скачать книгу бесплатно
– Да, Амелия, мне ничего не жалко за жизнь этих прекрасных существ! Но, боюсь, наше золото не спасет генерала от мести царицы Семирамиды!
– К чему тревожиться раньше срока?! Даже самая буйная горная река, достигнув Аравийской пустыни, теряет свою мощь! – Амелия прильнула к груди хозяина, обнимая за шею горячими руками.
* * *
За «триумфальным шествием», проходящим мимо дома Абрама на площадь храма Ашшура, из своего укрытия следил и генерал Адад. Как бы ни загримировался генерал, Абрам с Амелией узнали его. Они тревожились, как бы царские шпионы не вычислили его.
Мимо окон дома Абрама продолжалось бесконечное шествие вереницы трумфаторов. Проезжали колесницы с изображением сцен покорения Иерусалима, Дамаска, пленения генералов, сановников царя Нина, с главным богом Ашшуром, богинями Иштар, Ашторет-Астартой, Набу.
Специальный отряд стражников царицы нес драгоценные вавилонские гобелены, золотую утварь Иерусалимского храма, модели судов и кораблей, взятых у неприятеля. В середине шествия, окруженная пятьюстами стражниками личной охраны, на золотой колеснице показалась царица Семирамида. Перед царицей толпа встала на колени, склонив головы. Замыкали шествие пленные, закованные в цепи. При движении на них звенели цепи, гремели деревянные кандалы, перекрывая возгласы окружающей толпы….
Один громадный воин, с черной бородой, у которого затек один глаз, оставшимся глазом с презрением осматривал враждебную толпу. Другой, голубоглазый, с тонкими, благородными чертами лица, негодовал, когда из толпы в свой адрес слышал сквернословие, его оплевывали, кидали тухлыми яйцами, гнилыми помидорами. Он дико озирался блуждающим взглядом. Желал с кем-либо схватиться, искал смерти от меча благородного офицера. Выражение его лица и глаз говорили о сердечных муках.
Вдруг одна женщина из толпы, подняв черепок, швырнула им в лицо офицера:
– Трус! Собака. Ты сдался этим шакалам! А еще себя называл офицером чести!
Этого унижения офицер не стерпел. Его голубые глаза зажглись презрительным огнем. Он грозно бросил ей в ответ:
– Я не трус! Я в каземате одной рукой задушил десятерых стражей царицы! А пятерых заколол в сражении – пятеро пошли на одного! Пойдут пятьдесят, не отступлюсь! Я не трус! – Благородный воин бил себя в грудь кулаком, гремя цепями. – На меня, тяжело раненного в плечо, навалились десятки стражей царицы. Они только так смогли скрутить меня! Я ослаб от потери крови, потерял сознание. Когда очнулся в каземате, решил удавиться, но меня цепями приковали к стене! А я сейчас умру! Пусть кровь моя падет на ваши головы!
И прежде, чем кто-либо успел его упредить, он кинулся под колеса громадный колесницы царицы Семирамиды, запряженной восемью белыми лошадьми.
– О-о! – простонал генерал Адад в своем укрытии, закрывая лицо руками. Он узнал этого мужественного офицера, который под его началом верно служил царскому трону.
Амелия за окном, воздевая руки, молилась за душу несчастного офицера, за отпущение грехов дикой толпы, жаждущей крови. Толпа теперь восхищенно рукоплескала отважному голубоглазому офицеру, презревшему жизнь ради сохранения чести.
Пока уборщики убирали тело, процессия во главе с царицей медленно двигалась на площадь.
* * *
Вдруг толпа ожила, словно нервная дрожь пробежала по всему ее огромному, трепещущему телу. Толпа стала скандировать имена своих любимиц:
– Смотрите, смотрите, люди, в цепях ведут Арабелу, Шахри-Заду, Хаву! Как можно символы Востока заковать в цепи?!
Толпа зашевелилась многочисленными ногами, отталкиваясь от напирающих соседей, спихивая с себя, кидаясь на спины вдруг озверевших, топчущих, стонущих, издающих проклятия.
