Завораш

скачать книгу бесплатно


Если бы на его нарисованной сетчатке могло сохраниться хоть что-нибудь из увиденного! Однажды Энсадум посмотрел в глаз мертвеца и увидел бледное, перекошенное от страха лицо. Только спустя мгновение он понял, что смотрит на собственное отражение…

Если бы могли точно таким же образом заглянуть в будущее и предвидеть последствия своих действий… Впрочем, кто знает, какие именно из поворотов судьбы приводят к тем или иным результатам?

На коже и одежде кровь успела свернуться, немного её впиталось в обивку, образовав острова бурых пятен.

Тяжелее всего оказалось разогнуть затёкшие конечности. Скрюченной позе, в которой он пришёл в себя, трудно было подобрать название. Левая рука почти не двигалась, правая двигалась кое-как. Ногам досталось меньше, однако за ночь обувь сдавила распухшие ступни таким образом, что Энсадуму стало казаться, что он больше никогда не снимет башмак и не наденет новый. А нога на всю оставшуюся жизнь останется кривой и узловатой, как корень дерева.

Он мог бы вернуться по следам от колёс повозки, как и планировал накануне. Выбравшись наружу и оглядевшись, он не обнаружил ничего нового. Все та же безжизненная серая пустошь – камни и мох, влажная почва и островки снега.

К счастью, за ночь снега выпало мало, и следы от колёс были хорошо различимы. Особенно отчётливыми они становились неподалёку от того места, где лежала опрокинутая повозка. Обе полоски от колёс там причудливо изгибались, переходя в подобие запятой, или финального росчерка, поставленного уверенной рукой. Энсадум с тоской подумал, что этот росчерк мог стать последним в его жизни.

Вдалеке по-прежнему висел туман. Энсадум подумал, что он никуда и не уходил, просто время от времени отступал, а спустя какое-то время возвращался. Пелена была сплошной. В ней не угадывалось никаких черт, как например, в городе, где тоже бывают туманы, но почти всегда за белой дымкой прячутся здания и уличные фонари, очертания которых неизбежно проступают. А здесь – ничего. Ровная серая хмарь, словно кто-то разбавил в стакане воды каплю черной акварели.

Довольно долгое время шорох мелкого камня под его ногами был единственным звуком, который сопровождал Энсадума. Некоторое время он пробовал говорить вслух что-то ободряющее, без особого успеха.

Вслед за этим Энсадум попробовал считать шаги – главным образом за тем, чтобы сопротивляться одолевающей силе холода, но быстро сбился.

Тем временем рядом с предыдущими полосами от колёс появились следы копыт.

С тех пор как использовать любые механизмы от самых простых до сложных стало невозможно, а основным средством передвижения вновь, как и некогда, стали лошади.

Поезда, автомобили, корабли – все пришло в негодность.

Энсадум помнил, что такое автомобиль. Или паровоз. В детстве они с отцом раз или два садились в «повозку» без лошадей, и на четырёх колёсах. Правил сам отец, и руки его при этом были одеты в черные перчатки, а на лице громоздились большие авиационные очки. Впрочем, пользовался он автомобилем скорее для развлечения, чем для поездок куда-нибудь на дальние расстояния. Для этого использовали поезд. Энсадум хорошо помнил, как они с отцом и матерью поднимались по ступеням вагона, а затем шли по узкому коридору, где с одной стороны располагались двери купе, а с другой – широкие окна из обрамлённого металлом стекла.

Он помнил чрево поезда: сплошь деревянные панели с редкими вкраплениями металла и хрусталя; помнил тихий шорох открываемых дверей. И запах! Особенно – запах. В поезде пахло всем и сразу: мазутом, деревом, кожей, а ещё – солнцем, выпечкой, свежей газетой, только что сваренным кофе. Эти запахи напоминали ему о доме. Оно и неудивительно: путешествие из одного конца в другой могло длиться неделями, и люди буквально жили в своих купе.

