Принцесса Хренова

К молоку – большая корочка белого хлеба. Хрустит так, что в Париже багетам слышно и, может быть, им даже немножечко завидно и стыдно, что не получается вот так хрустеть. Сверху – утренние сливки. Посыпаешь все это дело сахаром – и в рот. Вкусно – за ушами трещит! Какие там круассаны!

Потом набегаешься во дворе до чернющих пяток, ныряешь в избу, к фляге с чистой водой. Зачерпнёшь ковшом и пьёшь большими глотками: гыт-гыт-гыт. Вода студеная – дед только-только до колодца ходил. Зубы сводит, горло горит, а ты пьёшь. Потому что для детей с грязными пятками нет ничего вкуснее, чем эта вода. И мороженое ещё, конечно.

А помидоры с сахаром пробовали? Я научу, как правильно. Собираешь в теплице самые спелые помидоры. Желательно помясистее, покрупнее. Мыть их вовсе не обязательно. Достаточно тяп-ляп обтереть красные бока о штанину, и готово. Затем берёшь вазочку с сахаром, миску помидоров и устраиваешься на полу в зале. Там прохладно и палас мягкий. Надкусываешь помидорину аккуратно, чтобы сок не брызнул на свежую побелку. Окунаешь свежую помидоркину рану в блюдце с сахаром, а затем отправляешь в рот. Добавьте сюда хорошую книгу или «Утиные истории» по телику. Вот увидите, вкуснее перекуса не придумали!

Или чёрная смородина. Все думают, что она в варенье вкуснее. Глупости какие. Смородину надо есть с куста и как бы мимоходом. Идёшь по своим делам, цап гроздь покрупнее в ладонь и пропускаешь её между пальцами – средним и указательным. Ягоды остаются в ладони и не лопаются. Набираешь пригоршню – и в рот. Кисло-сладкий коктейль. Мыть вообще необязательно – бабушка же не видит. А раз не видит, значит, не было ничего.

Я могу рассказать про то, как вкусно есть хлеб с маслом, посыпая его все тем же сахаром.

Про горох, который особенно хорош, если ты сидишь в засаде на брата в самом центре гороховой грядки.

Про малину, которую есть с куста строго запрещали.

Про бутерброды из печенья и масла.

Про хлеб с вареньем и шоколадную конфету, порезанную на 8 частей… Но лучше расскажите вы, что было самым вкусным в вашем детстве. Вдруг я ещё не все попробовала?

Принцесса Хренова

«Принцесса хренова» – так меня называет бабушка. Я верчусь перед старым массивным зеркалом, в которое сто лет назад точно смотрелись принцессы. На мне розовое в рюшах платье. Мама купила его на наш выпускной из первого «Г». Объёмные воланы щекочут плечи и шею. Подол прикрывает коленки в синяках. На правом локте – крупная бордовая ссадина. Бабушка говорит, что ссадина эта размером с Луну и что меня ноги не держат.

Вообще-то, это не ноги виноваты, а ходули. Я просто хотела догнать на ходулях кота Мурзика. Не рассчитала скорость, запуталась и брякнулась.

Принцесса хренова смотрит на себя в зеркало. Чёлка топорщится, в ней играет солнечный лучик. Вчера я самолично её подстригла. Почти под корень. Бабушка охала весь вечер, а дед смеялся.

Мне вовсе не обидно быть принцессой хреновой. Даже интересно.

– Ба, – поворачиваюсь я к бабуле. – А как зовут эту принцессу Хренову?

Бабушка удивленно вскидывает на меня глаза, на секундочку округляет их и начинает смеяться. От души, всем телом. И я замечаю, как её лицо молодеет.

– Да вот как тебя зовут, так и её звали, – сквозь смех и слёзы отвечает бабушка.

– Она хорошая, – расплываюсь я в уверенной улыбке.

– Хорошая, конечно, – продолжает смеяться бабушка. – И не хулиганит, как некоторые.

А потом я пойду в магазин за сгущёнкой и хлебом. Буду важно вышагивать в своём розовом с рюшами платье. В некоторых местах даже пританцовывать, потому что принцессы всегда так ходят: чинно, важно и немного пружинисто.

– Здравствуй, – скажет мне продавщица в белом чепчике. – Ты чья? Как тебя зовут?

– Здравствуйте, – отвечу я. – Вообще-то Галя, но вы можете называть меня принцессой Хреновой.

Продавщица засмеётся, подергивая плечами и свежей химией, которая упрямится из под чепчика.

– Принцесса хренова, ой, не могу! – продолжает звенеть она. – Почему ты хренова-то?

И тогда я скажу:

– Я точно не знаю, но бабушка говорит, что у нас имена одинаковые. И что принцесса Хренова – очень интересная личность, которая далеко пойдёт.

