Метаморфозы

КОШКА

Нет смысла цепляться за жизнь, и, если смерть неизбежна, пусть последним в моей жизни будет полет. Я падаю и успеваю рассмотреть, ставшие родными, горы, будто сшитые из разноцветных лоскутков, крымские сосны, запах которых, кажется, чувствуется даже на такой высоте и кусочек моря удивительного бирюзового цвета с набегающими гребешками волн. Как прекрасна эта земля, и, ох, как не хочется покидать ее навсегда! И цепкость, которая мне была дана, приобрела вдруг сверхъестественную силу, собралась в единый центр, стала подобна стальной пружине. Я не просто упала, я приземлилась на все четыре лапы, нисколько не повредив своего тела. Кожа ощетинилась, и хвост, и спина выгнулись вверх, из горла вырвался звук, подобный рыку. Не испуг уже, а злость наполняли мое существо. Царапаться, рвать зубами теплую, живую плоть, наслаждаться вкусом крови во рту – вот, что хотелось мне сделать в этот миг. Хватит с меня жучков и червячков, хватит быть жертвой, пора и самой отрастить клыки и когти! С невиданной прыткостью и ловкостью карабкалась я по стволам деревьев. Мои уши, как антенны, чутко улавливали малейший шорох, а мои ноздри шумно вдыхали нагретый воздух, наполненный запахами дуба, можжевельника, кизила, ароматом дикого шафрана, но особенно остро рецепторы выделяли присутствие других животных. Мягко ступая по траве, я обходила один участок за другим. Я чувствовала себя победительницей, всесильной и всемогущей. Наверное, так чувствует себя человек, которому вдруг свалилось невиданное богатство. Он оглядывает свои владения и никак не может осознать, что все это теперь принадлежит ему. Теперь это богатство надо охранять, беречь от всяческих посягательств, а охотников на чужое добро, ох, как много найдется! Его надо не только сохранять, но по возможности приумножать, приложить все силы, а иной раз и жизнь отдать, чтобы добавить, прирезать, присовокупить, оттяпать еще хоть немного. Здесь много корма, но истреблять много не следует, нужно, чтобы запасы самовоспроизводились, ведь охотиться на чужой территории никто не даст.

Сна почти не стало, легкая дневная дрема не давала полноценного отдыха. Зрение, слух, обоняние работали на всю мощь. Постепенно я стала покрываться шерстью, которая принимала серо-бурую со светлыми полосками окраску. Были дни, когда не удавалось поймать добычу и с отвращением приходилось жевать жестких насекомых, пряную сухую траву и засыпать с урчанием в пустом желудке. В короткие часы отдыха, притаившись в зарослях деревьев, поглядывала я сквозь ресницы на листья, движимые легким ветерком, на проплывающие облака в небе такого голубого цвета, который бывает только в горах. Трещали цикады, горные трясогузки и овсянки перелетали с ветки на ветку, где-то в чаще шуршали серые куропатки. Сквозь набегающую дрему всплывали в памяти огромные рыбы, которые смотрели на меня своими круглыми глазами и безмолвно шевелили губами. Над головой, казалось, били распростертыми крыльями птицы с изогнутыми клювами. Я вздрагивала, открывала глаза, прислушиваясь и вглядываясь в просветы между листьями. Видения исчезали, снова царил покой, и мысли продолжали лениво перетекать из одного сосуда в другой.

Летом было привольно, еды вдоволь, солнце грело, не переставая, но с наступлением холодов все изменилось. Многие птицы улетали, нет больше кротких кекликов, редки и пестрые фазаны, грызуны попрятались в норы. Зато стало немного спокойнее, прошел сезон отдыхающих, среди которых находились любители карабкаться по скалам. Правда, весна и осень самое подходящее время для пеших туристов. Их небольшие группы прокладывали свои маршруты через горные речки и перевалы, не шумели, не сорили, больше снимали красивые виды окрестностей. Особенно неповторимой и яркой была в горах осень, богатая своим разнообразием и насыщенностью цвета. А потом наступало время бесконечных холодных ветров, от которых леденели все внутренности, и не спасала даже теплая густая шерсть. Смерть ходила по пятам и от голода, и от опасности стать заметной добычей для остроглазых стервятников.

В один из дней стало совсем худо, силы покидали меня, а мое замерзающее тело уже не реагировало на призывы жизни. Такой меня нашел местный егерь. Он увидел меня, скатившуюся по склону, прямо на узкой тропе сумрачного даже зимой леса. Мое еще теплое и безвольное тело со слипшейся мокрой шерстью, с израненными грязными лапами представляло собой жалкое зрелище. Не шипение, а слабый хрип только и услышал, склонившийся надо мною человек. Положил меня в большую сумку, перекинул за спину и понес домой. Полумертвую, отогрел меня, напоил молоком, разболтав в нем сырое яйцо, и жизнь потихоньку стала возвращаться ко мне. В домике было тепло, потрескивали в печи дрова, вкусный и незнакомый запах долетал до моего носа из кухни.

