скачать книгу бесплатно
– Рискованно предприятие, но Феррантос не оставляет нам выбора. Большая политика – это серьезная игра, причем командная. А он выбился из команды, – заметил Кроминш.
Постепенно зал опустел. Первыми ушли Паттрад, Доллис и Нетрада, затем – Парлис и Кроминш.
– Юлиус, где вы намереваетесь остаться? – поинтересовался Алекс Анжест, завязывая шарф.
– У меня самолет в Аргентину через 50 минут. Пока здесь заправляет узурпатор, здесь не будет ни меня, ни моих капиталов. Что, Алекс, соскучились по прежним временам? Тяжело работать по заказу?
– Можно подумать, что я когда-нибудь работал без заказов. Свобода информации – это тоже заказ, просто в другой форме. Абсолютной свободы все равно не бывает, государство такого никогда не допустит.
– И правильно делает, вам только дай полную волю, такого в голову глупому населению набьете, что ни одному правителю не расчистить, – со злой усмешкой произнес Гаулер.
Через минуту все трое вышли, погасив свет. Алиса вдруг поняла, что она задержалась здесь непростительно долго и что ее могли хватиться в главном зале. Но информация была дороже всего остального. Журналистка отпустила штору и быстро засеменила обратно в коридор.
Она спустилась в комнату для обслуживающего персонала, слегка покачиваясь от волнения. Она все же достала свою портативную камеру, после чего вернулась в кабинет бухгалтера. Но на этот раз бумаги с цифрами ее абсолютно не волновали, мысли были охвачены только что услышанным разговорам. Никакие махинации «Ариадны» не могли сравниться с заговором политической элиты и крупнейших финансовых магнатов против президента страны, это было все равно что полет стрекозы поставить в один ряд с запуском нового сверхскоростного самолета-беспилотника. Бухгалтерские расчеты прыгали в затуманенных глазах Алисы, но она, несмотря ни на что, сделала фотокопии и аккуратно убрала документы в сейф. Управляющая протирала после гостей бокалы в «зеленом зале», поэтому долгое отсутствие Алисы осталось незамеченным. Хотя журналистку это мало волновало – она исполнила свою миссию и не собиралась возвращаться обратно. Выйдя из здания ресторана, журналистка полубегом направилась в сторону квартиры Линста.
Редактор был уже в халате, его волосы сохли после мытья, а кожа на лице слегка блестела из-за обработки увлажняющим лосьоном. Настойчивый звонок в дверь, сопровождавшийся негромким, но активным постукиванием звонившего, заставили его подняться с насиженного дивана и пройти в коридор. «Маср Линст, откройте! Мы можем лишиться президента, Парлис и Гаулер замышляют его ликвидировать!». – прокричала с порога его подчиненная. Через несколько минут она поведала Линсту всю суть разговора в «зеленом зале».
Глава 24
– И что же вы сделали? Феррантос узнал об этой встрече? – оживленно спросил Касатин.
– Да, думаю что узнал… – прозвучал неуверенный ответ.
– То есть вы хотите сказать, что он мог и не узнать о заговоре? Неужели вы не предотвратили возможную трагедию?
– Ну вы же понимаете, насколько Феррантос высок для моего уровня. Естественно, что наша встреча не состоялась бы. Я даже подозреваю, что они упекли бы меня в камеру за распространение ложной информации. А если у нас попадешь в камеру, освободят только в ходе очередной амнистии, которые бывают крайне редко.
– Но все же вы сообщили кому-то?
– Естественно. Надежному человеку, близкому к президенту.
– Дорду Штихилису?
– Он хороший исполнитель, но ему не хватает стратегического мышления и аналитического ума. Нет, есть куда более надежный человек, который никогда бы не вступил в эту «группу свержения». Вы про него слышали, это Ольмис Краучер.
– Главный разведчик?
– Вот именно, так его обычно именовали санторийцы. Дураки внешней политикой не занимаются, поэтому Ольмис пользовался негласным авторитетом. К тому же он всегда был близок к президенту. Я отправил ему по своим каналам секретное письмо с предупреждением, и он ответил. Обещал принять меры и благодарил за преданность. Не знаю, лукавил он или нет, но через некоторое время произошло то роковое событие в Карлинсе. А уж о том, выжил он там или нет, кто в итоге одержал верх – Феррантос, Краучер или группировка Гаулера, я не берусь рассуждать.