Продавщица смеётся ещё громче, заворачивает хлеб в бумагу, отсчитывает сдачу.

– Держи, принцесса Хренова, – протягивает она сахарный петушок на палочке.

Я делаю реверанс и говорю спасибо. Потому что принцесса Хренова – самая вежливая принцесса на свете.

Лужа

После дождя дорогу в деревне размывало знатно.

Проехать можно было только на тракторе. И трактор ездил, оставляя на и без того ухабистой Ононской улице ямы размером с полколеса.

Однажды после затяжного ливня мы с Денисом вышли из ворот. Важно прогулялись вдоль забора туда-сюда. Проверили синий почтовый ящик, намертво прикрученный к зелёной калитке, – почты не было. Попытались снять со столба Мурзика. Кот нам не доверял, а потому сиганул в малину – от греха подальше. Мы вздохнули и обвели взглядом улицу.

Напротив – тёть Галин дом, аккуратный и невысокий. Качаются от легкого ветра в палисаднике у окон летней кухни молодые березы. Слышно, как на соседней улице тарахтит ЗИЛ. Солнце освещает умытые дождем крыши. Высятся сопки. Бабушка строго-настрого запретила ходить на гору из-за невиданного в то лето количества змей – ужей и гадюк. До ужина еще целая вечность, а потому надо найти занятие.

На дороге, аккурат напротив нашей калитки, образовалась огромная лужа, где вперемешку с коровьими лепешками студнем дрожит дорожная грязь.

– Спорим, это самая большая в мире лужа? – говорю я.

– Дура, самые большие лужи бывают в Африке, – цедит сквозь зубы Денис.

– А вот и нет, – распаляюсь я. – У нас тоже бывают глубокие лужи. Как Байкал. Проверим?

– Проверим! – с готовностью подхватывает брат.

Р-р-раз! Мы зашли в лужу по самый срам, прикрытый новенькими белыми трусами.

Два! Денис выдал мне пендель, от которого я окунулась в грязь по шею и первопроходцем переплыла лужу.

Три! Брат последовал за мной.

Лирическое отступление

Я абсолютно уверена, что у каждого нормального человека должна остаться в памяти хотя бы одна приличная лужа – глубокая, с липкой грязью и пузырями. Лужа, в которой увяз сапог или, на худой конец, утонул бумажный кораблик из тетрадного листка в крупную белую клетку.

Нужно обязательно хорошенько вымазаться в грязи, да так, чтобы потом тебя долго отмывали в бане или ванной. Родители, конечно, не похвалят за испачканную одежду, грязные руки, лицо и мокрые ноги. Но лужа! Лужа навсегда останется в вашей памяти как самое идеальное детское преступление.

– Катя! Катерина Васильевна! – разрезал воздух пронзительный крик тёть Гали. – Твои что удумали – в луже купаются. На дороге, Катя!

Бабушка среагировала мгновенно.

– Да когда же это закончится! Бегу! – вытирая мокрые руки о передник, бабуля сайгаком кинулась к нам.

К тому времени, как она добежала, мы с Денисом перебрались в лужу поменьше. Уселись в ней, словно Будды, и, держа за уши двух мягких зайцев (я – белого, брат – синего), попеременно окунали их в дорожную жижу, сосредоточенно приговаривая:

– Пиздакоки! Пиздакоки!

Бабушка охнула и схватилась за сердце.

В ночь пришлось топить баню – завтра ждали приезда родителей. Трусы и майки дед сжег в печке – отстирать и привести их в божеский вид не представлялось возможным. Зайцам повезло больше – их все же прокрутили в полуавтоматической стиральной машине «Океан» и повесили сушиться на заднем дворе.

Про «пиздакоки» маме с папой, конечно, рассказали. Не одной же бабушке ломать голову, что это за слово такое.

Тузик

– Ну чего ты там возишься? Быстрее давай, – Денис подгоняет меня длинной остроносой палкой, которую подобрал тут же, у гаражей. – Сейчас Лайма вернется и сделает нам харакири.

– Да иду, иду, – пыхчу я, ворочаясь на пузе в узкой норе под гаражом соседа дядь Володи.

Из сырого и темного лаза выбираюсь ногами вперед. В волосах застряла паутина. Новенькие спортивки хоть сейчас выбрасывай. Футболка с одуванчиком на круглом животе еще десять минут назад была белой, а сейчас, как позже скажет мама, – «господибожемой» и «хоть святых выноси». Её теперь только папе в гараж, на тряпки.

– Вот он! – торжественно заявляю я. Выпрямившись, отнимаю руки от груди и раскрываю ладони. Неповоротливый забавный комочек ворчит и посасывает мои пальцы. Из пяти подслеповатых щенков, которых принесла дворовая сука, этот оказался самым интересным.