Ему было за пятьдесят, лицо обветренное и смуглое, на голове и в черной небольшой бороде блестела седина. Был он немногословен, да и с кем ему здесь разговаривать, в этой оторванной от цивилизации, будь она неладна, глуши. Каждый день, когда позволяла погода, он выходил из дома, возвращался всегда засветло, готовил еду, а потом что-то писал, слушал радио, долго сидел перед экраном черной коробки. Глаза его становились то внимательными, серьезными, то веселыми. Первое время он пытался наладить со мной доверительные отношения, но потом решил оставить меня в покое. Я шипела и ершилась, но от еды не отказывалась и с жадностью поедала половину егерьского обеда. У него были сильные уверенные руки и, как оказалось, красивые глаза, подобно черным глазам лесной ласки. В них искрилась добрая смешинка, они как-бы говорили: «Ну-ну, посмотрим кто кого!» А однажды, разомлев после горячего вечернего чая, он похлопал по кровати возле себя, как-бы приглашая присесть рядом. Я сделала вид, что не заметила. Тогда жест повторился. Медленно я подошла к нему и одним движением прыгнула на указанное место. Его теплая рука опустилась мне на голову и стала поглаживать мою блестящую и пушистую шерсть. От удовольствия глаза зажмуривались, мягкое урчание волной пробегало по всему телу. Я прижималась к его ноге, и счастье, доселе неведомое мне, заполняло все мое существо. Мы так и заснули, почти обнявшись, чувствуя тепло друг друга, и каждый видел свои сны.

Понемногу силы возвращались ко мне, раны затянулись, я даже заметно потолстела. Я тоже уходила в горы, прогулки мои все удлинялись, обходя новые места, я отмечала присутствие других зверей, а в одну из таких прогулок увидела вышедшую на открытое место кошку в трехстах метрах от меня. Это был крупный самец, который вполне дружелюбно отнесся к моему присутствию. Я, и правда, выглядела моложаво и вполне еще привлекательно. Обнюхались, познакомились, и он сделал мне предложение поохотиться вместе. Ну, какая охота, когда еще не сошел снег, но отказываться неудобно. Почти весь день пролазили мы по зарослям, но безуспешно, дичь успевала спрятаться под самым нашим носом. Азарт охоты, присутствие молодого сильного самца разгорячили кровь, и я почти забыла про своего егеря. Но намаявшись, захотелось в тепло, к миске горячей еды, к теплым ласковым рукам человека. В доме меня ждали, и это порадовало больше, чем порция жирного ужина. Он гладил, брал к себе на колени, говорил ласковые слова, и сердце мое таяло от любви и переполнявшей нежности.

Близилась весна. Я по-прежнему уходила и возвращалась, хотя еда меня уже не интересовала, ее хватало на воле, тем более, что совместная охота оказалась намного успешнее. Часто поздними вечерами я сидела подле своего егеря, который часто рассматривал картинки на своем экране. Новости, спортивные передачи, научные теории и мудрые высказывания – все это представлялось мне ненужным и бесполезным занятием. «Какой смысл, – думалось мне, – слушать, что где-то плохо, не так, как должно быть, если ты не можешь это исправить. Или читать чужие мысли, если они не делают тебя другим». Вот, пошел бы с нами на охоту, я бы научила его языку зверей, рассказала бы, как живут горная лисица или белка-телеутка, как удобнее забираться на отвесные склоны, как прятаться под дождем и палящим солнцем. Он смотрел на фотографии женщин, которые писали ему короткие сообщения, а я злилась и недоумевала: ну, зачем ему еще кто-то, когда есть я!

Однажды он уехал на несколько дней, двери его жилища были закрыты, стены остыли, и свет не горел. Каждый день я наведывалась к домику, но хозяин все не появлялся. Мой новый друг все настойчивее приглашал меня остаться в его владениях, совместно охотиться, играть и резвиться на полянах с молодой зеленеющей травой. Цветение и щебет наполняли воздух, солнце грело землю, поднимались тысячи запахов, от которых раздувались ноздри, бурлила кровь, и вновь хотелось рычать и царапать землю когтями. И тут странное чувство стало накатывать, как душное покрывало. Это была тоска! Я металась и рычала, пускалась бежать и останавливалась, кружа на месте. У дома егеря выискивала свежие следы и, когда вспоминала его запах, в глазах темнело. Обессиленная, вновь возвращалась на солнечные поляны к своему другу. А он не мог понять смены моего настроения, он был уверен в своей неотразимости. С какой ловкостью он ловил добычу и тащил ее к моим ногам! На время я забывала и о егере, и обо всех своих тяжелых испытаниях, выпавших на мою долю.

