Очки Гудвина

Покачав головой Баба-Яга продолжила свой путь в направлении буфета. Она дошла до широкой, ведущей наверх лестницы, когда послышался быстрый топот и сверху вниз слетел, едва не сбив её с ног, Вовка Хрякин.

– Осторожнее! – Василина отпрянула в сторону.

Всегда-то он носится как угорелый!

– Опаздываю! – бросил в ответ Вовка, не останавливаясь, и тоже устремился к выходу.

Это было, по меньшей мере, странно, бежать куда-то сломя голову в такую погоду.

– Вот молодёжь, – послышался голос из-за стеклянной перегородки. – И дождь им нипочём!

Василина оглянулась. В проёме окошка в стеклянной перегородке, над которым красовалась надпись «Администратор», маячило лицо сильно накрашенной дамы неопределенного возраста. Мощные плечи обтягивала ажурная кофточка.

– Вы посмотрите, как льёт! За порог выйдешь, так сразу в канализацию и смоет! Не-ет, – протянула администраторша, – в такой ливень зря бежать куда-то никто не будет. Что-то тут… Тань! – повернув голову, окликнула девушку, сидевшую у окошка над которым было написано «Касса». – Не хочешь прогуляться? Похоже, в универмаге какой-то дефицит выбросили!

– Я, что, ненормальная? – фыркнула Тань.

В самом деле, подумала Василина, нормальный человек пережидает непогоду под крышей. Мудро она поступила, отказавшись от утренней прогулки. Погуляет позже, после дождя и воздух будет чище. Правда, пришлось отказаться и от завтрака в кафе, где, погуляв, она обычно ела свою овсянку. Но позавтракать можно и здесь. Правда, она ещё ни разу в гостиничном буфете не была, найдется ли там что-нибудь, кроме выпивки и каких-нибудь заветренных бутербродов?

Уже входя в буфетную, услышала торопливые шаги и оглянулась. Птахин. Судя по непромокаемой курточке, тоже решил выйти на улицу. Администраторша была права – явно что-то было не так в это утро. Чего это в такой ливень их всех куда-то потянуло? Ладно, решила Василина, рано или поздно все разъяснится, а сейчас нужно позавтракать

– Нет, овсянки нет. Но если надо – приготовим, – бойко откликнулась на её нерешительный вопрос рыжеволосая девушка за барной стойкой. – Делов-то. Вы какую любите – на воде или на молоке? Сладкую? С изюмом, может быть?

– Лучше с молоком, если есть молоко. Только, пожалуйста, не кладите ни сахара, ни изюма.

– Ясно. Будет вам овсянка. Минут через десять.

Пораженная уровнём сервиса Баба-Яга огляделась и, как ей показалось, поняла причину столь внимательного к себе отношения.

– У вас всегда так пусто?

– Только по утрам, – ответила девушка, выуживая из недр подстолья кастрюльку. – Вечерами сюда и те, кто в гостинице живёт, спускаются, и местные заглядывают. А по выходным иногда столько набежит народу, что только поворачивайся! – добавила гордо. – Да вы присаживайтесь пока, я принесу вам вашу овсянку.

Василина проскользнула к самому дальнему столику у окна и, усевшись, ещё раз окинула взглядом помещение. Как и во всей гостинице, обстановка была довольно старомодной – тёмные дубовые панели до половины стены, покрытые белыми скатертями столы, массивные стулья, – но это как раз ей и понравилось, был в этом какой-то старомодный успокаивающий уют. Напротив окна прямо на стене была нарисована маслом большая картина в стиле пятидесятых: на переднем плане резво бегущая лань в светлых пятнышках, а в отдалении таилась в ядовито-зеленых кустах фигура то ли собаки, то ли волка, она художнику как-то не слишком удалась. Лапоткова перевела взгляд на окно, за которым её взору предстала картина живая. Проезжающие машины взбивали колесами водяные фонтаны, редкие прохожие бежали по щиколотку в воде, держа над головой кто – газету, кто – пакет, кто – какой-то мешок. Зонтиков почти ни у кого не было, дождь всех, за редким исключением, застал врасплох. Он уже не лил с прежней силой, но и прекращаться, похоже, пока не собирался. Не зря ей сегодня спалось дольше обычного и вставать не хотелось, организм словно чувствовал, что погода переменится. И проснувшись, она почти наверняка знала, что день будет необычным. Предчувствие не обмануло, вот, пожалуйста, ливень, в одно мгновенье поменявший все её планы.

