Проститутка

«Очнулась? Слава Богу!» – перед глазами алели губы Серафимы Степановны, обрамлённые малиновым платком с красными розами и зелёными листьями. Весь платок навылет был прошит золотой ниткой. Маленькие светлые глаза внимательно смотрели на Вику, не мигая. На кухне пахло оладьями и свежим персиковым вареньем.

– Хорошо. Иди к себе, умойся и приходи завтракать.

– Можно не умываться?

– Можно.

– Можно есть?

– Ешь.

– Можно ещё?

Серафима Степановна никогда не видела так близко Вику, а разглядев пристально, поняла, что та хуже голодной собаки, стоявшей в полночь под балконом среди своих. Поразила неухоженность, неразглаженность, усталость её лица, и… как бы это сказать, замученность и даже обречённость. Почему-то захотелось до неё дотронуться, может быть, что-то передать от своего внутреннего благополучия… Она не знала, как это сделать: «Вот крем. Бери сейчас же и мажь лицо… Чёрт те что. Молодая женщина, а за собой не следит», – Серафима Степановна решительно открыла банку и стала намазывать крем на лоб, напряжённые виски, провела руками вокруг глаз… Под глазами она увидела глубокие фиолетовые озёра, а в глазах – что-то такое, от чего ей, старухе, стало страшно. Всё однажды происходит впервые, и впервые ей стало страшно не за себя. Такого она ещё не видела. «Значит так, не раскисать», – пожалуй, эту фразу она сказала себе самой. Она подумала, что если сейчас Вика ещё немного поест, то сегодня она не умрёт, но Вика свернулась калачиком у неё на тахте и тяжело задышала.

– Тебе, может, скорую? У тебя что болит?

– Всё болит. Скорую не надо.

Всё однажды происходит впервые. Я впервые проснулась в комнате соседки, которая меня ненавидит и сплёвывает мне под ноги, и она оказалась милой женщиной! Возможно… если бы… то мы, возможно, были бы друзьями. Я так давно не была окружена рукотворным уютом, и теплотой, и какой-тонеземной свежестью, исходящей от старухи. Я не могла назвать свою квартиру домом, так же как и тело своё – домом для души. И как я оказалась здесь? Почему кадр сна – свет от фонаря, если это был сон, остался в сознаниикак последний? Почему я хочу подольше остаться в этой светлой комнате, обо всём забыть, почувствовать себя маленькой девочкой, у которой всё впереди.

– У тебя всё впереди, – сказала Серафима Степановна, не очень веря в то, что говорит, – только надо взяться за ум.

Как это так, взяться, Серафима Степановна не совсем понимала да и не знала, как это делается.

А я пыталась. Пыталась взяться, но у меня ничего не получалось, только подкатывала тоска волна за волной, и следующая была больше предыдущей. Она гнала меня к себе, в свой угол, в свой лес, как кошку перед смертью зовут духи, и она следует за ними. Я вошла, нет, не вошла, вползла, проникла к себе в квартиру, и у меня осталось сил ровно на один звонок.

– Игорь, здравствуйте, кажется, я умираю.

– Я понял. Еду. Диктуй адрес.

Неожиданно стало легко, как будто произошло чудо. Как будто всю вину и тяжесть души я переложила на маленького горбатого человека, который откликнулся на зов о помощи. Игорь приехал быстро. Быстро взял меня под руки, помог сесть в машину, быстро повёз куда-то за пределы города, быстро остановился: «Приехали. Выходи». И я вышла.

Серафима Степановна встретилась с доской, падающей со старой акации. Доска предназначалась не для неё, но последнее время с Серафимой Степановной происходили странные вещи, и, вероятно, к остальным странностям ангелы или демоны присовокупили и доску. Встреча состоялась на высоте роста Серафимы Степановны в районе головы, после чего та потеряла сознание.

И услышала Бога.

Земля ушла из-под ног, и она осталась висеть в воздухе. Кругом, как цветы на старых вишнёвых деревьях, сияли звёзды.

– Симочка!!! Ты любишь меня? – раздался чей-то тихий голос.

