скачать книгу бесплатно
Северная армия
Офицерство Северной армии, «в большей своей части…, – вспоминал член правительства Северной области эсер Б. Соколов, – было не только весьма высокого качества, не только превосходило офицерство Сибирской и Юго-Западной армий, но и отличалось от офицерства Добровольческих частей. Оно было не только храбро, оно было разумно и интеллигентно»[297 - Соколов Б. Ф.…, с. 340.]. «Прибывшие в область офицеры в большей своей части отличались тоже мужественным и доблестным исполнением своего долга. К сожалению, между ними не было полной солидарности, т. к. офицеры, спасенные на Украине от большевиков немцами, были проникнуты германофильством, что возмущало офицеров, сохранивших верность Антанте. Все это антантофильство и германофильство, конечно, не носило серьезного характера, но, к сожалению, давало повод для ссор и недоразумений. Много выше стояла офицерская среда в артиллерии, производя своим поведением, воспитанностью и уровнем образования впечатление офицеров мирного времени. Цвет офицерства составляла небольшая группа кадровых офицеров, командовавших отдельными войсковыми частями пехоты и артиллерии, на которых, собственно говоря, и держалась наша маленькая армия»[298 - Добровольский С. Ц.…, с. 98.].
Как единодушно отмечали генералы, командовавшие Северной армией, «кроме единичных случаев…, отношения между солдатами и офицерами были дружелюбны…[299 - «Офицеры широко назначались в крестьянские партизанские отряды… которых крестьяне «в полном смысле этого слова носили на руках», – Марушевский В. В.…, с. 218, 226, 288; «Все очевидцы отмечают в целом необычайно теплые отношения между офицерами и солдатами Северной армии. Даже при развале фронта «ни одного акта насилия, ни одного враждебного жеста по отношению к оставшимся в строю офицерам не было сделано…», – Миллер Е. К.…, с. 27; «Необходимо только отметить, что эксцессов в отношении офицеров на фронте почти не было… В общем солдатская масса рассталась с офицерами дружелюбно», – Добровольский С… с. 194–195.]. Несколько офицеров, особенно отличившихся своими боевыми действиями, и известных большевикам своей активностью, были спасены солдатами…»[300 - Соколов Б. Ф… с. 414]. Соколов относил эту особенность к тому, что: «не было в северянах, в частности в северных войсках, ненависти к интеллигентам и барам (исключение составляли горожане и пригородские жители)… Это явление тесно связано с характером и натурой северян. В них нет и в помине того озлобления, затаенной обиды и ненависти к барам и интеллигентам, столь характерных для великоросса средней России (на Севере не было крепостного права). Здесь на Севере были только следы этих настроений, только отголоски, только отражение общероссийских настроений масс. Вместе с тем у северян и больше самостоятельности, больше и чувства собственного достоинства»[301 - Соколов Б. Ф… с. 364–365].
Но главной отличительной чертой Северной армии являлось то, что ее основной цементирующей основой были не столько офицеры, сколько войска интервентов. Их роль наглядно передавали воспоминания командующего войсками Северной области ген. В. Марушевского: «Восстания… только подтвердили необходимость наличия в отрядах хотя бы небольшого числа иностранных войск. Здесь важна была не сила, а наличие иностранного мундира, в котором простолюдин видел не только штык или револьвер, но государственную силу, стоявшую за ним. Кроме того, хотя бы небольшая иностранная сила обеспечивала свободу действий каждого войскового начальника, охраняя его жизнь от покушений. С этим надо было считаться и не успокаивать себя теоретическими соображениями о политических вкусах и идеалах нашего мужика»[302 - Марушевский В. В…, с. 282–283].
Принцип пропорционального состава русских и иностранцев был установлен еще в соглашении союзников с Мурманским Советом от 6 июля 1918 г. Согласно соглашению, из русских «не должны формироваться отдельные русские части, но, поскольку позволят обстоятельства, могут быть сформированы части из равного числа иностранцев и русских»[303 - От имени США соглашение подписал капитан 1-го ранга Бергер, командир крейсера «Олимпия» прибывшего в Мурманск еще 24 мая.]. Но даже, через полгода после высадки союзников 1 января 1919 г. в Северной Области (Архангельском и Мурманском фронтах) на 7,1 тыс. русских солдат и офицеров приходилось 23,2 тыс. солдат и офицеров интервентов[304 - Армия. Эвакуация из Северной России, 1919. Лондон, 1920 (на англ. яз.). С. 19–20 (Белый Север, с. 370, прим.)]. После проведения принудительной мобилизации на 15 апреля 1919 г. на 24,5 тыс. русских – 21,5 тыс. интервентов[305 - Зеленов Н. П.…, с. 212.]. Несмотря на дальнейший рост численности войск интервентов (до 27 тыс.) увеличение русской части армии оказалось невозможным, поскольку доступные мобилизационные ресурсы области оказались исчерпаны.
Боеспособным ядром Северной армии были именно войска интервентов, отмечал Б. Соколов: «Все фронты были в полном подчинении у английского командования… Позиции были заняты главным образом английскими, кое-где русскими силами, русским же разрешалось занимать более глухие и менее ответственные места. Пропуски, проезды… – все это было в руках у союзной комендатуры. Госпитали… были английские, персонал же смешанный, русский и английский. Интендантство, снабжавшее фронт и тыл, было исключительно английским, и русские получали все, начиная с довольствия и кончая обмундированием, с английских складов»[306 - Соколов Б. Ф.…, с. 322.].
Северо-западная армия
Ядром армии являлся Северный корпус, который был сформирован в октябре 1918 г. при активном немецком участии[307 - Примечательно, что с немецкой стороны переговоры о создании Северной армии вели два майора Генштаба Э. фон Клейст (будущий ген. фельдмаршал гитлеровской армии) и фон Тресков (будущий начальник штаба группы армий фон Бока в 1941–1942, стоявший у истоков создания РОА ген. Власова). (См. подробнее Шишов?А.?В.…, с. 294).]. Условия его формирования, закрепленные в совместном соглашении, предусматривали, что: «Формирование армии будет происходить… под прикрытием германских оккупационных войск… Денежные средства на содержание армии отпускаются германским правительством заимообразно Русскому Государству…». При этом указывалось, что германские войска в наступлении не участвуют…, но «следуют за армией для поддержания внутреннего порядка и престижа власти… После занятия Петербурга объявляется военная диктатура…»[308 - См. подробнее: Условия формирования русской Добровольческой Армии в Северо-Западных губерниях («Северной Армии»), выработанные на Рускко-Германском заседаниях в Пскове в середине октября 1918 г. (Цит. по: Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 91–92); См. так же: Авалов П. В. В борьбе с большевизмом. Глюкштадт, Гамбург: Из-во И. И. Августина, 1925, с. 60–61, 70–72. (Корнатовский Н…, с. 30–32, 36–39)].
«В течение первой вербовочной недели общее количество записавшихся добровольцев превышало 1500 человек, причем офицерство составляло 30–40 % общего числа»[309 - Смирнов К. К. Начало Сев. – зап. Армии. // Белое дело. – Берлин.: Медный всадник, 1927, т.1. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 41.)]. В армии первоначально насчитывалось «в общей сложности около 50 тысяч человек (вместе с около 40 тысячами немецких добровольческих частей). При переброске (в Россию, речь шла только о русских частях) осталось лишь 6–7 тысяч человек»[310 - Волков С. В.…, с. 231;]. Немецкая ориентация Северной армии закончилась с завершением Первой мировой войны. На это с английской прямотой указывал ген. Г. Гоф: «Многие русские командиры до такой степени тупоумны или коротки памятью, что уже открыто говорят о необходимости обратиться к немцам за помощью… Скажите эти дуракам, чтобы они прочли мирный договор. Все, что Германия имеет, уже ею потеряно…»[311 - Г. Гоф – Н. Юденичу 4 августа 1919 г. Архив русской революции. Изд–2е., с. 308. (Цит. по Корнатовский Н…, с. 268.)].
