от времени и влаги, черепица местами просела. Ставни, хотя и покрашенные в разные оттенки синего, зеленого и серого, были наглухо закрыты. Ни одного открытого окна. Ни одного человека. Ни собаки, ни кошки. Полная, звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом где-то старого флюгера. Посреди деревни стояла небольшая церковь с остроконечной колокольней, но и она выглядела заброшенной, колокол покрыт зеленой патиной. Над всем этим витал запах дыма – не уютного каминного, а старого, въевшегося в камни. Деревня казалась не спящей, а заколдованной. Или вымершей. Гнетущее чувство изоляции сжало сердце Эмили. Она почувствовала себя незваным гостем, нарушившим вековой покой. Неужели здесь кто-то живет? Где же все люди?

Навигатор бесстрастно указывал дальше: «Ла Гранж Нуар» находился не в самой деревне, а в полукилометре от нее, в стороне от дороги. Эмили тронула машину, чувствуя на себе невидимые взгляды из-за закрытых ставень. Граница деревни обозначалась массивными каменными воротами без створок, больше похожими на арку, поросшую плющом. За ними дорога сузилась до тропы, едва различимой в высокой траве и кустах. «Пежо» с трудом пробирался вперед, ветки хлестали по стеклам. Лес здесь был еще гуще, темнее. Солнце едва пробивалось сквозь плотный полог листьев. Воздух стал холодным, влажным, как в погребе. И запах… тот самый, подземный, грибной, с оттенком чего-то металлического, старой крови или ржавчины, стал отчетливее.

Наконец, лес расступился, открыв вид.

«Ла Гранж Нуар».

Он стоял на небольшом возвышении, частично скрытый разросшимися кустами бузины и колючего терновника. Это не была ферма в привычном понимании. Скорее, это был солидный каменный дом, построенный в каком-то переходном стиле – элементы крестьянской прочности смешивались с претензией на господскую усадьбу. Два этажа, массивные стены из темно-серого, почти черного камня, покрытые пятнами лишайника и мха. Высокая, крутая черепичная крыша, на которой местами уже проросли березки. Несколько труб, угрюмо упирающихся в свинцовое небо, нависшее над поляной. Окна первого этажа – высокие, узкие, с каменными перемычками, но почти все стекла были побиты или покрыты вековой грязью, превратившей их в слепые, мутные глаза. Окна второго этажа – поменьше, с закрытыми ставнями, некоторые покосились. К дому примыкали полуразрушенные каменные постройки – вероятно, бывшие хлев или сарай. Все было погружено в глубокую тень от огромных вековых дубов, стоявших по периметру поляны, их ветви скрюченными пальцами нависали над крышей.

Перед домом – заросший бурьяном и крапивой двор. И массивные, кованые ворота, запертые на тот самый огромный чугунный замок. На вершине каменных столбов ворот сидели два замшелых каменных льва. Время и непогода стерли их черты почти до неузнаваемости, но выражение на их окаменевших мордах казалось Эмили не гордым, а… скорбным. Предостерегающим.

Она заглушила двигатель. Тишина, наступившая после урчания мотора, была оглушительной. Густая, тяжелая. Лишь шелест листьев на ветру да далекий крик какой-то невидимой птицы нарушали ее. Воздух был холодным и влажным, несмотря на летний день. Эмили вышла из машины. Земля под ногами была мягкой, сырой. Запах влажного камня, плесени, гниющих листьев и чего-то еще… сладковато-приторного, как увядающие цветы, ударил в нос. Она подошла к воротам. Ржавые кованые прутья были толстыми, холодными на ощупь. За ними виднелась заросшая тропинка, ведущая к крыльцу дома – каменным ступеням, почти скрытым под слоем мха и опавших веток.

Сердце бешено колотилось. Это не было восторгом. Это была смесь благоговейного трепета перед грандиозностью и возрастом строения и… первобытного страха. Дом дышал. Не метафорически. Она буквально чувствовала, как от него исходит волна холода и древнего безмолвия. Он был величественным в своем запустении. И бесконечно печальным. Казалось, стены вобрали в себя века одиночества, горя и тайн. Каждый темный камень, каждое разбитое окно, каждый клочок мха на крыше кричали о забвении.

