скачать книгу бесплатно
А еще там хранились, тоже в полотенце специальном – тяжелые куски пиленого сахара, которые всегда экономили и отпиливали бережно, осторожно, будто боясь поранить.
Сундук занимал почетно место в избе у окна. На нем и обедали, и беседовали, пока ели. Он был главнои? мебелью в доме, со своим таинственным скарбом. Еи? в детстве очень хотелось нырнуть в его нутро с головои?. И сидеть там, постигая смыслы вещеи? сложенных на самом дне его. Потому что все доступное, и ежедневнои? потребности, лежало в нем сверху. Но до дна там было скрытое от ее? детских глаз пространство, которое чем то же было заполнено. Но доступ к ним был закрыт на замок, а ключ от него бабушка носила с собои? постоянно.
– Вам чем-то помочь, – выдернул ее? из воспоминании? приятныи? мужскои? баритон.
– С доставкои? помочь! – приказала она.
Приказчик, именно так называли раньше продавцов-помощников, а ни какои? ни «менеджер», был слегка удивлен ее? решительному желанию купить эту застрявшую в их супермодном комиссионном антикварном магазине, этот глупыи? сундук. Они уже надежду потеряли, что на него кто-нибудь позарится. А тут еще такая тетка, вся в мехах и макияже.
– Открои?те его, – приказала она.
И когда продавец, уже торопясь под ее? требовательным взглядом, звякнул замком, и не без натуги поднял сундучью крышку, она даже слегка оттолкнула его – и быстро-быстро заглянула туда вниз, на дно.
География оказалась тои? же. Все отделения, полочки и ящички расположились в знакомом рельефе.
Это был он! Может и не именно он. Тот бабушкин никто бы не доставил сюда из другого конца россии?ского простора. Но это был его брат. Их делала рука одного мастера и одного времени. Это было несомненно.
Правда, из сундука не повеяло конечно, ароматом свежеиспеченных хлебов. Скорее, из него потянуло прокисшими блюдами коммуналки, где он и стоял, скорее всего, в последнее время. И еще она на дне рассмотрела какие- то пятна.
– Фонарик, – приказала она продавцу. Тот незамедлительно принес. Она высветила днище сундука и сразу поняла, что все поправимо.
И она все сможет, отчистить и отремонтировать нутро этого сокровища, и подарит ему новыи? аромат.
– Какои? этаж? – спросил ее? оформляющии? доставку мужик. А узнав, пробурчал:
– Берем как за рояль. Такая же тяжесть.
Она только улыбнулась этому сравнению. Она была счастлива и успокоилась только тогда, когда собственным присутствием удостоила всю погрузку и, к удивлению грузчиков, села с ними в грузовичок, чтобы не оставлять без присмотра его величество – сундук.
– А вас из дома не выгонят? – шутканул один из грузчиков. Она не удостоила его ответом.
– Ну-ну!!! – хихикнул напарник.
Сундук деи?ствительно на свету выглядел не столь величественно. И бок ободранныи? и крышка неопределенного цвета, а еще? сбоку – она в магазине не рассмотрела, было нацарапано и вырезано короткое, лучшее слово русского языка. И про нее? тоже.
«Д – У – Р – А».
Сундук как бы сказал еи? сразу, что он о неи? думает.
Грузчики не могли угадать. Никто ее? с этим сундуком и не мог выгнать.
Дом ее?, вернее квартира, хоть и был, по словам немногочисленных подруг, «полнои? чашои?». Но чаша эта была с большим дефектом, со сколом в судьбе, которыи? назывался в быту – одиночеством. Не сложилось ни с мужьями, ни с детьми. Она снимала шляпу перед своим одиночеством, очень уважала и боялась его. И постоянно придумывала себе всякие дела, чтобы держать с ним дистанцию, и не сильно общаться.
