Предать огню на закате

Гарри Каракулин

Предать огню на закате

Гарри Каракулин.

Предать огню на закате.

– Габи! Габи, где ты, дрянная девчонка? – кричала из окна жена плотника, дородная и краснолицая Отелия Глаубер, затем, обернувшись к мужу, продолжила. – Людвиг, тебя это как будто не касается?!

– Жёнушка, дорогая, ну зачем ты надрываешься на всю улицу? Над нами и так все соседи смеются.

– Ишь, смеются… Не очень-то я боюсь. А что ты, что молчишь? Сладу нет с этой девкой. Какой-то ураган, наводнение, чума.

– Отелия, не гневи Бога. Вспомни, как мы молили Господа, чтобы он послал нам деток, эту радость…

– Я не об таком молила. Ты же знаешь, я всегда хотела сыновей.

– Но дорогая, волею Божьей все наши трое сыночков сейчас там, на небесах.

– И вот Господь нас утешил, ничего не скажешь…

– Нельзя так. Не гневи Его, – повторил Людвиг Глаубер, уже поседевший, но ещё довольно крепкий подтянутый мужчина с обманчиво суровым лицом.

– Ну и пусть. А ты… Только и потакаешь её проказам, а до меня тебе и дела нет.

– Неправда. Ты же знаешь, что это неправда. Просто в тебе скопилась дурная кровь. На днях я приведу знакомого лекаря, Мартина, ты его знаешь, он своих лечит за полцены.

– Что?! Только попробуй! Я запущу в него ночным горшком! И тебя поколочу.

– Эх, Отелия… Ну ладно, мне пора.

Людвиг вышел на улицу, поправил сумку, оглянулся.

– Отец! Я здесь! – раздался серебристый голосок Габи.

Она подбежала и повисла на нём.

– Тихо, тихо, дочка. Соседи смотрят. И что ты на себя одела? У тебя же есть новое платье.

– Ну и пусть смотрят. А ты на работу, да?

– Да, дочка. Большой заказ, денег получу, хотя платят за это не так много.

– Ты дом строишь?

– О, нет.

– Значит, столы и шкафы?

– Теперь всего лишь столбы обтёсываю.

– Да? Отец, ты хороший. Если б ты знал, как я тебя люблю. А мама плохая. Она мне как злая мачеха.

– Габи! Не смей так говорить! И переоденься.

– Ладно, ладно. А когда ты придёшь? Принесёшь мне что-нибудь?

– Приду я поздно, дочка. Много работы. И слава Богу, что много. Поэтому я нынче неплохо заработаю и принесу тебе… принесу что-то… А что ты хочешь? Сладости? Куклу?

– Неважно. Что-нибудь.

– Ну вот и принесу что-нибудь. Мне надо спешить, дочка, не огорчай мать. До вечера.

– Ну ладно, до вечера.

Базарная площадь гудела. Кто-то надрывался, расхваливая товар, в мешках кричали петухи, а на помосте два дуралея в колпаках, гримасничая, спорили о том, что важнее – пиво или супружеская верность. Пожилой пьяный сапожник тут же, недалеко, танцевал с метлой, уверяя, что это его покойная жена, которая приходит по вечерам пропустить с ним кувшин аббатского пива. Некоторые, подыгрывая, с нарочито серьёзным видом и весьма почтительно, кланялись метле. Толпа визжала от смеха.

У Кэтрин опять распродавалось всё живее, чем у соперниц по цветочному ряду. И снова ей стало не по себе от их косых взглядов и недоброго ворчания. Ну разве она виновата, что Господь наградил её красотой, и даже женщины, не говоря о мужчинах, предпочитают покупать розы, нарциссы и маргаритки именно у неё? И красивые венки из цветов и ароматных трав – они были просто нарасхват. Молодки брали их на праздники, старухи – как оберег.

Под конец дня к ней подбежала быстрая как ртуть девочка, одетая в продранное в нескольких местах платье:

– Ой, какие красивые венки! Никогда таких не видала! Хочу купить!