Рельсы были проложены не только по всему Аскеррону, но вели в Завораш, и даже на территорию Мензаррабана, где степи постепенно переходили в пустыню. Будучи ребёнком, Энса неоднократно задумывался над тем, где же все-таки заканчиваются железнодорожные пути. Возможно, они обрываются где-нибудь у болот Зазулы? Или тянутся по Тантарону ещё некоторое время, петляя между топей, покуда окончательно не погрязнут в трясине? Или исчезают под песчаными наносами Мензаррабана подобно диковинным стальным змеям, зарывающимся в пологие склоны барханов?

Казалось, что на поезде можно было объехать весь мир, что все пути связаны друг с другом.

Энсадум шёл уже почти час, думая о том, сколько бы времени понадобилось ему, будь он на автомобиле или, скажем, на поезде. Или верхом на лошади, как те налётчики. Передвигались они явно на лошадях, затем оставили их где-то неподалёку, подготовили ловушку и принялись ждать. Сколько они так ждали, сказать было сложно. Что же действительно было нужно тем людям. В голову шёл только один ответ: саквояж. Вернее, его содержимое.

Значит, кому-то понадобилась кровь того человека.

Только сейчас Энсадум начал задумываться, каким же образом он получил это задание. Ничего конкретного ему вспомнить не удавалось. Нужно было всего лишь добраться в определённое место и взять кровь. Ни имени умершего, но имён его родственников практику знать не положено. Это не запрещено, просто никто не вникает так глубоко. По идее, практика не должна интересовать даже причина смерти человека. Практик – не слуга закона, не в его компетенции устанавливать справедливость и вершить правосудие.

Зябкий сырой воздух пробирал до самого нутра. Теперь Энсадуму казалось, что понадобится бочка угля и камин размером с жерло вулкана, чтобы изгнать из его тела весь этот холод.

Страшно хотелось пить.

За десять или пятнадцать шагов Энсадум насобирал несколько пригоршней снега, который ещё не успел растаять, и сунул его в рот. Снег имел привкус железа.

Неизвестно, сколько он шёл. Может быть, всего пару минут, а может и несколько часов. Энсадум давно утратил счёт времени и лишь слабо представлял себе, куда идти. Спасением могли быть следы от колёс злополучной телеги… Но теперь он потерял и их.

Туман мешал выбрать ориентир. Таким мог бы стать большой камень либо неровность ландшафта, однако любая приметная деталь тут же терялась в дымке, стоило отойти чуть дальше.

Внезапно накатило отчаяние.

Разве он мог вообразить нечто подобное, когда брал очередной билет из прорези в стене?

Эта стена, которая находилась в здании Курсора, была металлической, из цельного куска листовой стали. В её центре находилась прорезь – узкая щель, похожая на окошко для писем в почтовом ящике. Время от времени сквозь неё высовывалась карточка из плотной бумаги. На каждой карточке было написано несколько слов: обычно адрес и краткие указания о том, как добраться. Иногда там была нарисованная от руки карта, всегда небрежно выполненная, схематичная, словно кто-то очень спешил, набрасывая все эти линии.

В этот раз Энсадуму досталась карточка, на которой была именно такая карта. Впрочем, указывалось на ней только место, где он мог нанять лодку. И на этом все. Видимо, дальнейшее предполагало участие проводника (так оно и получилось). Чего наверняка не было в повестке – так это того, что добираться до трупа он будет бесконечно долго, а добравшись, едва не погибнет.

В самом начале Энсадум ломал голову над тем, откуда кураторы узнают обо всех этих смертях. Более того – один или два раза он подмечал, что карточку ему выдавали ещё до того, как человек умирал. Несчастный испускал дух, и как раз в этот момент практик поднимал руку, чтобы постучать в дверь.

Значило ли это, что кураторы каким-то образом предвидели смерти?

Энсадум уже давно брёл, едва переставляя ноги. Оторвать ступню от поверхности значило потратить последние усилия. Туман не собирался рассеиваться, а следы повозки давно затерялись среди мелких и крупных камней.