В такие вот, непригодные для гуляний дни ей работалось как-то особенно хорошо. И сегодня, когда она не занята в спектакле, она зря время терять не будет. Прямо здесь и поработает. Место хорошее, спокойное, никаких посетителей.

– Давно у нас такого дождя не было. А может быть, и вообще никогда, – сказала девушка, ставя перед нею тарелку с овсянкой.

– Да, настоящий тропический ливень, – согласилась Василина. – В такую погоду только большая нужда может на улицу выгнать.

Покончив с овсянкой и выпив кофе, она извлекла из своей большой сумки потрёпанный блокнот, ручку и, покусывая её кончик, задумчиво уставилась на картину. Куда всё-таки бежали эти трое? Варвара сказала, что идёт в кино. В кино так в кино, в своё свободное время каждый имеет право заниматься тем, чем хочет. Можно и фильм посмотреть. А можно и над рассказом поработать. Но почему она, обычно доброжелательная и спокойная, так нервничала при разговоре? Василина прикрыла глаза, как часто делала, когда ей надо было что-нибудь обдумать. Вот ведь какая ситуация…

Баба-Яга перевела взгляд на белеющую перед нею страницу. На чём она тут остановилась?

4

Как он оказался здесь, на опушке леса, под кустом с блестящими твердыми листьями, волк не помнил. Все вокруг было незнакомым – высокие деревья с могучими кронами, растения, которых он не знал. Но настораживало, пугало его не столько неизвестное место, где он вдруг, непонятно как, оказался, сколько странная тишина. Он поводил ушами, пытаясь уловить хотя бы один звук, но не было ни звуков, ни намека на какое-то движение. Он твёрдо знал, что в ветвях деревьев должны быть птицы – скрипящие, свистящие, щебечущие, – а на земле, среди травы, много мелкой шуршащей живности, но, сколько ни поворачивал голову из стороны в сторону и сколько не шевелил ушами – ничего. Лес словно вымер. И – это тоже пугало – он не чувствовал никаких запахов. Он был голоден, очень голоден, но как искать еду, если нет запахов? Сквозь листву он видел поле, убегавшее вниз по склону сразу за опушкой. Безмолвные волны бежали по высокой траве. Что-то манило его, что-то толкало его туда. Почему-то казалось, что там будет чем утолить голод. Но, как и отсутствие запахов, настораживала, пугала, мешала выбраться из кустов на открытое, залитое светом вечернего солнца пространство эта неестественная тишина. Но поскольку голод всё сильнее жёг его внутренности, в конце концов, волк решился.

Осторожно выбравшись из кустов, пробежал несколько шагов вперёд и замер. Стоило ему оказаться под солнцем, как он сразу услышал шорох травы, стрекот цикад, пронзительно зазвенели комары. Следом накатила мощная волна запахов. Среди множества которых, он сразу же безошибочно распознал главный, и всё остальное мгновенно утратило всякое значение. Вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее он побежал туда, куда звал его этот запах. Стараясь не потерять след, волк пересек опушку, потом поле и оказался на берегу широкого ручья. У воды волшебный, манящий запах исчез и волк понял, что та дичь, по чьему следу он бежал, пересекла здесь поток. Волку не хотелось входить в воду и, постояв несколько мгновений у воды, он повернулся и побежал по берегу.

Ручей мягко петлял в низине, и волк, повторяя его извивы, серой тенью скользил рядом, пока в одном месте не увидел, наконец, торчащий из воды внушительных размеров камень. Прыжок – и он оказался на другом берегу. И тут же зашуршали и сомкнулись кусты впереди, и снова возник запах. Большими прыжками волк ринулся по следу. Добыча была пока ещё невидима, но она была уже точно близка.

Заходящее солнце освещало пологий склон горы, над которым парила, озирая окрестности, огромная птица. Сверху хорошо просматривалось горное селение с плоскими крышами домов, сады около них, люди. В вечерних лучах всё это, очерченное контурами сгущающихся теней, виделось особенно отчётливо. Пастух гнал отару овец, две больших собаки помогали ему, следя за животными и отгоняя их подальше от крутого обрыва. Внизу петлял ручей, из которого пила воду лань, а вдоль ручья к тому месту, где она стояла, бежал огромный волк. Потом стало быстро темнеть, солнце медленно опускалось за торчащий пальцем на фоне бледного неба горный выступ, на край которого опустился орёл, а потом и скрылось, подкрасив напоследок облака в красновато-розовый цвет. Но вот погасли и облака. Словно тёмный занавес упал на землю сверху и скрыл все эти декорации. Но ненадолго, прошло ещё немного времени, и в небе ярким пятном засияла луна, освещая изменившийся до неузнаваемости пейзаж.