– Что ты, милая, у тебя и денег, наверное, нет.

– С чего ты взяла? То, что я в рваньё одета, это так… Просто позлить… э-э-э… мачеху.

– Ты сирота?

– Да как сказать… У меня есть отец, он самый лучший. Но она на нём ездит, как ведьма на метле.

– Господи… Не говори так.

– Да ничего. Сколько стоит вот этот венок?

– Да что ты, милая, давай просто подарю.

– Правда? Ой, спасибо!

– Вот, бери. Как тебя зовут?

– Габи. А тебя как?

– Кэтрин.

– Тоже неплохое имя. Ну, ещё раз спасибо, мне надо бежать. Не могу долго стоять на одном месте, так и прирасти к земле можно.

Кэтрин засмеялась.

К лотку подошла девушка, её ровесница, долго любовалась на обереги, затем в восхищении изрекла:

– Их как будто плела сама Флора…

– Верно, она и плела. Правда, моими руками.

Девушка улыбнулась, прикоснулась к одному из венков.

– Как тебя зовут? – спросила Кэтрин.

– Амалия.

– А меня Кэтрин.

– Ты как будто не тутошняя? Я никогда тебя не видела на праздниках.

– Отчего же, здешняя, живу здесь неподалёку. Просто мне не с кем пойти на праздник.

– Тебе?! Не может быть! Хочешь, как-нибудь сходим погуляем вместе?

Вдруг в стороне какая-то старуха вполголоса процедила:

– У одной колдовские амулеты, другая, наверное, такая же…

Амалия вздрогнула, оглянулась.

– Не обращай внимания, – успокоила её Кэтрин. – Я это слышу частенько.

– А ты не боишься? Мне как-то стало боязно.

– Да неужели тебе такого не говорят?

– Нет. Я ткачиха. Когда у меня забирают работу, просто молча платят и… и всё.

– Много платят?

– Да что ты…

– Мне тоже непросто приходится, – вздохнула цветочница. – Едва хватает. И люди… Дело не в моих венках. Несчастные старухи злятся, потому что завидуют,

– Думаешь? А чему завидуют?

– Ну как же… Тому, что у меня покупают чаще. Может, моей молодости завидуют. Хотя нельзя так говорить.

– Почему нельзя? – возразила Амалия. – Я живу у одной старухи, она скверная, постоянно ругается. Я в ужасе, что когда-то стану такой же.

– А мне и думать об этом не хочется. Да и когда ещё это будет… А иногда мне кажется, что и не будет никогда. Я не хочу быть как они, и не стану. Но встречаются и добрые бабушки. Правда, редко.

– Редко, – согласилась Амалия. – Сейчас мне нужно идти, но завтра, если хочешь, я приду в то же время, провожу тебя до дому, а потом немного прогуляемся.

– Конечно, хочу!

Амалия убежала. Кэтрин взяла пустые корзины и направилась домой.

– Красавица, купите мармеладных шариков, для вас всего пфеннинг за горсть! – крикнул ей торговец сладостями, в огромном берете и зубастый как волк.

Она покачала головой.

– Тогда возьмите за так, то есть за один ваш прекрасный взгляд.

Она смутилась и молча пошла дальше. Её нагнал юноша, хорошо одетый, совсем молоденький, но успевший уже отрастить усы.

– Возьмите, девушка, это мармелад, я купил для вас, – и он протянул ей терракотовую тарелочку, полную крошечных сладостей.

Она нерешительно взяла пару шариков.

– Меня зовут Стефан Краузе, я студент, сын богатого землевладельца. А вы Кэтрин Фогель, мне это известно. Позвольте вас проводить.

– Спасибо за честь, господин Краузе, но нет. Я богачка и не красавица, я просто сирота, – и она прибавила шаг.

Студент растерялся, остановился, но тут же нагнал её.

– Для меня, что вы небогаты – не имеет значения.