И вот это приобретение. Она как-то сразу поняла, что сундук, которыи? грузчики поставили прямо посреди комнаты, требует своего места, и она стала ревизским взглядом оглядываться. Что бы такое удалить из своего жилища, и сразу глаза выхватили предметы, без которых давно можно было обои?тись. Которые из лени не выбрасывались. И потянулись руки к ним в азарте, и позван был дворник Рустам, которыи? за небольшое вознаграждение унес на помои?ку. Дворник Рустам все? порывался и сундук новообретенныи? вынести, удивлялся его трагическому облику, но был впряжен ею в обратное. Они вдвоем с большим трудом поставили сундук под широченное окно в комнате. Где он и замер сразу, поняв, что наконец дома. И она, проводив Рустама, наконец пристроилась на его крышку, и погладила ласково его шершавыи? бок.
– Привет! Живем? – тихо спросила она. Но в ответ с поверхности на нее? живо глянула надпись поменьше, но с тем же смыслом прямолинеи?ным.
– Да. Я – дура, – улыбнувшись, согласилась она.
Она сидела на сундуке и с удивлением рассматривала свое жилище. Каким оно стало пустым, просторным. Как будто дом наполнился другим, незнакомым или давно забытым, пространством. И в доме можно было прыгать, танцевать. И ничто уже не цепляло тебя за рукава, никаких острых углов. Ничего кроме того, что она забросила в доброе чрево сундуку. Все лишнее он не принял, все улетало за борт жизни. Он быстро навел ревизию в хламе, которыи? казался до этого незыблемым, и оставил только то, что мог вместить. Отбор нужного был жесток и с учетом вечности. Сразу мыслилось – стоит в сундуке сохранить, или обои?дешься.
Оказалось, что почти без всего она может обои?тись.
Даже спать на нем можно было, так он был широк. И крышка его была теплои?, будто дерево из которого она была выстругана, все еще делилось своеи? нескончаемои? жизнью.
Она еще немного колебалась, зачистить ли ругательные словечки «дура» и прочие, которые приобрел сундук на своем долголетии, но не стала.
Потому что была в этом какая-то правда и о неи?.
Чтобы заполнить сундук по настоящему, еи? придется долго, очень долго жить. А главное, хорошо бы научиться хлеба печь, чтобы вернуть сундуку его личныи? аромат. Она еще раз открыла крышку, заглянула внутрь. Пахло свежевымытым влажным деревом.
Что ж! И это не плохо.
И углы в сундуке были хоть и кованные, но не острые. И замок легко вошел в ушки, ключик повернулся.
– Щелк! – услышала она приятныи? звук. И стало вдруг легко и спокои?но. Она даже не стала анализировать, почему. Было ощущение сделанного большого и нужного.
Все, чем дорожилось, о чем много было думано, бережно хранимое, вспоминательное слезливо – не вместилось в старыи? сундук. Он их просто не захотел принять, хоть там было много места. При желании она бы могла поместить там себя вместе с одеялами и подушками. Она – да. Все остальное – нет. Лишнее. Ее? поразила отборчивость сундука. Она просто чувствовала его нежелание вмещать в себя непотребство всякое. Он был разборчив. Еи? стоило бы поучиться этому редкому качеству.
Сундук, казалось, готов был заменить еи? все, при этом расширяя свободное пространство. И даже в окно, которое было вечно занавешено шторои?, можно было смотреть, удобно усевшись, на все тот же сундук. Что она незамедлительно и сделала. Сев на его теплую крышку, она как будто опустилась на траву газона во дворе, на которыи? всегда строго запрещалось выходить даже босиком.
Сидя на сундуке, она легко рассмотрела внизу во дворе, как три тетки в спортивных костюмах шли бодрым шагом и строем, резко отчеканивая углы по каре двора. Чеканя шаг, они маршировали по периметру двора. Периметр был коротким, но они еще раз, и еще раз прошагивали его. Вид у них был деловои? и сплоченныи?. Они явно имели цель. Сверху они казались маленькими, широкоплечими и слегка карикатурными.
– Р-раз – ра-аз! – спешили.
Куда?
«Каждыи? – к своему сундуку», – подумалось еи? уверенно.
17 октября 2018, бестетрадные.
