По следам призрака

Злобная усмешка исказила его лицо.

– Ну, положим, с Красновым вы перестарались. Начало, правда, было удачным, но эта инсценировка с убийством Дудина, эта липовая записка… – Следователь лишь простодушно улыбнулся.

– На туфту все равно клюнули. Пока Краснов морил блох на нарах, мы могли давно смыться. Если бы не этот Егоров…

– И Егоров, и случайный шофер, и маленький магазинчик за речкой – все с самого начала было против вас. Против были отряды работников милиции, народных дружинников. Целый заслон. И потому вы были обречены… Но хватит об этом. Скажите лучше, чем объяснить вашу собачью верность этому лодочнику?

– Вам все равно не понять… – теперь уже отрешенно произнес рецидивист. – Этот человек полуживого вытащил меня из реки, когда я плюхнулся туда, смываясь от одного мильтона. Выходил, как ребенка. Жизнь спас…

– Вытащил из реки и окунул в лужу крови! Это ли спасение?

– Спасение… – усмехнулся Бодяга. – Я думаю, и для меня и для него этого слова уже не существует…

Зазвонил телефон. Следователь поднял трубку.

– Брагин слушает. Что? Задержали? Молодцы! Поздравляю! Нет-нет, я поговорю с ним позже! – Он положил трубку. – Ну, вот: нашелся хозяин второго обреза. Маскарад с фальшивой бородой закончился…

– Немало нам пришлось за ним погоняться, – рассказывал спустя некоторое время усталый, но довольный Крутиков, сидя в кабинете следователя. – Хоть прямо отсюда на Олимпийские игры! Стар, а удал, бестия. На моторке пытался улизнуть. Хорошо еще рыбаки местные подсобили.

Он вытащил из кармана смятый конверт и протянул его Брагину:

– Лодочник наш к тому же еще, оказывается, страстный сердцеед! Вот почитай письмецо. Изъяли при задержании. Видно, не успел отправить.

Письмо было адресовано некоей Тимофеевой в город Саратов. Лодочник писал:

«Милая Аннушка! Шлю тебе нижайший поклон и тепло одинокой души своей. Сообщаю наперво, что я жив и здоров, чего и тебе пожелать хотел бы. Если и есть для меня какое счастье на этом свете, то это письма твои и любовь твоя. Три года минуло уж, как мы познакомились с тобой. А будто только вчера все было. Видно, сам бог послал мне тебя и свел нас с тобою в том доме отдыха, куда я, садовая голова, и ехать-то не хотел вначале. Эх, знала бы ты, душенька моя, как тяжко мне здесь дни коротать. И люди, и пчелы – все разом надоело, как встретил тебя. Ты все меня переехать в город уговаривала. Я теперь так и сделаю. Поеду к тебе, моя радость. Небось, не прогонишь бобыля несчастного. Я здесь деньжонок немного скопил. Заживем, как приличные люди. Не дом, а хоромы построим. И будешь ты в них хозяйкой полновластной. А еще вот что, Аннушка. У меня здесь дружок один объявился. Мы с ним вместе приедем. Побудет он с нами денька два, а потом проводим, куда сам пожелает. Дай тебе бог крепкого здоровья, душенька моя. А коли будет так, то скоро и свидимся. Твой Ванюша».

– Да, любвеобильный мужичок, – покачал головой Брагин, закончив чтение письма. – И на язык остер. И подход к женщине имеет. А главное, решил все просто. Награбить денег, купить домик и разводить тюльпаны… – Он повертел в руке конверт. – Здесь есть адрес Тимофеевой…

– Наши уже выехали в Саратов, – пояснил Крутиков и добавил с улыбкой: – Такие дела надо доводить до конца.

– А что там? – спросил Брагин, указав чуть насмешливым взглядом на желтый потертый портфель, в котором начальник уголовного розыска обычно приносил вещественные доказательства.

– Да, совсем забыл! – спохватился Крутиков, перекладывая портфель с пола на колени. – Здесь сувениры лодочника. Вот полюбуйся! – Он привычным движением открыл портфель и выложил на стол его содержимое: увесистый обрез, паспорт, пассажирский билет и несколько золотых колец.

– А борода? Где борода? – встал из-за стола следователь. Подойдя к капитану, заглянул внутрь портфеля.

– Не нашли, – промолвил тот. – Видно, успел закинуть куда-то.

– Жаль.

– Боишься, что снова начнет работать под Краснова?

