скачать книгу бесплатно
– Мне бы в гостиницу, – сказала она. – В хорошую. А то я замужем.
– Не переживайте, леди, – улыбнулся таксист, – я приличный человек и в бордель не завезу. «Акапулько» – подойдет?
– Звучит как бордель.
– Погуглите, я подожду.
Полине пришлось признаться, что гуглить она не может – в ее простеньком телефоне интернет не предусмотрен.
– Без интернета? – таксист повернулся с интересом. – Ну, вот мой. Возьмите.
И он сам набрал на карте запрос.
Полина нажала на отметку, бегло посмотрела сайт и признала, что «Акапулько» выглядит вполне прилично.
– Давайте туда.
– Хорошо. Только позвоните им предварительно, мало ли… Номер там указан.
В отеле оказались места: одно- и двухместные, приезжайте хоть сейчас.
По дороге таксист бурчал себе под нос, тихо и иногда неразборчиво, но что-то Полина могла расслышать:
– Это в девяностые каждая гостиница борделем была… а каждая ночная поездка – за барышнями… так и работал, одну фею туда отвези, другую оттуда привези… а у меня тогда семья была, и дети – трое! Сейчас-то пятеро уже, а было тогда трое… а я все таксист. Зато жена моя – и кассир, и швея, и мыло какое-то дома варит-продает. Вам, женщинам, все легко дается. Это мужику нормальной работы не найти. Там на деньги кинули, там не платят, там уволят по сокращению… она мне говорит: ты токарь? Открывай, говорит, мастерскую. А на какие деньги я ей ее открою? Это же одному дай, второму дай, а третий сам возьмет, мне ни копейки не останется… какой тут заработок… а я еще инвалид. Вот и таксую. А гостиница тут хорошая. Никто не обидит.
Полина с болезненным вниманием вслушивающаяся в монолог, вздрогнула, когда машина остановилась у четырехэтажного светлого здания с балкончиками.
Над входом горела надпись «Акапулько».
– Спасибо, – сказал она и расплатилась.
– Не за что, – ответил таксист и уехал, продолжая беседовать уже сам с собой.
На улице было зябко. Полина закуталась в шаль и стремительно взбежала вверх по лестнице.
Сзади донесся неразборчивый крик, который ее подстегнул: почему-то стало страшно.
В холле отеля не оказалось ни огромных искусственных пальм, ни другой кокосово-мексиканской атрибутики: дизайнер знал свое дело и в пошлость не скатился. Оливковые и кофейные тона нежно сияли на стенах, шторах, лампах и круглых вазочках на маленьких столиках. Было уютно и светло. За стойкой ресепшена сидела девушка с белым тропическим цветком, воткнутым в пышную прическу, и это был единственный штрих, напоминающий об отдыхе на побережье.
Очень уместный, оценила Полина, и протянула девушке паспорт.
– Будьте добры, одноместный номер на семь дней. – Она решила, что недели на расследование ей будет достаточно.
Девушка приняла паспорт и начала оформлять заказ, щелкая по клавиатуре и изредка взглядывая в экран монитора большими темными глазами.
Позади распахнулась и снова закрылась дверь, застучали торопливые шаги, и снова мужской голос взволнованно выкрикнул:
– Диана! Дианочка!
Полина не выдержала и обернулась: столько радости и восторга было в этом возгласе, что захотелось увидеть счастливца, настигшего наконец свою прекрасную Диану, и саму Диану.
Широко распахнув объятия, к ней, а не к неведомой незнакомке, шагал мужчина. Был он высоким и худощавым, с короткой стрижкой, сухими и длинными чертами лица, в очках в тонкой оправе. За очками сияли радостью и удивлением светлыесветлые глаза: Полина таких никогда не видела, настолько удивительно-светлыми они были, но пугающего впечатления не производили, потому что были обведены по радужке темным кольцом.
– Где же ты была? – торопливо забормотал незнакомец, сгребая оторопевшую Полину в охапку и крепко обнимая. Свой подбородок он поместил на ее плечо, а гладко выбритой щекой прижался к ее щеке, и Полина почувствовала теплое биение пульса. – Диана! Самойлова! Почему ты не в Москве? Почему ты сбежала? Марина Петровна тебя ищет, надежды не теряет. Почему сбежала, никому не сказав?
Он разомкнул объятия, взял ее за плечи и легонько встряхнул, встревоженно вглядываясь.
