скачать книгу бесплатно
Дэмьен прислушался, закрыв глаза.
– Все как обычно. Только голова немного болит. Хотя…
Осознание рухнуло, как подкошенная молнией башня. Его Пустоты больше нет. Она наконец-то заполнилась. Это было странно, непривычно и… удивительно приятно.
– Я не ощущаю Пустоту, дядя, – Дэмьен сел и потер виски, с восторгом прислушиваясь к чувству завершенности.
– Зато я ощущаю, – хмыкнул тот в ответ. – Придется снова к ней привыкать.
– Ты не жалеешь?
– Когда речь шла о моей жизни? Ничуть. Просто многое теперь изменится для меня.
Бертран с кряхтением поднялся, и Дэму показалось, что дядя постарел разом на десяток лет.
– Вставайте, хайсит Главный Тюремщик, – обратился он к Дэму и протянул руку. – Для тебя теперь тоже многое изменится, но об этом поговорим позже. Пора возвращаться. Тебе обязательно нужно будет поспать. Вечером встреча с консулом, и, как я понимаю, ты должен быть во всеоружии. Он сейчас в таком состоянии, что любая оплошность может привести к непредсказуемым последствиям.
– Я понял, дядя. Я буду очень осмотрителен.
* * *
– Хайсит Тюремщик.
– Хайсит консул.
Дэмьен опустил голову в коротком поклоне и тут же пожалел об этом. Боль вернулась и с новой силой вгрызлась в мозг, как будто собиралась пожрать его целиком. Ему удалось подремать около часа, прежде чем приступы мигрени окончательно прогнали сон. Хмурый Бертран сказал, что это очень необычно. Успокоил Дэма насчет узника – он будет в отключке после перевода по крайней мере двенадцать часов. Взял с племянника слово докладывать обо всем, что с ним произойдет, и откланялся. А еще Дэмьену весь день было очень холодно, несмотря на летнюю погоду и старания доктора Родригеса. Не лучшее состояние, особенно теперь. Как справедливо заметил Бертран, Дэму понадобятся все его силы для предстоящего разговора с правителем.
– Я отпустил слуг. Наливать будем сами. Садись.
Консул указал Дэмьену на кресло у камина, а сам занял второе, через низкий стол, накрытый на двоих.
– Мое особое вино. Как раз для таких случаев, – Консул поставил на стол большую бутыль темного стекла и хмыкнул. – Ты удостаиваешься великой чести, Дэмьен Тюремщик.
Дэм поежился и протянул руки к огню. Разумеется, камин не нужен в апартаментах с центральным отоплением, да еще теплым летним вечером, но, глядя на живое пламя, Дэмьен всемерно одобрял выбор консула. Теперь можно согреться и, задумчиво любуясь игрой огненных языков, не смотреть в прищуренные глаза Квентина Арпада.
– Как прошел перевод?
– Проблем не было.
– Хорошо, – консул до краев наполнил вместительные бокалы. – Выпьем за нового Главного Тюремщика!
Дэмьен поднес бокал к губам, одним махом осушил его и только тогда осознал, как измучила его жажда.
Консул, едва пригубивший действительно превосходное вино, не то удивленно, не то осуждающе покачал головой и продолжил:
– Ты понимаешь, что нам теперь придется очень часто встречаться? Конечно, премьером ты станешь не сразу. Я не могу так рисковать кабинетом министров. Но должность в нем ты, безусловно, получишь уже в ближайшую неделю.
– Я понимаю, – Дэмьен не отрывал взгляд от огня, наслаждаясь теплом снаружи и внутри, – вино оказалось куда крепче обычного.
– Хорошо, – консул снова наполнил бокал Дэма. – Тогда за будущего премьер-министра!
Дэмьен выпил молча и снова до дна: сейчас пойдет настоящий разговор.
– Как ты выжил? – консул смотрел на него сквозь бокал, и вино отбрасывало на бледное вытянутое лицо кровавые блики.