– Нет, господин. Простите.

– Возьмите хотя бы это, – разочарованный, он опять протянул ей тарелочку. – Берите всё, не обижайте меня.

Она взяла, студент поклонился и направился прочь.

Какой порядочный и обходительный юноша, подумала Кэтрин. Жаль, что она ему не пара…

На ступеньках церкви сидела старая нищенка в лохмотьях. К ней подошёл монах:

– Уйти отсюда, не оскверняй святое место!

– Святым оно станет, когда тебя тут не будет.

Кто-то рассмеялся. Монах раздосадованный, весь красный, прошипел:

– Ну погоди, старая ведьма, попомнишь мне…

Когда он ушёл, Кэтрин поставила рядом со старухой тарелочку с мармеладом:

– Возьмите, пожалуйста.

– У тебя добрая душа, девушка, – сказала та и пристально посмотрела на Кэтрин. – В наш сатанинский век таким, как ты, надо особенно остерегаться.

– Что вы?! Чего же мне остерегаться, Дьявола?

– Да, милая. Но не того, что в Преисподней, а того, что среди людей.

Судья Ральф Рихтер, эмиссар святой инквизиции, в крайнем волнении сновал взад-вперёд по кабинету. Ни молитва, ни изрядная чарка великолепного рейнского ничуть не успокоили его.

После отчёта, отправленного столичному Совету, сам председатель, верховный инквизитор, в ответном письме выражал крайнее недовольство чересчур медленной работой местного отделения по выявлению еретиков и заключивших договор с Дьяволом.

– Где я возьму еретиков? – вопрошал пустоту инквизитор. – Их давно уничтожили, иссяк этот ручей. А ведьм… Ну разве что ведьм… Их-то всегда доставало. А он в какой-то мере прав, хватит уже заниматься волокитой, надо действовать решительней. Ошибки неизбежны, так что ж из того – Господь там, наверху, рассудит и отпустит грехи, кому сочтёт нужным.

Вызвав колокольчиком секретаря, он продиктовал указ: “Кто предоставит достоверное свидетельство на занимающихся ведовством, получит из городской казны вознаграждение в один гульден”.

Минуло два дня. И ни одного доноса! Странно, очень странно и даже подозрительно. Чтобы ни одной ведьмы – такого просто не может быть! У ж не заговор ли, не покрывают ли они друг друга? Ни одной ведьмы не арестовано, в скоро праздник, это замечательный повод устроить акт сожжения на площади, дать народу яркое и поучительное зрелище.

И Ральф Рихтер сказал себе – пора решительно браться за дело.

Он распорядился вызвать своего верного агента Колмана Егера.

Тот явился быстро, по привычке чуть сгорбившись и наклонив голову, словно старался казаться менее заметным.

– Готов к новым поручениям, господин судья.

– Колман, осталось всего четыре дня до праздника. Ты понимаешь, о чём я?

– Э-э-э, не совсем. Простите, господин.

– Хорошо, скажу напрямую. В праздник нам непременно нужен на площади хороший костёр.

– А-а-а, теперь понимаю, прекрасно понимаю. Арестовать ведьм? Сколько прикажете?

– Хотя бы одну. Чтобы не вызвать особого резонанса, для начала пусть одну. Надо постепенно приучать народ к новой политике. Впрочем, тебя это не касается. Потолкайся по площади, понаблюдай, найди самую красивую, молодую, желательно сироту, чтобы процесс прошёл гладко, без излишних препятствий. У тебя два дня. Если не справишься, я буду очень недоволен.

– Понял. Клянусь. Я вас не разочарую. Разрешите приступить?

– Поторопись. Я знаю, что ты хорошо нам служишь, просто предупредил. Да, если найдёшь ещё других, подходящих, запиши адреса, это наверняка пригодится в дальнейшем. Теперь иди.