– Я не Диана, – выдохнула Полина, приходя в себя после неожиданной близости с незнакомым мужчиной. – Меня зовут Захаржевская Полина… и я не терялась, не сбегала, я тут живу… с мужем. Уже давно… Вы обознались!
Мужчина отступил от нее в растерянности.
– Не может быть! – сказал он. – Мы же учились вместе. Я Петр, Петя Соболь… Помнишь? Ты меня Бобром называла… Я не мог обознаться!
– Вы точно перепутали, – уверила его Полина, хотя ей стало жаль той не случившейся встречи с однокашницей, которую так ждал этот Петя Соболь.
Петр опустил большие руки. Он был явно расстроен.
– Вы ошиблись, – подтвердила девушка с ресепшена, до этого молча и с интересом наблюдавшая сцену. – Вот ваши ключи, госпожа Захаржевская. Второй этаж, номер двадцать два. Дверь сразу за колоннами. Завтрак в десять часов.
И она отдала Полине паспорт и небольшой серебристый ключик с деревянным номерком. Полина забрала ключи и поднялась наверх по лестнице, не желая оказаться в одном лифте со случайным знакомцем Петром. Однако она не выдержала и разок обернулась с самого верха площадки: Петр так и остался стоять у ресепшена, опустив голову.
«Бедняга», – подумала Полина еще раз, открыла дверь своего номера…
Первым делом она развесила в шкафу предметы своего скромного гардероба: платье-футляр персикового цвета с рукавами в три четверти и длинный серый кардиган с нежно-розовым капюшоном и манжетами. Туфли, что были на ней, – единственные, – она поставила у двери. Вынула и кинула на кровать нетбук и туго набитую косметичку.
В ней хранились все ее деньги. Полина испытывала чувствительные уколы совести за то, что взяла эти деньги. Ее слабо успокаивало даже то, что, когда она заболела, Глеб снял с ее банковских карт все средства и приобщил их к семейному бюджету, а значит – попросту взял себе, потому что бюджетом распоряжался он и только он.
Полина пыталась представить, что просто вернула себе взятое Глебом когда-то в долг… но ей все равно было стыдно.
Она пересчитала деньги: по ее представлениям, должно было хватить на неделю проживания в городе и даже с избытком. Наверное, можно даже купить себе современный телефон с интернетом. Это так удобно! Набрал, что тебе нужно, в поисковике, и вот тебе: адреса, пароли, явки!
Полина решила заняться покупкой телефона с утра. Прямо перед визитом к первой загадочной незнакомке из списка Глеба: Аглае.
Ее адрес, как показали интернет-карты, был ближе всего к отелю «Акапулько». К ней Полина и решила отправиться. Она не придумывала предлогов или стратегий. Ей думалось, что правильно будет поступить так: прийти к этой женщине, представиться и попросить рассказать, что ей известно о Глебе Захаржевском. Какие их связывают отношения, где они познакомились и общаются ли на данный момент?
Может, одной истории будет достаточно, и даже не придется навещать других девушек?
Уставшей Полине еле-еле хватило сил на то, чтобы принять душ. После она кое-как улеглась на довольно широкой кровати, укрылась и моментально заснула.
Ей снились тревожные сны: пожар в оставленном ею доме, полыхающие в темноте яблони, потом – грустные светлые глаза Пети Бобра, а еще – яркая и хохочущая Аглая, по-цыгански трясущая широченными юбками.
Глава 4
В которой Полина встречает Аглаю и гордится Глебом, а еще раскладывает свою жизнь по полочкам и обнаруживает, что стала очень толстой женщиной
Полину разбудили непривычные звуки: особый гул оживленной улицы современного города. Смешивались голоса машин и неуловимый белый шум, присущий просыпающемуся крупному кварталу. Накануне Полина забыла закрыть окно, но в номере было тепло. Утро выдалось по-настоящему летним. Солнце карабкалось на крыши, разливая реки света, золотые косы вплетались в листву тополей.
Мельком глянув на часы, Полина решила, что успеет позавтракать в отеле, и, поспешно умывшись, надела персиковое платье. В зеркале отразилась незнакомка: с буйным пышным пламенем волос и ведьмински-зелеными глазами. Немножко заспанная и растерянная, Полина излучала интимную теплоту смятой женской постели.
Такой она давно не бывала: обычно скромная, ухоженная и старательно причесанная, всегда была похожа на умненькую ученицу курсов кройки и шитья.