Эмили достала связку ключей. Большой чугунный ключ был холодным и неудобным в руке. Она вставила его в огромную скважину замка. Металл скрипнул, заел. Пришлось нажать на ключ изо всех сил. С глухим, скрежещущим звуком, который разнесся по тихой поляне как выстрел, замок поддался. Эмили толкнула тяжелую створку ворот. Скрип железа был пронзительным, неестественным в этой тишине. Ворота открылись, описав дугу по заросшей траве.

Она сделала шаг внутрь. На территорию дома. Воздух здесь казался еще холоднее, еще неподвижнее. Тропинка к дому была едва видна. Справа и слева чернели провалы окон полуразрушенных построек, похожие на глазницы черепов. Она пошла вперед, к крыльцу. Камни ступеней скользили под ногами от влажного мха. Дубовая дверь дома была массивной, покрытой трещинами и следами от непогоды. На ней висел еще один замок, поменьше, но тоже внушительный. Эмили нашла подходящий ключ в связке – длинный, стальной. Вставила. Повернула. Замок щелкнул с неожиданной легкостью.

Она толкнула дверь. Дерево заскрипело на петлях, открывая черный прямоугольник входа. Запах ударил с новой силой: пыль, сырость, тлен, мышиный помет и все тот же сладковато-гнилостный оттенок. Темнота внутри была абсолютной. Эмили достала телефон, включила фонарик. Луч света, как хилое копье, вонзился во тьму, выхватывая завитки пыли в воздухе и краешек каменного пола.

Сделав глубокий вдох, Эмили переступила порог. Холод внутри дома был пронизывающим, как в склепе. Воздух стоял неподвижный, мертвый. Луч фонаря скользил по стенам: грубая каменная кладка, местами покрытая отслаивающейся штукатуркой. Она стояла в просторном холле. Слева угадывался арочный проем в другую комнату, справа – темный провал лестницы на второй этаж. Прямо – длинный коридор, уходящий вглубь дома. Повсюду – горы мусора, обвалившаяся штукатурка, обломки мебели. Паутина, как седая бахрома, свисала с потолочных балок. На стенах виднелись темные пятна сырости, тянущиеся вверх, как щупальца.

Она сделала шаг вперед, и старый пол громко скрипнул под ее ногой, эхо разнеслось по пустым комнатам. Эмили замерла, прислушиваясь. Казалось, скрип отозвался где-то в глубине дома… или это было эхо? Или что-то еще? Она направила луч фонаря в темноту коридора. Казалось, там шевельнулась тень. Быстрее, чем мелькнула мысль. Или ей почудилось? Пыль?

Внезапно ее охватило острое, почти физическое ощущение. Ощущение наблюдения. Кто-то или что-то смотрело на нее. Не из леса снаружи. Изнутри дома. Из темных углов, из-за арок, с верхней площадки лестницы. Несколько пар невидимых глаз пристально следили за каждым ее движением, за каждым вдохом. В затылок ударил ледяной ветерок, хотя окна были закрыты ставнями, а воздух стоял неподвижно. Мурашки побежали по спине.

Она стояла посреди чужого, древнего, враждебного пространства. Порог был перейден. Назад пути не было. "Ла Гранж Нуар" принял свою наследницу. И теперь молча наблюдал, оценивая добычу, попавшую в его каменные объятия. Тишина сгущалась, становясь осязаемой, давящей. Лишь ее собственное сердце бешено стучало в груди, нарушая гробовое безмолвие дома, который уже начал шептать ей на языке скрипящих балок и шорохов в темноте. Шепот обещал не сон, а бессонные ночи, полные вопросов, на которые у нее не было ответов. И главный вопрос висел в холодном, пыльном воздухе: что скрывают эти стены, кроме пыли и паутины?

Глава 2: Добро пожаловать в Сен-Нуар

Ночь в «Ла Гранж Нуар» была не сном, а долгим, мучительным бодрствованием в кромешной тьме, прерываемым вспышками животного ужаса. Ощущение наблюдения не покидало Эмили ни на секунду. Оно висело в ледяном воздухе, пропитывало пыль, сочилось из черных провалов дверей и окон. Каждый скрип балок, каждый шорох за стеной (а их было множество – мыши? ветер в щелях? что-то большее?) заставлял её сердце бешено колотиться, а руки сжимать тонкое походное одеяло так, что пальцы немели.