Вместе с тем, писал 21 января 1919 г. Колчаку Юденич, «с падением Германии открылась возможность образования нового фронта для действия против большевиков…, около меня объединились все партии от кадетов и правее. Программа тождественна с вашей… Реальная сила, которой я располагаю в настоящее время, – Северный корпус (3 тысячи) и 3–4 тысячи офицеров находящихся в Финляндии и Скандинавии… Без помощи Антанты обойтись нельзя… Необходима помощь вооружением, снаряжением, техническими средствами, финансами и продовольствием не только на армию, но и на Петроград…»[312 - Деникин А. И. Очерки русской смуты. Берлин: Слово, 1925. Т. 4., с. 24. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 229).].
«Состав (северо-западной) армии был до крайности пестрый и какой-то случайный, – подтверждал Марушевский, – Видно было, что все это нуждается в настойчивой, организационной работе, в огромных материальных средствах, в запасах обмундирования, обуви, теплой одежды. Ничего этого не было»[313 - Марушевский В. В…, с. 314]. «Неодетой и не получавшей два месяца жалования армии», подтверждали члены Северо-западного правительства, угрожал скорый «полный и окончательный развал»[314 - Архив русской революции // под. Ред. И. В. Гессена. Изд. 2-е. Берлин, 1922, т.1, с. 297–306. (Корнатовский Н…, с. 257–258).]. Однако переговоры Юденича «с состоятельными соотечественниками (эмигрировавшими в Швецию) результатов не дали…»[315 - Шишов А. В.…, с. 309.].
На помощь пришли союзники: от англичан армия получила 40 тыс. комплектов обмундирования, 20 тыс. ружей, 15 млн. патронов и 30 грузовиков и т. п., вплоть до бритвенных принадлежностей, зубных щеток и туалетной бумаги[316 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 269–270.]. Кроме этого были присланы артиллерийские орудия, танки и самолеты, однако тяжелое вооружение пришло в крайне незначительном количестве и, большей частью, в некомплектном или неисправном виде. Союзники в это время были больше озабочены содействием в становлении новых независимых прибалтийских государств, поэтому «помощь от Антанты, если не считать поставок американской муки, приходила «крохами». Немецкие оккупационные власти давали значительно больше»[317 - См. подробнее: Шишов А. В.…, 319; Корнатовский Н…, с. 271.].
Тем не менее, благодаря иностранной помощи численность армии стремительно росла: если в феврале 1919 г., по данным Юденича, она состояла всего из 758 офицеров и 2624 рядовых[318 - Шишов А. В.…, с. 312.]; то к сентябрю она выросла до 27 тыс. человек, а по данным Военного министерства Северо-запада даже – 59 тыс. человек, а к ноябрю 75 и даже 100 тыс. человек. Причина такой чрезмерной разницы между действительным составом армии и тем, что значилось на бумаге, по словам исследователей, заключалась в больших размерах ее тыловых частей и в том, что «армейское командование, таким образом, рассчитывало получить от правительства «дополнительные» ассигнования, получаемые им от Антанты»[319 - Шишов А. В.…, 345; см. так же: Кирдецов Г. У. У ворот Петрограда (191–1920 гг.) Берлин. Русс. Тип. Е. А. Гутнова, 1921, с. 294–299. (См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 518.)].
Армия Юга России
Создание Добровольческой армии требовало времени и денег: на каждые 10 тыс. человек – один миллион рублей в неделю. Остроту проблемы передавало сообщение ген. М. Алексеева от 23 мая 1918 г. – П. Милюкову: «Без денег… я вскоре буду вынужден распустить армию»[320 - Кенез П…, с. 159.]. И лидер крупнейшей либеральной партии России Милюков предложил … помощь немцев. Американский историк бесстрастно констатирует: «Человеком, который сделал очень многое, что бы примирить немцев и Добровольческую армию, был П. Милюков, лидер партии кадетов»[321 - Кенез П…, с. 163.]. Тот самый Милюков, который до этого обвинил в измене немцам царское правительство, затем Керенского, и наконец провозгласил крестовый поход против немецких наемников – большевиков.
Немцы дали не только деньги, по словам историка П. Кенеза, «приход немцев радикально изменил ход Гражданской войны в Южной России. Свергнув режим большевиков, немцы дали возможность Белому движению реорганизоваться»[322 - Кенез П…, с. 130.]. Однако на формальный союз с немцами добровольцы не пошли. Свое отношение к Германии, бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего русской армией ген. М. Алексеев определил в начале мая 1918 г. словами: «Союз с немцами морально недопустим, политически нецелесообразен. Пока – ни мира, ни войны»[323 - Деникин А. Очерки русской смуты, т. III, с. 132. (Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 496).].
Политически, командование Добровольческой армии, с одной стороны боялось быть обвинённым в связи с врагом, продолжение войны с которым являлось ее знаменем, а с другой – связывало все надежды со своими союзниками по Антанте. И последние давали их в лице представителей британской и французской военных миссий, прибывших в Новочеркасск уже в первой половине января 1918 г., но «пока, – отмечал ген. Лукомский, – союзники могут помочь нам только деньгами»[324 - Лукомский. Воспоминания, т. Берлин: Изд. Отто Кирхнер, 1922, с. 289. (Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 437).].
Многие считали надежды добровольцев на союзников по Антанте ошибкой, например, активный участник событий, бывший член Государственного Совета В. Гурко заявлял: «Можно было думать, что Добровольческая армия наконец уразумеет, что в основу международной политики должны быть положены не чувства, а сухой, черствый расчет», для «русских интересов использовать сохранившиеся у нее (Германии) силы, для свержения большевиков… Думать, что Державы согласия оценят нашу Дон-Кихотскую лояльность и окажут нам за нее реальную бескорыстную помощь, было более чем наивно…»[325 - Гурко В. И. Из Петрограда через Москву, Париж и Лондон в Одессу. 1917–1918 гг.// Архив Русской революции, т. XV, с. 32. (Цит. по: Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, 2 т., с. 570).].
Ген. Н. Головин вообще требовал прямой оккупации немецкими полками Кубани. И негодовал, что «по-прежнему немец считался непременно врагом, а бывшие союзники – непременно друзьями, только думающими о благе России. В таких условиях разумное суждение было невозможно»[326 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 462, 449.].
Стремившаяся сохранить «чистоту риз», Добровольческая армия получала немецкую помощь опосредованно – через Войско Донское. Характер этих отношений наглядно проявился несколько «позже, когда донское руководство попыталось реабилитировать себя в глазах союзников, Добровольческая армия сравнивала их (казаков) поведение с поведением проститутки, которая пытается продать себя тому, кто заплатит больше». Казачий ген. Денисов на это отвечал: «Если Донское войско – проститутка, продающая себя тому, кто может заплатить, то Добровольческая армия – сутенер, который живет и питается тем, что она зарабатывает»[327 - Кенез П…, с. 159.]. «Да джентльмены, репутация Добровольческой армии чиста и безупречна, – саркастически пояснял Краснов, – А я донской атаман, беру грязные немецкие снаряды и пули, мою их в чистом Дону и отдаю их чистенькими Добровольческой армии. Стыд за это дело остается за мной»[328 - Кенез П…, с. 158.].
Популярный ген. М. Дроздовский был более откровенен, в своем дневнике он писал: «Все подразделение было организовано для борьбы с московской властью, но поход продолжался, и становилось все труднее и труднее верить в миф, что реальными врагами являются немцы… Между нами и немцами сложились странные отношения, мы вели себя как союзники, сотрудничали, помогали друг другу…»[329 - Кенез П…, с. 132–133.]. Примером могла являться оккупация немецкими войсками Ростова 6 мая, которая произошла при поддержке казачьей армии Денисова и дроздовцев.
Интересно в этой связи выглядела попытка ген. Н. Головина оправдать удар Белой Армии Юга России в тыл Красной Армии, сражавшейся с немцами: «ген. Деникин решает использовать свое нахождение в тылу большевистских войск, дравшихся против немцев, не для того, чтобы окончательно сокрушить эти кадры Красной Армии, а только для набега на ближайшие железнодорожные станции с целью пополнить истощенные запасы»[330 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция …, т.1, с. 493.].