Порыв
Она встала не в духе. И все было не так. Обещал кто-то – и не позвонил, она точно помнила, что кто-то должен был позвонить. И даже напросился на вечер. Кофе уплыл на чистую вымытую накануне плиту, в ваннои? опять что-то капало. И все эти мелочи гнусом мелким роились в голове, вызывая неприятное и ненужное в неи? раздражение. Ведь утро должно быть деловым и нежным. Это у нее? по жизни был такои? девиз. Утро должно быть деловым и нежным, деловым, чтобы настроиться на рабочии? и обязательно толковыи? день. Нежным – для себя. Она пыталась беречь себя, свое настроение, с самого утра. Потому что, если по какои?-то мелочи выходила из строя, доставалось всем. И домочадцам, и неосторожно позвонившим, и собаке, и кошке, и тарелкам. Она никогда не анализировала, откуда это черная волна мелких обид и огорчении?, которая и под лупои? не была бы видна, разве что в окуляр микроскопа, вырастала за несколько минут в яростное цунами. За несколько минут накрывала ее? и потопляла в отвращении ко всему, что происходило.
И тогда она срывала с вешалки плащ или пальто – это по сезону, и бежала от себя на улицу. И там долго и быстро ходила кругами по знакомым улицам, которые ее? тоже раздражали узнаваемои? однообразностью, отсутствие сюрпризнои? радости.
Через час с небольшим она возвращалась домои?, где цунами уже не было и следа. И она всегда удивлялась, думая в какои?-такои? канализационныи? колодец она откатилась в своем отливе.
Но сегодня она не могла позволить себе сбежать от этои? гневнои? напасти, она деи?ствительно ждала звонка.
Она в раздражении рванула в разные стороны шторы на кухонном окне и вернулась к плите, стереть до конца кофеи?ную пенку.
Она, ворча злые слова себе под нос, провела рукои? с губкои? туда-сюда. И вдруг уловила синхронное движение за окном. Она метнула туда взгляд.
Там, под сильным ветром, раскачивались ветки рябины. Ветер сильно выгибал их, потом отпускал. А рябина не давалась его силе и все выпрямлялась, выпрямлялась. И движение ее?, взмахи листьев, напоминали дирижера. Как будто он стоял и руководил огромным оркестром, невидимым окружающим.
Это выглядело страстно, неистово, и похоже было, что исполняется очень сильная музыка. Симфония Гаи?дна или Бетховена.
И оторвавшись от грязнои? плиты, подои?дя к окну, она стала слышать эту музыку.
На рябину больше никто не смотрел. Она росла во дворе одна. Двор был и для нее узок и мал. Но она каким-то чудом, вопреки всему, выросла в ладное высокое дерево. И теперь макушка ее? дотянулась до ветра. И он вольно гулял в ее? июльскои? листве и ворошил оранжевые уже ягоды.
Ветер как будто звал эту рябину из узкого двора. Туда, в просторы, которые она так и не увидит. А она все сгибалась и выпрямлялась, взмахивая ветками, как дирижерскои? палочкои?.
Зрелище было воистину прекрасным. И она слышала эту симфонию- диалог между рябинои? и ветром. Видела их недолгии? союз. Ветер налетал и отступал. И дирижирование не заканчивалось.
Она отступила от окна. Еи? почему-то было неловко, как-будто она подсмотрела и подслушала.
И ветер сдался, перестал уговаривать, сгинул, стих.
Листва успокоилась. Вернулись на ветки воробьи.
«Что это было?» – подумала она. Как похоже на мои приступы паники и гнева. Значит, и в природе это задумано, только в другом исполнении.
Рябина отдирижировала и справилась. Устояла. И развеселые птицы вернулись к ее? недоспелым еще ягодам. И бежать еи? некуда. И подчинилась этому.
И откуда-то понялось вдруг, что это ее? никчемному настроению продирижировала рябина и исполнила ее? музыку, только для нее?. Только она могла ее? услышать. Успокоила подружка.
А что, так оно и случилось. И ничего в этом странного нет. Рябина в подружках не каждому приходит. Вот так в окно и с дирижерскои? палочкои?.
Она, улыбнувшись уже, ставила новую порцию кофе на отчищенную плиту, и с нежностью смотрела на рябину.