– У меня складывается впечатление, что если бы все прошло по плану Гаулера, мы бы сейчас не сидели тут, как две загнанные лисицы.
– Кто знает, может им от вас нужно нечто другое? Может просто они хотят заставить вас замолчать и закрыть досье Феррантоса для иностранных журналистов навсегда.
– Тогда бы этот парень, прибитый цветочным горшком, со мной не церемонился… Ну и как тогда быть с другим вопросом, который не дает мне покоя – откуда в моей комнате появилась трость президента? Готов поклясться, что это не подделка.
– Трость? У вас? Ничего себе!.. Это уж я не знаю, Гаулеру и впрямь не было смысла делать этого… Если честно, Виктор, больше я вряд ли что смогу вам подсказать. Во-первых, я давно не верчусь в тех кругах, где вершится политика и плетутся интриги. А во-вторых, я ужасно устал и хочу успеть похрапеть до рассвета.
– Что ж, завтра мне придется нанести визит именно к представительнице тех влиятельных кругов. Надеюсь, ваш коллега поможет выйти на нее.
– Он обязан, иначе я отправлю его в провинцию писать заметки про посевы тыквы. А пока давайте отдохнем, иначе завтра мы не протянем до вечера.
«Хорошо бы вообще протянуть до вечера, даже отдохнувшими», – подумал про себя журналист, но вслух говорить ничего не стал, боясь окончательно расстроить и без того нервно подрагивающего Линста.
Джаспер ушел в спальню, и спустя несколько минут послышалось его нервное и отрывистое посапывание. Касатин расположился в зале, на диване. Бледный свет, исходивший от далеких уличных фонарей, проникал в комнату и окутывал предметы в неосязаемые голубые покрывала; черные тени на фоне таких же голубых стен казались силуэтами горных вершин и ущелий, за которыми открывалась бесконечная небесно-космическая даль. Виктор неподвижно смотрел в потолок, тайно желая ощутить у себя на груди нежное дыхание любимого существа, которое было сейчас так далеко… за много сотен километров и за множеством внутренних душевных барьеров, которые, возможно, когда-нибудь им удастся преодолеть. Но это все – после… Новый день ставил перед Виктором более конкретные цели, и он уснул с уверенностью, что завтрашнее мероприятие станет первым важным звеном в череде его личных побед.
Глава 25
Здание фондовой биржи являлось одним из самых величественных зданий Эллизора. Построенное в начале XX века в популярном в то время стиле модерн, оно было украшено башенками с причудливыми формами, узорчатыми наличниками, обрамляющими высокие и узкие окна, и извилистыми балконными ограждениями. А сам ассиметричный фасад здания пастельно-лилового цвета издали обращал на себя внимание прохожих.
Одно из помещений биржи именовалось Вишневой гостиной. Выполненное в темно-красном стиле с белыми декоративными элементами помещение привлекало одновременно и своим изяществом, и экстравагантностью. Гостиная создавалась для встреч представителей именитых брокерских компаний и респектабельных финансистов. Теперь в этом здании проводились самые дорогие в городе аукционы, на которые выставлялись предметы роскоши, произведения искусства и личные вещи прославленных и уже почивших в бозе знаменитостей. На этот раз обеспеченная публика состязалась за право обладать коллекцией из пасхальных яиц, инкрустированных бриллиантами, а также редчайшим живописным произведением Вермеера. Доротея Хендерс сидела в первом ряду, наблюдая за происходящим. Ее белокурые волосы были собраны сзади и затянуты в хвостик, спускавшийся до лопаток. Острый подбородок, прямой красивый нос, выразительные серо-голубые глаза, источающие надменно-волевой взгляд на окружающую действительность – все это визуально говорило о ее целеустремленном характере, которому позавидовали бы многие женщины, стремящиеся быть максимально успешными и самодостаточными. Ее на аукционе интересовали не драгоценные поделки и не творения Вермеера. Она ждала, когда в зал внесут серебряную статуэтку Одри Хепберн – ту вещь, которую так недоставало в ее коллекции.