Донская армия получала все необходимое напрямую от немцев. «Донское казачество, – подчеркивал этот факт Головин, – могло продолжать борьбу против большевиков только при союзе с немцами»[331 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 411.]. «Борьба донских казаков против большевиков всегда поддерживалась иностранной помощью, которая, – подтверждал Х. Уильямсон, – вначале шла от немцев либо напрямую через оккупационные войска, либо через украинцев, которые получали ее из того же источника. Даже сама Донская армия была организована по немецкой системе…»[332 - Уильямсон Х…, гл. 4.].
Мало того германо-австрийская интервенция стала той внешней силой, которая, по словам Головина, способствовала «подъему Дона» и вообще дала возможность его армии организоваться[333 - Янов Г. П. Дон под большевиками весной 1918 года и восстание станиц на Дону// Донская Летопись, №№, с. 19, 20. (Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 390).]. «Благодаря дружеской помощи войск Вашего Императорского Величества, – подтверждал этот факт атаман Войска Донского ген. П. Краснов в своем письме Вильгельму II, – создалась тишина и на юге Войска и мною подготовлен корпус казаков, для поддержания порядка внутри страны и воспрепятствованию натиску врага извне»[334 - Письмо атамана Краснова, Императору Вильгельму II (Цит. по: Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 44).].
Для немцев, поддержка казачьего сепаратизма с началом гражданской войны стала одной из составляющих политики направленной на расчленение России, и оттеснение ее на Восток от основных зернопроизводящих районов, и от Черного моря. Германо-австрийское командование оказывало казакам всю возможную помощь от поставки вооружений до прямой военной поддержки. Без этой помощи отдельные казачьи выступления никогда не достигли бы размаха гражданской войны.
Наибольшим препятствием для организации Армии Юга России, явилось не противодействие большевиков, а противоборство между командующими, добровольцами и казаками. Сотрудничество добровольцев с казаками началось только после того, как право-либеральные «московские общественные организации совершенно определенно поручили объявить, что руководители противобольшевистского движения могут рассчитывать на моральную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на Юге России совместно…, только после того, как это соглашении состоится и… будет передано представителям Англии и Франции, можно рассчитывать на получение денежной помощи от союзников»[335 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 448.].
«Нельзя не обратить внимания на то, – замечал в этой связи Деникин, – какое громадное влияние имело на учреждение триумвирата мнение прибывших из Москвы представителей «Национального центра». Алексеев, Каледин и Корнилов связывали с ними представление о широком фронте русской общественности. Это было добросовестное заблуждение членов делегации, вводивших так же добросовестно в заблуждение всех нас. Сами они стремились принести пользу нашей армии, но за ними не было никого»[336 - Деникин т. II, с. 194. (Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 449).].
На «союзное» обеспечение армия Юга России, перейдет только после подписания перемирия на Западном фронте. Одно только «прибытие «англичан», – воспоминал плк. Е. Месснер, оказало самое благотворное влияние на настроение войск, – как несомненное доказательство, что Добровольческая армия получила поддержку от Великобритании, подняло настроение ростовцев»[337 - Из воспоминаний полковника Е. Э. Месснера «В Добровольческой армии». (Ганин А. В.…, с. 487).]. Действительно, вспоминал Х. Уильямсон, наш приход население встречало криками: «Британцы пришли!… – Теперь все будет хорошо!»[338 - Уильямсон Х…, гл. 4.]
Огромное моральное значение прихода союзников, подчеркивал в своем письме Верховному комиссару Франции на Юге России ген. Ф. д’Эспере 28 января 1919 г и атаман войска Донского П. Краснов: «Необходимо спешно направить, хотя бы в направлении Луганска, 3–4 батальона, чтобы слух о том, что вы здесь, с нами, мог бы распространиться по фронту и поднять наш дух и решимость…, пройдет 2–3 недели, и в результате неверия Дон падет и подчинится игу большевиков, а Франции придется либо снова его завоевывать, используя при этом значительные силы, либо допустить на несколько лет господство анархии в России»[339 - Условие кап. Фуке 28 января 1919 г. (Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // АРР, т.5. – Берлин, 1922. Глава XXI. «Условия» французского представителя капитана Фуке.…)].
Однако решающую роль, в определении боеспособности армий Юга России, играла материальная помощь союзников, без нее они скоро вообще перестали бы существовать. «Факт оставался фактом, – подтверждал этот вывод Краснов, – Прошло почти три месяца со дня первой связи с союзниками, а помощи от них не было никакой. Фронт быстро разлагался. 30 января еще четыре хороших полка на Северном фронте перешли на сторону красных»[340 - Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // АРР, т.5. – Берлин, 1922. Глава XXI. «Условия» французского представителя капитана Фуке.…].
Добровольческую армию спасло от краха только военное снабжение, которое стало поступать от союзников, «правда, в размерах, недостаточных для нормального обеспечения наших армий, но все же, – по словам Деникина, – это был главный, жизненный источник их питания»[341 - Деникин А. И. Поход на Москву… с. 418.]. Гинс выражался более определенно: если бы не союзники, «русские воска не имели ни оружия, ни снабжения, ни денег»[342 - Гинс Г. К…, с. 482.]. Один из командующих Красной Армии А. Егоров, в этой связи, имел все основания заявить, что: «деникинщина оказалась преимущественно одной из форм интервенции»[343 - Егоров А. И… с. 41–42.].
Для окончательного формирования Армии Юга России, оставалось присоединить к ней помимо Кубанской еще Донскую армию. На это ушел почти год. Приказ об объединении армий Деникин подписал только в начале января 1919 г.[344 - 13 апреля 1918 г. случайный снаряд убил Корнилова и Алексеев, исполнявший роль духовного лидера Добровольческой армии, издал приказ о назначении Деникина главнокомандующим.] При этом, «подчинить себе строптивую волю генерала П. Краснова генералу Деникину, – по словам управляющего Отделом Законов деникинского Особого Совещания К. Соколова, – удалось только благодаря поддержке союзников…»[345 - Соколов К. Н.…, с. 64–65.].
Этот факт подтверждал первый пункт условий соглашения французского командования с атаманом Красновым, который требовал полного признания и единого командования «над собою генерала Деникина и его совета министров»[346 - Условие кап. Фуке 28 января 1919 г. (Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // АРР, т.5. – Берлин, 1922. Глава XXI. «Условия» французского представителя капитана Фуке.…)]. В более дипломатичном духе звучало подобное письмо британского представителя ген. Пуля – Краснову: «Если я принужден буду возвратиться и донести своему правительству, что между русскими генералами существует зависть и недоверие, это произведет очень тяжелое впечатление и, наверно, уменьшит вероятность оказания помощи союзниками. Я бы предпочел донести, что Ваше Превосходительство проявили себя столь великим патриотом, что готовы поступиться собственными желаниями для блага России и согласиться служить под начальством ген. Деникина»[347 - Кенез П…, с. 269; См. тоже: Подчинение генарал П. Н. Краснова генералу А. И. Деникину. Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 589–598.].
К середине 1919 г. Армия Юга России состояла: из Донской, насчитывавшей 100 тыс. человек; Кубанской – 30 тыс. и Добровольческой – 10 тыс. чел. армий[348 - Кенез П…, с. 271–272.]. Она находилась в несравненно лучших условиях по сравнению с другими белыми армиями: ее потенциальные материальные и людские ресурсы в разы превышали возможности всех остальных белых армий вместе взятых. Сподвижник Колчака Гинс завистливо восклицал: «Одна Кубань обладала такими человеческими и экономическими ресурсами, как вся Сибирь»[349 - Гинс Г. К…, с. 480.].