Лань стояла у самой воды.

Внезапно она что-то почувствовала, что-то встревожило её. Вздернув голову, пугливо огляделась. Два огонька, как сигнал тревоги, блеснули меж колючих кустов, давая понять, что рядом смертельный враг. Лань рванулась вперёд. Бежать, бежать! Охвативший её панический страх гнал вперёд, придавал силы. Ручей в мгновенье ока остался далеко позади, а впереди возник крутой склон, заросший невысоким кустарником. Чем дальше она бежала по нему, тем круче он становился. Исчезла трава, из-под ног сыпался щебень. Перепрыгивая с камня на камень, она взбиралась всё выше и выше. И вдруг резко остановилась и замерла. Дальше бежать было некуда – перед нею открылась пропасть. С другой стороны провала убегал вверх отвесный кряж, на вершине которого сидела большая птица. Площадка, на которой стояла лань, оказалась ловушкой. Смерть ждала впереди, и смерть следовала по пятам. Волк тоже понял это и приготовился к последнему прыжку. Теперь их разделяло совсем небольшое пространство. Совсем близко был дрожащий хвост, мягкая, шелковистая шея, которую через несколько секунд будут рвать его крепкие зубы…

Заглянув снова в пропасть, лань отпрянула, заметалась в панике, подняла голову вверх, словно моля о спасении тёмное небо с холодным ярким ликом луны, а потом снова обернулась, охваченная смертельным страхом. И волк увидел глаза своей жертвы.

Он узнал их – он видел их раньше. Они были хорошо знакомы ему, эти раскосые глаза, в которых стоял ужас. И этот ужас внезапно передался ему. Волк понял вдруг, что не сможет вонзить свои зубы в эту нежную плоть, даже если ему будет грозить голодная смерть. Но и уйти он не мог. Грозный внутренний голос запрещал ему отступать. Он подталкивал. Он приказывал: вперёд! Один прыжок и пища твоя! Но волк не мог прыгнуть. Окаменев, они стояли у края расщелины, глядя друг другу в глаза. Мгновения растянулись в вечность.

Внезапно от края горизонта стали быстро надвигаться облака и через несколько минут они поглотили луну. В их огромной вспученной массе там и здесь начали вспыхивать безмолвные всполохи зарниц. Усиливаясь, нарастал странный шум. Казалось, на вершины деревьев в лесу налетел шквальный ветер, и ветви закачались, зашумели, захлопали листьями. Шумела, пульсировала, вспененная страхом кровь. А, возможно, где-то пошел дождь и его шелест стал походить на далёкие аплодисменты.

Невидимый кукловод всё сильнее и нетерпеливее дергал за веревочку – вперёд! Взвыв, волк закрыл глаза и прыгнул. Яркий свет расколол чёрное пространство над головой. На несколько мгновений его тело обрело невесомость и, прежде чем напороться на острые камни внизу пропасти, он несколько мгновений парил в воздухе словно птица.

И когда оболочка его агонизировала в ярких сполохах боли, открылось внезапно сверхвидение, и он – нет, не увидел, а осознал каким-то новым, вдруг проявившимся чувством, что находится на арене. И лес, казавшийся до этого бесконечным, и небо над ним были лишь декорациями, и всё сжалось вдруг до размеров сцены, на которую из тёмной бездны были устремлены жадные глаза зрителей. И он – нет, не услышал, но понял, благодаря тому же шестому чувству, что зрителям понравилось то, что они увидели. И боль исчезла, телесная оболочка растворилась, но он все ещё был жив и, как ни странно, мог слышать, как чей-то голос спросил: смерть или жизнь? И многоголосый хор ответил ему – жизнь! Жизнь…

5

Когда они снова оказались на улице, было парко и душно одновременно, как бывает после сильного дождя, внезапно пролившегося в жаркий день.

– Зачем только снимают такую муть? Зря только последние деньги на это дерьмо истратил, – вздохнул Хрякин. – Лучше бы на комедию сходили.