И от него по телу побежали горячие огненные ручейки и встретились в сердце. И тут же Симе захотелось всё отдать, в том числе и жизнь, отдать, чтобы не захлебнуться от счастья. Счастье било из неё фонтаном и не давало сказать, а она хотела говорить, хотела ответить! Ответить!

Михаил не совсем понимал, что происходит. В последние сутки женщины падали, как картофель из дырявого мешка. Ночью он подобрал знакомую девушку, кажется, её зовут Вика. Он не разобрался, жива она или мертва, но всё равно отнёс в подъезд по месту жительства, и вот на тебе – Сима. Она лежала под старой акацией, и красная помада на губах в темноте вечера казалась чёрной. И опять Михаил поставил под сомнение наличие жизни в теле женщины, но вдруг чёрные губы прошептали очень невнятно: «Люблю». И Михаил понял –жива! И улыбнулся доброй улыбкой, почти наполовину наполненной зубами.

– Сейчас, сейчас, – Михаил закурил и потихоньку потащил Серафиму Степановну к её подъезду.

А Сима сидела под огромным светлым тополем. Он звенел листьями и излучал доброту. Прямо через лес по дороге шла молодая женщина. Она шла неторопливым, размеренным шагом. Она была спокойная и счастливая. Она сняла с руки полную корзинку грибов и сказала:

– Смотри, Серафимочка, одни белые.

– Мама, мамочка! – шептала Серафима. –Где же ты была раньше?

–Так ты не звала. Вот позвала, я и приехала. Хорошо тут у вас! Лес, храмы, река, как будто и не город вовсе. Что за дерево чудное! – она подошла и прислонилась к белому стволу.– Как ты, Симочка?

– Я не знаю. Не знаю, куда мне дальше…

Откуда-то доносились отдалённые голоса играющих детей и лай собак.

– Вот, прожила жизнь и ничего после себя не оставила. И не понимаю, зачем жила. Не любила, не страдала, даже не болела ничем.

– А не тебе судить, деточка моя! Бывает, что человек живёт ради вдоха и выдоха. Иногда из чрева выходит не рождённым, а выкинутым, но получает всё, что нужно ему. Иногда живёт, и кажется ему, что зря, мучается, не знает зачем, а потом вдруг, за одно мгновение решается его судьба. Как заново созданный предстаёт он перед Богом. Не бывает случайной жизни. Не бывает случайной любви. Давай обниму тебя покрепче…

– Давайобниму тебя покрепче. Долго же ты ко мне шла…

Мгновение. И я упала в объятия сухонькой, почти бесплотной старушки и оказалась на небе.

Я знала точно. Это было небо. Потому что я потеряла вес тела,превратилась в воздухи почувствовала свою душу. Впервые…

–…Долго шла. Я уже решила, не придёшь.

Крохотнаяневзрачная комната, где меня обнимала женщина, была переполнена старой ветхой утварью и свежими цветами. Свет в комнату проникал из маленьких окошек, почти у потолка, и лился вниз, пересекаясь лучами. Игорь сидел на раскачивающейся табуретке,с удовольствием уминал гречневую кашу с изюмом и смотрел себе под нос, разбирая и изучая очередную партию в шахматы, которую он выписывал на длинных бумажках. Пахло лавандой, сухой травой и чем-то неописуемо тонким, не похожим на аромат духов.

– Этот запах приходит вместе с другими, – говорила женщина, – но если ты узнаешь его, то научишься различать. Ты не думай. Можно жить в абсолютной вони и различать его. Ничего сложного. Можно жить, как живётся. Живётся, моя хорошая… Это уже дар и подвиг. Но тебе пора не бояться больше. Поживёшь – хорошо. Оставишь это тело – тоже хорошо. Смотри! – и она передвинула ко мне по столу кукурузные зёрна, – собери сейчас из зёрен себя, попробуй… Разобрала, разбросала, раздала, а теперь собери. Давай, води, води рукой. Вот, собирай голову, тело, руки, ноги. Видишь, как сложно? А теперь ты должна себя собрать наяву. А это ещё сложней. Ничего, Бог тебе в помощь, только во всём видь его, благодатного: в болезни, в умирании, в приходе нового, в счастье. И негоже тебе так часто замуж выходить! Женщина с мужчиной соединяются, чтобы посеять семя, а не бросить его в пустынную землю. Выживешь – хорошо, учись молиться, но не учись клянчить. Молитва – это благодарность за всё. Это путь. Так, потихоньку всё одолеешь, сокровище моё.