Что касается населения, то в сентябре 1919 г. Черчилль сообщал кабинету министров: «Армии ген. Деникина господствуют на территориях, на которых живет не менее тридцати миллионов русских и которые включают третий, четвертый и пятый по значению города России… Нет никакого сомнения в том, что этот тридцатимиллионный народ, если бы только была возможность прибегнуть к плебисциту, подавляющим большинством голосов высказался бы против возвращения большевистского правительства Ленина и Троцкого. Больше того: ген. Деникин имеет в своем распоряжении армию, которая, хотя в основном и является добровольческой, быстро растет в своей численности и в настоящее время в ней уже более 300 тыс. чел.»[350 - Черчилль – Кабинету, 22.09.1919. (Черчилль У…, с. 305–306)]
Сибирская армия
Кристаллизующую основу Сибирской (колчаковской) армии, по словам командующего интервенционистскими силами Антанты в России французского ген. М. Жанена, составил 60 тысячный чехословацкий корпус, польская дивизия – 11 200 солдат, румынский легион 4 500 человек, несколько тысяч итальянцев, английский батальон, французские части – 1 100 человек, батальон латышей – 1 300 штыков, полк хорватов, словенцев, сербов[351 - Janin M. Moje ucast na ceskoslovenskem boji za svobodu. 1923, c. 227–228. (Голуб П. А.…, с. 394).].
Указывая на роль «союзников», Жанен имел все основания утверждать, что «без чехословаков и без меня они (колчаковцы) вообще не существовали бы»[352 - Janin Maurice. Moje ucast na Seskoslovenskem boji za svobodu. Praha, 1923, s. 276. (Голуб П. А.…, с. 422).]. Чехословацкие части, подтверждал в июне 1918 г. британский премьер Д. Ллойд Джордж, «формируют ядро возможной контрреволюции в Сибири»[353 - Ллойд Джордж заяление в июне 1918 г. (Lloyd Gardner C. Safe for Democracy. The Anglo-American Response to Revolution, 1913–1923. N.Y. 1984, p.182–184. (Уткин А. И… с. 557.))]. Именно благодаря чехословацкому корпусу, конкретизировал один из его политических руководителей Б. Павлу, «русская армия «многие месяцы могла находиться в тылу, за фронтом, нами надежно удерживаемом, была собрана, обучена и обеспечена», корпус завоевал для белых Сибирь»[354 - Газета Ceskoslovensky dennik, 12.III.1919. (Голуб П. А.…, с. 70).].
Масштабная гражданская война в Сибири стала возможна только и исключительно благодаря участию в ней чехословацкого корпуса, который в начале войны составлял более 80 % всех организованных вооруженных белых формирований на всей огромной территории Поволжья, Урала и Сибири.
Офицеры в Сибирской армии не играли такой цементирующей роли, как в других белых армиях. По оценкам Ф. Мейбома, «в целом (в колчаковской армии) доля офицеров не превышала, видимо, 5 % всех военнослужащих…»[355 - Мейбом Ф. Ф. Тернистый путь, N 27–28, с. 11; Мейбом Ф. Ф. Бронепоезд «Витязь» // ПП. N 4, с. 8; (Волков С. В.…, с. 256.)]. Но, что более важно, отмечает историк С. Волков, «по качеству своему офицерство на Востоке отличалось от Юга все-таки в худшую сторону. Кадровых офицеров было чрезвычайно мало…»[356 - Волков С. В.…, с. 267.]. «В отличие от общепринятых критериев, по которым кадровыми считаются офицеры, получившие образование в объеме полного курса военных училищ, т. е. до войны, здесь к ним относились все офицеры, произведенные по 1915 год включительно. Но и при таком подходе, – по данным Г. Эйхе, – всех таких офицеров насчитывалось менее тысячи, а остальные 15–16 тысяч были производства 1916–1917 годов»[357 - Эйхе Г. Х. Уфимская авантюра Колчака, М., 1960, с. 69; Петров П. П. Роковые годы, Франкфурт, 1965, с. 141. (Волков С. В… с. 268.); См. так же: Ганин А…, с. 82–87.].
Например, в 63-тысячной Западной армии к середине апреля было лишь 138 кадровых офицеров и 2548 офицеров военного времени[358 - РГВА. Ф. 39624. On. 1. Д. 87. Л. 11об.–12. (Ганин А. В.…, с. 262).]. В Сибирской армии на 15 марта 1919 г. числились 70 кадровых офицеров при 3009 офицерах военного времени[359 - РГВА. Ф. 39736. On. 1. Д. 58. Л. 57. (Ганин А. В.…, с. 262).]. По общим оценкам из примерно 30 тысяч офицеров белых армий Востока России кадровые офицеры составляли не более 6 %, или 1800 человек[360 - Волков Е. В. Под знаменем белого адмирала. Офицерский корпус вооруженных формирований А. В. Колчака в период Гражданской войны. Иркутск, 2005. С. 221. (Ганин А…, с. 78).].
Однако основная проблема заключалась даже не столько в недостаточном количестве и низком профессиональном уровне колчаковского офицерского корпуса, сколько в его мобилизационном характере. Как вспоминал один из участников событий Мейбом: «в нашем полку, к моему удивлению, со стажем одного года гражданской войны был только я и больше никого… Вся дивизия, т. е. ее состав, были мобилизованы, включая и большинство офицеров, которые после Германской кампании осели и занялись другой работой, обзавелись семьями и, конечно, без особого удовольствия явились на призыв»[361 - Мейбом Ф. Ф. Гибель 13-й Сибирской стрелковой дивизии, N 17, с. 43, 50 (Волков С. В.…, с. 268)]. О боевом потенциале этого офицерского состава свидетельствовали дневниковые записи военного министра Колчака ген. А. Будберга: «Много нареканий на офицерские укомплектования, состоящие преимуществу из насильно набранных и укрывающихся от призыва офицеров и из вновь выпущенных юнкеров краткосрочных школ очень неудовлетворительного качества»[362 - Будберг А. 2 августа 1919 г…, с. 204–205.].
Мало того «генералов и (старших) офицеров, – отмечал ген. Д. Филатьев, – там (в колчаковской армии) нет, руководители – зеленая молодежь»[363 - Д. Филатьев – А. Гучкову. 16 августа 1919 г. // ГА РФ. ф. р–5868. On. 1. Д. 12. Л. 2. (Цит. по: Ганин А. В.…, с. 256–257.)]. Генералами, подтверждает историк А. Ганин, «нередко становились еще совсем молодые люди, достаточно энергичные, но не обладавшие ни жизненным, ни административным опытом. К примеру, Р. Гайда и Н. П. Сахаров получили первый генеральский чин в 26 лет, А. Н. Пепеляев – в 27, А. И. Тирбах – в 28, Г. М. Семенов – в 29, И. П. Калмыков – в 30 лет.»[364 - Ганин А. В.…,с. 83.] «Сотни новоиспеченных генералов были явно избыточны для белых формирований Востока России и, наоборот, – отмечает А. Ганин, – усугубляли нехватку кадровых офицеров на более низких ступенях служебной иерархии»[365 - Ганин А. В.…,с. 83.].
Действительно «среди русских генералов, – подтверждал Гинс, – не было никого, кто пользовался бы общим признанием офицерства», поэтому члены Сибирского правительства выбрали на роль командующего сибирской армией чешского ген. Гайду»[366 - Гинс Г…, с. 185.]. Не случайно Черчилль говорил о чехах, как об основной военной силе поддерживавшей огонь гражданской войны в Сибири: «Мы видели уже в октябре 1918 г., что они (чехи) были доведены до полного отчаяния тем, как хорошо вели дела они и как плохо вели свою работу русские белогвардейцы…»[367 - Черчилль У…, с. 301.].
Правда была и еще одна сторона вопроса, на которую указывал Гинс: «мы рассчитывали, что назначение Гайды ускорит получение помощи от союзников»[368 - Гинс Г…, с. 185.]. «Без материальной помощи союзников нам не обойтись, – подчеркивал Гинс, – Ежедневно на территории одной только Сибири расходуется 15 миллионов рублей на содержание войск, а предприятия стоят или мало работают и поступление доходов ничтожно»[369 - Гинс Г…, с. 231.]. Колчаковская армия находилась в зависимости от союзнического снабжения еще в большей мере, чем деникинская.