– Случайно.
Дэм не спешил вдаваться в подробности, но, как оказалось, они от него и не требовались.
– А как жил?
– Странствовал. Побывал во всех Коммунах, даже в варварских землях. Был легионером. Недолго. Добытчиком тоже был…
– Наслышан, – консул осушил бокал, задумчиво повертел его в руке, потом снова наполнил. – А что за история с раздачей бесплатного экса?
– Дал обет. За свое чудесное спасение.
– Обет. Не думал, что ты и слово такое знаешь…
– Знаю.
– А ты знаешь, что если бы не узник и не жизнь Бертрана… – руки консула сжались в кулаки. – Знаешь, что я не могу видеть рядом человека, который предал меня!
«Вот мы и добрались до самого главного», – подумал Дэм и осторожно произнес:
– Если вы называете любовь предательством…
– Молчи! Лучше молчи сейчас. Ты, семнадцатилетний сопляк, полгода водил меня за нос, тайно встречаясь с ней. Смотрел мне в глаза, а в душе смеялся над отцом-простофилей, не сумевшим уберечь от тебя дочь? А ведь я когда-то на коленях тебя держал! Ты был единственным другом моего сына. Как ты мог так поступить с нами?!
– Во имя всех несуществующих богов, мне было семнадцать! – Дэм вдруг понял, что вскочил, и быстро опустился обратно.
Слуг консул отпустил, а вот охраны за дверью на роту хватит.
– Мне было семнадцать, – уже тише добавил он. – Я любил Елену. А она любила меня. И восемнадцать ей уже исполнилось, она могла сама решать…
– Решать? Да пусть бы решала! Пусть бы влюблялась хоть в простого легионера, хоть в конюха последнего! Но только не в тебя…
– И чем конюх был бы лучше? – Дэмьен почувствовал, будто слабый ток пробежал по телу, а во рту поселился смутно знакомый терпкий привкус.
– Тем, что не из вашего проклятого рода, – консул стиснул горло бутылки так, будто это было горло Дэмьена, и он собирался его раздавить. – Думаешь, я не узнал? Что она была для тебя «идеальной» женщиной?
– Откуда вы…
– Нашей дружбе с твоим дядей уже много лет, – горько усмехнулся Квентин Арпад. – И все тайны Тюремщиков для меня не тайны. Чтобы помочь обуздать вашу Пустоту, вам нужны женщины. Не обычные женщины, они только сделают хуже. Вам нужны «подходящие» женщины. С которыми вы можете переспать, не опасаясь, что утром от тоски перережете им и себе глотку. А таких женщин, увы, немного. Поэтому консулы и закрывают глаза на то, кого именно Тюремщики берут в жены. Да будь они трижды шлюхами и преступницами, главное, чтобы были «подходящими». Но этого мало. Окончательно вам отказывает разум, когда подворачивается «идеальная» женщина. То есть наоборот. Она так идеально подходит Тюремщику, что он уже не ощущает свою Пустоту и может жить нормальной жизнью. Только не каждому вашему отпрыску такая попадается на пути. Твоему отцу попалась. Твоя мать… Ты хоть знаешь, откуда он ее привез? От варваров! Я тогда смолчал. Это у вас, видите ли, жизненная необходимость! Но когда ты… Когда я узнал, что Елена…
– И что плохого?! – Дэм едва не сорвался на крик. – Чем я вам не угодил? Происхождение, статус, деньги. У меня было все! Лишь на ступень ниже вас, я был долбаный почти что принц! Почему вы не могли отдать мне свою принцессу?! И не надо тыкать моей ненормальностью. Рядом с Еленой я бы навсегда забыл о Пустоте!