Лаз под гаражами нам показал дядь Володя. И про щенят тоже он рассказал. Предупредил, конечно, чтобы животину не трогали, а то Лайма за своё потомство задаст нам трепки.

Ну разве можно шпане – штаны на лямках – раскрывать такие секреты? Любопытство моментально стало большим и круглым, как воздушный шар. Оно росло, ширилось, заполняя каждую клеточку наших с братом тщедушных тел.

Щенята! Щенята! Это же умереть не встать как интересно!

Пару недель мы крутились у гаражей, раздумывая, как бы отвлечь Лайму и посмотреть на щенков. Собака, к слову, матерью была ответственной. Выводок свой надолго не бросала, с благодарностью принимала объедки и хлеб, которые ей приносили сердобольные обитатели двора, а чужих собак прогоняла прочь. Сегодня Лайму что-то отвлекло от материнства, и она убежала, оставив щенков одних. Надолго ли?

– Давай оставим его себе? – спросила я брата, поглаживая плюшевого зверя большим пальцем правой Руки.

– А мама что скажет? У нее же аллергия, – неуверенно протянул Денис.

– Мы его отмоем и сколотим будку под окнами. Пусть живет во дворе.

– Давай, – обрадовался брат.

Мы круто развернулись на пятках в сторону дома и вдруг застыли. Перед нами стояла Лайма, строгая и внушительная. Спина у собаки прямая, хвост калачом, уши в напряженной стойке. Взгляд внимательный и суровый.

– Приплыли, – прошептал Денис и оттеснил нас с щенком за спину. Я тревожно сглотнула.

Лайма нас знала преимущественно по хлебу с маслом и обглоданным косточкам из маминого борща. Собаку мы подкармливали регулярно. В благодарность она разрешала гладить себя и даже иногда давала лапу.

– Лайма, Лаймочка, ты только не ругайся, – мягко сказал Денис. – У тебя таких пятеро, а у нас ни одного. Тебе же кормить их не на что. Посмотри на себя: кожа да кости. Мы обещаем, нет, клянемся, что с твоим сыном, – в том, что это мальчик, мы ни капельки не сомневались, – все будет хорошо. Поверь, Лайма.

– Поверь, – пискнула я и протянула к собаке открытые ладони, на которых шевелился и постанывал щенок.

Лайма негромко зарычала, потянула носом воздух и подалась вперед. Щенок, учуяв запах матери, зашевелился активнее.

– Всё, – пронеслось в моей голове. – Это конец. Сейчас собака заберет его у нас, и мы больше никогда не увидимся.

– Лайма, пожалуйста, – прошептали мы с братом, – отпусти его с нами.

Не знаю, о чем в тот момент думала бесхозная собака с отвисшими темными сосками. Наверное, о том, что ей и правда сложно прокормить такую ораву. Что яма под гаражом скоро станет тесновата для неё и потомства. Что до зимних холодов рукой подать. И потом, эти двое с голубыми глазами, кажется, станут хорошей опорой хотя бы одному из её детей. Она внимательно посмотрела в глаза брату, перевела взгляд на меня, уткнулась мордой в мои ладони, лизнула щенка и засеменила в сторону деревянного барака, в котором мы жили на первом этаже.

У единственного подъезда мы простились.

– Спасибо, Лайма, – сердечно сказал Денис. – С ним все будет хорошо. Я потом тебе расскажу, как мы его назовём.

* * *

– Это еще кто? – мама стояла на пороге, уперев руки в боки. Из-под непослушной темной челки на нас смотрели строгие карие глаза.

– Познакомься, мам, – вежливо и торжественно начал брат, – Это Тузик. Теперь он будет жить с нами.

– Можно, пожалуйста, спасибо, – на всякий случай добавила я.

Наша мама умеет образцово закатывать глаза к небу и причитать про «за что же ей такое наказание». В этот раз без традиционной выволочки не обошлось, начиная с нашего порядком потрепанного вида и заканчивая фразой «закрыть бы глаза и в лес убежать». Дальше порога нас не пускали. В ход пошли слезы, сопли и уговоры. Мы божились, что будем сами ухаживать за щенком и выгуливать его восемь раз в день. Что теперь уборка исключительно на нас, а если надо, мы даже научимся готовить еду, стирать белье. Наконец, что мы станем самыми послушными в мире детьми и никогда не опозорим семью.

Щенок, кажется, понимал, что в этот момент решается его судьба. Он все еще лежал в моих ладонях, тихонечко ворчал и практически не шевелился.