Агент Егер справился с заданием блестяще. Приметив на улицах несколько привлекательных молоденьких девушек, он проследил, где они живут, и разузнал всё в деталях. Две из них совершенно и полностью соответствовали требованиям. Выбор пал на ту, которая жила ближе к Дому Правосудия. Девушку по имени Лора Балль, тонкую, изящную, светлорусую, сероглазую, в полночь подняли с постели и прямо как есть, в ночной рубашке и босиком, привели к судье. Тот ещё не ложился, ожидал.

– Итак, Лора Балль, нам всё о тебе известно. Ты, конечно, понимаешь, почему ты здесь?

Девушка дрожала и всхлипывала, руками прикрывала грудь.

– Господин, за мной нет никакой вины, вы ошиблись.

– Да как ты смеешь мне указывать?! Я никогда не ошибаюсь. Мы всё знаем про тебя. Ты околдовывала мужчин своим взглядом, у них густела кровь, они впадали в меланхолию, один даже умер, и это на твоей совести. Ты нарочито приносила вред жителям нашего города, и мужчинам, и женщинам. По наущению Дьявола вносила сумятицу и горе, разрушала благополучие в домах жителей нашего славного города. В этом и надлежит признаться. Когда и где ты заключила союз с Дьяволом?

– Мне не в чем каяться. Ни в действиях, ни в помыслах я не причинила никому зла. Отпустите, прошу вас, именем Господа нашего…

– Ну что же, это ожидаемо. И Господа не поминай, ты потеряла право обращаться к нему. Дьявол, сидящий в твоём теле, упрям, он шепчет тебе на ухо крамолу. Но у нас есть много способов разговорить таких как ты, у нас богатый опыт.

Лора поникла головой, молчала. Инквизитор сделал знак охраннику.

– В подвал её. К утру жду результата, полного признания.

В подземном помещении девушку встретили двое – широкоплечий верзила, низколобый, с плоским лицом, и второй, длиннорукий, тощий, с крючковатым носом. Они содрали с неё ночную рубашку. Впервые оказавшись обнажённой перед мужчинами, она села на пол, сжалась, прикрыла грудь.

– Рудольф, помоги, тащи её в кресло, – приказал палач.

Её посадили на острые шипы, крепко привязали.

– Будешь говорить?

Лопа мотала головой и стонала.

– Вот упрямая тварь! Грушу, давай грушу. Ноги отвяжи. Вот так. Сюда. Я держу, суй.

– Куда ей, господин Брунс?

– В задний проход, туда всегда легче заходит. И потом хорошо растягивается, сразу признается, увидишь. Учись, перенимай опыт.

Когда помощник палача с усилием, толчками и слегка вращая затолкал инструмент в анальное отверстие несчастной, она закричала. Палач с отвращением плюнул ей в лицо, потом начал быстро крутить ключ. Лора издала слабый стон и поникла головой.

– Господин Брунс, но она…

– Ничего ей не сделается, они живучие, эти твари. Ну-ка… Чёрт…

– Да, господин, она, кажется… умерла.

– Отчего, от груши? Вот какая хлипкая ведьма!

Он со злостью выдернул инструмент вместе с кусками плоти, потом ударил им уже по мёртвому телу.

– Тварь, тварь, проклятая ведьма!

– Господин Брунс…

Палач впал в неистовство, он бил и бил железной грушей сначала по груди мёртвой Лоры, потом по лицу, пока полностью не обезобразил его, превратив в кровавое месиво…

– Учитель, – спросил Рудольф, когда палач присел на скамью, чтобы отдышаться. – А зачем вы выбили ей глаза?

– А ты видел, какой у неё взгляд, голубой, светящийся, пронизывает до костей?

– Да, господин Брунс, это я конечно заметил.

– Вот, Рудольф, запомни -ведьма может погубить даже мимолётным взором.

– Учту и запомню, учитель.

Ральф Рихтер прекрасно выспался. Привёл себя в порядок, вызвал помощника. Тот выглядел смущённым:

– Господин…

– Да?

– Брунс, палач, он давно ждёт.