– Это называется интеллектуальное кино, – снисходительно пояснил Птахин. – Не для слабых умов. Поиск новых изобразительных средств. Смешение реальности и выдумки, перекличка разных миров. Борьба, поединок – чтобы привлечь зрителей, это всегда интересно. Человек в шкуре животного. Или животное в человеке. Что пересилит – инстинкты или разум? Внутренняя борьба…

– Режиссёр Птахин расправляет крылья своей неуёмной фантазии, – насмешливо протянул Хрякин. – Слушайте и внимайте! Мэтр дает интервью!

– Помолчал бы, если ни хрена в искусстве не смыслишь, – обиделся Птахин.

– Кому нужно твое интеллектуальное кино в этой забытой богом дыре? На такое и в большом городе мало кто пойдет.

– Такие, как ты, точно не пойдут. Таким, как ты, только бы пожрать да поржать, – сказал Птахин. – Да Луи де Фюнеса посмотреть на закуску.

– Ладно вам, – примирительно произнесла Варвара. – Фильмы разные нужны, фильмы разные важны. И авторские, и комедии, в том числе, и Луи. Идёмте назад в гостиницу.

Сохраняя молчание, они поднялись по ступеням на свой этаж. Никого не было ни в холле, ни в коридоре. Навстречу попалась лишь горничная, которая катила перед собою тележку с бельём.

– Не хватало только, чтобы они сейчас начали уборку, – проворчал Хрякин. – И не отдохнёшь, пока не закончат пылесосить. Эх, лучше бы я утром на речку пошёл! Это вы меня потащили в этот кинотеатр.

– Никто тебя силой не тащил. Мы пошли, потому что… потому что… – Птахин замер на полуслове.

Поражённые внезапно одной и той же мыслью, все трое остановились перед дверью номера Птахина и некоторое время молча смотрели друг на друга.

– Как же мы могли такое забыть?! – почему-то шепотом произнесла Варвара.

Птахин торопливо извлёк из кармана ключ и от волнения не сразу смог вставить его в замочную скважину.

– Да что ты копаешься? – возмутился Хрякин. – Открывай скорее!

В номере было убрано, постель Птахина застлана, стол чист.

– Деньги! Она украла наши деньги! – Закричал Птахин и пулей выскочил за дверь.

Хрякин и Варвара-Виолетта бросились следом. Но ни горничной, ни её тележки в коридоре уже не было.

Женщина, сидящая за столиком дежурной и листавшая журнал, оглянулась на громкий топот. И закричала от удивления и ужаса – ей показалось, что прямо на неё несся огромный, неизвестно откуда взявшийся волк. И может быть, даже не один… Она зажмурилась и приготовилась к неминуемой смерти… но когда снова открыла глаза, в коридоре было пусто. Не было никого в коридоре.

Дежурная дрожащей рукой перекрестилась. Чего только не привидится под конец суточного дежурства! Нет, пора, пора уходить с этой работы, день отсидишь нормально, но не спать ночь в её возрасте уже просто опасно для здоровья.

6

Василина подняла глаза на хозяйку кабинета и тяжело вздохнула. Разговор шёл уже не первый час.

– Я же вам уже всё рассказала, – устало произнесла она. – Два раза.

А может быть и три, добавила мысленно, учитывая то, что многие вопросы повторялись, чередуясь с новыми.

– Вы могли что-то упустить. Какую-нибудь деталь, которая показалась вам неважной, а на самом деле имеет большое значение, – с холодной вежливостью ответила женщина. – А пересказывая, вдруг да вспомните что-то новое.

У неё были черные, гладко зачёсанные назад и собранные в жидкий пучок волосы, которые резко контрастировали с маленькими светлыми глазками. Из-за этих крашеных волос трудно было определить её возраст, но она явно была не моложе Лапотковой. Как же её зовут? В начале разговора назвала своё имя, но оно в памяти Василины почему-то не задержалось.

– Значит, вы видели их последний раз в холле гостиницы?

– Я уже говорила, что по утрам я всегда иду подышать, – устало начала в очередной раз Лапоткова. – Даже когда выезжаем на гастроли. Но в то утро начался сильный дождь, поэтому я осталась в гостинице, решила, что могу позавтракать и в гостиничном буфете, а не в кафе, как обычно. Вот, в холле всех их и встретила. То есть не всех вместе и сразу, а по очереди. Сначала Евсюкова побежала на улицу…

– Выбежала? Но ведь был сильный дождь, так?

– Ливень! Я ей ещё сказала, чтобы надо бы зонт взять, а она ответила, что зонта у неё нет, но идти недалеко, кинотеатр рядом.