– Кто вы?

– А ты кто? Знаешь себя хоть немножечко? Если верить глазам, то я – нищая. Живу в землянке. Старьём окружена. Даже среди нищих я нищая, а среди богатых я не человек.

– Скажите, возраст и имя имеет значение?

– Имеют, но всё относительно. То, что является нашей сутью, не имеет имени да и возраста тоже не имеет.

– А ошибки? Если их было очень много?

– Все ошибки являются одной большой ошибкой – отсутствием того, что должно быть.

– Что? Что должно быть?

–Экая ты нетерпеливая. Не сразу. Потихоньку поймёшь.

– А святые? Кто они?

– Те, кто в тишине живут и простоте. Но к простоте их привела жизнь, полная мучений и бед, а жизнь счастливая дана нам как условие задачи или игры. Всю жизнь мы ищем то, что дано намизначально, и ничего больше. Тебе пора. Игорёк, забирай своё сокровище.

– Я не хочу возвращаться. Можно мне остаться с вами? – плакала Вика.

– Я не хочу возвращаться. Можно мне остаться с вами? – Сима плакала. Она любила. Любовью было всё: существа и люди, деревья и трава, камни и животные, и она сама, Сима.

Хоронили Серафиму Степановну, как и положено, на третий день три человека. Михаил, Игорь и я, Вика. В день похорон пошёл дождь, но к полудню вышло ослепительное промытое солнце над городом, над кладбищем, над подсолнечным полем. Стая ворон сидела на созревших подсолнухах и ела семечки. Кто-то долбил соцветия, кто-то собирал и ел семечки с земли. Впереди процессии бежала большая дворняга с глазами священной коровы. Когда первый ком земли упал на крышку гроба, она куда-то исчезла. Серафиму Степановну отпел отец Алексий прямо в поле. Поминали, сидя на Симиной кухне, купленными по дороге пирогами и вином. Михаил рассказывал свою нехитрую историю жизни, о том, как они с Серафимой рано остались без отца и не помнили его. Мать ушла из жизни, когда Симе было пятнадцать, и она рано стала взрослой, сама стала матерью ему, Михаилу, а он так и остался ребёнком. Михаил женился рано, по великой любви. С годами любовь росла, но слабая здоровьем жена Михаила так и не родила ребёночка, и чем больше Михаил любил Асю, тем быстрей она чахла, а недавно и вовсе умерла, оставив ему свой бизнес – аренду и продажу свадебных платьев. Михаил так и не смог освоить дело. И скоро перевёз все свадебные платья в пустой гараж, где некогда красовалась белоснежная «Волга», а теперь висели в несколько рядов наряды, созданные ангелами и для ангелов. Так считал Михаил. Летом, в жару, он выносил свадебные платья на солнышко и развешивал их на деревьях просушить.

Вид платьев привлекал соседей и остальных прохожих, привлекал птиц, а кого-то отпугивал.

Серафиму Степановну поминали всю ночь до утра, поминали добрым словом, и к утру вся наша кровь – моя, Игоря и Михаила – превратилась в вино. И приснилось мне, что мы летим с Серафимой высоко над землёй и смотрим, как резко обрывается ночь, превращаясь в день. Если смотреть сверху, сумерек не существовало, существовали только тьма и свет.

Утром я поняла, что моя жизнь неотвратимо меняется, потому что я заболела. В моём теле возникли вдруг разом пустота и холод, а потом пришла боль. У врачей я была всего один раз, и у меня диагностировали рак. Перерождение начинается, подумала я и устроилась на работу.