Внутренний фронт
Внутренний фронт, находившийся на территории Советской России, составили десятки подпольных офицерских организаций. «Я, – вспоминал бывший начальник Петроградского охранного отделения ген. К. Глобачев, – в это время работал по информации в одной из (таких) тайных организаций и имел свою агентуру в некоторых учреждениях советской власти, в том числе и в Петроградской Чека… Во многие учреждения проникали в качестве служащих агенты Белого движения, приносившие колоссальную пользу контрреволюционным организациям…»[370 - Глобачев К. И.…, Часть II. Гл. Глава IV Устройство личных дел.].
«К маю 1918 года я, – вспоминал и один из организаторов высадки интервентов на Севере России кпт. Г. Чаплин, – не избег общей участи и состоял в рядах «тайной» офицерской организации, коим в те дни в одном Петербурге имя было легион»[371 - Чаплин Г. Е…, с. 48]. По всей стране действовали: «Национальный центр», «Тактический центр», «Всероссийский монархический союз», «Единая Великая Россия», «Союз фронтовых офицеров», «Петроградский союз георгиевских кавалеров», «Русское собрание», «Союз фронтовиков», «Народный союз защиты Родины и свободы», «Всероссийский союз офицеров», «Белый крест», и даже «Союз трудового крестьянства», созданный колчаковскими офицерами, «Туркестанский союз борьбы с большевизмом», «Петроградская боевая организация». Чисто вербовочные организации «Черная точка», «Все для Родины», «Союз реальной помощи» и т. д…
О целях подпольных офицерских организаций, на примере «Союза защиты Родины и свободы», свидетельствовал приговор по делу А. Перхурова, который обвинялся в том, что «в целях идейного объединения местных организаций выработал и распространил программу, в которой ближайшей задачей поставлено свержение существующего правительства и организация твердой власти, непреклонно стоящей на страже национальных интересов России, воссоздание старой армии с восстановлением прав старого командного состава с целью продолжения войны с Германией». То есть это была программа, которая, – указывает историк С. Волков, – идейно сплачивала все офицерские организации независимо от политических пристрастий»[372 - Волков С. В.…, с. 276.].
Помимо офицерских, активное участие в борьбе принимало и множество других подпольных организаций. «Петроград, – указывал на этот факт член «Комитета спасения Родины и Революции» и «Союза возрождения России» эсер В. Игнатьев, – кишел всякими организациями, поставившими своей задачей борьбу с большевиками и в своем большинстве питающимися из одного и того же союзнического кармана и, несмотря на общность непосредственной цели – сломить большевиков, ненавидящих друг друга, не верящих друг другу, готовых при первом стремлении к дальнейшему строительству России, которую каждая организация понимала по своему, перегрызть друг другу горло…»[373 - Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги 4 лет Гражданской войны (1917–1921 гг.), часть 1–«Октябрь 1917 г. – август 1919 г. Петроград, Вологда, Архангельск» (личные воспоминания) Пг.: Госиздат, 1922, с. 19. (Корнатовский Н…, с. 27)].
Настроение левых эсеров передавало Воззвание их Петроградской боевой дружины от 3 апреля 1919 г., провозглашавшее «переход в наступление против Советской власти… и «беспощадный террор» коммунистам и советским работникам»[374 - Петроградская правда. 1919. № 78. (Корнатовский Н…, с. 203).]. И это были не просто слова, отмечает историк Н. Корнатовский: «весной 1919 г. на целом ряде петроградских заводов и фабрик возникли конфликты, инспирированные эсерами и имевшими целью подорвать авторитет коммунистической партии и тем самым ослабить работу по обороне. Эта деятельность демократической контрреволюции совпала с работой белогвардейской конспиративной организации в Петрограде…»[375 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 202.].
Действительно наибольшая угроза для большевиков возникала именно в моменты объединения усилий разрозненных оппозиционных сил. Наглядным примером тому могло служить Ярославское восстание, в число организаторов которого вошли представители кадетов, монархистов, меньшевиков, эсеров, офицеров белогвардейцев и местных антибольшевистских сил. Подобное объединение имело место и во время сдачи большевиками Пскова, после которого председатель Псковского губисполкома сообщал: «Город не был сдан, он был предан изменой»[376 - Псковский музей революции, материалы Псковской истпарткомиссии, дело № 3, воспоминания С. М. Артамонова. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 135.)].
Источником средств для этих подпольных организаций стали «союзнические» миссии в России. «Надо отдать должное союзникам, – указывал кпт. Г. Чаплин, – вернее, англичанам. С того дня, как было решено вместе работать, мы от них ни в чем отказа не получали»[377 - Чаплин Г. Е…, с. 49–50.]. С этих пор, подтверждал член «Комитета спасения Родины и Революции» эсер В. Игнатьев, в средствах нужды не было, их источником была английская миссия в Вологде, на ее «средства было куплено оружие, содержались члены организации»[378 - Игнатьев В. И…, с. 110, 112, 114.]. Сам Чаплин получил английский паспорт на имя Томсона и был фиктивно оформлен, как начальник английской военной миссий в Вологде[379 - Чаплин Г. Е…, с. 50.]. Именно тайные офицерские организации стали ядром восстаний в Ярославле, Рыбинске, Муроме и других городах весной-летом 1918 г.[380 - Ратьковский И. С.…, с. 129.]
* * * * *
«К 1 сентября 1918 г. Московское большевистское правительство оказалось в кольце врагов, – отмечал ген. Н. Головин, – Оно было отрезано от всех внешних морей; в его руках оставался лишь небольшой участок побережья Финского залива у Петрограда. Большевики были лишены Уральской и Криворожской руды, Донецкого угля и Бакинской нефти. Оторванная от всех русских источников сырья промышленность, находившаяся на территории, подчиненной Ленину, осуждена была на гибель»[381 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 602.]. Московское большевистское правительство оказалось «отрезанным и от районов хлебных житниц Юга России и Сибири. Под владычеством большевиков оставались области, нуждавшиеся в привозном хлебе. В таких условиях детище Ленина…, – подводил итог Головин, – конечно жить не могло»[382 - Головин Н. Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 602.].
«Что было в это время у противников большевиков? Силы их, – отвечал И. Майский, – казались неизмеримыми. За ними стояли ресурсы трех четвертей России. У них были хлеб, уголь, железо и морские пути сообщения. На них работали вековые традиции прошлого. На их стороне был весь капиталистический мир со всем могуществом своих материальных, военных и идеологических ресурсов. Сопоставление этих двух величин могло казаться почти кощунственным: так ничтожны были силы большевиков и так необъятно громадны силы контрреволюции»[383 - Майский И. М.…, с. 350.].
Победный марш
Белые Армии были в эти дни в зените своих успехов своей славы. Еще усилие, и русское дело выиграно…
Ген. К. Сахаров[384 - Сахаров К. В.…, с. 97.]
1919 год Белые армии начали с наступления по всем фронтам. «Всегда сторона, вырывающая инициативу сумевшая лучше использовать время, бывала победительницей, – пояснял колчаковский ген. К. Сахаров, – Весной 1919 года Красная армия готовилась перейти в наступление, но мы предупредили ее и начали активные действия раньше»[385 - Сахаров К. В.…, с. 88–89.].
Командовавший союзническими силами на Севере России британский ген. Э. Айронсайд, был несколько другого мнения о причинах раннего выступления Сибирской армии: «В том, что Колчак был прав, развернув наступление в зимнюю кампанию, я не сомневался, – писал он, – Удерживать недисциплинированные войска бездействующими на зимних квартирах в пределах Сибири означало подвергнуть их в полной мере воздействию большевистской пропаганды. В войсках Колчака были и добровольцы, но большинство попало в армию по воинской повинности, и перед весной могло начаться массовое дезертирство. Транспорт и запасы продовольствия к этому времени должны были иссякнуть, и он оказался бы в худшем положении, чем был зимой»[386 - Айронсайд Э… (Голдин В. И.…, с. 288.)].