– Что там ещё? Где признание ведьмы? Зачем мне Брунс? А ну, зови сюда.

Палач тихо пробрался в кабинет, потупил взгляд.

– Ну, что молчишь?

– Простите меня, господин, я переусердствовал…

– Что?! Она мертва?

– Да, господин. Я сам не понимаю, как это вышло. Она не выдержала первого же испытания.

– Первого? Кого ты хочешь обмануть?

– Простите, второго. Но первое было лёгким, слишком лёгким, и оно не помогло, она упорствовала, проклятая ведьма. Пришлось продолжить.

Судья скрипнул зубами, с трудом подавляя желание выругаться.

– И что нам теперь делать с этой дохлятиной? Сжечь на площади? Думаешь, горожанам понравится такое зрелище? Ты понимаешь, что дьявол опередил нас, забрал её душу, и она не смогла спастись? И виноват в этом ты.

– Понимаю, господин.

– Иди. И если такое повторится, ответишь.

Палач подобострастно согнулся и спиной попятился к двери. Потом остановился:

– А с трупом что делать? Как обычно?

– В каком он состоянии?

– Э-э-э-м, в не очень хорошем.

Судья вздохнул.

– Ладно, сжигать не обязательно, она не опасна, брось на корм ракам, в реку. Только ночью, чтоб никто не видел.

– Ракам? Значит, привязать камень?

– Брунс! -вышел из себя Рихтер. – Ты иногда бываешь слишком умным, когда это ни к чему. Просто брось, и её унесёт течением в море.

По приказу судьи явился Колман Егер.

– Произошла осечка, Колман, в пыточной Дьявол нас перехитрил, забрал ведьму в Преисподню. Нужно немедленно доставить другую.

– Но сейчас уже наступил день, господин.

– Я знаю, что день.

– Было бы удобнее произвести арест ночью. А сейчас они уже все разошлись.

– Что, никто из них не работает дома?

– Так получилось, господин. Из моего списка – никто. Я не учёл…

– Времени нет. Хорошо, где они днём, знаешь?

– Про одну точно знаю, – оживился агент. – Торговка на рынке.

– Ну так действуй. Не мне тебя учить.

– Я мигом, господин судья. Вы не пожалеете, я же себя доселе хорошо проявлял!

– Хватит. Слишком много слов, действуй, и поживее.

Спускаясь из своей каморки, что под самой крышей, Амалия на лестнице столкнулась с хозяйкой. Старуха с неприязнью оглядела девушку, потом сварливо заговорила:

– Куда ты, глупая девка, чуть свет, да ещё в таком потрёпанном виде?

– Как куда, госпожа Фюрстенберг? – с недоумением отреагировала Амалия. – На работу, как обычно.

– Да неужели ты не знаешь, что бургомистр объявил праздник на сегодня, по случаю свадьбы в столице, мастерские закрыты.

– Ах да, дочь герцога выходит замуж! Как я забыла?..

– Это потому что в твоей голове пусто, как и в твоём кармане.

Праздник! Как хорошо! А то с раннего утра до позднего вечера за ткацким станком, трудясь за гроши, а после работы лишь скромная еда и долгожданный сон в тесной жёсткой кровати под старым одеялом, а назавтра всё сызнова…

Деньги копились медленно, слишком медленно. Амалия во всём себе отказывала, старалась тратить лишь на самое необходимое, остальное прятала в нише под потолком.

Ещё немного поспать, потом переодеться в то, другое, и бежать на Торговую площадь, где наверняка встретит подруг – Эльзу и Клару. Раз мастерские закрыты, то и лавки тоже, так что Эльза точно придёт. Ну, и Клару родители отпустят, конечно. А вот Кэтрин, цветочница, почему-то давно не появлялась на рынке. Жаль, ведь она такая милая и добрая… Уехала, наверное, и даже не предупредила! Впрочем, они не были близкими подругами, познакомились совсем недавно. Ну и ладно.