– Кто бы мог подумать, – пробормотал Энсадум и рассмеялся. Смех напоминал треск ломаемых веток, – С другой стороны…

Внезапно он споткнулся и рухнул лицом вниз, едва успев вытянуть перед собой руки.

Удар пришёлся на колени и локти. Тонкая материя штанов лопнула, в запястье что-то хрустнуло, мгновенно утопив сознание во вспышке боли.

Однако Энсадум забыл о боли, стоило ему увидеть, что стало причиной падения.

Это были две прямые, расположенные на земле параллельно друг другу.

Рельсы. Самая настоящая железная дорога.

Наверняка, если смотреть сверху, она была похожа на шрам, прочерченный по иссохшей плоти пустоши. Как часто ей пользовались? Как много поездов вообще покидали стоянку с тех пор, как все начало приходить в упадок? Или они просто ржавели, брошенные на полдороги, и никому не было до них дела? Энсадум пытался вспомнить, видел ли он железную дорогу на карте, и если да, то куда она вела?

Металл был ржавым. Сохранились только сами рельсы, шпал не было видно. То ли сгнили за столько лет, то ли их попросту засыпало грунтом. Энсадум разглядывал покрытые коррозией болты в палец толщиной, скрепляющие рельсы. Многие из них стали настолько хрупкими, что могли лопнуть в любой момент. Хотя, кого это интересовало? По этой железной дороге тридцать лет не ходили поезда и вряд ли пойдут снова. Во всяком случае, Разрушение не оставляло шансов ни единому механизму, даже самому простому. Смерть механизмов была окончательной и бесповоротной.

Поднявшись с земли, Энсадум посмотрел в направлении, куда уходили рельсы. Они начинались у границы тумана по левую руку и исчезали в тумане справа. Возможно, если двигаться по ним всё время, то был шанс прийти в ближайшее поселение. Ведь раньше именно железные дороги соединяли города.

Конечно, всегда оставался шанс просто бродить кругами, ведь пути имели свойство пересекаться, расходиться и вновь сближаться.

Чувствуя все нарастающую головную боль – верный признак того, что с ним пытается связаться куратор, Энсадум опустился на рельсы.

Не раскрыть сознание на этот раз было невозможно.

Энсадум закрыл глаза, чувствуя, как в его голову проникают чужие мысли. Поначалу они состояли из статичных образов, слишком хаотично подобранных, чтобы это было неслучайным: река, дом, луна в небе, чья-то сгорбленная спина, острый камень, округлый предмет, похожий на фрукт или макушку головы. Постепенно поток образов иссяк, а из темноты возникло лицо куратора. Им оказался незнакомый мужчина в возрасте. На его голове была высокая шапка из красного бархата, шею украшала цепь из переплетённых между собой колец – знак Алхимиков крови.

На этот раз Энсадум не стал прерывать контакт. Возможно, кураторы могли помочь ему выбраться из этой глуши. А ещё, как оказалось, ему нужно было видеть перед собой человеческое лицо. Особенно важно это было сейчас, когда он оказался в одиночестве посреди ничего.

Куратор заговорил, но до слуха практика не донеслось ни звука.

Куратор продолжал говорить, пока по отсутствию реакции с противоположной стороны не догадался, что его не слышат. Поняв это, он принялся жестикулировать, но и из этой попытки ничего не вышло. Тогда он оборвал контакт. К счастью, на этот раз, покидая чужое сознание, алхимик не стал швыряться своими обычными ужасами. Энсадум был благодарен ему и за это.

Разлепив тяжёлые веки, он понял, что не оглох. До его слуха по-прежнему доносились звуки: скрип камешков под подошвами, звук собственного дыхания. Но был и другой – неожиданный и странный шум, приходящий из-за границы тумана. Постепенно звук усиливался. Что-то приближалось.

Звук был ритмичным, повторяющимся. Тук-тук. Тук-тук.