Будущий министр Северо-западного правительства Н. Иванов, указывал еще на одну причину раннего выступления Белых армий: «к маю положение Северного корпуса стало таково, что необходимо было предпринять крупную операцию и успехами последней доказать целесообразность существования русских частей на счет Эстонии и боеспособность их… Я требовал молниеносного натиска вплоть до самого Петрограда, полагая, что тот ведет события, кто наступает, что Петроград немедленно вспыхнет широким восстанием, что на (собственные) силы нам рассчитывать не приходится и что остановка на пути будет катастрофой»[387 - Записки Н. Н. Иванова // Архив Гражданской войны, т.1, с. 40. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 108–109.)].
Раннее выступление армии Колчака превзошло все ожидания: «Для красных этот марш маневр… был так неожидан, что они, – отмечал ген. Сахаров, – не могли подготовить никаких мер противодействия… Нам достались большие запасы и богатые склады, захвачены были тысячи пленных и много оружия… Настроения войск приподнялось сразу…»[388 - Сахаров К. В.…, с. 88–89.]. «Это весеннее наступление белых армий 1919 года было подобно могучей русской тройке, которая не знает ни устали, ни преград…, – описывал его Сахаров, – Красные полчища бежали, делая в иные дни на подводах по 70 верст. Догнать их, окружить и разбить было нельзя. Но, несмотря на это масса трофеев – десятками пушки, сотни пулеметов, винтовки снаряды и патроны – попадала в наши руки. И белые полки буквально рвались вперед… Красные начинали приходить в панику… Народ радостно крестился, вздыхал и просветленным взором смотрел на восток, откуда в его мечтах уже шла его родная, близкая Русь»[389 - Сахаров К. В.…, с. 89–90.].
Успехи Армии Юга России, командир Белозерского полка Добровольческой армии Штейфон объяснял тем, что «Белые войска, конечно, во всех отношениях превосходили по духу и искусству Красную армию»[390 - Штейфон Б. А.…, с. 70.]. «Воодушевлением, личным составом и тактической подготовкой, – повторял он, – Добровольческая армия неизмеримо превосходила большевиков…»[391 - Штейфон Б. А.…, с. 147.]. «В апреле казалось все еще безоблачным. Успехи армии продолжались. Наступление развивалось, войска шли все дальше и глубже, манила Волга»[392 - Сахаров К. В.…, с. 90–91.].
Наступающие Белые армии встречали радостную поддержку местного населения. «Верховный правитель объехал… почти все освобожденные от большевиков местности…, его встречали, – вспоминал К. Сахаров, – все слои населения, как народного вождя, выдвинутого самим Богом для спасения Родины»[393 - Сахаров К. В.…, с. 95.]. «Крестьяне и рабочие уральских заводов сами просили увеличить возраст призыва, так как они желали идти в армию против большевиков все поголовно… На каждом шагу были доказательства того, что сам народ хотел сбросить иго чужеземного захвата, ненавистную власть интернационала»[394 - Сахаров К. В.…, с. 131–132.]. «Всюду я, – вспоминал К. Сахаров, – видал одно: русских людей, готовых на какие угодно жертвы и лишения, предпочитавших смерть в борьбе или уход в неизвестную даль подчинению коммунистам-большевикам… Надо кончать с этим делом. Как разрушили нашу землю святую! А все от того, что царя не стало. Вишь сами власти захотели… Всех царских врагов истребить надобно…»[395 - Сахаров К. В.…, с. 144.].
Действительно, наиболее ярко эта поддержка населения проявилась в успехах мобилизации, как в Сибири, так и на Юге России. Пример тому давал добровольческий Белозерский полк, который «выступив из Харькова в составе около 800 штыков, имея не более 15 пулеметов…, после трех месяцев тяжелых боев, потеряв около 4 тыс. человек убитыми, ранеными и больными, к моменту штурма Чернигова имел 2 тысячи штыков, более 100 пулеметов, конно-разведывательную команду (200 шашек), запасной батальон (около 600 человек)… богатую хозяйственную часть и т. д.»[396 - Штейфон Б. А.…, с. 106.]
Этот результат был достигнут, главным образом, за счет военных трофеев и успешной мобилизации. В Черниговской области, – приводил пример Штейфон, «деревня была настроена прекрасно. Назначенная мною мобилизация… прошла успешно и даже с известным подъёмом»[397 - Штейфон Б. А.…, с. 168.]. И части, сформированные из мобилизованных крестьян, были вполне боеспособны, отмечал Штейфон: «этот редкий даже в летописях Добровольческой армии, бой вел полк, в составе которого две недели назад влилось около 2 тысяч человек мобилизованных. Поставленные в условиях нормальной дисциплины, руководимые мужественными офицерами, они воевали выше всяких похвал»[398 - Штейфон Б. А.…, с. 166.].
Полный успех сопровождал и мобилизацию пленных красноармейцев, о чем сообщали представители всех фронтов:
В армии Юга России «После выделения всех этих элементов (коммунистов и комиссаров), ярко враждебных белой армии, остальная масса становилась незлобивой, послушной и быстро воспринимала нашу идеологию. За редким исключением, большинство были солдатами в период Великой войны и поэтому после небольшого испытания становились в строй. Они воевали прекрасно. В Белозерском полку, – вспоминал его командир, – солдатский состав на 80–90 % состоял из пленных красноармейцев или из тех мобилизованных, которые служили раньше у большевиков, а затем при отходе сбежали»[399 - Штейфон Б. А.…, с. 121.]. «Став в наши ряды бывшие красные офицеры и солдаты добросовестно воевали и оставались до конца в рядах Белозерского полка»[400 - Штейфон Б. А.…, с. 135.]. «Пленные красноармейцы в руках многочисленного офицерства, – подтверждал плк. Е. Месснер, – выказали себя хорошими солдатами»[401 - Из воспоминаний полковника Е. Э. Месснера «В Добровольческой армии». (Ганин А. В.…, с. 493.)].
Колчаковская армия, как отмечал ген. Сахаров, за зиму так же пополнилась «значительным числом красноармейцев»[402 - Сахаров К. В.…, с. 117.]. «Почти в каждом деле брали в плен красноармейцев, иной раз по нескольку сот человек…, держали их неделю другую в ближайшем тылу, сводили в запасные роты, учили, тренировали, отбирали все вредное, зараженное, коммунистов и других партийных работников, – и затем вливали эти запасные роты в наши боевые полки»[403 - Сахаров К. В.…, с. 174–175, 176.]. Так же и на Западе России – в Северном корпусе, «у нас не было отбою от переходивших красных: в конце концов мы, – вспоминал министр правительства Н. Иванов, – сами стали просить являвшихся депутатов красных повременить с переходом к нам до прибытия хлеба, которого не хватало для наличного состава»[404 - Записки Н. Н. Иванова // Архив Гражданской войны, т.1, с. 85. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 108–109.)].
На всех фронтах «получили довольно широкое распространение случаи измены командного состава и даже целых частей Красной армии…»[405 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 151.]. Например, на Северо-Западном фронте «в апреле 1919 г. благодаря измене командиров, бывших царских офицеров, под руководством которых были убиты командир и комиссар полка, все батальонные комиссары и комиссар бригады, на сторону белых, под звуки царского семеновского марша, перешел в полном составе возглавляемый ими батальон численностью 600 человек»[406 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 153.]. На Южном фронте примером могла служить «Тульская бригада, которая в массовом порядке перешла от большевиков и присоединилась к кавалерийскому корпусу Мамонтова во время рейда последнего. Это было закаленное и хорошо оснащенное воинское соединение, где командовали большей частью офицеры старой императорской Российской армии…»[407 - Уильямсон Х…, гл. 11.].
К началу лета Вооруженные Силы Юга России разбили силы Красной армии на всех направлениях. Достигнутый успех воодушевлял и 20.06 (3.07.)1919 А. Деникин провозгласил свою знаменитую «Московскую директиву». «Не закрывая глаза на предстоявшие еще большие трудности, я, – вспоминал Деникин, – был тогда оптимистом. И это чувство владело всем югом – населением и армиями. Оптимизм покоился на реальной почве: никогда еще до тех пор советская власть не была в более тяжелом положении и не испытывала большей тревоги… В сознании бойцов она (директива) должна была будить стремление к конечной, далекой, заветной цели. «Москва» была, конечно, символом. Все мечтали «итти на Москву», и всем давалась эта надежда»[408 - См. подробнее: Деникин А. И. Поход на Москву.1928…, с. 15, 16.].
