Мойры не плачут

Как-то раз Варваре показалось, что она видела Дорошина. Она с Владом сидела около бассейна, всё основное движение происходило чуть дальше.

– Влад, ты не заметил, вроде я Дорошина видела.

– А кто это?

– Помнишь, ты меня спас от уличного хулигана? Мы заезжали в участок.

– Что-то припоминаю, да.

– Виктор Николаевич.

– Ну, вспомнил. А что примечательного в этой личности?

– Понимаешь, он закрыл дело.

– Ну, это естественно. Сроки расследования прошли. Улики, которые можно было бы считать доказательством, не обнаружены.

– Да были улики, были показания свидетелей, понимаешь? Но они косвенные.

– Вот ты сама и сказала, что косвенные. Их, как говорится, к делу не пришьешь.

– Слушай, скажи мне, ты этих людей всех знаешь?

– Не всех. Мы ведем с некоторыми дела. Я же тебе говорил. Мы выигрываем конкурсы по госзакупкам. Потом есть определённые фирмы, которые их выполняют. Ты ведь была у меня в офисе, народу немного. Ираида в основном работает в поте лица. Подаёт документы на конкурсы. Я проверяю с юридической точки зрения. Есть ещё пара девочек, они сидят и долбят всё, что появляется. Но обычно, конечно, не так. Мне сообщают, что готовится конкурс, Ираида смотрит документы. Созванивается, с кем нужно. В общем-то, мы заранее знаем, когда идёт наш конкурс. Это важно. Потому что конкурс иногда требует таких расшифровок технического задания, что нужно несколько дней, а то и недель, напрягаться. У меня есть партнёры, они это всё обрабатывают.

– Ловко у вас получается. То есть, конкурсы известны заранее?

– Ну ты рассуди сама. С точки зрения государства даже. Вот у тебя есть надёжный поставщик, который тебя ни разу не подводил. Но ты вроде как должен обеспечить конкуренцию. Знаешь, в этих всех книжечках семнадцатого века написано, что конкуренция – благо, потому что обеспечивает наиболее выгодную цену покупателю. Так-то оно так, но у нас в стране это чревато. Ты же здесь живешь, читаешь – тот сбежал в Англию, этот сидит в Израиле, и ничем его не достанешь. Ну, и так далее. Поэтому, с точки зрения логики и элементарного здравого смысла, лучше дать проверенному. Я не очень хорошо помню лихие 90-е, маленький был. Но во дворе, помню, парни копировали своих взрослых отцов, хотели, чтобы было всё «по понятиям». Сейчас время другое. Ты же видишь, все культурные люди, никто не напивается до свинского состояния. Почему? Потому что это уже серьёзный бизнес. Тихий, деловой. Иногда, наверное, ты видишь в прессе сообщения, что кто-то стрелял в машину, в лобовое стекло и так далее. Это не совсем так. Такие кровавые «разборки», «стрелки» и так далее далеко в прошлом. Если человек не вписался, в данном случае в круг тех, кто, собственно, всем управляет, то его предупреждают очень тихо. Гангстеров уже не осталось, кому интересно, смотрят ковбойские фильмы. Даже специалисты по решению проблем уже совсем другие. Помнишь фильм Тарантино?

– Конечно. Ты рассказал какую-то страшную вещь. То есть, убийства всё-таки есть?

– Послушай, Варя, конечно, есть. Преступления были всегда. А неравенство в доходах способствует этому ещё больше. Вот ты пойдёшь убивать, если поймёшь, что у твоего соседа денег больше?

– Нет, конечно…

– Ты как рассуждаешь? Раз денег больше, значит, он либо работал лучше, либо получил богатое наследство, в общем, жизнь у него удалась. Значит, тебе есть над чем подумать. А вилы и топор ты брать не будешь. Хотя, как знать. Помнишь, Раскольников ходил с неясной мыслью, и тут увидел топор. И сразу же у него идея оформилась в план. Он сразу ощутил своё «я», задал вопрос – тварь ли я дрожащая. Могу ли стать выше этой старухи-процентщицы? По сути, он размышляет, какова ценность жизни этой отдельно взятой старушки, которая только и знает, как обирать студентов. Кстати, сейчас мне пришло в голову, что более всего этого романа должны бояться именно ростовщики, то есть финансисты. Да и в обществе у них не самая завидная репутация. Если раньше люди просто им завидовали, то сейчас многие ненавидят, когда не могут платить по кредитам.