– Да нет, – сказал Брагин, возвращаясь на свое место. – Под него он уже работать не будет. Да и под кого другого вряд ли… Просто хотелось взглянуть на это изделие… Кстати, видел Краснова сегодня в автобусе. Ехал на работу. Устроился на заводе жестянщиком. И бороду сбрил. – Брагин хитро прищурил глаза. – Передавал тебе привет. Так прямо и сказал: передайте, говорит, привет товарищу Крутикову.

– Товарищу? – улыбнулся капитан. – Ну, тогда все в порядке!

По следам призрака

На небе ни облачка. Лишь полуденное солнце висит белым диском, томит землю. Жарко.

– Окунемся еще раз? – предложил он.

– Пойдем! – охотно отозвалась Ильсия.

Они разом встали и со всех ног бросились в реку, но угодили в мелководье и долго хохотали друг над другом, показывая на облепившие их водоросли. Смеясь, Ильсия как бы нечаянно брызнула ему в лицо, он ответил тем же, и оба принялись беспорядочно лупить по воде, осыпая друг друга брызгами.

– Мама, мама! Папа! – весело, с детским визгом неслось со стороны берега. Это барахталась в воде их дочь Лилия.

Потом они долго плавали возле камышовых островов, молчаливых и таинственных, в тени раскидистых прибрежных ив, и, наплававшись, вышли на берег бодрыми, снова жаждущими солнечного тепла.

– Посмотри, нас, кажется, зовут, – сказала Ильсия, собирая в узел свои длинные мокрые волосы.

Действительно, с небольшого мыска, где взвивался в небо сизый дымок костра, махали руками рыбаки. Мустафин подал им знак: идем…

– А уха почти уже готова, – с почтительной вежливостью встретил их старый рыбак, которого все называли Савельичем. – Вот только помлеет чуток, и можно приниматься за еду.

– Не спеши, Савельич. Отпуск-то ведь только начинается. Первый денек сегодня, – сказал, опускаясь на траву, Мустафин. Жена и дочь сели рядом, доверчиво прижались к нему. – Ты лучше скажи мне, какая река самая широкая в мире?

– Самая широкая? – задумался старик, не заметив, как Мустафин заговорщически подмигнул двум другим рыбакам, сидевшим тут же, у костра.

– Да много их, рек-то широких, – пожал плечами старик. – Как узнаешь, где и которая из них всех шире? Я сам думаю, грешным делом, Волга или Енисей. Сказывают, еще Миссисипи большая речушка-то…

– Ну, нет, Савельич, не то ты говоришь, – с наигранным сожалением произнес Мустафин. – Енисей, видишь ли, Миссисипи… Самая широкая река вот она, перед тобой! Это наш Ик!

– Это как же понимать-то? – ухмыльнулся рыбак, привстав от недоумения и положив на колени руки.

В глазах Мустафина засветился веселый огонек.

– Все очень просто, Савельич, – сказал он, кивая на реку. – Где мы находимся сейчас? На стыке двух республик. Противоположный берег – башкирский, тот, на котором мы сидим, наш. А разница во времени какова? Ровно два часа. Вот и получается, хоть на каком скоростном катере плыви, а раньше, чем через два часа, на том берегу не будешь. Стало быть, нет реки шире, чем наш Ик!

– Эх ты, куда загнул! – под дружный смех признал свое поражение рыбак и сам хихикнул раза два в кулачок. – Хитер ты больно, как погляжу. Но оно, верно, иначе и быть не должно. Что ни говори, а следователь все же!

– А скажи-ка нам, Марат Сагитович, – смеясь, обратился к Мустафину один из рыбаков, которого шутка, казалось, развеселила всех больше, – что главное в твоей работе – хитрость, так сказать, смышленость или же образованность, знания всякие?

– Трудный вопрос… – улыбнулся следователь. – Тут, наверное, все зависит от того, чем занимаешься и с кем имеешь дело. Знания, они нужны в любом деле, а махрового лиходея, уж точно, одной хитростью не возьмешь. Тут нужна целая тактика. А вообще-то, всего надо иметь помаленьку. Где одно не поможет, там подсобит другое…

Он с каким-то неожиданным прозрением взглянул на рыбаков.

– А чего это вы вдруг? Про работу мою, про науку заговорили? Э-э, нет. Вы, я вижу, тоже не из простачков! Сначала про сено-солому, а потом про дела всякие начнете у меня выведывать…

– А если бы и так? – продолжал улыбаться молодой рыбак.