– Ты – да. А твои дети? – почти прошипел консул. – Тебе уже не семнадцать, неужели ты не понимаешь, на какие страдания обрек бы ее? Видеть, как твои сыновья, твоя кровь и плоть медленно угасают от грассы, так же как твой кузен, или ежедневно рискуют жизнью, чтобы не сойти с ума, так же как ты сам. Или просто сходят с ума. Ведь ты побочная ветвь. У тебя не было узника, чтобы передать даже одному твоему сыну и тем спасти его от безумия. Не зря в роду Тюремщиков остается только ствол – все боковые ветки просто отмирают. Неужели я мог допустить этот брак? Ваши дети погибли бы у вас на глазах, а вы ничего не смогли бы сделать.
На этих словах Дэмьен застыл. Глаза его потухли, а рука опять потянулась к бокалу.
– И этого оказалось достаточно, чтобы разрядить в меня ваш револьвер? А потом травить в Кольце, как дикого зверя?
– Да, – просто ответил консул. – Если у тебя будут свои дети, ты поймешь…
Ему показалось, что лицо Дэма побледнело еще больше. И чувство жалости, которое он никак не ожидал различить в себе, вынырнуло почти на поверхность. Ненависть давно ушла. Осталась лишь тупая боль, потому что…
– Она сохла по тебе еще несколько лет, – консул тоже допил свой бокал. – Потом вышла замуж. Говорила, что по любви. Не знаю. Моему внуку уже пять исполнилось.
– Мы встречались, – губы Дэма против воли растянулись в улыбке. – Очень шустрый мальчишка. И похож на вас, хайсит.
Консул скривился, будто разжевал лимон.
– Я не знаю почему, но ее муж назвал сына Дэмьеном. Может быть, это судьба…
Он вдруг поднялся, в один миг оказавшись около Дэма, поднял его за лацканы смокинга и мелко затряс.
– Я приказываю… Я прошу… Держись от нее подальше, слышишь! Не разрушай ее жизнь. Не заставляй меня ненавидеть тебя снова!
– Даю слово, хайсит, – Дэмьен не сопротивлялся. – Меньше всего на свете я хочу видеть Елену несчастной.
– Значит, мы договорились.
– Договорились, хайсит консул.
– Я верю твоему слову, Тюремщик. Это странно, ведь я теперь не верю никому. Но ты словно старая вещь из прошлого. А старые вещи не лгут.
Получив ответ на главный вопрос, консул буквально выставил своего будущего премьера за дверь. Очевидно, одно только присутствие Дэмьена было для него если не пыткой, то источником неконтролируемого раздражения. Выйдя от консула, Дэм быстро миновал охрану и заторопился к выходу, кружа по паутине коридоров, благо знакомы они ему были с самого детства.
Он все еще мысленно прокручивал непростой разговор, когда услышал в отдалении легкие шаги и шелест платья. Это могла быть простая горничная или служанка, прачка, камеристка, секретарша… Но шестым, седьмым, десятым чувством Дэмьен знал, кто так поспешно идет по коридору и вскоре покажется из-за ближайшего поворота.
Помня о только что данном слове, он растерянно огляделся по сторонам и, не найдя ничего похожего на убежище, по укоренившейся привычке в три прыжка оказался на потолочной балке. Растянувшись на ней и прижавшись щекой к потемневшему, потрескавшемуся дубу, он смотрел, как Елена Арпад решительными шагами проходит по коридору и скрывается за очередным поворотом. Дэмьен мало что сумел разглядеть сверху. Почему-то запомнились ее решительно поджатые губы. Кажется, консулу предстоит еще один непростой разговор.
Слушая, как колотится сердце, невольный соглядатай не спешил спускаться вниз. Он лег на спину и уставился невидящим взглядом в нависший потолок. О нет, он видел, но совсем иное. Когда случайный сквозняк донес аромат ее духов, воспоминания закружились вокруг сумасшедшими бабочками и буквально облепили Дэмьена, приникнув радужными крыльями. Пришлось собрать остатки воли и поспешно спускаться вниз – не хватало еще, чтобы его обвинили в шпионаже.