– Интересно у нас разговор ушёл в сторону. Меня по-прежнему мучает вопрос, есть ли предопределённость, когда речь идёт о судьбе. Если ты помнишь, кроме старушки-процентщицы он ещё зарубил совсем невинную Лизавету. А старушка-то сама была титулярная советница, то есть чиновница. В принципе, вся её вина была только в том, что она давала деньги под проценты.

– Я больше помню фильм, но, кажется, и у автора не было никакого сочувствия к старушке, разве что к Лизавете.

– Слушай, я вспомнила, ты мне говорил про «невписавшихся» в рынок. Но вот как старушка-то, смотри, там был уже капитализм, она вроде в рынок вписалась. Как так, почему тогда её убил Раскольников?

– Ты всё смешала в кучу. Он решал свою маленькую задачу, но, так как у него не хватило хладнокровия, он не смог воспользоваться собственно деньгами. Или, нет, кажется, деньги он как-то разбазарил. А вот драгоценности закопал. Да следователь их раньше нашёл, пока преступник валялся в бреду. Это пример, что человек не смог пойти до конца. В преступлении не бывает половины. Либо ты преступник, либо ты начинаешь сомневаться и теряешь цель, ради которой совершается преступление. Так вот, отвлеклись совсем. Преступления совершались и совершаются. Но особенность нынешнего времени, что многие вещи можно решить без кровопролития.

– Ты рассуждаешь о преступлениях, будто ты их сам совершаешь, – мрачно пошутила Варвара.

Часть вторая

Глава 1

Сессия была, что называется, на носу. Нужно было ходить на консультации к Перевалову. Это было несколько неприятно, но Варвара настраивала себя на независимое поведение.

Она подходила к пятому корпусу и увидела на крыльце Андрея с кучкой куривших студенток.

– Варвара, после консультации я вас задержу.

Девчонки захихикали. На курсе не знали про их отношения, потому что вездесущая Алла бегала за ним постоянно. Видимо, сейчас её нет в здании, вот он и расхрабрился.

После консультации он села прямо перед ним и спросила:

– Ты хотел о чём-то поговорить?

– Да, о нас с тобой.

– Слушай, давай я прямо скажу.

– Скажи.

– У меня появился молодой человек.

– Это тот хромоножка с амбициями поэта?

– Нет, совсем нет. Это взрослый и определившийся в жизни человек. У него своя фирма.

– У… отлично. Я рад за тебя. Хотя мне бывает грустно. Я вспоминаю то, что у нас было с тобой.

– Андрей, ты же понимаешь, я тогда совсем зелёная была. Романтичная.

– А что, сейчас романтики поубавилось? Как же стихи, статьи? Помнишь, мы с тобой всё время что-нибудь придумывали…

– Время другое.

– Какое же другое? Впрочем, ты права. Вот учитесь вы на журналистов. А что такое журналистика сейчас? Либо пропаганда, либо желтуха. Даже талантливые пропадают в этой трясине.

– Слушай, ты драматизируешь.

– Да нет. Да, мы были комсомольцами и писали, казалось бы, всякую чушь. Знаешь, нужно было написать небольшой очерк о приехавших сюда на олимпиаду по физике, таких же студентах. Здорово. Мы им город показывали…

– И что вы тут показывали? Если по главным улицам сугробы всю зиму.

– Это сейчас. А тогда не было. И вообще, дело было летом. Интересно было, где живут ребята, чем занимаются, мы еще переписывались потом примерно год, фотографиями обменивались из стройотрядов.

– Ты просто ностальгируешь, Андрей, вот и всё. В общем, мне пора.

– Постой. Мы же собирались нынче в Михайловское, волонтёрами? Ты в группе у меня записана. Всего пару недель в конце июля.

Андрей был жалок. Он смотрел на неё просящим взглядом. Варвара почему-то подумала, что она слишком рано обозначила Влада своим мужчиной. Он ведь ей таких поводов не давал. Или всё-таки давал? Она смотрела на Андрея. И вдруг засмеялась.

– Что смешного?

– Да вид у тебя какой-то просящий.

– Так я прошу.

– Кстати, что у тебя с квартирой, решилось что-то? – она перевела разговор на другую тему, потому что ситуация всё равно казалась ей комичной.

– Почти. Сейчас она опять уехала на тренинги, потом в отпуск. Оставила меня на лето практически от себя отдыхать. Вот так.

– И ты, поэтому, почувствовал себя свободным?

– Не издевайся, не видишь, как мне тяжело?