Пленницы проходили мимо дома Абрама. В окружении беснующейся толпы, в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с гордо поднятыми головами шли Арабела, Шахри-Зада, Хава. Арабела в дорогом жемчужном ожерелье на шее вся сияла, залитая яркими лучами солнца. Рядом с ней в небесно-голубом наряде, расшитом нитками из белого золота, словно не шла, а плыла Шахри-Зада. Сбоку от сестры держалась Хава в зеленом хитоне, шитом золотыми нитками, зеленых сандалиях с золотыми пряжками.
– Смотрите! Смотрите, люди! – орала толпа. – Это Арабела, невеста генерала Адада! А рядом с Арабелой порхают его голубоглазые золотокудрые дочки! Знайте, они самые красивые девушки в мире!
– Арабела! Шахри-Зада! Хава! – скандировала толпа.
* * *
– Господин! Господин! – Амелия вцепилась Абраму в плечо. – Взгляните, это они!.. Наши голубки! – Девушки были так божественно прекрасны, что у Амелии подкосились ноги, а глаза наполнились слезами.
В своем углу перед неожиданно появившимися дочерьми застыл отец. Кровь отхлынула от его лица. Он перестал чувствовать тело. Пальцами впился в рукоятку меча так, что из-под ногтей сочилась кровь. Он широко распахнутыми глазами, немигающим взглядом впился в лица девочек. Арабела, Шахри-Зада, Хава, чувствуя взгляды близких, направленные на себя, стали смотреть по сторонам.
Адад повернулся к ним спиной, иначе мог испортить все.
– Аррбе-ееллааа! Арабела! Аррбе-ееллааа! Аррбе-ееллааа! Аррбе-ееллааа! – вопили одни.
– Шахри-Зада! Шахри-Задаа-ааа! Шахри-Задаа-ааа! Шахри-Задаа-ааа! – скандировали другие.
– Хава! Хав-вааа! Хав-вааа! Хав-вааа! – старались первую и вторую группы перекричать третьи.
Многие в толпе рыдали от восторга, изумленные неземной красотой Арабелы, божественным сиянием Шахри-Зады и Хавы. Из толпы со всех сторон слышались тысячи восторженных голосов:
– Смотрите! Смотрите, люди поднебесной, на посланниц небес! Это богини любви, спустившиеся с небес: Иштар, Афродита, Венера! Как они великолепны! Как они величественны! – толпа неистовствовала.
Толпа продвигалась вместе со своими кумирами, люди рисковали быть затоптанными под ногами беснующихся. Первые жертвы просили о помощи. Стонали, просили помощи сотни людей, упавшие, растоптанные ногами, вмятые в мостовую.
– Арабела!!!
– Шахри-Зада!!!
– Хава!!!
– Ой! Ай! Умираю! Задыхаюсь! Спасите! Пожалейте! – взывали о помощи из толпы растоптанные ею.
Если сейчас же за наведение порядка не возьмутся стражники, на улице, задавленные беснующейся толпой, задохнутся сотни и тысячи людей.
«О боже, как измучены мои девочки, как они беззащитны перед этой взбесившейся толпой! – беспомощно скрежетал зубами безутешный отец. – Я не могу им помочь! Даже приблизиться к ним! О горе, горе!»
Амелия, оглушенная ревом толпы, отодвинула от окна Абрама, встав на его место. Она осторожно раздвинула ставни, оттянула голубую шелковую штору. Амелия над девочками, проходящими под ней, повисла с подоконника так, чтобы они могли ее видеть.
– Арабела заметила меня! Какая она глазастая! Видимо, чувствовала, что из окон дома за ними будем наблюдать! – радовалась Амелия, оглушенная ревом толпы, криками стражей, ударами хлыстов.
Абрам тоже хотел взглянуть на девочек. Но Амелия не подпускала его к окну, боясь, что шпионы из толпы узнают его.
– Уймитесь, хозяин. Это небезопасно, – Амелия отвела его. – Теперь наши девочки знают, что они не одни, что за них молятся, за них переживают!
– Я хочу, чтобы они увидели и меня!