Парные удары, как будто кто-то забивает гвозди. Первым ударом он примеряет точность попадания, вторым загоняет гвоздь до половины. Однако даже звук забиваемых гвоздей будет отличаться, пусть и незначительно: зависит от материала, даже от того, насколько точно боек молотка попадёт по шляпке… Энсадум знал, что ничто в природе не могло бы издавать настолько однообразный шум. Пожалуй, это было под силу механизмам, и он даже мог припомнить автоматы, которые звучали похоже… Однако ничто из этого не объясняло, каким образом некий механизм, устройство, конструкция или приспособление все ещё могли функционировать.

Порыв ветра принёс запах. Тот самый, который Энсадум не чувствовал уже очень давно, со времени детства.

А затем внезапно туман расступился, и из него показался…

НЕ ОТКРЫВАЙ ГЛАЗА

Спитамен оказался в темноте.

Главное правило: если попал в такое место, лучше не двигаться и ждать, пока глаза привыкнут к мраку. Из опыта он знал, что абсолютной тьмы не бывает. Разве что на дне могилы, но до этого пока дело не дошло.

Спитамен прислушался. Сверху доносились какие-то звуки: звон посуды, то же цоканье, что он слышал до этого, скрип половиц. Дверь по-прежнему была закрыта.

Интересно, заперта ли она?

Однако подниматься по лестнице и проверять ему почему-то не хотелось. Вместо этого Спитамен спустился ещё на несколько ступеней вниз. Его рука при этом не отрывалась от перил.

Вскоре ступени кончились. Он оказался на ровном земляном полу, на удивление плотно утрамбованном. К тому времени смог различить силуэты впереди: несколько колонн, поддерживающих тяжёлые балки потолка, узкое окно, за которым было значительно светлее.

Все дома в Завораше строились таким образом, что подвалы в них оказывались вровень с мостовой. Сквозь окна, расположенные на уровне земли, сюда попадало достаточно дневного света, а через небольшие прорези между ними – и воздуха. Подвал должен непременно хорошо проветриваться. Это правило усвоили ещё предки заворашцев, впервые столкнувшиеся с белым тленом. Так назывался особый вид плесени, появлявшейся на стенах и внутри зданий. Самое странное заключалось в том, что плесень вроде как была живой: её отростки проникали глубоко в камень, дерево и живую плоть.

Впервые белый тлен обнаружили столетие назад. Плесень просто появилась на стене одного из домов. В следующие несколько дней она поглотила здание целиком. К несчастью, в доме ещё оставались люди. Когда дверь открыли, обнаружилось, что внутри все было покрыто белым пухом. Плесень была повсюду: на полу, стенах, потолке, мебели. Нашлись и тела хозяев. Они выглядели как пара поросших белой шёрсткой пушистых кочек…

Ему не раз приходилось пробираться в подобные подвалы и ночевать. Иногда случалось и так, что место уже было занято кем-то другим, но чаще Спитамен находил надёжное, хоть и временное убежище. К тому же в таких местах нередко случалось разжиться съестным из запасов хозяев. Спитамен ожидал увидеть горы товаров, которым не нашлось места в лавке наверху, но ошибся – вокруг не оказалось ничего. Подвал был абсолютно пуст. Все звуки в нем приобретали необычную гулкость, любой шорох становился громче в десятки раз.

Наверняка именно поэтому, а ещё благодаря тому, что все его чувства были напряжены до предела, он и услышал чей-то тихий стон. Но подвал был пуст, так откуда же взялся звук? Может, что-то притаился за одной из колонн?

И тут взгляд Спитамена упал под ноги. Ему показалось, или некая часть пола действительно была темнее? Буквально в шаге от него лежало пятно непроницаемого мрака, как будто на тёмном камне пола кто-то изобразил черной краской круг правильной формы.

Стараясь двигаться осторожно, Спитамен подобрался к краю круга, опустился на колени, протянул руку… И его ладонь погрузилась в черноту. Перед ним была пустота, колодец, вырезанный прямо в полу.