И этот поход на Москву, встречал ту же поддержку населения, что и весеннее наступление. Хотя сначала относительно деревень Курской губ. у Штейфона были сомнения: «до сих пор наши наборы происходили в губерниях с преобладающим малороссийским населением и мне впервые приходилось иметь дело с теми контингентами, которые все время находились лишь под большевистской властью и подвергались лишь большевистской обработке»[409 - Штейфон Б. А.…, с. 146.]. Но и здесь, «к моему удовольствию и даже удивлению, – отмечал Штейфон, – мобилизация имела полный успех»[410 - Штейфон Б. А.…, с. 142–143.].
Таким же полным был и успех наступления: «Мы, – вспоминал Деникин, – отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали ее хлеба, огромного количества военных припасов и неисчерпаемых источников пополнения армий. Мы расширяли фронт на сотни верст и становились от этого не слабее, а крепче. Добровольческая армия к 5 мая в Донецком бассейне числила в своих рядах 9,6 тыс. бойцов. Невзирая на потери, понесенные в боях и от болезней, к 20 июня (Харьков) боевой состав армии (благодаря успешным мобилизациям) составил 26 тысяч, к 20 июля (Екатеринослав-Полтава) – 40 тысяч. Донская армия, сведенная к 5 мая до 15 тысяч, к 20 июня насчитывала 28 тыс., к 20 июля – 45 тысяч… Состав вооруженных сил юга с мая по октябрь возрастал последовательно от 64 до 150 тыс. Таков был результат нашего широкого наступления»[411 - Деникин А. И. Поход на Москву.1928…, с. 29.].
И этот победный марш не был легкой прогулкой. Еще в июле Ленин призвал к «поголовной мобилизации населения»: «Все на борьбу с Деникиным»[412 - Ленин В. И. Все на борьбу с Деникиным. 4–9 июля 1919 г. // Ленин В. И. ПСС., т. 39, с. 44–63.]. И белым приходилось каждый раз преодолевать превосходящие силы красных, «некоторые отряды, которых, – по словам белогвардейских офицеров, – составленные из коммунистов или матросов и в самом начале нашего наступления окруженные белыми полками, не имея никакой надежды на спасение, все же не сдавались, а все гибли геройской смертью. Крайнюю самоотверженность проявляли и советские курсанты, и команды бронепоездов…»[413 - Записки белого офицера. Октябрьское наступление на Петроград и причины неудачи похода. Гельсингфорс, 1920, с. 58. (Цит. по: Корнатовский Н…, с. 301.)]. Тем не менее, в октябре Армия Юга России была уже в 250 км. от Кремля, и большевики стали готовиться к переходу на нелегальное положение – был создан подпольный Московский комитет партии, а правительственные учреждения начали эвакуировать в Вологду.
Тем временем в Сибири, по словам ген. К. Сахарова, весь летний период колчаковская армия копила силы «для успеха решительного наступления». «Большая работа, проведенная с мая по сентябрь, дала к осени результаты; мы могли вливать в корпуса и дивизии совершенно готовое и одетое пополнение…, эшелонировать все виды снабжения и давать их войскам без отказа. А главное – мы могли строить все расчеты наших операций и боев на точных данных, мы были хозяевами вполне»[414 - Сахаров К. В.…, с. 157.]. Наступление началось с первых дней сентября. «Наши части гнали красных, захватывая тысячи пленных. Всех охватила неописуемая радость и подъем духа; казалось, что наступил решительный перелом, что этот удар будет окончательным…»[415 - Сахаров К. В.…, с. 165.]; «наше наступление развивалось… Все наши боевые задачи были выполнены: было сделано больше…, разбили красных везде»[416 - Сахаров К. В.…, с. 168.].
В конце сентября в решительное наступление на Петроград перешла Северо-западная армия Юденича, и ему сопутствовал такой же успех, как и другим белым армиям. Об этом свидетельствовала Политсводка частей 7-й красной армии за 12, 14 и 15 октября, в которой отмечалась «растерянность командного и политического состава…, полная неустойчивость частей дивизии, из которых только одна бригада имела боевое соприкосновение с противником, остальные же части дивизии отступали, оторвавших от наседавшего противника. 2-я стрелковая дивизия в панике отступала, в 10-м стрелковом полку красноармейцы не желали сражаться и требовали отдыха, в 1-й бригаде дивизии отмечалась склонность к переходу на сторону противника… Вся 1-я бригада дивизии была деморализована, приказы не исполнялись, полки бригады панически бежали»[417 - Корнатовский Н…, с. 296–297.].
«События на фронте, принимавшие катастрофический характер, вызвали, – по словам историка Н. Корнатовского, – у некоторых (советских) ответственных работников растерянность, потерю ясной ближней перспективы, нервозность…»: «Это агония, – писал Г. Зиновьеву комиссар 6-й стрелковой дивизии, – надо лететь туда и вместе умирать – без сознания, что сделано все возможное»[418 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 298.]. «При подходе противника к Пулковским высотам были двинуты последние резервы», а 16 октября выступили на фронт курсы командного состава Балтийского флота[419 - См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 299, 300.].
В случае невозможности остановить рвущуюся вперед Северо-западную армию на подступах к Петрограду «было решено дать бой в кварталах самого города»[420 - Корнатовский Н…, с. 311.]. Петроградский совет постановил: «Надо поднять на ноги все рабочее население. Надо всем вооружиться. Надо готовиться отстаивать каждую пядь нашей земли, каждый дом и каждую улицу, в самом Петрограде»[421 - Борьба за Петроград. – Пг.: Госиздат, 1920, с. 327. (См. подробнее: Корнатовский Н…, с. 327.)].
К середине октября 1919 г. Белые армии достигли пика своих успехов и боевой мощи, представление об их численности (Таб.2).
Таб. 2. Численность белогвардейских армий в период их максимальной численности, в 1919 г.,[422 - Военный Энциклопедический словарь, ст. «Колчака армии», М, 2001; ЦГАОР, ф. 200, оп. 3, д. 85, л. 95 (Антисоветская интервенция и ее крах, М, 1987, с. 53); Родзянко А. П., Воспоминание о Северо-западной армии, с. 94–95 (Слободин В. П., Указ. соч., с. 51); РГВА, ф. 39450, оп. 1, д. 255, л. 1–4, д. 250, л. 4–6, 26–66, д. 189, л. 31, 42, 50 (Слободин В. П., Указ. соч., с. 51); Военный энциклопедический словарь, ст. «Вооруженные силы Юга России»; РГВА, ф. 39540, оп. 1, д. 30, л. 146–166 (Слободин В. П., Указ. соч., с. 50), Горн В. Гражданская война на Северо-Западе России // Деникин, Юденич, Врангель, М., 1990, с. 281; Дерябин А. И. Белые армии, с. 7–8.; Известия ВЦИК, 31.07.1919; (Волков С. В.…, с. 226.); Шишов В. А.…, с. 345.] Врангель – сентябрь 1920 г.[423 - Дерябин А. И. Белые армии, с. 19, 20; Раковский Г. Конец белых, Прага, 1921, с. 441; (Волков С. В.…, с. 144.)]
Перелом наступил к середине октября, когда, по словам ген. Сахарова, «начались самые упорные и жестокие бои за весь этот период нашего наступления… бои шли не прекращаясь ни на один день, потери увеличивались и росли непомерно, а пополнений мы не получали с тылу ни одного солдата»»[424 - Сахаров К. В.…, с. 166.]; «из наших полков выбывали лучшие, гибли храбрейшие русские офицеры и солдаты, цвет нашей армии. Но главное – всего хуже было то, что падала надежда на успех и вера в дело»[425 - Сахаров К. В.…, с. 182, 184.].