– Поздно, господин! Видите, шествие прошло мимо дома! Хорошо, что девочки в проеме окна не заметили тебя, хозяин. Иначе они выдали бы себя и нас!
Амелия заняла свое прежнее место у окна, не спускала глаз с девочек, пока те не затерялись в толчее шедших пленников.
* * *
Солнце клонилось к западу, окрашивая багрянцем и золотом мраморные дворцы, мосты, висячие сады, колонны храма Ашшура. Рядом с дворцом находился и форум. Здесь пока не так людно. Многотысячная толпа, насладившаяся «триумфальным шествием» пленников и пленниц царицы, особенно божественной красотой Арабелы, Шахри-Зады, Хавы, расходилась, покидала улицы и площади.
Только возле рынка невольниц возились несколько десятков покупателей, прибывших из глубины империи. Там сновали люди неопределенного происхождения с бегающими глазами, охотящиеся за кошельками зевак.
Еще задолго до захода солнца со своего убежища исчез генерал Адад, предупрежденный людьми Абрама. По наущению шпионов царицы переодетые стражники в толпе искали генерала.
За площадью храма Ашшура, обложенной красным мрамором, где состоится аукцион, находилось длинное одноэтажное строение. Там держали «самый ценный товар». Вокруг здания, заглядывая в окна, кругами ходили фанаты Арабелы, Шахри-Зады, Хавы.
Некоторые удачливые торговцы, воспользовавшись тугостью кошельков, знакомством с некоторыми стражниками, тенью ходили перед клетками узниц. Они осматривали, приценивались к товару прежде, чем его выставят на аукцион. В их числе, благодаря кошельку, набитому золотыми монетами, пробралась женщина под чадрой. Она небольшой сверток незаметно бросила к ногам Арабелы. Успела шепотом еще кое-что передать.
В этом каземате держали около ста невольниц, самый высокооплачиваемый товар. Каждая из них стоила целое состояние. Любой рабовладелец, паша, махараджа ради них готов был разориться. Это были самые красивые пленницы, собранные в Ассирии, Месопотамии, Сирии, Иерусалиме. Среди азиаток единично блистали и светлоглазые, светловолосые европейки.
Рядом со зданием, где прятали восточных и европейских красоток, был и другой каземат. Там в плену держали так называемых «интеллектуалок», за каждую из них на аукционе могли выложить от десяти до тридцати тысяч золотых монет.
Там между клетками узниц было намного оживленнее. При свете фонарей и факелов опытные купцы и посредники присматривались к «товару», заранее договаривались с невольницами, предлагая работу учителей, знахарей, учителей танцев и пения, красиво одевать, хорошо кормить.
Большинство невольниц сидели в клетках с выражением тупой покорности на красивых лицах.
Перед клеткой, где держали смуглую красавицу-еврейку с диким взглядом, вертелся жирный самодовольный купец. Виски его были белы, на голове круглая проплешина. Он уговаривал красавицу продемонстрировать свои прелести. Но та, дико вращая белками глаз, отворачивалась от него. Тогда купец наклонился, порываясь приподнять подол ее туники. Но, едва он успел коснуться красавицы, она огрела его такой звонкой пощечиной, что самодовольный нахал под общий смех присутствующих откатился назад.
Он стал грозиться, поглаживая щеку:
– Так ты решила «отблагодарить» своего будущего благодетеля? Хорошо, красавица. Не пройдет и десяти часов, как ты будешь визжать подо мной, прося прощения!
Девушка презрительно отвернулась от него.
Темная ночь многим невольницам, прошедшим не один круг ада, казалась краткой. Другим, готовящимся к первому своему аукциону, ночь казалась нескончаемой. Одни пленницы, рабыни умоляли Всевышнего, чтобы ночь никогда не заканчивалась. Другие нетерпеливо просили быстрого наступления дня и решения их судьбы.
* * *
Вот забрезжил рассвет. Со всех концов города голоса начали подавать ослы. Верблюды, приподнимаемые хозяевами с колен, недовольно заревели. Во дворах залаяли собаки. С минаретов мечетей послышались мелодичные голоса азанчи, созывающие правоверных мусульман на утреннюю молитву. А где-то на соборах зазвонили колокола.