– Не дети, а наказание, – мама повернулась в сторону кухни, откуда за жаркими баталиями в узкой и темной прихожей наблюдал дядя Вася. Папин брат еще утром приехал из деревни в районный поселок по делам. К вечеру собирался обратно.

– Татьяна, давай я его в деревню заберу? – улыбнулся самый лучший в мире дядя. – Ну что, сорванцы, отдадите щенка?

Мы радостно закивали. Решено: Тузик отправляется жить в Шаранай – к дедушке с бабушкой.

С тех пор каждый наш приезд в деревню начинался с громких криков, от которых у соседей случались икота и несварение.

– Тузик! Тузик! – голосили мы.

Пушистый пес, беспородная мать которого, очевидно, однажды снюхалась с овчаркой, встречал звонким лаем.

– Ты нас ждал? – традиционно спрашивали мы.

Тузик кивал мохнатой головой, а глаза его улыбались.

Тузик весь день проводил на цепи. Отпускали его на прогулку только после вечерней дойки коров и доброй порции каши. Когда черный ошейник с тяжелой цепью падал на землю, освобожденный пес бегал по огороду с громким лаем, задирая лапу то у одного, то у другого кукурузного стебля. Мы, как водится, бежали следом.

Всю ночь пес гулял по деревне, а утром возвращался домой.

Мы часами сидели у будки на заднем дворе, вычесывая густую шерсть для пряжи на рукавицы и носки. Просили лапу, и он давал. Спали рядом, уткнувшись в теплый собачий бок. Дразнили, поочередно напяливая дядин противогаз. В такие моменты Тузик садился напротив балбеса в противогазе, смотрел, недоумевая, и медленно с боку на бок перекладывал голову. Мол, был же вот, нормальный человек, а теперь не пойми что с длинным шлангом вместо носа. Словом, мы замечательно проводили время.

* * *

– Завтра с ночевкой на реку, – объявил однажды папа.

– Ур-р-ра! – дружно заорали мы с братом и принялись кругами бегать по двору, выражая высшую степень удовольствия.

Тузик, освобожденный уже от цепей, носился рядом и поддерживал неразбериху звонким лаем.

– Тузон с нами, – безапелляционно заявил Денис.

Взрослые, конечно, согласились. Потому что разве можно оставлять собаку и друга дома, когда идешь на речку, да еще и с ночёвкой? То-то же.

На следующее утро мы с братом проснулись раньше всех. Бабушка не считается. Она всегда встает ни свет ни заря, чтобы управиться с коровами, курами и приготовить на завтрак самые вкусные, самые большие и самые ажурные блины во всем мире.

Наспех перекусив, отправились паковать рюкзаки.

– Корчажка, фляга с водой, волейбольный мяч, походная кружка, перочинный ножик, – сосредоточенно перечислял Денис содержимое своего рюкзака.

– «Просто Мария», кукла Катька, бидон под боярышник, дедушкино глиняное блюдце, – не отставала от брата я.

– Туристы, – хмыкнул папа, глядя на наши сборы. – Дениска, ты – молодец! Все что надо собрал. А тебе, дочь, книгу, куклу и блюдце придется оставить дома.

На мое возмущение, что все приличные люди в поход непременно берут с собой что почитать, папа хохотнул и высыпал на дно моего рюкзака пару килограммов картошки. Сверху водрузил небольшой котелок. В котелке – алюминиевая кружка, четыре ложки и пачка индийского чая, сорт первый.

– Екатерина, я тебе про поход потом расскажу, – успокаивала я куклу.

Спустя миллион часов, потраченных на сборы, мы выдвинулись к реке. Папа шел первым, следом чуть вразвалочку семенила мама. Денис, размахивая длинной сучковатой палкой, шел третьим. Замыкала процессию я. Передвижению в колонне Тузик предпочел зигзаги и гонки по вертикали. Задрав хвост, носился вокруг нас, звонко лаял на птиц и радовался, что в кои-то веки проведет день на природе, а не на цепи.

Километрах в пяти от деревни, за высокой отвесной скалой у реки, которую окружают заросли ив, окунающих свои длинные, изящные ветви в воду, стоит «ресторан». Чтобы попасть туда, нужно перейти Онон вброд по мелководью, известному только местным.

«Ресторан» – это круглая высокая беседка с крышей, сплетенная из тонких и крепких ивовых стеблей. Соорудил ее кто-то из деревенских, без единого гвоздя. Папа говорит, что её построил дядя Вася с приятелями – Славуней и дядей Серёжей Большаковым. Мы в это охотно верим и даже гордимся рукастым родственником и его друзьями.

В «ресторан» мы наведывались два, а то и три раза за лето. Разбивали лагерь с палатками, готовили шашлык, ловили рыбу самодельными удочками с единственным в семье перемётом, катались на лодке под строгим присмотром взрослых.