Она не рискнула подняться на второй этаж. Расположилась на полу в самой маленькой комнате, примыкавшей к холлу – возможно, бывшей кладовке или каморке прислуги. Её спальней стал надувной матрас, купленный наспех в Бордо, спальным мешком – куртка. Фонарик телефона, последняя связь с реальностью, лежал рядом, палец на кнопке включения. Она не выключала его до тех пор, пока батарея не начала угрожающе мигать красным, вынуждая погрузиться в абсолютную, давящую тьму. Тогда страх стал осязаемым, живым существом, притаившимся в углу, дышащим ей в затылок.

Один звук преследовал её особенно упорно. Не скрип, не шорох, а… царапанье. Тонкое, настойчивое, словно коготь проводили по камню где-то очень близко. То за стеной, то, казалось, прямо под полом в углу комнаты. Она прижимала ухо к холодному камню, задерживая дыхание, но звук исчезал, оставляя лишь звон в ушах и леденящую догадку: Оно знает, что я слушаю.

Рассвет пришел неожиданно. Не яркий, а серый, влажный, пробивающийся сквозь щели в ставнях жидкими струйками света. Он не принес облегчения, лишь сменил невидимый ужас на видимый упадок. В холодном свете дня дом выглядел еще более жалким и враждебным. Пыль лежала толстым саваном на всем. Паутина, как раны, зияла в углах. На стенах четче проступили мрачные разводы сырости, похожие на застывшие слезы камня. И этот запах – тления, плесени и чего-то сладковато-больного – стал только сильнее.

Эмили вышла на крыльцо, жадно глотая воздух, который хоть и был влажным и холодным, но все же казался чище домового смрада. Лес вокруг поляны стоял мрачный, неподвижный, затянутый утренним туманом, стелющимся по земле, как дым. Тишина была абсолютной. Ни птиц, ни насекомых. Лишь капли влаги, падающие с листьев. Она оглядела двор, заросший крапивой и лопухами в человеческий рост, полуразрушенные постройки, похожие на каменные скелеты. Безысходность сдавила горло. Что она здесь делает? Это безумие. Дом – руина, деревня – призрак. Она одна посреди этого каменного кошмара.

Желудок предательски заурчал. Поесть. Нужно поесть и решать, что делать. Она вернулась внутрь, к своим скудным припасам: бутылка воды, батончик мюсли, банка тунца. Поела стоя у окна, от которого веяло холодом, глядя на мрачный пейзаж. Мысли метались. Продать? Но кому? Отказаться? И потерять этот… шанс? Бегство казалось единственным разумным вариантом. Собрать вещи, сесть в машину и уехать. Подальше от этого места.

Она уже направлялась к двери, чтобы вынести спальный мешок и матрас в машину, когда услышала звук. Не лесной, а человеческий. Голоса. Женский смех, сдержанный мужской говор. Идущие со стороны деревни. Эмили замерла у окна в холле, осторожно раздвинув пальцами слой вековой грязи на стекле, чтобы увидеть.

По заросшей тропинке от ворот шли двое. Мужчина и женщина. Он – высокий, крепко сбитый, лет пятидесяти, с седеющими вислыми усами и лицом, высеченным из того же темного камня, что и дома в деревне. Одет просто, но опрятно: темные брюки, клетчатая рубашка, жилет. Она – чуть младше, стройная, с аккуратно уложенными седыми волосами, в простом, но элегантном платье цвета хаки и легком кардигане. В руках она несла плетеную корзину, накрытую клетчатой салфеткой. Они выглядели… нормально. Обычными сельскими жителями. Более того – приятными. Но почему-то мурашки побежали по спине Эмили. Может, от контраста с окружающим мраком? Или от того, как их взгляды скользнули по фасаду дома, быстрые, оценивающие, прежде чем они улыбнулись, заметив ее в окне.

Мужчина помахал рукой. Широко, дружелюбно. Женщина улыбнулась теплой, гостеприимной улыбкой. Эмили машинально помахала в ответ, чувствуя себя пойманной врасплох. Бежать уже было поздно. Они подошли к крыльцу.

– Бонжур! – крикнул мужчина, его голос был низким, бархатистым, с приятным акцентом. – Доброе утро! Можно войти? Мы соседи!

Эмили отворила тяжелую дверь, скрипнувшую, как вчера. Холодный воздух дома хлынул наружу.

– Бонжур, – ответила она неуверенно. – Я… Эмили Картер.