На невольничий рынок столицы, кроме своих купцов, прибывали купцы из многих дальних стран. Местные купцы-ассирийцы, чтобы выделиться в пестрой толпе чужих купцов, одевались по-особому. Как эти купцы, были одеты и все посредники Абрама. У них были льняные, до пят туники. Сверху были надеты шерстяные туники, поверх них на плечи были накинуты белые плащи. На ногах у всех были кожаные сандалии. Лица они не брили. Головы были обвязаны чалмами, тела умащены благовониями. Каждый купец на большой палец левой руки надел перстень с печатью. На запястьях рук, щиколотках ног колыхались золотые браслеты. Купец-ассириец, чтобы выделиться, в руке держал специальную трость. А на трости как знак отличия вырезаны особые вензеля: яблоко, роза, лилия, орел. Этим купцы столицы Ашшура отличались от всех остальных купцов на аукционе.
Почти вся публика, прибывающая на аукцион, толпилось около палаток Арабелы, Шахри-Зады, Хавы. Чтобы слепая толпа в безумном восторге не хлынула к своим кумирам, не разнесла их площадки, организаторы аукцион их лица, как и лица остальных невольниц из той партии, прятали под капюшонами плащей. Стража, охранявшая их всю ночь, сопровождавшая повсюду, запрещала фанатам и купцам приближаться к площадкам их кумиров, заговаривать с ними.
Арабела, Шахри-Зада и Хава были одеты в золотистый, небесно-голубой и зеленый хитоны. На запястьях рук, щиколотках ног красовались тяжелые браслеты из золота. Они с цепями, пригвожденными к полу, звенели при малейшем их шевелении.
Пышные золотистые волосы Шахри-Зады и Хавы, вьющиеся темно-каштановые волосы Арабелы, ниспадающие до пят, сводили толпу с ума. Девочки пока держались достойно, без слез, паники. Только лица, иногда выглядывающие из-под капюшонов, были необычно бледны, а глаза смотрели затравленно.
* * *
На площадь Ашшура со всех концов города спешили купцы и горожане: видные царские сановники, офицеры, величественные дамы с мужьями, ремесленники, мелкие купцы, слуги, куртизанки и прочая шелуха. Вся площадь, улицы, примыкающие к ней, были переполнены людьми, желающими увидеть торги на аукционе.
Прозвучал гонг, оповещающий начало открытия аукциона. Крупные рабовладельцы, известные купцы, их посредники, городская знать сидели впереди всех, перед шатрами, куда стражники царицы спрятали Арабелу, Шахри-Заду, Хаву, русскую княгиню Марию.
Одни купцы стояли, другие сидели на легких плетеных стульях. Богатые рабовладельцы, видные царские сановники, жрецы сидели под балдахинами в креслах из слоновой кости, привезенных и поставленных их рабами заранее.
Вот в плащах с капюшонами, накинутыми на головы, на площадку вывели известных на весь Восток и страны Европы красавиц Арбелу, Шахри-Заду, Хаву. Вместе с ними на площадку с закрытым лицом вывели и княгиню Марию. И в каземате ее держали рядом с этими восточными красавицами.
Толпа неистовствовала. Одни орали, другие выкрикивали имена своих фавориток, объяснялись им в любви.
Третьи освистывали всех: и невольниц, и их продавцов, и покупателей.
Глашатай стоял на площадке, рядом с невольницами, успокаивая ревущую, рвущуюся к ним толпу. Наконец, когда толпа успокоилась, глашатай, руками делая театральные движения, привлекая внимание публики, заговорил степенно, торжественно:
– Итак, уважаемые граждане Ашшура, гости, аукцион самых драгоценных «бриллиантов», которые когда-либо видел Восток, начинает свою работу. Здесь, на одной площадке, вы видите одновременно четырех красавиц мира. Бриллианты Востока: Арабела, Шахри-Зада, Хава. Русская княгиня Мария – жемчужина далекого Севера. Сравните, любуйтесь, делайте свои ставки. На этот раз по решению высшей аукционной комиссии «бриллианты» Востока вместе с «жемчужиной» Севера через аукцион будем реализовать в одни руки. Отделять один бриллиант от другого не позволяет и Верховный суд, и Высшая аттестационная комиссия! Они прекрасны, бесценны, когда находятся вместе! Такова воля и царицы Семирамиды! Кто из покупателей в состоянии приобрести этот квартет красоты и величия, мы к его услугам. Итак, господа, делайте свои ставки. Какую начальную цену назначите этим четырем созданиям богини Афродиты?