– Не выйдет ничего, милок! – покачал головою Мустафин. – Я слово дал: во время отпуска ни за что не говорить о своей работе. Вон, жена подтвердит…

– Подтверждаю… – тихонечко засмеялась Ильсия, приглаживая рукой мокрую головку дочери.

Со стороны реки послышался сильный всплеск. Это, вырвавшись из холодной глубины, взметнулась вверх разгулявшаяся рыба.

– Шалят! – бросил старый рыбак, выкладывая из рюкзака миски и ложки. – Все им мало простора. Кажись, и минуты не могут прожить без воды, ан нет! Рвутся куда-то, лезут не в свою тарелку.

– Ты прав, Савельич… – задумчиво произнес следователь. – Но… – Он помедлил секунду. – Но к нам, кажется, едут.

Все повернулись к пригорку, откуда по узкой извилистой дорожке спускался желтый мотоцикл. Вскоре заметили: водитель в милицейской форме.

– Кажись, наш участковый Хамзин, – определил старик. – Будто запашок ухи учуял…

Минуты через две к костру действительно подъехал лейтенант милиции Хамзин, участковый инспектор из ближнего села. Он ловко соскочил с мотоцикла, поздоровался и, подойдя к Мустафину, сказал тихонько:

– Я к вам, Марат Сагитович, от прокурора.

Когда они отошли в сторонку, участковый, не скрывая волнения, проинформировал:

– Только что звонил Камиль Булатович. Он просил вас срочно приехать в прокуратуру.

– Приехать в прокуратуру? – переспросил следователь. – Но ведь я… А что, собственно, случилось?

– Не знаю точно, но кажется… – Участковый, как нарочно, медлил с ответом. – Кажется, нашли ту… девочку…

– Где нашли? Когда?

– Не знаю…

Мустафин задумался.

Три дня назад исчезла девочка. Оля Портнова, пятнадцати лет. Она жила с родителями в поселке нефтяников, расположенном недалеко от райцентра. Пошла к бабушке в соседнюю деревню, но через два дня выяснилось, что в деревню она не приходила. Только после этого родители заявили в милицию. С девочкой была дворовая собака. Она тоже не вернулась…

Велев участковому подождать, Мустафин вернулся к костру и, взяв кое-какие свои вещи, сказал глядевшим на него с удивлением рыбакам:

– Извините, товарищи. Я должен срочно ехать в райцентр. Дела… – Почувствовав неловкость за излишнюю сухость, тут же смягчил тон: – Не обижайтесь, пожалуйста. Так уж получилось… А ушицы я отведаю в другой раз. Обязательно! – И, уже уходя, добавил, обращаясь к жене и дочери: – Оставайтесь пока здесь. Я пришлю за вами машину…

Жена проводила его тревожным взглядом.

Прокурор сидел, облокотившись рукой на стол и чуть прикрыв ладонью мрачное лицо. Услышав приветствие, медленно поднял голову.

– Это ты, Марат Сагитович? Здравствуй, присаживайся! – Он как-то испытующе посмотрел на Мустафина, выпрямился. – Ты уж извини, братец, – сказал по-свойски, без излишней фамильярности. – Пришлось прервать твой отдых. Ночью Галимзянова положили в больницу. Аппендицит. А тут у нас дела…

Мустафин сконфуженно улыбнулся:

– Ну что за разговоры, Камиль Булатович…

Он вспомнил, что следователь Галимзянов в последнее время часто жаловался на боли в животе, собирался в больницу, но все никак не мог управиться со своими делами.

Мустафин с уважением относился к своему добродушному коллеге и теперь был просто рад поддержать его, заменить на посту, чего бы это ни стоило.

Прокурор с благодарностью кивнул и после небольшой паузы, не спеша, как бы приковывая внимание к каждому слову, заговорил уже деловым тоном:

– Ты ведь знаешь насчет дочери Портновых, которая потерялась три дня назад… Все это время ее искали. Искали, надеясь на благополучный исход. Но, увы… – Он тяжело вздохнул. – Сегодня при прочесывании леса группа школьников набрела на ее труп. Да, труп… Надеюсь, ты понимаешь, о чем идет разговор?

Он встал из-за стола и в молчании сделал несколько шагов по кабинету.

– Браться за дело придется тебе. Иного выхода нет. С отпуском потом уладим… Мы с начальником милиции уже распорядились выставить по месту происшествия охрану, не пускать никого. Осмотр будем производить общими силами. Под твоим неусыпным оком, разумеется…

Он подошел к следователю, ободряюще пожал ему плечо и возвратился к столу.