В 1958 году санторийский скульптор Гриннинг исполнил заказ для господина Деллора – отлил с помощью специально изготовленных форм для серебра семь статуэток величайших актрис Голливуда. Деллор был директором Санторийского центра кинематографии, в котором в скором времени должен был состояться всемирный кинофестиваль. В Сантории очень гордились, что это небольшое государство удостоилось чести принимать у себя кинозвезд первой величины, блиставших в кассовых мелодрамах, триллерах и комедиях. Специально для торжественного мероприятия были изготовлены и эти статуэтки, которые должны были быть вручены тем самым актрисам, силуэты которых и изображали фигурки – Кэтрин Хепберн, Элизабет Тейлор, Ингрид Бергман, Мерилин Монро, Марлен Дитрих, Грейс Келли и Одри Хепберн. Кинокритики и репортеры с гордостью предрекали их приезд на фестиваль. Таким образом власти страны собирались преподнести ценный и оригинальный подарок, однако за месяц до начала торжественного события вся коллекция была похищена из охраняемого здания Центра. Полиция напала на след предполагаемых преступников – одной известной криминальной банды, специализирующейся на краже драгоценностей. Организаторов похищения удалось заманить в ловушку, но серебряные статуэтки бесследно исчезли. Полиции так и не удалось продвинуться в их поисках. Через некоторое время преступники были осуждены, а дело закрыто.
Однако через более чем 30 лет две серебряные скульптуры были обнаружены в Индонезии, на складе обезвреженной местной преступной группы. На следствии подсудимые показали, что фигурки хранил бывший глава группы, и получил он их вкупе с другим нелегальным грузом от своего «боевого товарища» из Сантории, который, как оказалось, был одним из организаторов похищения. Дальнейшие поиски коллекции успехом не увенчались, поэтому дело вновь оказалось на полке. Но на этот раз история привлекла внимания следователя по имени Тобби Манц. Он железной хваткой молодого, но прожженного сыщика самостоятельно взялся за розыск серебряных статуэток. Ему удалось выяснить у жены одного из похитителей, что фигурки из коллекции были по отдельности спрятаны в ящики, предназначенные для перевозки нелегального оружия криминальным партнерам в других странах. Те, в свою очередь, должны были выступить посредниками при продаже всех семи элементов коллекции одному богатому анонимному заказчику. После ареста санторийской группировки заказ был отменен, и серебряные силуэты актрис так и остались разлученными. Манцу пришлось потрудиться, чтобы отыскать следы еще двух статуэток, изъятых затем у одного крупного сицилийского наркобарона. Следователь негласно овладел находкой и поделился своей удачей с хорошей знакомой, начинающим дизайнером Доротеей Хендерс, к которой питал в то время сильные страстные чувства. Доротея влюбилась в эти статуэтки неистово и безрассудно, при первом же взгляде на них. Наверно, Тобби мог только мечтать, чтобы когда-нибудь она прониклась подобными чувствами и к нему, но этому не суждено было случиться. Из-за срочного служебного задания ему пришлось переехать в другой город, но добытые статуэтки брать с собой он не решился, поэтому оставил их на хранение возлюбленной. Через восемь месяцев по приезде обратно, он уже не обнаружил по прежнему адресу ни своей «компаньонки», ни драгоценной для него коллекции. Доротея будто испарилась.
На самом деле в эти месяцы в жизни дизайнера произошли самые судьбоносные встречи и переломные события. Она всецело была поглощена новой интересной работой.