– А с квартирой-то как?

– Тянет она. Говорит, что нужно и детям что-то дать, стартовый капитал. Мол, мы же вместе живем, и если я хочу, то можем и в её квартиру переехать, эту детям разделить. Вот такая история. Просто там немного у всех отлегло от одного места. Тесть квартиру скинул, сейчас к нему вроде как не докопаешься. Акции ещё какие-то у него были, ещё в те годы распила прикупленные. Тоже на неё записал. Вот она и гуляет теперь, квартиру пока сдала, поехала деньги тратить.

– Да уж. Ну что ж, видимо, такая судьба. Хотя, не все неё верят. Но тут у тебя определённо складывается так, что вместе вам быть. Давай я сессию сдам и подумаю насчёт Михайловского. Но имей в виду, если я поеду, я хочу поехать, то не надейся, что у нас там всё начнётся сначала.

– Я и не надеюсь, – выдохнул Перевалов, и было понятно, что на самом деле надеется.

Глава 2

Влад позвонил ей среди ночи и сказал, что ему нужно срочно ехать в длительную командировку. Она не оставалась у него ночевать, потому что он что-то всё время переделывал в своей новой квартире. Денег у него сейчас. Очевидно было достаточно, это было заметно. Варвара иногда ловила себя на мысли, что хочет вывести его на серьёзный разговор, чтобы прояснить отношения. Но как только она представляла себя серьёзной, её начинал разбирать смех. А иногда, наоборот, злость. Она заметила, что последнее время у неё перепады эмоций. Наверное, это стресс от сессии давал себя знать. Перевалов, несмотря на их отношения, гонял её на экзамене как в последний раз. Видимо, злится, что я ему дала от ворот поворот, думала она. И упрямо не хотела выклянчивать у него хорошие оценки. Они не общались вне аудитории.

Влад уехал сначала в Петербург, потом его путь лежал в Финляндию. Или Швецию. Или сразу в обе страны. Она совсем запуталась.

И вдруг неожиданно наступил июль и свобода. Вот только лето было опять холодное. Свитер и куртка, кроссовки – вот ходовая одежда на каждый день.

Женька звал её на Грушинский фестиваль, но она тупо валялась на диване дома, просматривая ролики на ютубе.

Всё-таки Андрей позвонил сам.

– Барбара, ну ты надумала ехать? Нужно покупать билеты, снаряжение собирать. Мы же там в палатках будем ночевать, если не забыла.

– Так ведь мороз на улице!

– В Псковской области теплее. Потом, у нас там десант почти интеллектуальный. Нам нужно собрать материал, это практически курсовая практика. Мы потом будем готовить альманах, с нашими стихами, очерками и так далее. Ну, и одно из славных дел – нужно будет помочь в сенокосе, рейды по уборке мусора. Ещё я предполагаю мастер-классы сделать, по нашей теме журналистики. Давай, решайся.

– Слушай, давай. А то я совсем разленилась, я тут сижу одна в городе…

– А как же твой друг?

– Он в командировке. Впрочем, это не имеет значения. Я не знаю, когда он приедет. В общем, у меня абсолютно свободное время.

– Ну вот и славно, Барбара. А то я подумал, что в тебе погасла уже искра.

– Какая искра, о чём ты говоришь?

– Творческая искра. При любых обстоятельствах, я же тебя люблю всё равно и желаю тебе счастья. Ты веришь мне? Может, мне приехать?

– Наверное, излишне.

– Я бы мог тебе что-нибудь помочь по дому. Ну, не хочешь, чтобы я приезжал, пойдём куда-нибудь. Вот кафе мне недавно студенты подсказали, там музыкальные вечера. Сегодня солистка оперы выступает. Нашего оперного театра, романсы поёт. Пошли, душевно должно быть. Посидим, попьём чаю как в старые добрые времена. Я тебя не съем, обещаю. Даже людоеду люди надоедают. Это была детская сказочка про кота и маркиза Карабаса. Людоед устал есть людей, стал добропорядочным гражданином. А тут его кот обманул. Везде эти коты. Идём?

– Хорошо.

Кафе «Эра» и впрямь было очень милое. Кирпичная кладка дома сталинской эпохи, бирюзовые стены и много различных безделушек. За прилавком, к своему удивлению, она увидела дизайнера украшений Ямпольскую. И сразу вспомнила про чётки. Ямпольская была в длинном современном сарафане с белой блузкой. Сегодня у нее были собственные украшения из горного хрусталя.