То, что я увидел в Омске, вспоминал Сахаров, «тогда же наполнило сознание мыслью, что положение почти безнадежно»[426 - Сахаров К. В.…, с. 176.]. Главнокомандующий колчаковской армией М. Дитерихс в те дни говорил: «нужно, во что бы то ни стало, продержаться до конца октября, когда Деникин возьмет Москву. Нам необходимо до этого времени сохранить верховного правителя и министров». «Продержитесь до конца октября, – призывал Колчак, – когда Деникин возьмет Москву»[427 - Сахаров К. В.…, с. 178.].
Однако к 20-м числам октября Красная армия перешла в наступление на всех фронтах, и Белые армии, несмотря на порой героическое сопротивление, покатились назад с той же скоростью, с которой они наступали в начале года. Впечатление было такое, вспоминал британский доброволец Х. Уильямсон, что «казалось, вдруг весь (Южный) фронт рухнул в хаосе»[428 - Уильямсон Х…, гл. 13.], «вокруг господствовало ощущение безнадежности…, у нас никогда не было покоя, и мы никогда не оставались на одном месте дольше одного-двух дней»[429 - Уильямсон Х…, гл. 17.]. Отступление, подтверждал главный идеолог Деникина К. Соколов, «приняло катастрофический характер», «войска отступали неудержимо»[430 - Соколов К. Н.…, с. 214.].
«Наиболее удручающим было то, – писал ген. А. Драгомиров Деникину, – что сами начальники сознавали, что красных не так уж много, что настроение у них неважное, что они босы, легко одеты, голодны, злы на своих комиссаров, что это, в сущности, «рвань», против которой достаточно одного-двух хороших полков. И тем не менее мы все уходили от этой «рвани» и никакими силами нельзя было вызвать войска не только на смелые, активные решения, но и на самое элементарное упорство»[431 - См. подробнее: HIA. Р. А. Koussonsky collection. Box 10. (Ганин А…, с. 73).].
Точно так же рухнул и колчаковский фронт в Сибири. «Войска наши не разлагались, нет, – объяснял его крах ген. Сахаров, – они только безумно устали, изверились и ослабли. Поэтому отход их на восток делался все быстрее, почти безостановочным»[432 - Сахаров К. В.…, с. 218.]. Это было уже настоящее бегство, остановить которое не могла никакая сила: «если мои войска остановить теперь, – указывал в те дни командир 1-й Сибирской армии ген. А. Пепеляев, – то они взбунтуются»[433 - Сахаров К. В.…, с. 217.].
Предательство тыла
Очевидно, в самом фундаменте антибольшевистского государства была гниль, сами стены его были непрочны, сам план постройки был неудачен.
Г. Гинс[434 - Гинс Г. К…, с. 20.]
«После года вооруженной борьбы, борьбы, давшей пример величайшей жертвенности и доблести, южная белая армия, владея обширной, богатейшей территорией с 50-миллионным населением все же не смогла овладеть Москвой»[435 - Штейфон Б. А.…, с. 44.]. Анализу причин поражения Белых армий в 1919 г. посвящена огромная эмигрантская и историческая литература, из всего множества выдвинутых ею версий можно выделить три основные:
– Влияние внешних факторов, таких как: восстание Махно в тылу деникинской армии; перемирие Польши с большевикам, позволившее им снять свои войска с польского фронта и направить их на борьбу с Деникиным; уход чехословаков с Восточного фронта; заключение Компьенского перемирия и начало эвакуации войск интервентов, и т. п.
– Ошибки «военного управления и стратегического планирования», которые, по словам историка А. Ганина, стали «важнейшими среди причин поражения белых»[436 - Ганин А. В.…, с.253–277.]. Взаимными обвинениями в некомпетентности заполнены воспоминания практически всех высших чинов всех белых армий. «Положение большевиков весною 1919 года было таково, что только чудо могло спасти их. Оно и случилось, – указывал, например, ген. Д. Филатьев, – в виде принятия в Сибири самого абсурдного плана для действий»[437 - Филатъев Д. В. Катастрофа Белого движения в Сибири 1918–1922. Впечатления очевидца. Париж, 1985. С. 53–54. (Цит. по: Ганин А. В.…, с. 260.)]. Проблема была в Колчаке, утверждал его военный министр Будберг, поскольку он «военного дела он не знает совершенно, даже хуже, ибо схватил только общие места и приобрел кое-какие теоретические сведения, дающие видимость знания, но крайне опасные в практическом применении»[438 - Будберг А. П. Дневник // Архив русской революции. Берлин, 1924. Т. 15. С. 332. (Ганин А. В.…, с. 256).]. Подобные обвинения были вдвинуты и против Деникина, в результате, он был вынужден посвятить оправданию своих действий большую часть своей книги «Поход на Москву».
– Внутренние причины, на наличие которых указывает сходство стратегических «ошибок», продемонстрированных всеми без исключения «белыми» армиями, что говорит о том, что они носили не случайный, а закономерный – объективный характер. И именно внутренние – органические причины, особенно с точки зрения гражданской войны, являются ключевыми, поскольку именно они непосредственно определяют состояние и реальную расстановку политических сил в стране.
Колчаковский ген. К. Сахаров посвятил этим внутренним причинам целую главу своих воспоминаний, назвав ее «Предательство тыла»[439 - Сахаров К. В.…, с. 186.]. «Развал так называемого тыла – понятие, обнимающее в сущности народ, общество, все невоюющее население, – указывал на его определяющее влияние Деникин, – становился поистине грозным»[440 - Деникин А. И. Поход на Москву… с. 493.]. Свое решение о признании Верховной власти Колчака, Деникин объяснял именно тем, что «наряду с боевыми успехами в глубоком тылу зреет предательство на почве личных честолюбий… Спасение Родины заключается в единой верховной власти…»[441 - Деникин приказ от 30 мая 1919 г. о признании Верховной власти Колчака (Гинс Г. К.…, с. 422–423).]. И именно этот нарастающий развал тыла плк. И. Ильин назвал «внутренним фронтом»[442 - Ильин И. С.…, с. 363. (6 февраля 1919 г.)].
Об отчаянности положения на этом «фронте», свидетельствовал видный представитель строевого офицерства плк. Б. Штейфон: «Располагая всеми возможностями для своего усиления, Добровольческая армия ко времени решительного столкновения с большевиками оказалась настолько обессиленной и обескровленной, что исправить органические недочеты всей системы не могла и легендарная доблесть фронта. В то время, когда добровольческие части в бессменных, тяжелых боях истекали кровью, неустроенный, развращенный тыл наносил фронту более тяжелые удары, чем красный враг»[443 - Штейфон Б. А.…, с. 149.]:
Регулярство
В Добровольческой армии части не формировались нормальным порядком, а самозарождались и саморазвивались…
Плк. Б. Штейфон[444 - Штейфон Б. А.…, с. 157.]
Решающей причиной поражения Белой армий, по мнению строевых офицеров, являлся тот факт, что ее организация, по своей сути, носила полупартизанский характер: «Трагедия Добровольческой армии заключалась в том, что своевременно… она не превратилась в армию регулярную. Мы забыли о регулярстве…, – указывал командир одного из лучших полков армии Юга России Б. Штейфон, – Героическому духу дана была не соответствующая масштабам борьбы форма. Не подлежит сомнению, что если бы добровольчество как дух было введено в формы регулярства как системы, исход борьбы на юге России был бы иным»[445 - Штейфон Б. А.…, с. 177.].
«Основной причиной краха Белой борьбы на юге России, – конкретизировал Штейфон, – надо считать несовершенство нашей военной системы. Добровольчество, как система единственно жизненная в сложной обстановке 1918 года, должно было летом 1919 года уступить свое место регулярству, ибо последнее все свои корни имело в той национальной России, какую мы стремились возродить. Добровольчество, как военная и гражданская система, это не более как импровизация, и жестокий опыт 1919 года показал все несовершенство подобной импровизации. Самой роковой по последствиям ошибкой явилось то обстоятельство, что армия не усиливалась соответственно уширению масштабов борьбы»[446 - Штейфон Б. А.…, с. 150.].