Именно тогда Доротеи удалось попасть в группу дизайнеров, которой предстояло заняться разработкой проекта нового стиля президентских апартаментов в Эвженском дворце. Дело в том, что главный центр государственной власти и символ бывшего имперского величия только снаружи выглядел эталоном монументальной красоты. Внутри дворца для реставраторов, архитекторов, дизайнеров и строителей было необъятное поле для деятельности. За последние 200 лет каменные стены неприступного гиганта стали свидетелями множества эпохальных и кровопролитных событий. Мятежи императорской гвардии, революционные потрясения и отречение монарха, долгое правление Франца Винтерлиса, приход к власти тщеславного реформатора Кнауша и, наконец, инаугурация президента Феррантоса – все это так или иначе отражалось и на судьбе дворца. На протяжении долгих лет после свержения монархии он пребывал в запустении, поскольку расценивался как образ тиранического правления, как память о тех «ужасных временах, когда в гостиных и спальнях этого зловещего замка монарх-самодур со своими приближенными решал за весь народ, куда стране двигаться дальше» (как было зафиксировано потом в историческом Обзоре, опубликованном Министерством социалистического просвещения). Кнауш им тоже редко пользовался, он отдавал помещения дворца под выставки и немногочисленные конференции. Но Люстон Феррантос всегда испытывал тайное восхищение этим местом, вдохновлялся его величием, неприступностью, строгим и суровым изяществом. Поэтому вскоре после прихода к власти он повелел привести внутреннее убранство дворца в достойный вид. Не стремясь восстанавливать залы, существовавшие при императорах, новый лидер хотел создать неповторимый стиль, сочетавший в себе и пышное наследие старинной архитектуры, и современные элементы, удобные для жизни и работы.
После нескольких месяцев творческого созидания реставрация была завершена. Феррантос остался доволен результатом, особенно ему приглянулся его будущий кабинет, оформленный с элементами ампира, модерна и даже неожиданными вкраплениями конструктивизма. Тем не менее, такое, казалось бы, невероятное перемешивание стилей смотрелось на редкость оригинальным и удобным для жизни. Президент даже пригласил к себе группу дизайнеров и архитекторов, создававших его кабинет, чтобы лично поблагодарить их за вложенные усилия и хорошую фантазию. Среди приглашенных оказалась и Доротея – самая яркая и привлекательная представительница группы. Она уже одной своей манерой поведения и чарующим взглядом серо-голубых глаз покорила сердце еще молодого и неженатого лидера государства. Через полгода состоялась их помолвка…
Положение первой женщины страны и кумира миллионов поклонников, невероятный взлет судьбы и небывалые возможности вскружили ей голову, и она на время забыла о своей коллекции. Но спустя три года она случайно наткнулась на след пятой серебряной фигурки. Ее нашли среди обломков взорванного особняка известного афганского террориста. Доротеи удалось договориться и выкупить этот предмет без особых проблем, поскольку полиция Афганистана была поглощена более актуальными для нее проблемами. После этого она заполучила из Управления полиции и первые найденные статуэтки. Ее коллекция состояла уже из пяти фигурок, не хватало лишь двух. И теперь перед орлиным взором коллекционерки предстал шестой долгожданный элемент – серебряный силуэт Одри Хепберн в образе милой и неподражаемой принцессы Анны из знаменитых «Римских каникул» Уильяма Уайлера. Он был выставлен на торги собирателем изящных произведений искусств из Лиона, который, в свою очередь, выкупил ее у одного марокканского миллионера, бывшего когда-то членом подпольного синдиката и помогавшего деньгами и оружием фронту ПОЛИСАРИО. Статуэтка лежала на атласной подушке, рядом высилась крупная фигура холеного аукциониста.
– Десять тысяч фиртов – начальная цена! – механически произнес он, едва сдерживая зевоту. Кто-то в зале протянул руку, затем другой, затем – еще один… Доротея ждала, когда конкурентов останется поменьше.
– Тридцать пять тысяч! Кто больше?
«Наверное, пора!» – решила Доротея и подняла указательный палец.
– О, новая участница! 40 тысяч фиртов! Кто-нибудь предложит 50?
«10 тысяч долларов? Сомневаюсь, там не настолько много серебра…» – подумала она про себя, как вдруг услышала:
– 50 тысяч – участник в девятом ряду! Торги продолжаются!
Доротея даже вздрогнула от неожиданности. Только сейчас она поняла, как запросто столь необходимая для нее вещь может ускользнуть из рук навсегда. Она повернулась назад, вглядываясь в тех, кто сидел в указанном ряду. Молодой человек с густыми каштановыми волосами, легкой небритостью и в немного помятой одежде сидел с поднятой правой рукой. Доротея бросила на него дерзкий вызывающий взгляд, который бросают спортсмены на соревнованиях в спину обогнавшим их конкурентам. Затем она резко повернулась и вздернула палец.
– 60 тысяч!
Зал, сидевший все это время тихо и безучастно, слегка оживился.