Варвара слушала романсы невнимательно. На стеклянных витринах лежали авторские кольца, серьги, браслеты, стояли солдатики, керамика и другие предметы. Вся атмосфера была артистической, но у Варвары крутилась в голове мысль о том, что нужно, обязательно нужно узнать, кто же купил чётки.

Она увидела, что Ямпольская присела с телефоном за дальний столик.

– Здравствуйте, я к вам уже подходила с этим вопросом. Вы делали чётки, лунный камень и вставки агата. Не припомните?

– Да, были такие, – она полистала в телефоне и показала Варваре фотографию.

– Да, именно. Вы не помните, для кого Вы их делали?

– По имени сейчас не помню. Светловолосая такая дамочка, украшения из серебра, довольно изысканные.

– Не помните, как её звали? То есть, покупательница – женщина?

– Если я не помню имени, то пол я точно помню, – улыбнулась Ямпольская.

– А когда это было?

– Год назад, примерно. Я помню, что она тут недалеко жила, в центре. У меня ещё не было этого кафе, я на выставках стояла. Она на выставке подошла ко мне, рассказывала про свою жизнь. Покупатели любят рассказывать про жизнь. А почему вы интересуетесь?

– У меня есть подозрение, смутное, что я примерно начинаю понимать, кто эта женщина. И, если мои подозрения подтвердятся, то значит, она уже мертва.

– Господи! Что Вы такое говорите, – как бы отмахиваясь, воскликнула Ямпольская.

– Расскажите, вдруг что-то помните.

– Помню. Она была такая немного не в себе, говорила, что стала часто молиться. Что у неё была сложная жизнь, несчастная любовь к человеку, который её предал.

– Ну да, это стандартный набор. Что-то более конкретное, вдруг что-то помните.

– Да, она говорила, что когда-то училась в университете, на филфаке. У меня как раз родственница стояла, она филолог, вот потом они друг на друга переключились. Кстати, как раз она может что вспомнит. Вроде как они почти знакомы, знаете, как бывает, учишься в одном корпусе, и вроде бы видишь человека, и знакомые общие есть. Через много лет встречаешься, и оказывается, практически уже знакомы.

– Мне пока не с кем так встречаться, я ещё учусь, – улыбнулась Варвара.

Андрей уже подавал ей знаки, что некрасиво вот так вести себя во время концерта. Варвара подумала, что у него старые представления о том, что прилично, а что нет.

Значит, вероятность того, что чётки принадлежали Светловой, довольно велика, думала она. Откуда они могли попасть к Владу? В принципе, он тоже может быть каким-то образом с ней связан. Ведь и то, что Перевалов её знает, выяснилось совершенно случайно. Но чтобы доказать факт знакомства Надежды Светловой и Влада, нужны свидетели. Баба Люба…

Варвара подумала, что практически Влад никогда к ней не заходил, обычно были либо вне дома, либо у него. Причём, он обычно предпочитал отправлять её на такси. Сейчас они жили практически рядом, но он провожал её очень быстро.

Допустим, он знал Светлову. И сейчас это скрывает. Почему? Стоп. У меня паранойя, одёрнула себя Варвара. Светлова, как про неё говорили, могла заложить эти чётки, например, в ломбард. Вот и всё. А Влад выкупил. Это просто совпадение, что именно её чётки оказались у него в квартире. Предположим, что эта безумная идея, что он их украл прямо у Светловой. Он не настолько беден, мог бы просто их купить.

Вечер закончился в раздумьях, она разрешила Андрею проводить себя до дому, но решительно запретила ему подниматься в квартиру.

Глава 3

Приближался день отъезда в Михайловское. Андрей настаивал, что нужно ехать через Петербург, но почему-то все хотели через Москву. В итоге купили билеты на поезд до Москвы. Группа волонтеров, «доброхотов», как их принято называть в Михайловском, состояла из десяти человек. Палатки решили взять в прокат на месте, загрузились в три купе и настроились на двадцатичетырехчасовое тесное общение. Андрей, конечно, выбрал купе, в котором ехала Варвара. На соседних местах разместились ещё две девчонки из параллельной группы. Они выбегали покурить на каждой станции и постоянно шептались друг с дружкой. Варвара запаслась детективами и абсолютно не желала беседовать с Переваловым.