– Рано утром в кинотеатр? Вы ничего не путаете? – в очередной раз попыталась сбить с толку Бабу-Ягу черноволосая.

– Не путаю! – снова начала сердиться Василина. – Это вы меня стараетесь запутать!

– Продолжайте, – словно не заметив её выпада, кивнула женщина.

– Потом спустился с лестницы Вовка, то есть Хрякин, а за ним следом Птахин, и оба тоже выскочили на улицу.

– И вы их после этого уже не видели?

– Не видела. Потому что мы в тот день не играли, выходной у нас был. А потом оказалось, что их найти не могут, и спектакль на следующий день отменили.

– А больше ничего вы не хотите рассказать? – помолчав, тихо, но, как показалось Лапотковой, с угрозой спросила черноволосая.

Василина немного подумала, морща лоб, и пытаясь выудить из памяти какие-нибудь новые подробности того злосчастного утра. Но ничего нового, увы, не припоминалось. Мелькали какие-то картинки, но к реальным событиям они никакого отношения не имели.

– Я рассказала всё, всё, как было.

– А как вы тогда объясните вот это? – Голос хозяйки кабинета стал неожиданно фальшиво-ласковым. – Что это?

Следователь положила перед Лапотковой её блокнот. Раскрытый посредине. Как раз там, где обрывались записи. Кровь бросилась Василине в лицо. Нет, какая наглость! Пока она сидит здесь и пытается изо всех сил помочь следствию, к ней идут в номер и, не спросясь, шарят везде в поисках каких-то несуществующих улик! Неужели они всерьёз думают, что Василина Лапоткова и в самом деле каким-то образом причастна к этому происшествию?

– Это блокнот.

– Это записи…

– Это рукопись моего нового рассказа.

– Вы описываете исчезновение трёх артистов кукольного театра, прибывших на гастроли в наш город. Очень странное исчезновение.

– Это всего лишь рассказ.

– Но имена там фигурируют реальные, – почти торжествующе провозгласила черноволосая. – И по странному совпадению, имена тех людей, которые исчезли!

– Понимаете, – попыталась объяснить Василина, – мне легче писать, когда я имею перед глазами кого-то из знакомых… ну, в качестве прототипа, что ли. Но всё то, что с ними происходит, это уже сплошная выдумка. Вы же не станете утверждать, что то, что здесь написано, может быть правдой? Разве не видите, что это фантастический рассказ?

– Рассказ может и фантастический, – кивнула хозяйка кабинета, – и всё, что в нём описано, это всего лишь выдумка, но почему-то там слишком много реальных фактов. Например, ограбление. Вы слышали об ограблении сахарного завода?

– А кассу, что, действительно ограбили? – похолодев, едва слышно произнесла Василина.

– Разве я сказала – кассу? – Женщина торжествующе улыбнулась и впилась в неё взглядом. – Выходит, это вам известно? Откуда у вас эта информация? Кто вам это сообщил?

Василина испуганно пожала плечами. Если снова сказать, что она всё это придумала, ей вряд ли поверят.

– В буфете услышала, – пробормотала она.

– В каком буфете? – Следователь подалась вперед, продолжая гипнотизировать Лапоткову пронизывающим взглядом. – В буфете гостиницы? От кого?

– Откуда мне знать? Какие-то посетители говорили об этом, – беспомощно соврала Василина. – Сидели за соседним столиком.

Женщина откинулась на спинку стула, её глаза сузились в хищном прищуре.

– Мы опросили персонал. Не считая приходящей уборщицы, в то утро там побывало лишь два человека. Забегал мужчина, по описанию похожий на одного из пропавших, он покупал пиво и бутерброды, и вы. Вы заказали овсянку, правильно?

– Утром я всегда ем овсянку, – кивнула Василина, лихорадочно соображая, что ещё может быть известно следователю.

– Так что же в то утро произошло на самом деле? – после долгой паузы последовал новый вопрос.

– Но я ведь всё, что знала, уже рассказала!

Женщина помолчала, глядя куда-то поверх головы Лапотковой.

– Ладно, можете не отвечать, если не хотите. Но рано или поздно придётся рассказать правду. А что вы знаете о пропавших?

Что она знает? Да не очень много.

– Мы как-то тесно не общались. Понимаете, я намного старше, молодым со мной неинтересно.

– Ну, а всё-таки?