Толпа зашевелилась. Вперед вышел посредник рабовладельца из Вавилона. Сам рабовладелец вельможно восседал в кресле из слоновой кости, которое стояло под балдахином. Рабовладелец из-под капюшона не показывал своего лица.
– Граждане Ашшура, уважаемые купцы, – заговорил посредник рабовладельца. – Мой господин согласен с условиями аукциона, оглашенными глашатаем. Пусть наши бриллианты и жемчужина Руссии попадут в руки одного господина, в один дворец, как его величайшее приобретение и украшение!
– Я согласен! – поддержал его посредник крымского хана.
– Я тоже за! – выкрикнул посредник турецкого паши.
– Согласен! – поднял руку посредник шаха Персии.
– Не возражаем! – подняли руки со своих мест другие рабовладельцы.
Согласно кивнул головой и посредник махараджи Индии.
Согласно кивнул головой и организатор аукциона, который сидел на специально отведенном месте, за площадкой, под балдахином.
– Итак, досточтимые братья и сестры славной столицы Ашшур, а также уважаемые гости, друзья, какую же первоначальную цену назначите этим четырем славным красавицам? – повторил глашатай.
Откуда-то донеслось предложение в десять тысяч золотых монет.
– За каждую, – поправился он.
– Я понял – сорок тысяч золотых тарна! – подхватил глашатай. – Кто предложит другую цену?
С этими словами глашатай подошел к одной из девушек и стянул с её головы капюшон. Это была Хава. Она стояла с высоко поднятой головой и отрешенным выражением лица. Блестящие волосы густыми потоками ниспадали на ее плечи. Ее слегка накрашенные под клубнику губы ярко сияли в играющих лучах света.
– Пятьдесят тысяч золотых! – донеслось из толпы.
– А кто предложит шестьдесят тысяч? Я жду! – не отступал глашатай.
– Шестьдесят тысяч! – раздался голос.
Глашатай откинул капюшон с лица второй девушки. Это была Арабела.
Ее глаза сверкали гневом, отчего она становилась еще краше. Публика замерла. Такое прекрасное лицо мало кто видел среди простых смертных женщин. Косметика на лицо девушки была наложена столь профессионально, что даже специалист не отличил бы ее от естественного цвета кожи. Этот золотистый тон лишь подчеркивал её природную красоту, заставляя у мужчин кровь быстрее циркулировать по жилам.
– Семьдесят тысяч золотых тарнов! – донеслось из толпы.
– Восемьдесят тысяч золотых монет! – последовало за ним.
Арабела гордо встряхнула копной волос, улыбнулась, ныряя грациозным движением рук в черные копны своих волос. Браслеты на руках, железные цепи, надетые на запястья, загремели так гармонично, словно красавица сыграла на неведомом музыкальном инструменте.
– Будет предложение девяноста тысяч золотых? – обратился к присутствующим глашатай.
– Девяносто пять тысяч золотых монет! – донеслось из толпы.
Глашатай оглядел толпу, загадочно улыбаясь, подошел к третьей девушке.
Когда глашатай приблизился к девушке, протянул руку, чтобы снять с её головы капюшон, она недовольно отвернулась. Несмотря на цепи, сковывающие её запястья, быстро, гремя золотыми браслетами, стальными цепями, рванулась к ступеням, спускающимся с помоста. Она успела сделать несколько шагов, но тут цепь, привязанная к помосту, натянулись. И она, не удержавшись, села на ступеньку, обнажая длинные белокожие ноги выше колен. Глашатай щелкнул хлыстом, который гибкой змеей просвистел рядом с ее лицом. Щелканье хлыста, видимо, отрезвило бунтарку.