– У нас, правда, вышла неувязка с судмедэкспертом. Запропастился куда-то, как назло. Но ничего! Нагим Сибгатович обещал разыскать. Я как раз жду его звонка. Да вот, кажется…

Услышав короткий гудок, прокурор поднял телефонную трубку. Большие черные глаза его напряженно сузились. Тяжелый волевой подбородок под тонкими, плотно сжатыми губами напрягся, как у вышедшего на ринг боксера.

– Нагим Сибгатович? Да, я слушаю. Ага, значит, нашли? Ну, тогда все в порядке. Сейчас же выезжаем к тебе. Тут приехал Мустафин… Как говорится, взяли его прямо с реки. – Он многозначительно взглянул на следователя и чуть улыбнулся. – Нет, не сердится. Готов к бою. Итак, мы едем. Жди!

Они уже садились в машину, когда их остановили:

– Товарищ прокурор, задержитесь, пожалуйста, на минутку!

Какой-то странный человек с вспотевшим измученным лицом и широко раскрытыми глазами смотрел на них растерянно и умоляюще.

– В чем дело? Кто вы? – нахмурился прокурор и с недоумением посмотрел на следователя. Тот лишь пожал плечами.

– Простите… простите меня, пожалуйста… – заикаясь и проглатывая слова, начал объясняться странный мужчина. – Я приехал… приехал сюда не просто так. То есть я вынужден был приехать! Меня не пускают, не пускают к ней… Я – Портнов. Слышите. Портнов! Отец…

Он не договорил. Голос его дрогнул.

– Портнов? – грустно переспросил прокурор и тоже замолчал, словно на этом иссяк весь запас его слов.

– Да, да, Портнов! Отец я, отец… – опять заволновался мужчина. – Она там… в лесу… Меня не пускают к ней, не пускают. Я хотел узнать…

– Извините нас, Портнов, – с сочувственной вежливостью остановил его прокурор, – но мы и сами пока еще не знаем ничего как следует. Мы сейчас как раз едем туда, на место происшествия. И, признаться, очень спешим. Мой совет вам: успокойтесь, возьмите себя в руки и ступайте в милицию. Ждите нас там. Вот следователь Мустафин. Как только он вернется, то обязательно с вами встретится, поговорит. А сейчас, извините, нам пора… – Прежде чем сесть в машину, он повернулся к Портнову: – Мы можем довезти вас до милиции…

Тот лишь замахал руками.

– Нет, нет, спасибо. У меня здесь машина. Я буду ждать вас в милиции, как вы велели, раз нельзя…

…Она лежала в кустах недалеко от небольшой красивой поляны, на голове глубокая рана. На ноге отсутствовала босоножка. Обувку нашли в траве неподалеку.

Судя по всему, девочка была убита не здесь, а возле березы. На это указывали кровь на траве и следы волочения. Метрах в двух от дерева валялись мертвая дворняжка с переломанным хребтом и испачканная в крови коряга…

Пока прокурор, следователь и эксперт осматривали тело, оперативные работники милиции взяли под контроль всю прилегающую местность, принялись живо искать следы. Лес прочесали до травинки, но не удалось обнаружить ничего такого, что хотя бы призрачно намекало на преступника…

Из протокола допроса потерпевшего Портнова Владимира Николаевича

«…Происшедшее никак не укладывается в голове. Кто и за что убил мою дочь, я и представить себе не могу. Отношения у меня с родственниками, соседями, сослуживцами хорошие. Правда, года четыре назад я не поладил с Петром Рябовым, работающим в моей бригаде бурильщиком. Рябов часто появлялся на работе пьяный, был груб с товарищами. Много раз я беседовал с ним, предупреждал, но ничего не помогало, и в конце концов я вынужден был поставить вопрос об увольнении. Уходя, Рябов грозил: «Погоди, Портнов, авось, бог даст, еще свидимся…» Потом Рябов за хулиганство попал под суд. Жена его говорила, что он умер где-то в колонии то ли от туберкулеза, то ли от рака. Больше у меня ни с кем конфликтов не было. Мне кажется, что дочь стала жертвой какого-то обезумевшего преступника…»

В ту ночь Мустафин не спал. Просто не до сна было. Осмотры, допросы длились почти до рассвета, а утром, после завтрака, в поселковом отделении милиции, превращенном в боевой штаб по руководству расследованием, состоялось оперативное совещание.

Первым предоставили слово райпрокурору.