Он оказался один на один с сумасшедшим галантерейщиком в запертом подвале магазина, откуда возможно выбраться только одним способом – сквозь узкое окошко, ведущее на улицу. Но чтобы добраться до него, необходимо преодолеть десяток шагов в неизвестности, рискуя сверзиться в колодец.

Прямо скажем, перспектива незавидная.

Может быть, стоит осторожно, шаг за шагом, добраться до стены и уже оттуда, не отрывая спины от сырых камней, дойти до окна?

Пока Спитамен размышлял, снизу раздался очередной стон.

Насколько он мог судить, диаметр колодца был от четырёх до пяти локтей. Запустив руку в темноту, Спитамен попытался нащупать хоть что-то, но вместо этого пальцы ощутили лишь холодный камень стен.

Сколько бы он ни напрягал зрение, ему не удалось разглядеть того, что происходит внизу, поэтому, стоя на коленях у края колодца, он опустился ещё ниже, пока его лицо не оказалось вровень с полом, и произнёс:

– Кто здесь?

Он уже начал думать, что ему просто показалось.

– Эй?..

В ответ снизу донёсся очередной стон.

Внезапно в голову Спитамену пришила идея. Когда он впервые смотрел на сферу, та вроде как сияла изнутри. Тогда он не придал этому значения. Однако вполне могло оказаться, что сфера была способна светиться в темноте. В любом случае проверить стоило.

На мгновение Спитамен испугался: а если вдруг он повредил сферу, убегая от лавочника? Или, того хуже – потерял? А лавочник, получив желаемое, навсегда запер его здесь.

Однако к его облегчению, сфера оказалась на месте. И она действительно светилась в темноте. Стали видны не только серый каменистый пол вокруг, но и стены, и, разумеется, яма. И не одна. Неподалёку Спитамен разглядел ещё один черный кружок провала.

Снизу вновь застонали. На этот раз ошибки быть не могло. Спитамен, проведший на улице последние несколько лет жизни, научился безошибочно определять скрытые в интонациях боль, страх, отчаяние, даже если холодной ночью откуда-нибудь из подворотни слышался всего лишь прерывистый кашель или короткий, но глубокий, идущий из самых недр тела, стон. Единственный звук смог поведать о человеке многое, порой гораздо больше, чем он сам хотел рассказать.

Крепко сжав сферу в кулаке, Спитамен погрузил руку в мрак колодца. Вниз уходили серые стены, покрытые пятнами сырости. Спустя мгновение он увидел лежащего на дне колодца человека. Тот скорчился в позе эмбриона, подтянул ноги к груди, а руки засунул между тощими коленями. На нем была только набедренная повязка, хотя вначале Спитамену показалось, будто человек одет в тёмную одежду. С опозданием он понял, что все тело несчастного – один сплошной синяк. Человек выглядел мёртвым. Он и пах как мертвец.

Спитамену пришлось лечь на живот, чтобы вытянуть руку дальше. Из колодца на него дохнуло смесью отвратительных запахов. Пахло склепом, могилой; старым, давно заброшенным крематорием, где жирная земля, его окружающая – это пепел и гарь, оставшаяся после тысяч сожжённых тел.

– Эй, – позвал Спитамен, опустив голову в колодец. Собственный голос, отражённый от стен, показался ему слабым и надтреснутым.

– Эй, – повторил он громче, – Ты живой?

Человек не ответил и даже не пошевелился. Было трудно сказать, дышит ли он вообще. Спитамен обернулся: не открылась ли дверь подвала и не маячит ли в проходе паучья фигура галантерейщика. Неожиданно он понял, что был неправ, решив, что в подвале совсем нет запасов. То, что он сейчас видел перед собой, как раз таким запасом и являлось, в истинно паучьем вкусе.

Неужели вместе с полиморфными конечностями жертва запретной хирургии обретает и вкусы животного, в которое, по сути, превращается?