Ветви ее? были сдержанно-спокои?ными. Как будто ничего и не было несколько минут назад. Так! Порыв!
18 июля 2018, бестетрадные.
Чужои? завтрак
Она сбежала пораньше из дома, чтобы успеть перед работои? прои?тись не спеша, по незадымленному еще городу, послушать, посмотреть на сонные еще дома, на чисто синее сегодня небо, пока шар солнца не выкатился на него, и не заставил прятать глаза за очками, а голову под шляпои?.
Мир только пробуждался, и можно было постоять, посмотреть, открыв рот, на небо, не боясь попасть под автомобиль, чутко рассмотреть облака, придать каждому из них художественныи? образ или смысл.
Хорошее было утро. Приветливое, радушное.
Она вышла в улочку, которая являлась пешеходнои? зонои?, и вела прямехонько к метро.
Переходя на нужную сторону, она внезапно увидела, вернее сначала услышала мужское пение. Это был известныи? романс, из итальянских, но исполнялся по-русски, и как-то совсем по-домашнему.
Посмотрев вверх, она в открытом окне увидела толстенького лысоватенького мужчину, которыи? был в больших наушниках, и скорее всего, подпевал певцу в них.
Мужчину было хорошо видно и слышно, всего второи? этаж. Он самозабвенно пел и жарил яичницу.
Он высоко поднимал яи?цо, легко касался скорлупы ножом и опускал содержимое на сковородку. Еи? показалось, что она даже слышит шкворчание яиц на масле.
Не прерывая пения, мужчина развернулся к холодильнику, он был у него за спинои?, открыл его и вытащил какую-то зелень.
Она не сразу поняла, что уже давно стоит и наблюдает, за его ловкими движениями, счастливого человека, готовившего себе завтрак.
Окно было широко открыто, и он был совсем рядом. Толстенькии?, умиротворенныи? и очень довольныи? и собои?, и песнеи?, и яичницеи?.
Вот так нужно жить, подумала она, любуясь мужчинои?. Во всем находить радость, петь, смотреть на восход, готовить завтрак.
Она не могла оторвать глаз от этого необычного зрелища. Не то, что она – бежит из своего дома, оставив детям бутерброды в контеи?нере и чаи? в термосе. Бежит от усталости буднеи?, в этот летнии? рассвет, чтобы почувствовать какую-то неведомую непостижимую красоту утра, неба. Здесь она черпала силы, чтобы прожить целыи? день в рабочеи? рутине и вернуться домои?, уже в толпе людеи?, озверевших в своем недостои?ном человека кроссе в суету.
Мужчина, между тем, опять открыл холодильник, вытащил еще что-то в дополнении к завтраку.
И запел новыи? романс. Она заметила, что он сильно загоревшии?, наверное из отпуска недавно, а еще она вдруг логично вывела, что он человек очень состоятельныи?. Дом, в котором он сиял в окне, был из очень дорогих в городе. Окна были вставлены, не обычные стандартные стеклопакеты, а стекла были с какои?-то неведомои? прожилкои?. Да и общии? вид крепыша говорил о хорошем достатке и отсутствии проблем.
Еи? вдруг нестерпимо захотелось оказаться на этои? кухне, рядом с этим теплым человеком, разделить с ним завтрак, разделить наушники пополам, послушать одну и ту же мелодию.
Очутиться в этом чужом уюте, хоть на пару минут. Просто так. Еи? хватило бы впечатлении? на целую жизнь. Она бы просто посидела, заразилась бы от него здоровьем, силои? духа, весельем, благополучием и удачеи?. А это все у него там в окне было. Просто стояло столпом-опорои? за этим коренастиком.
В это время на кухне появилось лицо. Неожиданно и резко. Женщина в чем-то белопрозрачном, она сделала потягушки, толстячок как-то сразу сник. Быстро снял наушники и поднес к уху мобильник.
Дальше можно было не смотреть. Как будто погас свет, выключила хозяи?ская женская рука. Выключила и свет, и музыку, и самого мужчину.
Дальше, наверное, они завтракали обыкновенно, он еи? врал, что у него дела, поскольку он исчез из кухни, а жена стала тоже говорить с кем-то по телефону.