Я мою два офиса и нотариальную контору. Офисы я мою ранним утром, нотариальную контору перед сном. Остальное время суток я учусь, вернее, болезнь учит меня выживанию, и я уже многое поняла и многому научилась. Я выстраиваю схему или график моих отношений с собой и с воздухом вокруг. Это кардиограмма. Размеры раковой опухоли, которая бороздами ползёт по моему телу, зависит от этого эмоционального графика плюс время на адаптацию чувства телом. Получается, что чувство возникает гораздо раньше, а потом уже усваивается телом. Интересно, что телесных сил мне требуется очень мало, скорее, требуется бессилие. И в бессилии рождается истинное чувство, и его можно сравнить с запахом в землянке бабушки Александры. Я не знаю, выживу ли. И мне бывает очень больно. И это вынуждает меня готовиться к смерти, но надеяться на выздоровление. Я жду чуда. Но не дармового чуда, за которым следует заклание, но чуда упорных попыток ощутить, что же такое милость Божья. Иногда мне трудно поднимать ведро с водой, трудно нагибаться, у меня вечная слабость и головокружение, но убираю я чисто, и ко мне нет претензий. Я учусь молиться, но пока научилась только плакать от бессилия, но я уже плачу, и это победа, потому что мне стало жалко себя. Ночью боль усиливается, и тогда нужно сильно абстрагироваться и принимать себя. Это два противоположных процесса, которые, работая в противофазе, усиливают друг друга. Чем больше я абстрагируюсь, тем больше прощаю и принимаю. Ночью я смотрю на свет яркой звезды за окном. После приступа, в тишине, я понимаю, что любовь – это то, что существует после жизни, но пока я не могу сказать это слово вслух, но я знаю, что этот момент очень близок, это как порвать папиросную бумагу, за которой – яркий свет.

Да, забыла рассказать… Мужчины больше не звонят мне и не останавливают на улицах и не приглашают в ресторан, по-другому на меня смотрят и по-другому общаются. И не потому, что моё тело обезображено, у меня такое ощущение, что моя воздушная болезнь перекинулась на тело и пожирает его, но вокруг меня зарождается что-то новое, пока не могу назватьточно, что это, может, судьба? Сама себе я напоминаю героинюблокбастера, внутри которой живёт чудовище, только есть разница. Это самое чудовище является моей частью. Таким образом, моя жизнь сейчас – это разрушение себя, но неполное. Я назвала это занятие – психосоматическая хирургия. В этой борьбе побеждает не сила, а наличие связи, не придуманной связи с Богом… Если на кону ваша жизнь, сомневаться не приходится. Иногда опухоль прячется, и я начинаю верить, что она ушла, но вдруг одно неосторожное движение – и всё возвращается к началу, и опять надо делать самый первый шаг, но не так, как ты делала его вчера. И я уже не помню, с чего всё началось, и не знаю, чем всё закончится.

Я смотрю в зеркало, но замечаю, что что-то изменилось. Я смотрю на себя без страха и отвращения. Скоро я скажу слово «Любовь», и папиросная бумага, отделяющая меня от яркого света, прорвётся. Всё остальное не имеет значения. Я только учусь. Я делаю первые шаги. Иногда приходит Игорь и молча сидит у окна с чаем и своими листочками. Мы можем долго молчать, и в этом молчании нам не тесно. В его присутствии мне всегда становится легче, но мне стыдно за эту дарованную просто так лёгкость, наверное, я ещё не понимаю слова «Милость», не разобралась в нём. Миша тоже навещает меня, да он и живёт теперь совсем рядом, в квартире Серафимы Степановны. Я помогаю ему с уборкой. Мне почему-то хочется, чтобы в её доме всё оставалось по-прежнему, идеально светло и чисто, и чтобы на балконе росли цветы. Миша периодически расплачивается со мной свадебными платьями. У меня их уже три. Зачем мне столько свадебных платьев? Срезанный тополь не унимается и уже в некоторых местах поднял асфальт на дороге, ирядом с пнём в земле появились крепкие ростки. И, кажется, я начинаю понимать, что такое счастье, вернее, я знаю его в лицо, уже знаю и ощущаю в себе иногда. Знаете, это невозможно ни с чем спутать.

Если я выживу, может быть, мне будет дарован шанс родить ребёнка. Это будет девочка.

Однажды я увидела её во сне, и таммоей душе показали, что такое материнская любовь. Показали и сокрыли, но я живу с этой памятью, как с закладкой в книге, и эта книга – я сама. Жизнь становится всё интересней. Если я рожу девочку, назову её Серафимой. Да, да, именно… Серафимой.

                                                            2014г.