– Отличная цена, малисса! – кивнул в ее сторону аукционист, но взглянув на зал, восторженно крикнул: – О, маср в девятом ряду предлагает 70 тысяч! Какая баталия!
Доротея чуть не вскрикнула от злости, но сдержала себя и медленно подняла руку вновь.
Постепенно цена на серебрянную Одри дошла до 100 тысяч фиртов. Это было эквивалентно 20 тысячам долларов. Мало кто из присутствовавших на аукционе мог ожидать подобных битв за довольно заурядный для Вишневой гостиной экспонат. Наконец, аукционист огласил заветные 100 тысяч, предложенные рычащей от злости блондинкой из первого ряда, и уставился на молодого человека. Почти весь зал смотрел в ту же сторону. Тот, в свою очередь, в задумчивости постучал пальцами по подбородку, несколько раз тяжело и многозначительно вздохнул и отрицательно покачал головой, изобразив при этом на лице гримасу величайшего огорчения.
– 100 тысяч! Нет больше желающих? 100 тысяч – раз! 100 тысяч – два! 100 тысяч – три! Продано очаровательной малиссе в первом ряду!
Чувство ненависти к конкуренту сменилось в душе Доротеи чувством невероятного удовлетворения победой. После окончания аукциона она встала, оформила необходимые документы и направилась к выходу. Теперь ей оставалось отыскать только статуэтку Грейс Келли, которая, по слухам, была где-то в самой Сантории.
Глава 26
В небольшом сквере, отделявшем здание биржи от центральных ворот, выводящих на проспект, проводилась временная выставка начинающего, но перспективного санторийского фотографа. Изображения невольно привлекли внимание Доротеи – на них можно было разглядеть всю грацию и глубину окружавшей человечество фауны. Животные на фотографиях были запечатлены в момент движения, в те мгновения, когда нервное напряжение из звериного нутра достигало апогея. Морда гепарда с горящими глазами, приготовившегося к прыжку на очередную наивную антилопу, бегущая галопом лошадь с играющими на теле жилами и мускулами, отчаянная львица, закрывающая от охотников своего испуганного отпрыска, только начавшего нелегкий жизненный путь в таинственных прериях… Серо-голубые глаза с грустью и участием смотрели на эту трогательную сцену. «Бедная мать… Пусть даже и львица… Как же я ее понимаю. Даже немного завидую – по крайней мере, в отличие от меня, у нее есть, кого защищать», – невольно пронеслось в ее голове, и Доротее стало невыносимо больно. Ее положение, честолюбивые мечты, светские условности так и не позволили ей всерьез задуматься о создании семейного очага, о рождении детей, о полноценной счастливой семье. Образ жизни ее и Люстона целиком состоял из какой-то навязанной игры, их личная жизнь была закрытая для обсуждения тема, однако запреты порождают небывалые соблазны, поэтому в Сантории, не смотря ни на что, все негласно обсуждали подробности отношений правящей четы. Президент и его молодая супруга действительно любили друг друга, но еще больше они любили самих себя. Доротея стремилась покорять публику своими вечерними туалетами, создавала движения, организации, фонды. В ее комнате над письменным столом соседствовали портреты леди Ди и Коко Шанель. Она стремилась сочетать женское обаяние, отменный вкус и политическую работу.
Ее супруг увлекался другими амбициозными проектами, он был одержим идеей переустройства общества, создания идеального государства с эффективным управляющим классом и законопослушным населением. Когда его проекты проваливались один за другим, он запирался в кабинете и просиживал там до утра. Внешне спокойный и уверенный, ведший за собой толпу и произносивший яркие убедительные речи, наедине с ней Люстон становился то нервным и беспокойным, то тихим и подавленным. Она понимала его как жена и как женщина, но в то же время чувствовала, насколько она в действительности несчастна… Иногда ей хотелось сжечь все свои роскошные платья, спустить в канализацию все подаренные ей переливающиеся драгоценные кулоны, сбежать из бывшей императорской спальни, которую она когда-то оформляла как дизайнер, и просто жить и наслаждаться – объятиями, любовью, материнством. Но не могла этого сделать… она уже ощущала себя частью президентского замка, не могла существовать без Феррантоса и чувствовала свое предназначение – быть достойной «первой леди Сантории».