Он был огорчён таким раскладом вещей. И поэтому, к облегчению Варвары, он часто пропадал в соседних компаниях. Поговорить ему хотелось, конечно, о Пушкине, чтобы настроить молодое поколение на нужный лад. Однако, выходило так, что Онегина все проходили в школе давно, при этом ключевое слов – «проходили». Все помнили какие-то детские стихи и даже мультфильмы, но напрочь не знали ничего о «лишних» людях, которые почему-то встречались не среди простого люда, а среди лиц дворянского рода. Такие странные словосочетания, как душевная хандра, лень, вроде бы были знакомы. Но в юных головах никак не укладывалось, как можно хандрить, когда тебе не нужно добывать кусок хлеба каждый день, когда у тебя масса свободного времени и ты волен выбирать, жить ли тебе в шумном обществе или деревенской глуши.

Варвара тоже немного послушала, а потом сказала ему, когда девчонки вышли покурить.

– Ты всерьёз думаешь, что сможешь приобщить нас к культуре?

– Классика вечна, почему бы не попробовать её осваивать?

– Так это же скучно. Ладно, я читала Пушкина, и не только «выпьем с горя» или сказку о золотом петушке. Ты что, не видишь? Начни сейчас говорить пушкинским языком, тебя могут не понять.

– Но вы же будущие журналисты, то есть люди, которые в общем-то хотят писать, значит, должны владеть языком! У языка должны быть нормы, которые как стражи стоят. А вы всё норовите нормы подделать под изменяющийся язык.

– Я тебе удивляюсь. Ты где-то застрял. Ты хочешь быть современным, но всё никак не можешь выбраться из старых стереотипов. Для нас что Пушкин, что ваш СССР настолько далеки, что просто ужас. Мы смотрим вперёд, нас интересует сегодняшняя жизнь, ведь у нас самое чудесное время – молодость. Мы согласны послушать классику, не знаю, вечером у костра. Кстати, в этом плане гораздо современнее звучит Гоголь, а не Пушкин. Он загадочнее, и там меньше вот этих всех страданий типа «я к вам пишу, чего же боле». Сейчас поэзия другая. Она более жёсткая. Вот возьми Веру Полозкову. Такого надрыва нет ни у кого. Просто рвёт душу на части.

В свежих ранах крупинки соли.

Ночью снятся колосья ржи.

Никогда не боялась боли —

Только лжи.14

И это нам близко. А ты какие-то долгоиграющие страдания заставляешь перечитывать. Или, довольно смешно, когда Онегин, после стольких лет, вдруг понимает, что он любит Татьяну. Ну, и кому это нужно? И она, гордая женщина, отсылает типа его. Примени к нашим реалиям. Если мы будем страдать годами, нам жизни не хватит. Понимаешь, мы свободны теперь от этих оков. От этих предрассудков, этого тлена.

– Ну да, ты не сильно страдала, когда мы с тобой расстались, – сел на конька обиженного честолюбия Андрей.

– Андрюшенька, конечно, нет. Я тебе благодарная за многое, и всю жизнь буду благодарна. Но, ты понимаешь, я пока как бы не способна на страдания.

– Но ты же пишешь стихи. Нет, я не хочу сказать, что ты патологически должна страдать. Но ведь есть какие-то чувства, которые тебя задевают, есть что-то, что оставляет след в душе. Разве не так? – Перевалов раскраснелся и схватил её за руки.

– Я пишу стихи, но для меня это прежде способ выплеснуть эмоции. Понимаешь, чтобы не страдать годами.

– Вот этим мы и отличаемся, я ещё вырос на этих длинных, упоительно длинных страданиях. Видимо, мы меньше торопились куда-то, жизнь была более медленной.

– Слушай, но ты ведь тоже бывал жестоким, разве нет? Знаешь, для меня то, что ты несвободен, всегда было какой-то меткой в наших отношениях. Кстати, в начале я очень сильно переживала по этому поводу. Стихи писала такие ужасно депрессивные. Да, это было когда-то в прошлой жизни…

"Розы – морозы" – рифма проста.

В вечер морозный совесть чиста.

Алою розой раскрытые губы.

… Щетина впивается в прелести рта.

Встреча случайна, как восемь из ста.

Следом за встречей придёт пустота.

Но разливается пламень в груди.

Крикнуть бы: "Стой", говорю: "Уходи".

Ты, а быть может, и кто-то другой.

… Обруч на пальце горит золотой.