Неожиданно незнакомец открыл глаза. Он сел, выпрямился, посмотрел наверх – прямо на Спитамена. А затем прыгнул. Всё происходило настолько быстро, что Спитамен не успел ничего понять. Словно подброшенный невидимой пружиной, человек вцепился в руку, сжимающую сферу. На мгновение Спитамену показалось, что сфера сейчас лопнет, такой крепкой была хватка, но, к счастью, этого, не произошло, и артефакт остался цел.

Отвратительный смрад заполнил все вокруг, но куда ужасней было искажённое ненавистью лицо незнакомца. На этом лице двигались и жили только глаза – со зрачками, сжатыми в две черные точки, окружённые желтушными белками.

Они боролись молча. Все слова выветрились у Спитамена из головы, а его противник вёл себя так, будто и не владел человеческой речью. Ухватившись за Спитаменову руку, он пробовал подтянуть тело к краю ямы. Сам Спитамен чувствовал, что начитает падать. Ещё мгновение и он соскользнёт… И тогда в яме окажутся двое.

Мужчина практически ничего не весил, однако под грязной кожей чувствовались мышцы того, кто отдавал много времени физическому труду. Работник порта? Матрос? Неизвестно, сколько бы продолжалось их борьба, однако в тот момент, когда Спитамен был уже готов соскользнуть в колодец, дверь в подвал распахнулась и в дверном проёме вновь возникла паучья фигура гибрида.

На этот раз лавочник вооружился алебардой. По виду, оружию было лет двести, во всяком случае Спитамен не помнил, чтобы солдаты и стражи Завораша пользовались такими. Наверняка это был один из предметов, выставленных на продажу в магазине.

Вторая рука у Спитамена по-прежнему оставалась свободной. Размахнувшись, он ударил кулаком незнакомца в лицо. Удар вышел неудачным: кулак скользнул по скуле. Однако следующий тычок Спитамен нанёс ровно в переносицу. Послышался хруст ломаемых костей, голова незнакомца запрокинулась назад. Хватка обеих его рук на мгновение ослабла. Очередной удар Спитамен направил узнику в челюсть. Брызнула кровь.

В этот момент позади раздался звонкий удар. Спитамен оглянулся и увидел, что лавочник уже почти спустился по лестнице. Алебарду он тащил за собой, и её лезвие, соскользнув с последней ступеньке, звякнуло о каменный пол подвала.

Губы галантерейщика растянулись в ухмылке. Он по-прежнему был в темных очках, и Спитамен, который всё еще напрягал зрение, подумал, видит ли тот хоть что-нибудь.

– А ну стой, где стоишь, – в полумраке странные пятна, покрывавшие голову лавочника, тускло отливали серебром.

День выдался хуже некуда. Кажется, это был худший день в его жизни. Его топили и он тонул, в него стреляли и протыкали палками, сумасшедший лавочник набросился с кулаками, а теперь вот пожаловал с алебардой в руках. Весь подвал выглядел как одна большая ловушка. Ямы в полу появились явно не случайно. Лучше всего об их предназначении и эффективности говорило присутствие узника.

Спитамен взглянул на залитое кровью лицо перед собой, в полные ненависти глаза… и нанёс очередной удар. От столкновения с кулаком Спитамена нос узника буквально смялся, несчастный издал короткий стон. Обе его руки разжались, и узник рухнул на дно колодца.

Времени выяснять, что с ним стало, у Спитамена не было.

Окно находилось всего в нескольких шагах от него, и сфера светилась достаточно ярко, чтобы преодолеть это расстояние, не угодив в один из колодцев. Примерно таким же было расстояние, отделявшее его от галантерейщика.

Зная, насколько проворным может быть паук, Спитамен решил не искушать судьбу. На самом деле расстояние ничего не значило – достаточно было одного взмаха алебардой, чтобы снести ему голову.

Спитамен наблюдал, как медленно, словно во сне, лезвие на длинном древке поднимается в воздух.