Изменение неожиданно порадовало Полину: ей показалось, что все будет замечательно, что все эти женщины – просто знакомые Глеба и никакой особенной тайны в них нет, а сама она – уже не домашний тапочек, а вполне себе интригующая особа. И когда Глеб вернется и увидит эти перемены, его ночные отлучки прекратятся.
Тогда вернется назад обычная ее жизнь: и можно будет заняться высадкой кустов персидской сирени. Говорят, она растет там, где воткнешь… Вот Полина и попробует.
Воодушевленная, Полина вышла из номера, прихватив сумочку с деньгами и телефоном. Простучав каблучками по лестнице, спустилась на цокольный этаж, где в «Акапулько» накрывался шведский стол.
Пройдясь с подносом вдоль ряда заманчивых блюд, она выбрала и сложила на тарелку немного винограда, немного сыра, круассан с миндалем и налила в чашечку зеленого чая.
Обернувшись, она увидела, что столики почти все свободны: видимо, большого наплыва гостей в отеле не наблюдалось. Ей сразу приглянулось одно местечко: у самого окна-витрины, тянущегося от пола до потолка и прикрытого плетеными оливковыми шторами.
Правда, столик этот был уже занят. За ним сидел Петр Соболь и приветственно махал Полине рукой.
Полина собиралась сделать вид, что не заметила его, и выбрать другое место, но лицо у Петра было доброе и немного виноватое, и она подумала – почему бы и нет? Так интересно, что за таинственную Диану он потерял…
Она подошла поближе и села в чудное кресло, похожее на половинку яйца, каркас которого обтянут нитяным веером.
– Доброе утро, – сказал Петр, вынул из вазочки белую орхидею и протянул Полине красивым джентльменским жестом. – Я бы приготовил в качестве извинения целый букет, но в такую рань цветочные магазинчики оказались закрыты.
Полина рассмеялась, приняла цветок и воткнула его в прическу.
Этот мужчина не казался ей чужим и опасным: он не был похож на «самца», «царя» и «льва», способного взяться за ее завоевание. Он был похож на парня с соседского двора, с которым в детстве играли в догонялки и лазили по деревьям – никакой романтики. Поэтому и молчала совесть Полины. Она была научена вести себя скромно – Глеб очень сердился, рассуждая о том, как некоторые «бабы» специально привлекают к себе внимание, напропалую кокетничают, чтобы продаться подороже.
Глеб как-то рассказывал ей, что так исторически сложилось: хитрые самки неандертальцев, приобретя возможность логически мыслить, обленились и вместо сбора пищи принялись обменивать секс на бананы, которые приносили самцы. Он называл эту теорию этологией и утверждал, что времена изменились, а вот в поведении самок не изменилось ничего. Полина знала, что спорить и задавать вопросы бесполезно: она была той самой самкой, которая получает «бананы», а сама не имеет никакого отношения к их сбору. Глеб говорил, что в этом нет ничего плохого, просто такова ее природа. Все женщины так или иначе продаются.
У нее же не было планов продаваться незнакомцу, да и не похож был Петр на опытного «покупателя», и Полина заключила, что в ее поведении нет ничего предосудительного.
– Мне жаль, что я оказалась не Дианой, – сказала она, намазывая тоненький ломтик сыра медом. – Вы явно очень хотели ее увидеть.
– Хотел, – ответил Петр, и его взгляд погас. – Она была моей первой любовью. Когда я увидел ваши волосы и вашу походку, у меня чуть сердце не остановилось. Она точно так же забегала по лестнице вверх, быстро, как птичка, аж кудряшки подпрыгивали. Это была первая встреча: она спешила на лекцию в институте, а я поднимался следом, увидел ее и пропал. Так говорят, да? Пропал? Это когда ни одной мысли не оставалось, кроме как о Диане. Я спал и видел Диану, я смотрел по сторонам и видел только Диану, я не мог учиться, потому что – только Диана! Я боялся, что не смогу даже подойти к ней, чтобы познакомиться. В юности я был довольно нескладен, длинный, с тощими руками… похож на кузнечика. Мне казалось, я подойду, а она посмеется надо мной.
Он задумался. Перед ним легонько дымилась чашечка с черным кофе.
Полина с интересом слушала его, лакомясь нежнейшим круассаном и подумывая о том, как бы потом скинуть эти лишние триста калорий. Может, сходить вечером в спортзал?
Не хватало еще растолстеть к приезду Глеба…
История о давней любви звучала приятно, как сказка, но сердца ее не трогала: чужая любовь всегда чужая.