А Эльза и Клара непременно должны прийти. И они втроём весело проведут время, присоединятся к хороводам на площади, потом пройдутся по рынку, рассматривая разные прелестные вещицы. Клара наверняка что-нибудь им купит, она ведь самая богатая из них, и единственная, у кого живы родители, оба, отец и мать. И потом наверняка угостит их каким-нибудь лакомством. Неловко этого желать, но ведь так было всегда! Клара хорошая, добрая и щедрая.

Эльза-то не сирота, живёт с матерью, но она, увы, так же бедна, как и Амалия. Ну, а сама Амалия круглая сирота, снимает маленькую комнатушку в доме у сварливой старухи. Но всё же благодарна судьбе, ведь за такую ничтожную плату жилья в городе не сыщешь.

Когда-нибудь она накопит достаточно монет, купит роскошную одежду, а может даже серебряные украшения, на неё обратит внимание красивый и состоятельный молодой человек, возьмёт в жёны, и они будут жить долго и в радости, в уютном домике с прекрасным маленьким садом.

Эльза и Клара стояли в конце улицы и оживлённо болтали.

– Смотри, Амалия бежит! – радостно вскричала Эльза.

– Ну, наконец-то…

– Здравствуйте, девушки! – запыхавшаяся и раскрасневшаяся Амалия поцеловала подруг. – Пойдём?

– Что ты так поздно? – попеняла ей Эльза. – Праздник в разгаре.

– Вовсе даже не поздно, всё успеем, день длинный, – ответила ей Клара и взяла подруг за руки. – Пойдём?

Рядом раздались возгласы:

– Ведьму везут!

– Смотрите, ведьма.

– Мерзкая тварь…

Подруги оглянулись. По дороге, ведущей к Соборной площади, медленно двигалась повозка с большой клеткой, охраняемая стражником в кирасе и с алебардой. В клетке, держась за прутья связанными руками, озираясь по сторонам, сидела молодая девушка с распущенными волосами, и в серой бесформенной рубахе.

Амалия всмотрелась в её лицо и ахнула:

– Боже мой, это же Кэтрин!

– Какая Кэтрин? Ты её знаешь? – с интересом спросила Эльза.

Амалия молча кивнула. Её сковал ужас.

– Я тоже знаю, – медленно проговорила Клара. – Мы покупали у неё цветы.

Кэтрин Фогель, прекрасная цветочница, со всеми приветливая, весёлая, совсем юная, с тонкой фигурой и прекрасным лицом. Она – ведьма?! – Амалия не могла поверить своим глазам.

– Какая молодая, и настоящая красавица! – словно прочитав её мысли, проговорила стоящая рядом худощавая женщина.

– Ну так что, за это её простить? – возразил её грузный супруг. – Связалась с нечистым, теперь расплачивайся. Вот такие и прельщают красотой, а Дьявол и рад.

– Что ты, Йохан, я совсем не то хотела сказать…

– То-то. Думай, прежде чем рот открывать.

– А что она сделала? – спросила у него Амалия.

– Не знаю, – пожал плечами горожанин. – Будут читать приговор, там скажут.

– Продавала шлюхам заговорённые амулеты, – пояснила какая-то женщина. – Потом мужья сходили с ума и сбегали от жён.

Клара и Эльза молчали, провожая взглядом повозку.

Какой-то мальчишка запустил в цветочницу камнем, он отскочил от решётки, стражник погрозил сорванцу кулаком.

– Послушайте, – встрепенулась Эльза. – Что ж мы стоим, давайте быстро, а то все ближние места займут!

Соборная площадь шумела, народу набралось уже изрядно. Но девушкам удалось проскользнуть в первые ряды.

В центре площади был установлен высокий столб, у основания обнесённый в несколько рядов крупными поленьями, со всех сторон торчали пучки хвороста и соломы. Поодаль скучал палач.