– Ты мне не показывала эти стихи. Бедная девочка, я всё время был занят делами хомячка и не заметил, как ранил твою нежную душу…

– Андрей, но это прошло, как всё проходит, понимаешь? Я уже не страдаю. И поверь, тебе точно не нужно играть Онегина, который через много лет понял, что «вас люблю, чего же боле». Боле ничего, потому что и боли нет. Хотя Татьяна, я думаю, была влюблена в него тоже. Вообще, слишком классические страдания. Я знаю, ты очень любишь тот век, балы, изящные вещицы, шуршащие платья. Но век прошёл, увы. И женщины-страдалицы тоже перевелись.

Варвара погладила Андрея по лысине, пожалуй, подумала она, у неё осталось к нему сострадание. И вдруг вылезла строка Гребенщикова «и стареющий юноша в поисках кайфа лелеет в глазах своих вечный вопрос». Папик любит Гребенщикова, странно, что не научился относиться ко всему так же спокойно. Он блаженно притянул её руку на свой лоб.

– Свобода, говоришь. А ты хоть понимаешь, милая моя девочка, что твоя свобода никак не может стать свободой, если только не за счёт другого. Люди в свободе начнут крошить друг друга, ведь это борьба за выживание.

– Нет, ты всё понимаешь не так, свобода не за счёт другого…

– Так ты рассуди логически, разве можно быть свободным от общества? Если общество никак не ограничивает человека, значит, он делает всё, что хочет. И, чтобы другие не пострадали… его нужно будет упечь в концлагерь. Это – с одной стороны. А с другой стороны, побеждает в рыночной экономике сильнейший. То есть, тот, кто быстрее-выше-сильнее. По логике, он свободен, только эту свободу ему обеспечивают другие. Общество атомизированных личностей или общество, где каждый человек нужен, независимо от его успешности.

– Андрюша, эк тебя занесло. Вроде ты у меня чуть не монархист был. А склоняешься к какому-то «совку».

– Ну, в этом «совке» я рос. А вот вам, юная леди, о нём рассуждать уже нельзя, не видали, не знали… Эх.

Глава 4

В Заповеднике скучать было некогда. А Перевалов взял с собой одноименную книгу Довлатова и постоянно цитировал оттуда, красноречиво буравя Варвару глазами, если она подходила к местам сборищ после ужина.

Влад не звонил. А его телефон был вне зоны, наверное, экономит деньги, отключил за пределами России. Но должна быть какая-то связь. Она делала несколько раз вызов в вайбере, но писать не решилась. В какой-то момент она решила, что пора уже обидеться на него.

В Михайловском им оставалось быть несколько дней, билеты были до Москвы, а там некоторые хотели остаться, поэтому после Москвы билеты предлагалось покупать самостоятельно.

Андрей как-то обмолвился, что можно погулять и по Москве, у него есть приятель, учились вместе, сделал неплохую карьеру журналиста в начале нулевых. Можно было бы остановиться у него на пару дней, он Аллочке точно не сдаст.

«Почему бы не воспользоваться его предложением», – немного злорадно подумала Варвара. Последнее время она думала о их романе с Владом как-то отстранённо. Будто это не её жизнь. Его фигура была размыта, какой-то образ почти Онегина, занятого своими делами, и она, наивная девушка. Смешно, что он живёт в доме с таким названием. Надменный и холодный. Далёкий, ставящий дело превыше личных отношений. Вот интересно, продолжала думать она, сколько слёз было пролито Татьяной и всеми девушками, которые влюблялись в таких же холодных? Да, Онегин ещё и убийца, взял и спокойно убил Ленского. А, честь. С одной стороны, понятно, что честь была превыше всего. Но почему до смертельного конца? Странные привычки были у этих дворян.

«Доброхоты» занимались благоустройством территории, а некоторые пошли косить сено. На Урале нынче лета не было совсем, а вот в Псковской области лето было настоящим.

Варвара сидела под деревом, чтобы немного отдохнуть от жары. Жара действовала на неё жестоко – она обливалась потом и в горле постоянно пересыхало. Она сидела в тени и вглядывалась в кромку золотистого поля, соединяющегося с девственно чистым и прозрачным небом. Там, далеко, была дорога на Псков. Она заметила спокойно едущую машину и вылезшего из неё человека, который пошёл в сторону их команды. Он шёл не торопясь, уверенным шагом, и что-то ей показалось знакомым в его довольно щуплой фигуре. Он подошёл к работающим ребятам, и Варвара увидела, что они дружно стали показывать в её сторону. Теперь человек ускорил шаг и стал приближаться к ней. Она узнала его.