– Вы так и не подошли к ней?
Петр поправил слегка затуманившиеся очки.
– Подошел, но случайно. Однажды осенью я увидел, как она спешит от метро, прикрывая голову сумочкой. Шел сильный дождь. Она была в красном плаще, и от дождя он стал малиновым. У меня был зонтик, это чудо, что у меня оказался зонтик – вообще я их не ношу, потому что постоянно теряю. Я догнал ее и раскрыл зонт, а она взяла меня под руку, и мы пошли рядом. Сердце у меня захлебывалось от радости. Ее рука держала мою, понимаете? Я так мечтал хотя бы полслова сказать ей, а тут такое счастье – она совсем рядом! Только у меня не хватило сил что-то ей сказать. У дверей института она повернулась и сказала: «Спасибо. Как тебя зовут?». Я ответил – Петя Соболь.
Она рассмеялась. Потом я узнал от ее подруги, что она рассказывала, как ее спас от ливня Петя Бобер. Наверное, так меня и запомнила – как Бобра…
– А потом? – Полина уже допивала свой чай.
История, по ее расчетам, тоже должна была скоро закончиться.
– А потом, после окончания института, я устроился журналистом в газету, где ее мама работала старшим редактором. Надеялся, что так смогу стать к Диане ближе.
Петр замер, глядя, как Полина ставит на блюдце беленькую чашечку. Его взгляд стал напряженным.
– А где ваша мама? – вдруг спросил он.
– Умерла, – холодно ответила Полина.
Ей расхотелось допивать чай, расхотелось слушать историю, и Петр это понял.
– Простите, – еще раз извинился он.
– Ничего. Всего хорошего, – сказала Полина, взяла свою сумочку и вышла из-за столика.
У дверей она вынула из прически цветок и положила его на маленький столик, стоящий рядом.
Она привыкла не выказывать неудовольствия перед мужчинами, поэтому сделала это так, чтобы Петр не заметил.
Ее хорошее настроение заметно поникло. Разговоры о маме – больная тема, больная настолько, что Полина никогда сама ее не поднимала. Иногда она просыпалась оттого, что слышала ее голос: та тихонько и неразборчиво звала ее по имени.
Только голос и сохранился у Полины в памяти. Больше она не помнила ничего. Это ранило ее так сильно, что невозможно было даже думать о том, что когда-то она была маленькой и женские родные руки поправляли шапочку на ее голове, умывали ее личико и прижимали к себе. Вместо этих воспоминаний зиял страшный черный провал, и Полина ощущала это как величайшее предательство к той, которая родила ее, любила ее…
Как же некстати этот Петр заговорил о родителях!
Взбодрись, Полина! Не вспоминай то, что забыла! Двигайся вперед!
Адрес Аглаи Полина назвала таксисту – первому, кто остановился перед ней, сверкая яично-желтой покраской авто. На этот раз таксист оказался молчалив, и у Полины было время подумать. Она и думала, незаметно для себя терзая пальцами ручку сумочки: как пройдет эта встреча?
Вдруг Аглая, узнав, что она жена Захаржевского, сразу же высмеет ее и скажет что-то вроде: «За собой надо было следить, вот мужик бы и не бегал по бабам! Сама виновата!»
Полина украдкой глянула на себя в зеркальце. Она следила за собой! Это будет неправдой! Она до тошноты бегала на беговой дорожке, до боли хрустела суставами, постигая асаны! Ни разу не пропустила ни косметолога, ни массажистки, только если по особым дням…
Если только… если только эта Аглая взяла молодостью?
К концу поездки Полина вся дрожала от страха и готовности дать моментальный отпор. Таксист завернул во дворе белого высотного дома, украшенного голубыми балкончиками, и тут же из дверей подъезда вышла Аглая. Полина сразу узнала ее: вот ее блестящая челка в стиле ретро, вот очки в красной оправе!
На Аглае были брюки, сильно зауженные книзу: белые в черную полоску, и белый пиджак с наплечниками. На шее повязан бантом шелковый шарф в крупный горох.
Она была как ожившая открытка из тридцатых.
Полина суматошно забилась в дверь машины, наспех сунув таксисту пару купюр.
– Без сдачи! – выкрикнула она и вывалилась на улицу, наконец-то совладав с замком.
– Аглая! Аглая!
Девушка из тридцатых шла далеко впереди, помахивая клатчем.