Дэм добрался до своей комнаты в фамильном особняке и, не раздеваясь, без сил повалился на кровать. Чувствовал он себя ужасно уставшим и слегка озадаченным. Слабые токи пробегали по телу вверх-вниз. Почти неразличимый шепот лился откуда-то из-за грани сознания… Было в этом что-то знакомое, чего он не смог пока уловить, но обязательно… Потом… Вот только поспит немного… Поспит… Спит.
* * *
Боль! Нет боли… Страх! Нет страха… Почему? Почему их нет? Они были всегда и будут всегда. Почему радость? Ее не должно быть! Только страх! Только боль! Где они? Почему их теперь нет?
Потому что ночь. Потому что постель. Потому что самая прекрасная женщина в твоих объятьях шепчет, что будет любить тебя всю жизнь и даже после. А ты молодой и горячий, и у тебя нет сил и времени отвечать ей. Вместо звука – движенье, вместо слова – стон. Сон.
Сон, который ранит сильнее, чем любая боль. К боли он привык. Как и положено человеку. А этот сон… Движения тел ускоряются, где-то за веками рождается ослепительный свет… Эта пытка куда изощренней тех, других. Сон о любви и счастье…
Он уже понял, что перевод завершен, а в его боль и страх безумным ураганом ворвались воспоминания нового Тюремщика. Это случалось не впервые. Иногда, когда Тюремщики спали, он мог спать вместе с ними и видеть их сны. Только это были необычные сны. Это были настоящие воспоминания. Ослепительные, как полуденное солнце, дорогие, как жизнь любимого человека, страстные, опасные, яростные – заставляющие кровь кипеть в жилах. У него давным-давно нет крови в жилах, но в таких снах он неразделим со своим Тюремщиком и потому чувствует, слышит, видит…
Видит, как резко распахивается дверь спальни и в проеме появляется взбешенный светловолосый мужчина, сжимающий в руке револьвер. Слышит истошный женский крик: «Нет, папа! Не надо!!!», треск выстрелов. Чувствует холод пола под босыми ногами, боль от чиркнувшей по ребрам пули, острые осколки оконного стекла, заливающую глаза кровь, расступающийся при падении воздух…
Он бежит, перепрыгивая с крыши на крышу невысоких, сложенных из милка домов, к спасительным, как ему кажется, башням Кольца. Он взбирается на свою любимую башню по опасно округлым ступеням, спирально взбегающим к самой крыше. Это хорошо, что он босиком, так нога лучше чувствует опору и не скользит. Нужно только взобраться на порозовевшую от рассвета крышу, а там… Там у него давно устроена переправа на соседнюю башню. А там еще одна, и еще… Он выиграет время и, выбравшись из Кольца, затеряется в диких лесах и необжитых землях. Ни один агент Тайной полиции, ни один карабинер не догонит его по земле, застряв в непролазных остатках разрушенных башен и горах битого милка. Он оторвется, обязательно оторвется. Нужно только отвязать за собой переправу, и он будет в безопасности.
Но, забравшись на башню, он понимает, что ошибся. Взбешенный консул сумел вселить в своих марионеток такой страх, что они почти не отставали и уже одолели три четверти подъема. Он хватает лежащий под ногами альпинистский карабин, защелкивает на шнуре и, проверив прочность крепления, вцепляется в него обеими руками. Шаг, толчок, и он уже скользит по натянутой переправе, стремительно приближаясь к более низкой башне. Остается каких-то сорок метров, и он спасен!
Переправа вздрагивает под напором холодной стали. Какой-то шустрый тайный агент, далеко опередивший остальных, ударил по ней мечом – приказа «брать живым» консул не отдавал. Беглец до крови кусает губы, чтобы не закричать от какой-то детской обиды, когда второй удар перерубает полипропиленовый шнур.