– Ах, мадемуазель Картер! Мы слышали, что наследница наконец-то прибыла! – Женщина шагнула вперед, ее улыбка стала еще шире, но глаза, темные и проницательные, оставались какими-то… недвижимыми. Как у куклы. – Я Женевьева ЛеКлер. А это мой муж, Пьер. Мы живем на другой стороне деревни, ферма ЛеКлер. – Она протянула руку. Ее ладонь была сухой и прохладной. Рука Пьера, когда Эмили пожала ее, была твердой, как камень, сцепление сильным, почти болезненным. Его улыбка не добралась до глаз, которые холодно скользнули по её лицу, потом заглянули за ее спину, в сумрак холла.

– Очень приятно, – пробормотала Эмили. – Простите за беспорядок… Я только вчера приехала.

– Не извиняйтесь, дорогая! – воскликнула Женевьева, грациозно входя в дом, словно переступала порог салона, а не руины. Ее взгляд скользнул по облупившимся стенам, грудам мусора, паутине без тени осуждения, лишь с легкой грустью. – Бедный старый дом. Он так долго ждал хозяина. Мы так рады, что нашелся наследник… и такой молодой, полный сил! – Она повернулась к Эмили, и ее взгляд стал изучающим, почти хищным. – Вы ведь планируете остаться? Вдохнуть в него новую жизнь?

Эмили запнулась. «Нет, я собираюсь сбежать отсюда как можно скорее» – не хотелось говорить это в лицо этим, казалось бы, доброжелательным людям.

– Я… еще не решила. Дом требует очень много работы.

– О, это несомненно! – вздохнул Пьер, его бархатный голос звучал сочувственно, но в нем слышалось что-то металлическое. – «Ла Гранж Нуар» – старинное место. Сложный характер. – Он сделал шаг вперед, его тень легла на Эмили. – Не всем он дается легко. Ваша тетя… мадемуазель Аделина… она тоже была… своеобразной. Затворницей. Не смогла найти с домом общий язык, что ли.

В его словах прозвучало нечто большее, чем констатация факта. Предостережение? Угроза?

– Мы принесли вам кое-что, чтобы скрасить первое утро, – перебила Женевьева, поднимая корзину. – Свежий хлеб от месье Бернара – он у нас печет лучший хлеб в Дордони! Сливочное масло собственного производства, домашний паштет из утки, немного сыра и бутылочку сидра. Добро пожаловать в Сен-Нуар, мадемуазель Картер!

Эмили была тронута, несмотря на внутреннюю настороженность. Запах свежего хлеба, доносящийся из-под салфетки, казался единственной нормальной вещью в этом аду.

– Спасибо большое! Это очень мило с вашей стороны.

– Пустяки! – махнула рукой Женевьева. – Мы, деревенские, держимся вместе. Особенно здесь, в Сен-Нуар. У нас тихо, спокойно, люди… особенные. Ценим покой. – Она подчеркнула последнее слово, и ее взгляд снова стал проницательным. – Вы будете в безопасности, если будете уважать наш покой и наши… традиции.

«Традиции». Слово повисло в воздухе, обрастая нездоровыми ассоциациями после ночного кошмара.

– Мы слышали, вы провели здесь ночь? – спросил Пьер, его глаза снова скользнули по тенистым углам холла. – Храбро. Для горожанки. Не напугали вас… местные звуки? Дом старый, скрипит, мыши бегают. А ветер в лесу иногда воет, как волк.

Эмили почувствовала, как кровь отливает от лица. Он знал? Или просто делал вид?

– Было… непривычно, – ответила она уклончиво. – Но я справилась.

– Конечно справились! – подхватила Женевьева, но ее улыбка на мгновение дрогнула. – Сильная кровь. Дюбуа всегда были крепким родом. Хотя… – она сделала паузу, искусственную, театральную, – хотя и невезучим в этом доме. Предыдущие хозяева… тоже не задержались надолго. – Она посмотрела на Эмили так, будто ожидала реакции.

«Невезучие». «Не задержались». Слова нотариуса о «невезении» предыдущих владельцев всплыли в памяти. Эмили промолчала, чувствуя, как внутри все сжимается.

– Вам нужна помощь? – Пьер указал на беспорядок в холле. – Мой сын, Лукас, сильный парень. Мог бы помочь расчистить завалы, поднести воду. У вас же нет воды, да? И света? Колодец во дворе, но он давно не чищен, вода может быть… нехорошей. А электричество нужно восстанавливать. Сложно одной.