Больше смотреть было не на что. Она шла и думала, как этот толстячок радовался минуткам, в которые был один, свободе выбора, пусть даже еды из холодильника. И как все гаснет под прессом семеи?ных отношении? или отсутствия таковых.
Этот мужчина был точнои? копиеи? ее? самои?. Она вот так же по утрам сбегала, чтобы побыть однои?, выпрямиться и посмотреть на небо. Хоть полчаса, такои? необходимои? воли. Встретиться с собои?.
И она почувствовала к этому незнакомому толстячку нечто вроде влюбленности. И благодарности. И жалости.
Но надо было на работу. И она поспешила к метро. И не оглянулась. Зачем. Подсматривать не хорошо. Она уже корила себя за эту случаи?ность.
4 июля 2018, бестетрадные.
Бремя дат
При всеи? своеи? загруженности, Павел имел добрую привычку – помнить все нужные даты. То есть он помнил все дни рождения, не только нужных людеи?. Он помнил даты разводов, свадеб, днеи? знакомств и прочие ну, совсем уже, ненужные и неактуальные события, время, когда они прошелестели или ударили громко в жизни кого-то из его знакомых. Такои? это был феноменальныи? дар. Может и не совсем дар. Потому что Павел все- таки, на всякии? случаи?, записывал все эти числа в свои? талмуд, и при случае, зная, что это вызовет неподдельное удивление, а то и восхищение, мог внезапно явиться в нужныи? день и огорошить не только поздравлениями с грядущим праздником, но и с налету прилагавшеи?ся к нему бутылкои? шампанского или водки, зависело от торжества.
Все эту особенность его знали, высоко ценили и вовсе не озадачивались тем, что вслед за поздравлениями от Павла шла какая-нибудь ненавязчивая просьба, какои?-то намек на возможныи? гешефт. Все равно его визит казался праздником. Еще бы! Когда все уже про тебя забыли. И вдруг, из темноты Прошлого выныривает Пашка, с его бутылкои?, и приятности говорит, и утешает, по обстоятельствам.
Сегодняшнее утро было обыкновенным. Пашка встал с тои? ноги, потрепал детеи? ласково по затылку, сказал несколько ласковых слов жене. Потрепал за ухом собаку. И полез за своим талмудом. С датами. Он еще вчера решил проверить дату одного нужного товарища. Повод был устаревшии? и не очень значительныи?, но этим самым и удивить можно было сильнее. Когда-то, двадцать пять лет назад, этот его товарищ развелся с женои?. И Пашка вытирал ему слезы и сопли. Сегодня, же когда этот его товарищ очень удачно женат и не вылезает из-за границ, пора его поздравить с двадцатипятилетием его свободы.
У Паши даже подарок был приготовлен – на этот случаи?. Серебряная калоша.
Купленная им по случаю, у какого-то алкаша. Забавная вещица, показалась Пашке. Авось пригодится. Вот пригодилась. Вот только он слабо помнил число. И Пашка полез за своеи? записнои? книжкои?.
Конечно же, всю эту писанину можно было давно перенести в интернет, но была какая-то особая прелесть в этои? старои? записнои? книжке, с ее? таи?нописью, с ее? пометочками, кружочками, понятными только ему.
Талмудика на месте не оказалось. Пашка окликнул жену. Но она ответила отстань. И то правда. У них так было заведено, что никогда в бумагах друг друга они не рылись. Пашка стал искать в столе, под столом, на полках, на полу, в старых кофтах, пиджаках. Книжицы нигде не было. Он конечно помнил и так, но очень приблизительно. А здесь как никогда нужна была точность.
Точность свободы – серебряная калоша. Почти как серебряная свадьба.
Он еще долго вертелся по квартире, но книжицу так и не нашел. Придется так, вроде в тех числах. Пашке необходимо было сделать визит к своему бывшему товарищу, поэтому он и выжидал такого, может быть мало подходящего момента (подумаешь, развод), да еще двадцатилетнеи? давности. Но у Паши дозревал сын. А он хотел в МГИМо. А это мог обустроить только бывшии? однокашник В.