Мустафин никогда еще не видел таким своего шефа. Брови нахмурены. Лицо, обычно смуглое и полное, выглядело на этот раз каким-то бледным, осунувшимся.

Он начал не сразу. Тишина, глухая, непроницаемая, точно держала его за горло. Наконец он поправил упавшую на лоб прядь волос и заговорил тихо, сдержанно, но решительно:

– Товарищи, картина преступления нам теперь более или менее ясна. Убийца подстерег девочку в лесу и расправился с ней. Но кто он? Каковы истинные мотивы преступления? – ответ на эти вопросы мы пока дать не в силах. Что мы имеем на сегодня? Орудие преступления – и только. Оно не раскрывает нам тайны. Можно лишь говорить о крайней жестокости убийцы. Возможно, это человек, ранее судимый за тяжкое преступление, скрывающийся от органов следствия и правосудия. Кстати, мы имеем информацию о том, что недавно из одной колонии совершен побег… Не исключено, что убийца – просто безумец, параноик, человек с пораженной психикой. Но кто бы он ни был, задача у нас одна – найти его. Надо проверить всех лиц, судимых за убийство, изнасилование, истязание, повсюду, где только можно, расставить посты, осматривать каждую автомашину, каждый мотоцикл. Словом, выяснять все до мелочей. Да, не забудьте, у преступника могут быть следы от укуса собаки. Необходимо дать соответствующее распоряжение в лечебницы… Для обобщения полученных данных будем собираться ежедневно в 12.00. Сборы здесь в штабе. У меня все! – Прокурор повернулся к сидевшему рядом начальнику милиции: – Нагим Сибгатович, вы хотите что-либо добавить?

Подполковник обвел присутствующих долгим изучающим взглядом, задержал его на заместителе по оперативной работе майоре Салихове и произнес с твердостью:

– Времени для долгих разговоров у нас нет. Каждый будет докладывать мне о выполнении порученного задания специальным рапортом. Ежедневно. Всякого рода отговорки, объяснения исключаются…

Он хотел сказать еще что-то, но открылась дверь, и в комнату спешно вошел дежурный:

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

– Да.

– Только что из деревни Демидово сообщили: там появился неизвестный. Приходит из леса лишь по ночам, крадет у жителей гусей, кур, всякую мелочь…

Начальник милиции, как бы оценивая значимость только что полученной информации, в раздумье произнес:

– Демидово? Это слишком далеко от места происшествия. Хотя… Хорошо, идите. – Сам повернулся к Салихову и распорядился: – Возьмите с собою помощников, оружие и немедленно выезжайте!

Не мешкая, майор отобрал четверых подходящих ребят и на двух мотоциклах поспешил с ними в Демидово. Остановились, не доезжая до деревни, мотоциклы спрятали на дне неглубокого оврага, дальше пешком.

Одетые в штатское, оперативники выглядели далеко не торжественно, поэтому их появление в маленькой деревне не нарушило ее спокойствия, тем более что местный бригадир представил их жителям как строителей-шабашников, прибывших договариваться насчет ремонта фермы. Из числа сельских активистов Салихов отобрал себе помощников и поручил им следить, чтобы никто не ушел из деревни незамеченным.

С наступлением темноты оперативный отряд разделился на три группы: две расположились в засаде на концах деревни, а сам Салихов с инспектором уголовного розыска Хисматовым засел в заброшенном доме неподалеку от той самой дороги, которая шла из леса.

Вот уже один за другим исчезли в темноте чуть светившиеся окна. Захлебнулся и как бы застыл в тишине лай встревоженной собаки. Невнятно напевая себе под нос, вернулся из гостей и захлопнул дверь своей избы последний деревенский гуляка.

А его все не было…

Из-за раскинувшегося на горе леса выплыла луна, медным светом облила верхушки елей, уронила свой неяркий, лампадный отблеск на влажный от ночной росы луг, осветила дорогу. Какие-то непонятные чувства, чуть грустные и чуть лирические, тревожили душу, но мертвый холодок пистолетов, что лежали в карманах, напоминал о долге.

Сквозь выбитое окно Салихов все смотрел и смотрел на дорогу, а сомнение коварной змеей уже начинало заползать в сердце. А что, если неизвестный – лишь чье-то заблуждение? Если он уже успел пронюхать что-нибудь? Если просто не решится сегодня выйти из леса?

И тут откуда-то из темноты на дорогу выплыл темный силуэт. Несомненно, это человек, и идет он прямо к ним, идет в деревню. Мускулы напряглись, точно сплелись воедино. Он дал условный сигнал Хисматову, и тот осторожно направился к выходу.