Он падает и с ужасом наблюдает, как вырастают внизу расколотая крыша невысокой башни и буйные грассовые кусты, облепившие края разлома. Слышит треск ломающихся веток, чувствует удар и гасящую сознание боль… Успевает еще увидеть, как вместе с краем крыши он падает в разлом и как вызванный столкновением обвал уносит его все глубже и глубже в чрево рассыпающейся башни. А потом окончательно проваливается в черноту.
Сон кончился. И он не умер. Почему он не умер? Он хочет умереть. Он так хочет умереть! Не будет боли. Не будет страха. Ничего не будет. Почему он должен страдать? Почему столько лет? Почему он с ним так поступил? Почему? Почему-ууу?! У-у-у!!!
Глава IV
Дэмьен проснулся от воя. Он бросился к окну, к двери, выглянул в коридор… И покрылся холодным потом, осознав, что эти жуткие звуки раздаются лишь в его сознании, а точнее, в Комнате. Сердце еще не успокоилось после ночного кошмара, а тут еще это… Нет, разумеется, это был не кошмар. Просто память сыграла с ним скверную шутку, во всех подробностях преподнеся события одиннадцатилетней давности. Разгневанный консул, побег, падение, смерть… Почти смерть. Однако тогда он не сомневался, что жизненный путь его окончен, толком не начавшись. Что же касается воя…
– Доброе утро, Дэмьен, – дядя вошел, едва ли раз стукнув по двери ради сохранения приличий. – Ну и горазд же ты спать! А я с утра к тебе с сюрпризом.
Он бросил на стол конверт, скрепленный черной государственной печатью.
– Насколько я понимаю, это твое назначение. Не хочешь вскрыть? Даже мне, признаюсь, любопытно, на что подписал тебя Квентин.
Дэм через силу подошел к столу и, стараясь игнорировать завывания в своей голове, взял со стола конверт. Потом взломал печать, достал лист назначения и, быстро пробежав глазами подписанный витиеватым росчерком документ, швырнул его на кровать.
– Да он издевается! Министр сельского хозяйства?! – возмущение и непонимание были таковы, что даже непрекращающийся вой слегка поутих. – Дядя, ты же говорил, что он параноик, а не идиот!
– Вот именно, параноик! – Бертран мигом растерял свой добродушно-шутливый настрой и, вплотную подойдя к Дэму, прошипел: – Сегодня утром он едва не отправил на казнь половину своей охраны. Видите ли, ночью ему что-то почудилось. И хвала Триединому, что тебе подписали назначение, а не еще один смертный приговор.
– Думаю, он все-таки подписал смертный приговор. Сельскому хозяйству, – нервно хохотнул Дэмьен и, поморщившись, потер виски.
– Что? – Бертран обеспокоенно пытался заглянуть в глаза племянника.
– Дядя, прости за странный вопрос… Ты уверен, что наш заключенный – человек? Не могло быть ошибки или саботажа с подменой сознания?
– В чем дело? – Бертран насторожился, как охотничий пес.
– Он… воет. Просто воет. Ни одного слова. Ни намека на… человекоподобие.
– Значит, я был прав, – покачал головой старый тюремщик. – Твоя незавершенная Комната позволит нам поговорить с ним.
– Боюсь, что говорить будет не с кем, дядя, – Дэм еще раз потер виски. Вой нарастал волнами, то затихая, то снова набирая силу. – Думаю, он просто чокнулся. Полтора века заключения и… пыток. Нет сознания, что могло бы вынести такое и не сойти с ума. Обычно не знаешь, как день продержаться, а здесь…
– Пока рано делать выводы, племянник. Ты ведь слышишь вой всего ничего. Может быть, это последствия перевода. Мы не знаем. Мы никогда не слышали его. Камеры надежно все изолировали. Только один раз мой дед говорил, что услышал… Когда Палач…
Бертран осекся, на секунду прикрыл глаза и, впившись в племянника цепким взглядом, спросил:
– Что ты имел в виду?
– Когда? – не понял Дэм.
– Когда сказал, что обычно не знаешь, как день продержаться. Под пытками.