– Да все они нормальные, в театре работают давно. Во всяком случае, когда я туда пришла, они уже там работали.

– Может быть, вы случайно знаете кого-то из их знакомых или родственников?

– Откуда? – пожала плечами Баба-Яга. – Мы только в театре и встречались.

– О их семьях вам ничего не известно?

О семьях?

– Евсюкова живет одна, – припомнила Василина. – Квартиру снимает, она откуда-то издалека, с юга, кажется. Не замужем. Птахин живёт с матерью, а Хрякин – в общежитии театрального училища, а вот откуда он родом, я не знаю.

Помолчав, женщина за столом кивнула.

– Ладно. На сегодня всё.

– Отдайте блокнот, – тихо попросила Василина.

– А вот ваши записи мы пока оставим у себя. На некоторое время, до выяснения обстоятельств таинственного исчезновения артистов, – сказала черноволосая.

– Пожалуйста, это очень важно для меня…

– Пока идёт следствие – нельзя, – отрезала хозяйка кабинета. – Вы наш главный свидетель и всё, что касается этого дела, останется здесь до полного прояснения ситуации.

Она протянула руку, взяла блокнот и сунула его под лежавшую сбоку от неё картонную папку. После чего, склонившись над столом, начала что-то быстро строчить на бланке. И ведь, в самом деле, ни за что теперь не отдаст, дошло до Лапотковой, да ещё и на основании всего, что там написано, в камеру посадит, снова допрашивать будет, а как ей объяснить необъяснимое? Василина живо представила, во что всё это может вылиться и ей стало плохо. Физически плохо, так плохо, что она едва не сползла со стула и, не сдержавшись, громко охнула. Женщина прекратила писать, оторвалась от своей бумаги и с подозрением взглянула на Лапоткову.

– Что такое? Что с вами?

– Что-то мне дурно, – почти прошептала Василина.

У неё и в самом деле начала кружиться голова. Она вдруг странным образом увидела себя со стороны, и это выпадение из собственного тела так испугало её, что она даже прикрыла глаза, чтобы избавиться от наваждения.

– Вызвать врача? Вам нужна помощь?

Помощь Лапотковой была нужна, но не врачебная.

– Нет… со мной такое случается, – помолчав, произнесла она уже не своим, а каким-то чужим, слегка каркающим голосом. – Небольшие проблемы с сердцем. Возраст, знаете ли… Можно воды?

С грохотом отодвинув тяжёлый стул, женщина поднялась из-за стола и направилась к окну, где на подоконнике, на круглом стеклянном подносе стоял графин с водой и два стакана. Наполнив один из них, она поднесла его свидетельнице.

– У меня лекарства в гостинице, – отпив несколько глотков, сказала Баба-Яга. – Приму, полежу, всё и пройдет.

Вид у неё был действительно совершенно больной. Она вдруг как будто ещё больше усохла и значительно постарела.

– Ладно, – поколебавшись, произнесла следователь, окинув взглядом жалкую тощую фигуру. – Возвращайтесь пока в гостиницу. Но, боюсь, скоро придётся вас снова побеспокоить.

Баба-Яга не стала ждать повторного приглашения покинуть помещение и быстренько пошаркала к двери. А в длинном сумрачном коридоре едва не натолкнулась на Лилю Толстунову, которую, похоже, тоже вызвали на допрос. К счастью, та разговаривала с дежурным милиционером и на Лапоткову внимания не обратила. «Кысь-брысь, тем, что знаешь, не делись!» – прошмыгнув у неё за спиной, пробормотала Баба-Яга. Значит, теперь всю труппу сюда поочерёдно пригласят, есть над чем подумать…

Выйдя на улицу, она повернула за угол и на мгновение приостановилась, соображая, в какую сторону ей идти, чтобы побыстрее добраться до гостиницы.

– Думаю, что мне удалось ухватиться за ниточку, – услышала она вдруг знакомый голос и вздрогнула от неожиданности. – Похоже, вся эта компания связана с ограблением. Я уже сделала запрос по поводу этих кукольников, посмотрим, что ответят.

Василина оглянулась по сторонам, не сразу поняв, что голос её недавней собеседницы звучит у неё над головой. Сообразив, прижалась к стене, хотя этого можно было и не делать. Кабинет был на первом этаже, но окно располагалось довольно высоко над землей и, к тому же, было зарешечено, так что высунуть из него голову, и увидеть стоящую под окном свидетельницу Лапоткову было практически невозможно.