Наконец подъехала повозка. Солдат отодвинул засов, девушка спрыгнула, чуть не упав, солдат подхватил и встряхнул её. Она была босая, одета в грубую льняную накидку, через редкое плетение ткани просвечивала белая кожа. Две половины одеяния схвачены редкими стежками.

– Матушка, а почему она босиком? – стоящая рядом девочка теребила за рукав хорошо одетую женщину, жену торговца.

– Потому, деточка, что её сейчас сожгут, зачем же портить нужные вещи?

Цветочницу подвели к небрежно сколоченной лестнице, ведущей к столбу. Она замешкалась, но солдат подтолкнул её плашмя древком алебарды. Девушка упала. Он одной рукой схватил её, поднял и прорычал:

– Шевелись, ведьма!

Девушка с трудом, покачиваясь и спотыкаясь, начала восходить по лестнице.

Палач поднялся за ней, ловким движением развязал ей руки. Она растерянно посмотрела на него, палач молча прислонил её спиной к столбу. Потом поднял длинную цепь, старую, почерневшую, плотно обвёл вокруг талии девушки, и концом небрежно замотал ей кисти рук позади столба.

Лицо цветочницы приняло отрешённый вид, она подняла голову и стала неподвижно смотреть куда-то поверх крыш.

– На небо ей не попасть, – со смехом прокомментировал знакомый Амалии писарь Йохан. – Что она там видит, а, Мартин?

– Пусть посмотрит в последний раз, – ответил кто-то стоящий позади. – К чертям сгинет, под землю, там всё другое, ни птиц небесных, ни светил.

– Матушка, а почему они сняли верёвку и надели цепь? – снова спросила тамошняя девочка.

– Милая, верёвка может сгореть ещё до того, как ведьма умрёт. А цепь из железа, не сгорит, это чтоб она уж точно не убежала.

– А она не убежит?

– Что ты, деточка, куда же она теперь убежит…

– Это хорошо, что не убежит. Я её боюсь.

Ждать пришлось недолго. Толпа расступилась, пропуская трёх степенных мужчин. Это были судья Ральф Рихтер, староста Альберт Шульц и Хайнрих Беккер – помощник бургомистра.

Рихтер развернул свиток, толпа затихла.

– Во имя Господа Нашего, Амен. Мы, судьи города, именем Святой Инквизиции, установили путём расследования, исходя из показании свидетелей, проверки водой и признании самой обвиняемой, что означенная девица, по имени Кэтрин Фогель, проживающая на Цветочной улице, сошлась с Дьяволом с намерением причинить вред достопочтенным жителям города. Согласно решению суда, означенная преступница приговаривается к смертной казни без пролития крови путём сожжения на медленном огне.

Толпа одобрительно зашумела.

– На медленном огне! – сказал стоящий рядом знакомый Амалии коротышка торговец, по имени Фриц Кляйн, своему приятелю, трактирщику Мартину Шварцу. – А то в прошлый раз мало того что старуху казнили, ещё и кончилось всё быстро.

– Её к тому же задушили верёвкой сначала, помнишь? Не иначе, богатые родственники добились милости, расщедрились.

– Тише ты, – прошептал Кляйн. – Язык у тебя…

– Да ладно…

– А я сразу догадался, что на медленном. Видишь, как поленья уложены, плотно, самые большие книзу, а тонкие сверху. Пламя поднимется не сразу. И намочили, я думаю.

– Почему на медленном огне? – удивилась Амалия. – Что это такое?

– Будет долго гореть, она не сразу умрёт, – пояснила Эльза.

– Просто бургомистр решил устроить людям хорошее зрелище. Или в наказание, что долго упорствовала, – предположила Клара.

– Да нет, – возразила Эльза. – Ты же видишь, на ней никаких следов пыток.

– А, да, верно. Тогда действительно, просто чтоб длилось подольше. Сегодня же праздник.

– Наверное.

Казалось, цветочница не слушала приговора, но когда судья закончил, она встрепенулась и начала озираться по сторонам, будто очнулась и силилась понять, как она здесь оказалась и что с ней происходит.