Весна брала свое, пробуждая даже в сухих огрызках старых пней жизнь, все сбрасывало старые покровы, играло всеми расцветками перьев, кожи и шерсти, все спаривалось. Это был нескончаемый процесс продолжения жизни, в котором не было страдания и боли, лишь страсть и ликование. Меня все с большей силой влекло к месту, где жил ОН. Как-то ближе к вечеру, когда жизнь вокруг поутихла и замедлила свой бег, только ночные охотники готовились выйти на промысел, я учуяла родной запах. Он донесся издалека, но был свежий, стойкий, с примесью городских наслоений бензина, асфальта и пластика, и был он не один. Подобравшись ближе, я прыгнула на дерево и заглянула в маленькое светящееся окошко. За столом сидели двое, мой любимый и женщина. Прижимаясь к ветвям, я долго и внимательно рассматривала ее. Конечно, она была человеком с руками и ногами, длинной светлой шерстью на голове, но разве это значит, что она лучше. Разве она умеет любить так же преданно и нежно, как я? Для нее эта жизнь в горах лишь экзотика, приключение, разве выдержит она тяжелые переходы по скалистым спускам и подьемам, жизнь без ванны, стиральной машины и газовой плиты. Больше всего мучительно было видеть его улыбающееся лицо, слышать его многословную, красочную речь, его заразительный смех. «Прямо баклан какой-то! – с досадой подумала я. Свет в доме погас и страшные картины рисовало мне воображение, как лежат они на кровати, обнявшись и прижимаясь друг к другу.

Тяжела была эта ночь. Пробовала поохотиться, но добыча ускользала из моих лап. Ночные звуки раздавались с такой силой, сливаясь в один сплошной гул, будто бушующее море, что я почти оглохла. Запахи смешивались и вызывали отвращение, хотелось забиться, спрятаться в нору, никого не видеть и не слышать. Утром они вышли вдвоем вполне довольные, он о чем-то рассказывал, она слушала с легкой снисходительной улыбкой. Шерсть на голове убрала под легкую шапочку, брюки, как у него, подчеркивали стройные ноги, и вся она сейчас походила на совсем еще юную самку. Ходить за ними целый день, прячась в кустарниках среди камней, не было сил. Хотелось прыгнуть на нее сзади, царапать ее белое голое лицо, слышать крики ужаса, чувствовать запах крови своего врага и видеть, как жизнь уходит из ее слабого тела. Но рядом был он, и я не посмела, я ушла.

Много дней скиталась я по отдаленным местам, избегая встречи со своими сородичами и особенно с людьми. Они вызывали у меня приступы бессильной злобы, шерсть моя дыбилась, из горла вырывалось шипение. Я совсем забыла про своего нового друга, но нечто вроде сострадания шевельнулось в моей душе. Этот зверь был очень даже неплох, внимателен ко мне и очень старался сделать мою жизнь сытой и беззаботной. Дня через два я, наконец, попала на наше с ним плато. Трава под солнцем стала желтеть, деревья отрастили густые лохматые кроны. На мой призыв молодой друг вышел из зарослей вместе со светло-желтой самкой. Он посмотрел в мою сторону и сделал предупредительный жест. Я ушла прочь, переживая смешанные чувства задетого самолюбия, зависти и в то же время облегчения. Ну, что ж, так и должно было случиться, жизнь продолжалась, и никто не будет страдать из-за неудавшейся попытки, время не ждет.

Ноги сами понесли меня к знакомому дому и, чем ближе я к нему подбегала, тем сильнее колотилось мое сердце. Несколько раз я обошла жилище, но с первого взгляда было понятно, что в доме никого нет. Следы были свежие, он был здесь сегодня, может быть, утром, и был один. Значит нет больше этой ненавистной самки с красными ноготками, с ее ужимками и ненужными безделушками, которые напрочь отбивают свой собственный запах. Расположилась напротив и принялась приводить себя в порядок. За время скитаний совсем запустила себя, шерсть свалялась, развелось паразитов и, вообще, подурнела, пропал былой лоск и шелковистость.

Почувствовала вдруг небывалый голод и для начала решила подкрепиться. Однако дело это оказалось совсем не простым, сил поубавилось, мышцы стали вялыми и лишь к вечеру удалось поймать пару грызунов и доесть то, что осталось от разоренного гнезда пищухи.

Начинало темнеть, когда на тропе послышались знакомые шаги. Человек шел тяжело, будто нес большую ношу. Сначала он вовсе не заметил меня и лишь, когда я бросилась к его ногам, удивленно и радостно вскрикнул. То, что радостно, я почувствовала сразу по тому, как сверкнули его глаза, как оживился голос, как быстро протянулись его руки ко мне. «Бедная моя, как же давно я тебя не видел, как ты исхудала!» – и эти слова придали мне сил. Мы ели одновременно, не упуская друг друга из вида, а потом, когда усталость одолела нас обоих, вновь заснули на кровати вдвоем, почти обнявшись, и каждый видел один и тот же сон. Еще много дней предстояло нам провести вместе, ему, залечивая сердечные раны и боль, и мне через мою любовь становиться хоть немного похожей на человека. Оказалось, что стать птицей или кошкой легче, чем стать человеком, нужны миллионы лет эволюции, чтобы не только тело стало совершенным, но и отросла, появилась душа.