Человек остановился метрах в пяти от дома, чиркнул спичкой. На миг пламя осветило его худое смуглое лицо, длинные темные волосы. Он прикурил и пошел дальше. Как только незнакомец поравнялся с домом, Салихов и Хисматов с криком «Стой!» выскочили ему навстречу. Человек метнулся в сторону, но Хисматов быстро нагнал его, применил «подсечку» – и беглец, кувыркнувшись, уткнулся в мокрую траву.

Подойдя к лежавшему, Салихов похлопал его рукой по спине и сказал тихо:

– Вставай, сынок! Поехали разбираться…

Всякий преступник, если только он не схвачен за руку, сразу же после совершения злодеяния перестает быть самим собой. По существу, он превращается в жалкого актера, вынужденного играть одну-единственную роль – роль спасателя собственной шкуры. И все дальнейшее его поведение будет целиком зависеть от того, какие мотивы привели его на путь преступления. Если это вор, корыстолюбец, то он обязательно попытается изображать из себя этакого великодушного добряка, всеобщего благодетеля. Возмутитель спокойствия начнет непременно перевоплощаться в смиренную овцу. А убийца, конечно же, будет «бояться» даже обычного перочинного ножика. И это подчас тоже выдает с головою преступника! Ведь перевоплощение не может быть мгновенным, и даже профессиональный актер, прежде чем войти в роль, вынужден неделями, а то и месяцами разучивать ее. Преступник же вольно-невольно оказывается между двух огней. Не играть своей роли он вроде бы не может, в то же время страх перед возмездием давит ему на сердце, душит его денно и нощно. А «игра», сколько бы он ни старался, «признания» не принесет, выдаст его, как сеятеля зла.

Об этом и многом другом думал и размышлял Мустафин, пока автомобиль, в котором он ехал, не остановился у расположенного во дворе райбольницы небольшого одноэтажного здания, где размещалось межрайонное отделение судебно-медицинской экспертизы.

Приехать сюда Мустафин должен был еще к началу экспертизы. Но перед самым выездом к нему срочно доставили одного подозрительного водителя, который, по словам двух женщин, как бешеный, гонялся за ними по полю на своем исковерканном мотоцикле. Мотоциклист оказался самым заурядным пьяным дебоширом, и после допросов следователь немедленно передал его соответствующим службам милиции, но на разбор дела ушло почти полдня. Предвидя заранее эти издержки, Мустафин, правда, заблаговременно связался с помощником прокурора, предупредив его, чтобы он в случае чего был рядом с судмедэкспертом во время его исследований. И помощник прокурора сейчас должен был находиться здесь, в морге.

На площадке перед отделением экспертизы толпились люди, стояли машины. Выйдя из кабины, Мустафин направился к зданию, но на полпути его остановил бледный, изнуренного вида мужчина. Мустафин узнал в нем Портнова. Как же он изменился за это короткое время! Впавшие щеки, сухие, словно обескровленные губы. В глазах – беспомощное отчаяние.

– Извините, – произнес Портнов теперь уже без излишней паники, но с виновато-горестной улыбкой. – Я хотел… я просто хотел узнать, нет ли у вас новостей для меня. Ну, вы сами понимаете, что я имею в виду…

О чем спрашивал Портнов, было ясно, и Мустафин даже растерялся на какой-то миг, не зная, что и отвечать, – ведь ничего существенного пока что следствием не добыто, и все же решил не уклоняться от ответа, хоть как-нибудь утешить убитого горем родителя.

– Новости ожидаются, Владимир Николаевич, – сочувственно тронул он Портнова за локоть. – Работа идет полным ходом. Люди не спят ночами. Не торопитесь: преступник будет найден, я уверяю. Будьте только тверды, прошу вас.

– Спасибо, – почти прошептал Портнов. – Я надеюсь…

Он не ушел сразу, видимо, намеревался еще кое о чем расспросить следователя, но в это время к ним подошли двое. Один небольшого роста, щуплый, с черными, как смоль, бровями. Худобу его еще более подчеркивали помятый, обвисший костюм, глубоко нахлобученная старая шляпа. Другой – помоложе, высокий, широкоплечий, с крупным прямым носом, светлыми водянистыми глазами и шрамом над верхней губой. Выглядел он намного приличнее первого. На нем были модный в серую клетку пиджак, чистая сорочка.

Высокий учтиво поздоровался, а щуплый, словно не замечая следователя, кивнул на здание и сказал, обращаясь к Портнову: